Глава 3
Из дневника монаха-иезуита Игнацио де Оканья
Племя мапуче никогда не подчинялось воинственным инкам. Да и мои соотечественники испанцы до сих пор не могут покорить этих сильных духом людей.
Летом 1596 года я и мой верный друг, монах Мартин де Посода, путешествовали по малоизученным землям Западной Аргентины. В одном из приграничных районов, прилегающих к Чили, мы столкнулись с людьми мапуче. К великому нашему изумлению, они не выказали агрессивности, напротив, увидев наши бедные монашеские одежды, пригласили в свою деревню.
Располагалась она в горах на ровном плато, окружённом горами. Я сразу определил, что моим соотечественникам было бы трудно завоевать это индейское поселение, по сути, крепость, обустроенную в удобном для обороны месте. Деревню окружал высокий частокол, под его прикрытием даже маленькая горстка людей могла оказывать достойное сопротивление.
Над частоколом возвышались четыре дозорные башни, я заметил на них часовых. Стены прорезали небольшие бойницы, из которых удобно вести прицельный огонь. Ко всему, крепость была окружена глубоким сухим рвом, преодолеть его наскоком не представлялось возможным.
Мне наказали идти за проводником след в след, ибо все подходы к селению сплошь усеяны ловушками, ямами с остро отточенными кольями, замаскированными тростником, травой и цветами. Это могила для любого всадника, попади он туда.
По мосту, перекинутому через сухой ров, мы миновали надёжно укреплённые ворота и оказались внутри крепости. Дома мапуче, сложенные из местного камня, окружали небольшую площадь с установленными на ней несколькими деревянными ритуальными столбами. Часто индейцы совершали около них свои обряды, судили и наказывали провинившихся. Среди строений размерами и отделкой выделялся дом, принадлежавший, по всей видимости, вождю.
Именно туда нас и проводили, где пожилая женщина накормила меня и Мартина кукурузной кашей. Утолив голод, мы и вовсе почувствовали себя уверенно. Я хорошо знал язык кечуа, и мне было известно, что мапуче, имея тесные контакты с этим племенем, владеют их наречием. Я поблагодарил хозяйку и попытался узнать её имя. Женщина, увы, не удостоила меня ответа.
Дом разделялся на две части шерстяным пологом, вероятно, изготовленным из шерсти ламы. Он распахнулся, и перед нами предстал крепкий загорелый мужчина, облачённый в длинную тунику, перехваченную кожаным ремнём. Чёрные, слегка раскосые глаза цепко впились в нас. Нос, крупный, с горбинкой, тонкие тёмно-коричневые губы, волевой подбородок, резко очерченные скулы – всё подчёркивало его избранность и высокое происхождение. Волосы мапуче были заплетены в косу. Голову перехватывал широкий кожаный шнур, украшенный серебряными бляшками. Таким я впервые увидел здешнего вождя. В дальнейшем, имея возможность разглядеть правителя наилучшим образом, я отметил, что лицо его, мужественное, хранившее печать ума и мудрости, по-своему красиво.
Возникнув на пороге своего жилища, вождь не спешил начать с нами разговор. Тогда я и заговорил с ним на языке кечуа:
– Благодарю тебя за приют и угощение. Могу ли я узнать твоё имя?
– Я вождь здешнего племени мапуче, – с достоинством сообщил хозяин дома. – Имя моё Гуалемо. Ты, монах, давно, видно, обосновался в наших краях, если знаешь кечуа.
– Да, почтенный вождь, я много лет странствую по Перу. Молодым человеком прибыл сюда, а недавно мне исполнилось сорок шесть лет. Больше половины жизни я провёл среди индейцев, неся им слово Божие и истинную католическую веру, – ответил я.
Вождь усмехнулся.
– Истинную веру, говоришь, монах? Это твоя вера во Христа, распятого на кресте, велит испанцам уничтожать наш народ?! А как же ваша заповедь: не убий?
Я изумился теологическим познаниям индейца.
– Откуда тебе известны христианские заповеди? – спросил я.
– Ты не первый монах, который посещает наше селение. Одного из них я приказал убить, ибо он шпионил в пользу испанцев, – хладнокровно сообщил вождь и воззрился на меня своим цепким взором.
