Поиски правды
В октябре 1918 года, напуганный начавшейся смутой, старший сын Киреевых, Илья, уехал за помощью в Вятку. Он был очень юн и всерьёз надеялся, что, если поспешить, то в России ещё можно навести законный порядок.
В Вятке Илья постарался встретиться с главным редактором газеты «Вятская речь» Николаем Аполлоновичем Чарушиным. Когда-то, очень давно, Николай Аполлонович был проездом в Осиновке. Пил чай на просторной веранде у лесопромышленников Бушуевых, трепал маленького Илюшу по курчавой голове, оживленно беседовал с Александрой, шутил с Павлом, которого считал настоящим русским самородком, зачинателем новой купеческой династии. Газету «Вятская речь» в доме купцов Киреевых читали вслух и узнавали из неё все главные новости.
Николай Аполлонович принял Илью тепло, поинтересовался, как живет провинция, и посоветовал пока что домой не возвращаться, если, конечно, есть такая возможность.
– В Петрограде объявлена гражданская война, – сказал он. – И в этой войне повинно не только царское правительство, повинны все мы.
После этого он замолчал, встал из-за стола, подошел к высокому окну, заложил руки за спину, и, глядя далекие купола Трифоновского монастыря, обреченным голосом продолжил:
– Я думаю, что это конец. Дальше идти некуда. Мы должны повернуть обратно, пока ещё не вся Россия заражена большевизмом.
Илья спросил, кто же руководит большевиками, о которых до последнего времени никто ничего не знал? Кто они, эти люди? Николай Аполлонович криво усмехнулся, потом сделался мрачен и ответил:
– В Петрограде – Ленин, а здесь, у нас – самочинный губернский комиссар, матрос Лупарев – весьма одиозная личность. И рядом с ним какая-то откровенная шпана – выпускник реального училища Капустин и землемер Попов.
– А еще, говорят, есть какие-то военные? – дополнил картину Илья.
– Да. Так называемые революционные балтийские матросы во главе с Наумом Анцеловичем… И запомните, молодой человек. Если большевики победят, то победят только за счет террора, за счет большой крови, а для этого им потребуются сотни безжалостных убийц. Все эти Троцкие, Каменевы и Зиновьевы не любят и не знают русский народ, им нужна только власть… И если они её получат, то будут держаться за нее любой ценой.
После этих слов Николай Аполлонович ещё долго стоял, повернувшись к Илье спиной, и молчал, глядя на унылую панораму города. Потом произнес: «Не дай Бог»! – и направился к столу, где тлела в стеклянной пепельнице не потухшая папироса, испуская тонкую спиральку сизого дыма. Илья увидел на столе бюст Руссо с овалом медных буклей, стопку свежих газет и несколько белых бумажных листов, плотно исписанных чьей-то старательной рукой. Николай Аполлонович со вздохом опустился в кресло редактора и снова повторил: «Не дай Бог»!
Илья понял, что разговор завершен. Пора было уходить…
На следующий день Илья из Вятки уехал, но не домой, а к дальним родственникам по материнской линии, проживающим в небольшой деревне Козловка, которая находилась недалеко от Казани. Настроение в ту пору у него было скверное, жизненных планов никаких – только плохие предчувствия…
И, надо сказать, эти предчувствия скоро оправдались. Мать из Осиновки написала, что их двухэтажный каменный дом ни с того ни с сего отобрали комбедовцы. Они решили разместить в нем местную начальную школу. Александра сопротивляться новой власти не стала, только не понимала, кто в этой школе будет детей учить, так как все грамотные люди разбежались из Осиновки кто куда. Нет уже в их уезде ни горнозаводчиков Масловых, ни лесопромышленников Бушуевых, ни помещиков Лариных, а задиристые местные пролетарии толпами ходит по улицам с красными флагами и революционные песни поют. С возвращением в Осиновку мать просила повременить, так как красные комиссары, по слухам, живых людей в землю закапывают, требуют, чтобы бывшие богатеи передали им царское золото, которое всё без остатка должно принадлежать революционному пролетариату. Поэтому, если Илья хочет выжить, то о своем происхождении пусть помалкивает. Может, тогда и обойдется.