Зигзаги судьбы
Между тем жизнь в Осиновке продолжалась. В ней появлялись новые жилые дома, детские сады и школы. И, что самое замечательное, в Осиновке продолжали рождаться дети – новые граждане новой страны.
Первый ребенок у местного ветеринара Николая Киреева и его жены Лукерьи появился здесь в 1953 году.
Мальчика назвали Борисом. Он рос, кажется, не по дням, а по часам. Как все деревенские мальчишки, он был угловат и стеснителен. Зато к своим семнадцати годам Борис выглядел, как зрелый юноша, отслуживший в армии.
Характер он имел мягкий, но при этом обладал необыкновенной физической силой. И сила эта была у него какая-то природная, земляная, пришедшая как бы сама собой, без особых усилий. Потому что Борис с малых лет колол дрова, носил воду из колодца, убирал снег во дворе. Ни гирь, ни гантелей он не поднимал, к штанге близко не приближался, но с каждым годом все яснее ощущал в себе неуемную мужскую силу. Энергию, бьющую через край.
Всю зиму Борис ходил по Осиновке в свитере из черной овечьей шерсти, шапки и картузы никогда не носил, но при этом щеки у него всегда горели ярким румянцем. Волнистые волосы Бориса скатывались до плеч тяжелой русой волной. И когда на эти волосы ложились первые невесомые снежинки, когда таяли на них, превращаясь в мелкий бисер, то становилось понятно, отчего так много местных девушек сохнет по этому парню…
Хотя Борису всегда нравилась только одна. Та, которая отличалась от остальных вовсе не красотой и умом, не веселым нравом и скромностью, а тем строением тела, при котором девичья талия кажется особенно тонкой оттого, что бедра девушки непривычно широки. И, чем заметнее, чем контрастнее становились эти пропорции с годами, тем сильнее влюблялся в эту девушку Борис.
Это может показаться странным, но довольно часто во сне он видел вовсе не бледное лицо своей новой пассии, не её манящие глаза, а её большой соблазнительный зад, весьма живой и подвижный.
Несмотря на бойкий природный ум, в школе Борис учился плохо и очень рано получил пугающее прозвище Ломовщина.
В любой компании он легко находил себе друзей – ценителей мужской силы, людей, чувствующих себя уютно только под чужим крылом. Чаще всего именно эти друзья хлопали Боса по плечу и просили для общей потехи что-нибудь поднять или изогнуть. Борис охотно поднимал, изгибал, потом правил, краснея от усердия и удовлетворенно улыбаясь. За спор Борис переносил с места на место двухсотлитровую бочку с водой, перетаскивал на плече шестиметровые березовые бревна, упавшие с лесовоза на крутом повороте.
Постепенно о Ломовщине узнала вся округа. Приезжающие из соседних деревень мужики и бабы непременно спрашивали у случайных прохожих: «Где у вас тут богатырь живет? Уж очень на него посмотреть охота». И если встречали Бориса на дороге, то обязательно здоровались с ним, улыбались ему и долго смотрели вслед завистливыми глазами.
Между тем к восемнадцати годам Борис стал необыкновенно красив. Его красота была достойна мужчины – неброская, но мужественная. Это была красота молодого зверя, которому под силу справиться с любым известным на земле хищником. Однако он не разучился и стесняться. Густо краснел, когда говорил с девушками, боялся поднять на них глаза и выражал свои мысли как-то туманно, невпопад, от скованности путая слова.
Сейчас даже замужние молодухи стали на него заглядываться. Это были жадные и обольстительные взгляды. Это были взгляды оценивающие и вместе с тем обреченные на непонимание, потому что небольшие размеры Осиновки не оставляли надежды на тайну. Борис тоже иногда с вожделением глядел на местных молодух, пытаясь найти среди них самых соблазнительных, но таких, как Лариса Попова, не находил.
Года три уже прошло с той поры, как понравилась ему Лариса, но сказать ей об этом он всё никак не решался. Смелости не хватало. Да и Лариса при встрече с ним всегда делала вид, как будто ничего не замечает, ни о чем не догадывается. Даже после того, как Катька-раскладушка Бориса с танцев увела, Лариска не опомнилась.
Зато Борис после этого случая сник.
Он вдруг понял, что сладость женщины вовсе не в формах, а в чувственном опыте, в зрелости желаний. Он пришел к Катьке еще раз, потом еще и вдруг осознал, что не сможет без нее жить, хотя это, наверное, и не любовь вовсе, а какая-то мучительная тяга.