– Я – не шпион губернатора Лойолы, – мгновенно отреагировал я, ибо вовсе не хотел быть принесённым в жертву местным богам.
– Ты знаешь Лойолу, этого жалкого негодяя? – надменно спросил Гуалемо.
Я действительно был знаком с нынешним правителем губернии, потомком первого генерала нашего ордена Игнацио Лойолы, но взглядов его не разделял и жалким бы не посчитал никогда. Губернатор отличался жестокостью как по отношению к своим подчинённым, так и к местному населению.
– Мне приходилось сталкиваться с ним несколько раз, – подтвердил я предположение высокого собеседника. – Не один я пытался призвать губернатора к милосердию, но тщетно.
Губы Гуалемо тронула едва заметная улыбка.
– Ты не боишься осуждать испанца, своего соотечественника?
– Не боюсь. Он ослеплён властью и опьянён кровью, – пояснил я.
Индеец сделал жест рукой, означавший, что удовлетворён ответом.
– Племя мапуче – единственное в Перу, не подчинившееся испанцам. Даже инки, под пятой которых находились аймара, кечуа и чачапойя, выдохлись. Мы сопротивляемся почти сто лет, я уверен, что выстоим, – гордо произнёс вождь и переключился на тему обыденную: – Вам предоставят жильё, где вы сможете отдохнуть, а при желании и погостить у нас. Я убедился, что вы не шпионы.
С этими словами он скрылся за пологом. Появилась пожилая женщина; она проводила нас в один из домов, стоявших на отшибе селения. Вечерело. Солнце садилось, окрашивая горы в бледно-розовые тона. Краски заката напомнили мне родной дом в Испании, прекрасные розы, которые любила моя матушка, так безвременно оставившая этот мир.
Войдя в жилище, мы огляделись. Обстановка более чем скромная. Посредине – очаг, вокруг него на земляном полу расстелены шкуры животных. Из нехитрого скарба, сваленного в углу, я извлёк лучину с огнивом (явно испанским) в надежде зажечь свет и хоть немного внимания уделить своему дневнику. Мартин, помолившись, занялся уборкой помещения. Я зажёг огонь, удобно устроился и достал из походного мешка чернильницу, перо и тетрадь в изрядно потёртой кожаной обложке. Четверть века назад, попав в Новый Свет, я начал вести дневник. Его листы были белы и чисты, когда я сделал первую запись. Обложка из бычьей кожи, приятная на ощупь, отливала матовым блеском. Теперь дневник потёрт, листы пожелтели. На многих страницах чернила растеклись, и текст разобрать почти невозможно. Но всё же я снова открываю тетрадь и пишу в надежде на то, что по возвращении в Испанию мой труд пригодится потомкам. Итак, я продолжаю свой рассказ…
Племя мапуче занимает обширную территорию, не подвластную испанской короне. Место это неспокойное: в горах часто случаются землетрясения и извержения вулканов. Анды, где поселилось племя, с запада обрамляет тонкая полоса суши, стиснутая океаном и горами. Она представляет собой влажную низину, к северу от которой климат становится жарче и горные хребты нисходят к раскалённым пескам пустыни Атакама. На юге земля словно окунается в океан, образуя множество островов[23].
Между Андами и прибрежными холмами лежит долина Арауко, которую пересекают многочисленные реки и их притоки. По названию долины мапуче стали именовать арауканами. Северную часть долины занимают луга, южную – непроходимые леса; добываемую там ценную древесину переправляют в метрополию.
У мапуче нет своего языка, они говорят на общем наречии мапудунгун, насчитывающем несколько диалектов. Язык кечуа, как я отмечал ранее, также популярен. Испанцы ведут на нём переговоры с непобеждённым племенем. Некоторые мужчины мапуче женятся на женщинах кечуа.
Тысячу лет назад индейцы мапуче расселились по долине Арауко и в прилегающем к ней горном массиве. Издревле мужчины этого племени охотились на ламу-гуанако и оленей, а женщины и дети собирали ягоды, из которых варили пиво. На побережье аборигены ловили крабов, морских ежей, мидий, собирали съедобные водоросли – кочаюйо. Некоторые семьи мапуче охотились на тюленей. Из шкур животных изготавливали шлемы и доспехи.
