Дорога к вечному смыслу
Поезд с многочисленными заключенными, одетыми в серые ватники, отошел от станции «Вятка» в Томские лагеря в середине сентября 1936 года. Погода в тот день была мрачная, шел мелкий дождь, дул резкий северный ветер. В бесцветной жидели осеннего неба над голыми вершинами деревьев теснились плоские багровые облака.
По какому-то странному недоразумению, или по чьему-то коварному умыслу, Николай Киреев оказался в одном вагоне с матерыми уголовниками, которых всегда представлял себе безжалостными убийцами. Первые километры пути Николай неподвижно сидел в углу вагона на своем домашнем чемоданчике, боясь вздохнуть полной грудью. Сидел так, как будто ждал решения своей судьбы, своей участи.
Уголовники за столом играли в карты, но запах жареной курицы из чемодана случайного попутчика их не миновал. Эту злополучную курицу за день до отправления поезда привезла Николаю мать из деревни, и он решил сохранить ее для дальней дороги. Бывалые зеки предупреждали, что в пути кормят плохо, только черным хлебом да соленой рыбой. Переход от классического романса к тюремному быту оказался для Николая слишком неожиданным и резким. На какое-то время он растерялся и не знал, как ему поступить. Открыть чемодан, чтобы угостить курицей своих попутчиков, или попытаться оставить её для себя? Ему давно хотелось есть, но он старался подавить в себе это желание. Растерянность и животный страх овладели им.
В какой-то момент из-за стола играющих в карты громил поднялся голый до пояса человек с блестящим ножом в руке. Нахально подошел к Николаю, неподвижно сидящему на своем чемодане в дальнем углу вагона, и брезгливо сквозь зубы попросил его встать с дорожной клади. Николай решил, что сейчас его будут убивать, потерял от страха последние силы и подняться на ноги не смог. Тогда полуголый громила зашел Николаю за спину, рявкнул что-то грозное и резким ударом натренированной руки вонзил нож в крышку чемодана. У Николая было ощущение, что нож вошел ему под лопатку. Последовало несколько ловких движений, сопровождаемых общим хохотом воровской братии, и содержимое чемодана вывалилось на пол вагона через прореху в боку. «Угощайся, братва»! – выкрикнул довольный потрошитель, бросая на стол перед игроками аппетитную добычу. Через несколько минут от нее не осталось и следа. После этого карточная игра возобновилась, и в какой-то момент до Николая донеслась фраза:
– А кто этого будет кончать?
– Тот, кто сейчас проиграет, – прозвучал ответ.
И Николай понял, что это конец. Игроки за столом поставили на кон его жизнь. Он был для них всего лишь очередной жертвой, с которой предстояло расправиться.
Играющие в карты люди то и дело с усмешкой посматривали на него, зло шутили и переговаривались между собой на каком-то странном языке, где обычные вещи назывались неизвестными Николаю именами. Молодой ветеринар почувствовал, как сильно он вспотел, что вся его спина начинает гореть от жара, а ноги между тем мерзнут. Его дыхание стало частым и неровным. Если бы это состояние продолжалось очень долго, он бы не выдержал. Умер бы от разрыва сердца или сошел с ума.
Но на одной из станций поезд стал притормаживать и медленно остановился. Потом какой-то человек, стуча каблуками по перрону, пробежал вдоль состава из одного конца в другой, крича: «Киреев! Киреев! В каком вагоне Киреев Николай»?
Краснорожие картежники, презрительно улыбаясь, стали наблюдать за испуганным попутчиком, как он поступит. В конце концов, кто-то из них с издевкой изрек:
– У тебя что, язык жопа съела?
Остальные дружно рассмеялись.
И в этот момент Николай, наконец, преодолел себя. Желание жить стало сильнее обиды и страха. Он бросился к двери и закричал хриплым голосом:
– Я здесь. Я здесь! Откройте!
Дверь со скрипом отошла в сторону. Он ослеп от яркого света, спрыгнул на землю, снял шапку с потной головы и увидел, что вместе с шапкой снялась с головы вся его густая шевелюра. Солдат охранник, по долгу службы присутствующий при этом, удивленно проговорил:
– Вот оно, наказанье-то божье! Бог шельму метит.
Но Николай не услышал в словах охранника даже намека на оскорбление. Он был жив, несмотря ни на что, он вновь увидел солнце, и это было для него самое главное. Теперь ему хотелось просто надышаться свежим воздухом, понимая, что очередное испытание уже позади.
Настоящая жизнь была сейчас где-то далеко-далеко. Он это знал, но ничего не мог изменить, ничего не мог с этим поделать. Он знал, что эта жизнь чужая – не его, не для таких, как он. Но он также знал, что эти страшные испытания когда-нибудь закончатся. Пусть рядом с ним человек с ружьем, собаки, готовые в любой момент разорвать на куски. Всё равно, всё равно – это его родина, это его земля, это его судьба, а значит, и его Бог. Как же может он не любить всё это? Он, который сам часть этой земли, часть этого воздуха, этого низкого серого осеннего неба.