Худая, как вобла, широкоплечая и узкозадая Катька с копной рыжеватых волос, увядающая красавица с темно-синими глазами, горячая в постели и постоянно замерзающая на легком ветру, – она перевернула в сознании Бориса его представление о настоящей женщине, о женской страсти и женской нежности.
В восемнадцать лет он решил, что обязан на Кате жениться. Кажется, ничего более нелепого нельзя было придумать. Сорокалетняя женщина выглядела рядом с ним, как мать, но его предложение восприняла с радостью и даже всплакнула от неожиданности. Он, конечно, не подходил ей по возрасту, но как мужчина очень даже устраивал. Пугало Катю только мнение окружающих, потому что она имела славу распущенной женщиной, а семья Киреевых всегда отличалась большой строгостью нравов.
Николай и Лукерья узнали о намерениях сына последними. Лукерья заплакала. Николай долго хмурился и почесывал свою лысеющую голову, медленно повторяя:
– Вот те на, елки-палки, огорошил сынок. Удивил!
Потом как-то подозрительно быстро успокоился, порылся в старых чемоданах, что хранились на полках в клети, и вскоре вышел к сыну с золотыми карманными часами.
– Вот, тебе на свадьбе подарю. Они сейчас дорого стоят.
Мать только руками всплеснула:
– Совсем одурел старик!
Кто тогда мог предположить, что до свадьбы дело не дойдет. Что в один из тихих летних вечеров придумает мельник Федор сменить на колхозной мельнице жернов, и вместо четверых мужиков, шутки ради, позовет одного Бориса. Долго будет расхваливать его богатырскую силу, а потом, как бы между прочим, намекнет, что с бабами баловаться – это дело нехитрое, а вот жернов поднять еще никому в одиночку не удавалось. Кишка тонка.
– Поспорим, – по инерции предложит Борис.
– О чем это? – с наигранным непониманием отзовется мельник.
– Что жернов твой один сниму и из мельницы выкачу.
– И выкатывать не надо. Ты только сними, а я тебе за это литру водки поставлю.
И действительно, Борис жернов снимет, и все присутствующие будут хлопать его по широкой спине, называть молодцом, пить за его здоровье, добытую в споре водку.
Но, как это часто бывает в «честной компании», вскоре водка закончится, а веселье будет требовать продолжения. Выпитого мужикам покажется мало. Мужики начнут рыться по карманам, собирать гривенники, но денег не найдут. И тогда нахальные взоры обратятся к мельнику, который с пониманием улыбнется и, взглянув на широкие плечи Бориса, предложит:
– Дам, мужики тому, кто этот жернов поднимет выше головы.
И мужики удивленно переглянутся, а потом, как бы спохватившись, заговорят:
– Да кто же ещё на такое способен? Разве что Борис. У него сила неоколесная…
И начнут упрашивать Бориса хором:
– Уважь мужиков, богатырь. Подними жернов ещё раз.
И дрогнет на этот раз Борис, исчезнет с его лица беспечная улыбка, появится в глазах тайный испуг.
– Неудобно же браться-то за него, мужики. Жернов круглый, как огурец… Кто мне его на плечи-то положит?
– Да мы положим. Мы. Только ты от спора не отказывайся. Мельник слов на ветер не бросает. Мы с него еще литру вымолотим… Уважь мужиков, посочувствуй.
– Да я ничего. Я попробую.
– А уж мы тебе подсобим.
И поднимут разгоряченные мужики огромную каменную глыбу, и подставит под нее свои плечи Борис.
– Ты только долго не тяни. Поднимай сразу, – скажут и отойдут от парня в сторону. А потом с тревогой увидят, что он зашатался от напряжения.
И тогда решится один из мужиков помочь Борису, но будет уже поздно. Рухнет на землю Ломовщина. И разнесется по всей округе резкий отчаянный крик. А жалостливый мужик с перебитой ногой будет корчиться рядом с Борисом на холодной земле и зло стонать:
– Зачем вы это, а? Мужики. Зачем? Ведь знали, что не под силу. Зачем?
– Дак, хотели как лучше, – станут оправдываться мужики.
– Хотели выпить ещё…
С того дня в Осиновке не будет больше молодого красавца по прозвищу Ломовщина. А вместо него появится Борька – калека, которого длинными летними вечерами будут вывозить к реке младшие братья на самодельной тележке с блестящими велосипедными колесами, прикрученными к кожаному креслу.
Борис будет долго сидеть в этом кресле на пустынном речном берегу, глядя вдаль печальными глазами и сжимая в руке маленький томик стихов поэта Сергея Есенина…