В просторных жилищах мапуче может уместиться целое семейство. Около каждого дома на небольшом огороде возделываются картофель, киноа (местный злак), бобы, тыквы, перец. По примеру инков мапуче занялись животноводством, стали выращивать свиней, разводить лам и кур. С приходом моих соотечественников-испанцев в хозяйстве мапуче появилась лошадь.
Семейства мапуче многочисленные. Здесь принято многожёнство, потому в каждом доме можно насчитать до десяти детей, а то и больше. Выбирая супругу, мужчина учитывает её происхождение. Если, например, младшая жена принадлежит к наиболее влиятельному клану – лофу мапуче, то в семье она займёт главенствующую роль и старшие жёны будут вынуждены ей подчиняться.
Каждый клан возглавляет вождь – лонко. Гуалемо, с которым я познакомился, и есть лонко. Повседневную жизнь племени регулирует устный кодекс законов и сводов Ад-Мапу. Суд в селении вершат старейшины – ульмены. Для этого они собираются на площади, рассаживаются полукругом около деревянных ритуальных столбов, разводят костёр.
Ещё, я слышал, высоко в горах у мапуче есть храм, где живёт Килиан. Индейцы почитают её как Богиню Луны и предсказательницу. Никто, кроме умельменов и лонко, не может увидеть таинственную Килиан. Я настолько заинтересовался храмом, что с просьбой разрешить посетить его обратился к вождю – лонко. Глаза Гуалемо расширились от удивления.
– Ты хочешь проникнуть в храм Луны и побеседовать с пророчицей?
– Вот именно, так как много лет я веду дневник и надеюсь опубликовать его. Европейцы должны узнать о вашей замечательной культуре.
Гуалемо, помолчав в раздумье, произнёс:
– Завтра мой сын отведёт тебя к пророчице. Но только одного.
Я с благодарностью принял согласие вождя. Меня ничуть не смутило поставленное им условие не брать с собой Мартина.
Рано утром сын вождя Лойхо зашёл за мной. Мартин, привыкший всюду сопровождать меня, не на шутку встревожился. Я постарался успокоить его, пообещав быть осмотрительным и осторожным, а по возвращении рассказать об увиденном и услышанном во всех подробностях.
В сопровождении Лойхо я покинул пробуждающуюся деревню. Женщины мапуче поднимались чуть свет и принимались хлопотать по хозяйству. У каждой из них были свои обязанности: одна стряпала, другая шила и стирала, третья ухаживала за огородом…
Мужчины отправлялись добывать пропитание. Или в нынешние неспокойные времена они сменяли друг друга на контрольных заставах, чтобы не подпустить к селению не замеченными испанцев (как ни прискорбно об этом писать – моих соотечественников).
… Лойхо прекрасно ориентировался в горах. Мы продвигались вверх по тропе, известной лишь вождю, его сыну и ульменам, а когда солнце поднялось в зенит, достигли храма Луны. Взору открылась небольшая ровная площадка. Культовое сооружение, сложенное из камня и примкнувшее к горе, подёрнутой белёсой дымкой, было почти невидимо, исключая тёмный проём входа, более похожий на зев пещеры.
Лойхо оглянулся и пристально воззрился на меня.
– Сейчас мы войдём в храм, монах. Ты не передумал? – спросил он на кечуа.
– Нет, – уверенно ответил я. – Почему я должен передумать? Ты что, намерен принести меня в жертву своим богам?
– Ты храбрый человек, монах! Потому и понравился моему отцу… – Сын вождя улыбнулся и растворился в черноте входа. Я последовал за ним.
В первый момент мне показалось, что я ослеп, и двигался за юным проводником исключительно по наитию. Наконец мы достигли небольшого помещения, скудно освещённого факелами. На каменной стене виднелся искусно высеченный женский лик, вероятно, богини Килиан. В полумраке я смог различить правильные черты её лица. Перед образом был установлен алтарь, почерневший от времени и крови.
