Азы живописи
Начало занятий в изостудии запомнилось Никите на всю жизнь. Остался в памяти яркий сентябрьский свет из окон третьего этажа, пересекающий изостудию по диагонали; запах масляных красок, скипидара и льняного масла; голова двуликого Януса в буклях шевелюры; крохотная статуя Аполлона; незамысловатая лепнина из гипса, развешанная по стенам вразброс и напоминающая музейные экспонаты, забытые здесь каким-то исследователем древностей.
Запомнились первые карандашные рисунки этих самых гипсовых фигур, где обязательно нужно было передать фактуру материала, соблюсти пропорции, отчетливо обозначить тени и блики. Запечатлелось присутствие Павла Петровича за спиной, который ничего особенного не требовал, только находил и просил исправить допущенные ошибки, тем самым подталкивая начинающего художника к достижению настоящего совершенства.
Уже через несколько месяцев после начала занятий Никита почувствовал, что многое может нарисовать так, как нужно, как этого требуют древние правила, разработанные еще Леонардом да Винчи.
В конце года на занятия к молодым художникам пришел симпатичный старик – их первая живая модель. Его усадили на деревянный подиум, осветили с боков двумя софитами, дали в руки книгу. Портрет старика нужно было нарисовать за три сеанса. Никита нарисовал за два и, как ему показалось, лучше всех. Но когда Павел Петрович поставил все рисунки в ряд на полу возле живого оригинала, и Никита сравнил свой портрет с остальными, то вдруг обнаружил, что его работа выделяется только одним своим качеством – исключительной бледностью тона, а, следовательно, невыразительностью. Хотя Никита соблюдал все каноны карандашного рисунка, и, как положено, самым ярким местом на портрете сделал зрачки старика, все равно старик не выглядел так живо и естественно, как на портрете Валерки Филиппова. К тому же правая щека старика на рисунке Никиты явно перевешивала левую. Теперь, когда рисунок стоял в одном ряду с другими, это бросалось в глаза. Никита ожидал, что Павел Петрович обратит внимание на эти промахи, но он почему-то сказал:
– Для первого раза неплохо, – и ласково похлопал Никиту по плечу. – Не будешь спешить, все у тебя получится.
И Валерке Филиппову он сказал почти то же самое, только немного другим тоном, и Нинке Наумовой, и пенсионеру Бушуеву, который занялся живописью от скуки и любил поразмышлять об искусстве вообще.
Первое время в изостудии Никита по инерции ставил себя выше всех, считал себя самым талантливым и намеревался обязательно доказать это в ближайшем будущем. Ему казалось, что живопись – это его судьба, без живописи он пропадет, а все остальные вполне могут выжить, потому что не дорожат своим призванием так, как он. Валерка Филиппов на занятиях всегда рассказывает какие-то смачные и смешные истории про знакомых девочек, которых у него, по-видимому, пруд пруди. А пенсионер Бушуев тут вообще случайный человек, потому что он уже не успеет, как следует реализоваться… Нинка Наумова в свободное время липнет к парням, которые много старше ее, и делает это так явно, так раскованно, что порой кажется, будто только для этого она сюда и приходит. Правда, акварели у Нинки порой получаются прекрасные, особенно те из них, которые она делает как бы случайно, останавливаясь на улице в самых неприметных уголках. Нинка умеет выделить главное, четко обозначить свет и тень, блики и полутона. В ее акварелях есть поэзия… Глядя на ее акварели, Никита чувствует зависть. Если бы он мог так же легко изображать изменчивую природу, он бы не терял времени зря. Вот, например, его, когда он занят искусством, девчонки совершенно не интересуют, ну разве что раза два Никита мельком посмотрит на Нинку, и все…
В конце учебного года Павел Петрович решил сделать небольшую выставку для своих учеников. Предложил каждому из студийцев принести по одной картине, которую тот считает на данный момент самой удачной, и по одному рисунку, который чем-нибудь выделяется из остальных. И когда все исполнили его просьбу, стал развешивать работы учеников в просторном коридоре между туалетом и дверью с табличкой «Бухгалтерия».
Конец ознакомительного фрагмента.