Словно из воздуха, перед нами возникла молодая жрица. Её свободное одеяние – чёрная шаль – кепам, скреплённая на плече заколкой – тупу, – закрывало фигуру от плеч до лодыжек.
– Великая Килиан ждёт тебя, – обратилась жрица ко мне. Я почувствовал, как внутри у меня всё похолодело, но, превозмогая страх, последовал за ней.
Пройдя по извилистым тоннелям, мы оказались в просторном зале, созданном природой. С потолка сосульками свешивалось множество сталактитов. В центре зала на каменном троне восседала древняя старуха, одетая во всё чёрное, совершенно не похожая на богиню. Я замер, не зная, как себя вести. Килиан впилась в меня цепким взором.
– Я ждала тебя, монах. Твоё появление предначертано судьбой, – произнесла она на кечуа.
Услышав сзади какой-то шорох, я невольно оглянулся: за моей спиной возникли трое воинов, облачённые в шкуры лам.
– Мои телохранители, – пояснила Килиан и жестом велела им удалиться. – Ты пришёл с чистыми намерениями, не так ли?
– Да, богиня. Я пришёл с миром, – подтвердил я.
– Нить судьбы привела тебя в храм Луны, – продолжала Килиан. – Она протянулась из Ла-Платы[24].
– Откуда тебе известно, что я пришёл из Ла-Платы?! – воскликнул я изумлённо.
– Ты забыл, что я пророчица? У меня было видение…
– Какое? – поинтересовался я.
Килиан умокла, собираясь с мыслями, затем продолжила:
– Я не могу озвучить его. Оно слишком сложное для понимания простого смертного, так как ниспослано Нгемупуном, моим отцом, и братом Вангленом. Отец был мудрым правителем, а брат – храбрым воином. Теперь их духи посещают меня…
Я замер, ожидая, что Килиан посвятит меня в некую тайну.
– Твоё появление повлечёт за собой цепь событий, и нить судьбы соединит меня с Тамандуаре. Вместе мы сможем противостоять захватчикам.
У меня перехватило дыхание. Захватчикам? Значит, испанцам! Но ведь я один из них, но здесь об этом словно забыли.
– Я расскажу тебе легенду, которая тысячу лет живёт среди моего народа.
Я напрягся: как жаль, что не смогу записать её. Килиан, дивным образом проникнув в мои сокровенные мысли, задала вопрос:
– Где твой дневник, монах?
Ошарашенный, я развязал походный мешок, достал дневник и протянул его Килиан.
– Хорошо, – кивнула она, – тогда пиши.
Она трижды хлопнула в ладоши. Появились жрицы. Две женщины внесли небольшой столик; за ними шла ещё одна, держа в правой руке деревянный табурет, а в левой прибор для письма.
– Ты удивлён? – поинтересовалась Килиан.
– Разумеется, – признался я, усаживаясь за стол и открывая дневник на чистой странице. Обмакнув заострённую палочку в чернильницу, приготовился писать.
Килиан говорила медленно, будто диктовала текст. Вот он, записанный мною дословно.
Древнее сказание индейского племени мапуче
Высоко в чёрном небе парила серебряная птица с огромными голубыми глазами. Вокруг неё царила пустота…
Тринадцать небесных странников в золочёных одеждах пребывали в чреве этой птицы. Каждый из них бережно сжимал в руках ларец. Несметное богатство содержалось в этих сундучках, которое странники прихватили с собой, покидая прародину.
Птица, подчинявшаяся только их командам, продолжала удаляться от Серебряной звёзды[25]. Путешественники, измученные долгим полётом, мечтали обрести пристанище.
Среди них разгорелся спор: где именно должна приземлиться птица? Они долго не могли прийти к согласию. Наконец вмешалась прекрасная Килиан, доселе хранившая молчание.
– Не для того мы оставили Серебряную звезду, спаслись от своих заклятых врагов, дабы сгинуть в небесах! – воскликнула она. – Пусть птица сама решит, где ей приземлиться! И эта земля станет нашим домом. Там мы разойдёмся в разные стороны и начнём новую жизнь.
Ванглен, родной брат Килиан, поддержал её. Согласились и остальные.
И вот серебряная птица, которая несла по Сияющей бездне[26] тринадцать небесных странников, приблизилась к Голубой планете[27] и начала плавно снижаться.
Внизу разверзлось плато с изображением неких существ[28]. Серебряная птица приземлилась на пустынном плато, изрезанном замысловатыми фигурами. Из её клюва на землю спустились тринадцать небесных странников:
Паи Суме Марангату (Прародитель) с сыновьями Тупи (Богом плодородия) и Тамандуаре (Возрождающимся),
Нгемупун (Верховный бог грома) с дочерью Килиан (Богиней Луны) и сыном Вангленом (Богом звёзд),
Тлалок (Бог дождя) с сыновьями Кетцалькоатлем (Змеем) и Эхекатлем (Богом Ветра),
Виракоча (Великолепная Сияющая бездна) с сыном Пача Камак-Виракоча (Творцом),
Ах Мукен Кааб (Погребающий в земле, испепеляющий) с сыном Колопом Увич Кином (Отбирающим глаза у Солнца).
Они осмотрелись, новая родина им понравилась. Странники распрощались и разошлись в разные стороны. Один лишь Ах Мукен Кааб не спешил покинуть плато. Он приблизился к серебряной птице и молнией, низвергнувшейся из его руки, уничтожил её и лишь затем вместе с сыном отправился прочь.
Впоследствии Паи Суме Марангату правил племенами гуарани, абирон и чачапойя. Нгемупун – племенами мапуче, пикунче и уильиче. Тлалок – ацтеками. Виракоча – инками, кечуа, аймара. Ах Мукен Кааб – племенами майя, сапотеков, ольмеков и тольтеков.
Тринадцать небесных странников обрели на земле новую родину и принесли в дар людям мудрость, долголетие, смелость, благородство, способность предвидения, астрономические и магические познания, научили обрабатывать землю, возводить храмы и дворцы, заниматься ремёслами.
Но злые демоны не хотели, чтобы народы гуарани, мапуче, майя и ацтеки процветали. Они коварно смешали благие дары небесных странников с самыми дурными наклонностями, в результате чего вожди избранных племен стали одержимы властью, богатством, жаждой крови. Жрецы, дабы умилостивить верховных богов, убивали людей, не подозревая, что служат тёмным силам.
Килиан умолкла. Я дописал последнее слово и взглянул на древнюю пророчицу. Великая богиня Килиан, плакала.
– Ты удивлён, что боги способны проявлять чувства? – спросила она.
– По-моему, вы похожи на простую земную женщину, – признался я.
Килиан загадочно улыбнулась.
– Ваша Дева Мария тоже была смертной женщиной, но это не мешает вам считать её божеством. Осталось немного, поверь мне, и ты постигнешь тайну Килиан, – пообещала она.
За моей спиной бесшумно возникла жрица. Я понял, что мой визит к богине завершен. Однако, покидая храм, я отчего-то уверовал в новую, причём скорую, встречу с богиней.
Лойхо проводил меня в деревню. Я достиг своего временного жилища, когда день клонился к вечеру. Мартин бросился ко мне навстречу, раскрыв объятия.
– Игнацио, я так переживал за тебя! Дурные мысли лезли в голову, – признался друг.
Я тяжело вздохнул, не зная, что ответить Мартину: успокоить его или, напротив, поделиться возникшими опасениями. Заботливый собрат приготовил скоромный ужин. За весь день мне маковой росинки в рот не попало, и теперь, ощутив зверский голод, я съел всё подчистую.
Ещё раз обдумав всевозможные последствия встречи с Богиней Луны, я всё-таки решил подробно поведать Мартину, что со мной произошло. Он никогда не отличался остротой суждений, но на сей раз, внимательно выслушав меня, пришёл в крайнее волнение.
– Килиан недаром рассказала тебе, Игнацио, эту легенду! Она хотела, чтобы ты задумался…
– Над чем? – спросил я, хотя и сам догадывался.
– Над её истинным происхождением. И над происхождением индейских богов. Мы много с тобой путешествовали, и ты всегда заносил в дневник всё, казавшееся тебе значимым. Так вспомни теперь бога Виракоча.
Я быстро пролистал дневник и нашёл запись, датируемую 1578 годом. Тогда почти год мы с Мартином прожили среди инков в редукции. Запись гласила: «Виракоча считается у инков Верховным Владыкой. Ему оказываются самые высокие почести. Индейцы поклоняются также солнцу, звёздам, грому и земле, именуемой Пачамамой (мать-прародительница). Среди звёзд, всех, без исключения, обожествлённых аборигенами, особенно почитаемы Колька, по-нашему, Плеяда, и Уркучилтай (у европейцев – Лира).
В ранних сказаниях инков упоминается, что боги спустились к ним со звезды Уркучилтай. Они наделили их мудростью, обучили разным ремёслам. Благодаря пришельцам племя занялось земледелием и животноводством. Звезда Уркучилтай в знак особой признательности ей была возведена индейцами в ранг покровительницы домашнего очага. Инки приносили в жертву богам мелких животных, а во время войн – пленников…»
Я закрыл дневник и обратился к Мартину:
– Ну и что? У многих народов в дохристианский период было принято обожествлять звёзды.
Собрат тяжело вздохнул и покачал головой.
– Наша беда в том, Игнацио, что мы не желаем видеть очевидное, поскольку это идёт вразрез с христианской верой и подрывает наши устои. Но вспомни девиз нашего ордена.
Я в полном недоумении воззрился на своего друга.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Мы выполняем здесь миссию, возложенную на нас орденом, а потому обязаны разбираться со всеми, казалось бы, загадочными явлениями и грамотно их истолковывать. Сила ордена в знаниях. К сожалению, не все это осознают.
Я задумался над словами Мартина. Действительно, в Новом Свете мы самозабвенно несём слово Божие в дикие племена, но имеем к тому же возможность пополнить бесценными сведениями собственный багаж знаний. Мне невольно вспомнился наш генерал Клавдий Аквавива, напоминавший при любой возможности об ордене тамплиеров:
– Пока народы Европы пребывали в нищете, а короли передрались за якобы истинную веру, тамплиеры задолго до Колумба открыли Новый Свет и добывали в его недрах серебро и золото. Только глупец мог подумать, что с казнью Великого магистра де Молэ орден закончил своё существование. Как бы не так! Колумб отправился открывать новые земли под флагом тамплиеров и на деньги «давно сгинувшего» ордена, к которому в отличие от Франции и Ватикана всегда благоволили испанские короли. Потому напоминаю вам, братья: «К вящей славе Божией!» – это наш официальный девиз, утверждённый Римом. Но есть другой, который во многом движет нашими поступками: «Всё во имя ордена!» Не забывайте: вы не религиозные фанатики, готовые жечь и убивать за веру, а способные глубоко мыслить учёные мужи. Священное Писание, разумеется, надо уважать, но при необходимости произнесите только «Всё во славу ордена!» и поступайте целесообразно обстоятельствам.
…Значит, так тому и быть: «Всё во славу ордена!» Я настроился во что бы то ни стало разузнать тайну Килиан. Впрочем, некоторые сомнения относительно её здравомыслия меня не покидали: мало ли какая старушенция вообразит себя пророчицей и богиней.
Древняя пророчица утверждает, что её посещают видения. Может, и правда, посещают. Я уже не раз сталкивался здесь с подобными явлениями. Индейцы, хотя и начинают постепенно поклоняться Христу и Божьей Матери, не перестают прорицать даже во сне. Будто сама земля, которую я исходил пядь за пядью в течение двадцати шести лет, окутывает завораживающей магической пеленой всякого, кто на неё ступает.
Несколько дней провёл я в бездействии, наблюдая за образом жизни мапуче. Мне довелось ещё раз переговорить с вождём и скрепя сердце пообещать ему, что в ожидании приглашения Килиан вновь посетить храм не стану докучать индейцам своими проповедями. Единственное, что мне оставалось, – пополнять дневник свежими записями.
Мапуче любили устраивать пышные пиры. Обычно их приурочивали к празднествам, важным религиозным обрядам или Совету племён – айльяреуэ. Такие пиршества могли продолжаться целыми днями, в течение которых поглощались почти все запасы провизии. Впредь индейцы были вынуждены питаться, в основном, поджаренной и приправленной водой мукой вплоть до следующего урожая. Правда, охотники исправно приносили дичь, добытую в окрестных горах и долине.
Я не раз наблюдал, как едят семьи мапуче. Первыми утоляют голод мужчины, сидя на грубых пнях, застеленных шкурами. После того, как они насытятся, к трапезе приступают женщины и многочисленные дети.
Кстати, такие застолья не бывают однообразными и скучными. Среди мужчин, например, всегда найдётся словоохотливый нгенпин – оратор, который и сам произнесёт яркую речь, и остальных в беседу вовлечёт.
Часто мапуче собирались подле ритуальных столбов на площади, и тогда вьюпифе – сказитель развлекал индейцев легендами, историями из жизни воинов.
Более всего меня поразила чистоплотность мапуче, ежедневно принимавших ванну. Купание в травяном настое, считают они – и с этим нетрудно согласиться – укрепляет здоровье и отгоняет злых духов – кальку. Я и мой друг Мартин имели удовольствие принимать участие в этих водных процедурах. Нам вручили большую бадью и прислали прислужницу. Обнажаться при ней мы не посмели. Заметив наше смущение, она прыснула от смеха и пояснила, что совместное купание мужчин и женщин у них в порядке вещей. Сославшись на свой монашеский сан, не допускающий вольностей, мы все-таки тактично избавились от симпатичной индеанки.
Казалось, вождь и ульмены о нас забыли. Поселившись на окраине деревни, мы с Мартином постепенно приспосабливались к местным обычаям. Только дети проявляли к нам повышенный интерес. Мартин охотно рассказывал им на языке кечуа всякие истории. Ребятишки прониклись к нему безмерным уважением, ходили за ним по пятам, засыпая вопросами, на которые тот терпеливо и обстоятельно отвечал. Я даже уверовал, что из моего собрата и надёжного помощника может получиться прекрасный учитель.
Спустя примерно месяц нашего гощения у мапуче мы узнали о возникновении нового вооружённого конфликта между ними и испанцами, моими соотечественниками. Гуалемо призвал меня в свой дом и выдвинул ультиматум:
– Наше племя вступает на тропу войны. У тебя есть выбор – остаться в селении или покинуть его.
– Если ты уйдёшь, то никогда не увидишь Килиан, – добавил почитаемый племенем шаман – мачи, стоявший рядом с вождём.
Его облачение – длинный просторный балахон, увешанный амулетами, – безошибочно выдавал род занятий колдуна. Седые всклокоченные волосы украшали цветные нити с прикреплёнными к ним небольшими речными ракушками, в руках он сжимал деревянный посох с нанизанной на него мишурой. Лицо шамана, изрезанное морщинами, показалось мне отталкивающим, неестественно длинный нос, свисавший до верхней губы, вызывал отвращение…
– Я остаюсь, – коротко ответил я.
Вождь, видимо, удовлетворённый таким решением, позволил мне удалиться.
Затем я узнал, что в доме Гуалемо состоялся бутанмапу – военный совет. Представители почти сорока небольших племён мапуче прибыли в селение, избрали единого вождя – токи, которому предстояло вести объединённые силы в бой.
Почти сорок лет назад Испания начала колонизацию здешних земель. В те времена мапуче не были искусными воинами, если не считать участие их в распрях и стычках с соседними племенами из-за женщин, потоптанных посевов или якобы наведённой порчи. Нападения конкистадоров вынудили мапуче объединиться. Вожди поняли, что могут выстоять только сообща. И вот теперь я – испанец, монах-иезуит, нахожусь на независимой земле мапуче, в то время как на всей территории Перу, Боливии, Парагвая и Аргентины установилась власть испанской короны.
Я, разумеется, не присутствовал на военном совете мапуче, но краем уха слышал, что они приготовили коварную ловушку для противника. Сгорая от желания открыть её секрет и внутренне содрогаясь за участь соотечественников, которые могут поддаться на хитрость индейцев, я из конца в конец слонялся по деревне. Никто не обращал на меня внимания – все были заняты военными приготовлениями. Даже дети, переставшие докучать Мартину, который вздохнул с облегчением.
Конец ознакомительного фрагмента.