Глава четвертая
Городская купальня разлеглась на крутых песчаных берегах холма, о чью подошву плескались волны прозрачного мелкого озера. Крашеные под мухомор беседки, остатки причала для сгинувших лодок…
Под сенью единственного на пляже куста мирно нежился Киоскер, часто прикладываясь к прохладному соску пивной бутылки. Рядом, на желтом надувном матраце вытянулась розовеющая от жары Наташа.
ЗЕРКАЛО – 4 (Наташа Савельева)
В ее комнате, на круглом древнем столе с фигурными ножками стоит пластиковая безделица – игрушка-беседка с оранжевой крышей со стеклянным глазком. Если туда заглянуть – увидите живую, в цвете картинку: чета юных Савельевых с крохотной девочкой на руках; папа ясноглазый, приветливый, мама – тоненькая, надменная…
Чета стерлась во времени. Ясноглазый папа с теплыми сильными руками спился, и, хотя дважды прошел чистилище ЛТП, умер. Маму изуродовали болезни и больницы…
Невозможно длинными вечерами, когда ее одноклассники сочиняли стихи, изобретали велосипеды, Наташа на ветхом диванчике мечтала и мечтала… Ей надоела вечная лапша с тощими волокнами мяса, сладковатый чай по утрам с каменными плиточками давешнего печенья. Ей до смерти надоело выпрашивать у случайных подружек то сапожки, то джинсы на дискотеку…
Наступили перемены. Бросила школу на девятом классе, устроилась официанткой, затем буфетчицей в ресторан, где и увидел ее Киоскер…
* * *
Нахлобучив газетную панамку на густые, коротко стриженые волосы, она снисходительно разглядывала пляжное общество.
Киоскер косил глаз на длинные гладкие бедра своей девочки, на ее полудетскую грудь, подтянутую купальником, и счастливо жмурился. Возможно, где-то внутри, он был влюблен.
– Пива, винца? – поинтересовался он, поигрывая миниатюрным ножом с наборной рукояткой.
– Сегодня дежурю, – ответила Наташа.
– Приду охранять, – живо сказал он.
– Ангел-хранитель нашелся, хотя бы раз морду кому-нибудь из-за меня набил, – усмехнулась девушка.
– А что, могу и сейчас. Кому? – насторожился он, мгновенно вспомнив случай, когда год назад Карп насильно увел ее к своему столику в ресторане. Карп командовал тогда подворотнями всего города и этот почти игрушечный ножик Киоскер готовил именно ему. Не успел. Властелин благополучно ушел в зону на вторую отсидку.
– Да так, шучу…
Мимо них к воде спускалась бригада изобретателей. Почтительно приветствовав влюбленных, ребята стали с ожесточением раздеваться. Они все еще не могли поверить в приговор знатоков, сбежавшихся на шум катастрофы, – заменить также раму и двигатель…
Стягивая брюки, Босс угрюмо пробормотал:
– Умеет жить наш шеф…
Остальные незаметно и завистливо, в который уже за лето раз, осматривали Наташу от панамки до пяток.
– Мужики, чего приуныли? – окликнул неудачников Киоскер.
– Все нормально, – тоскливо отвечали те.
Лан, временами жалевший нищую молодость, нашел у себя бутылочку того, что попроще, и пустил вниз по склону.
– Угощайтесь!
Лица компаньонов прояснились. Непринужденно оглядываясь, они разменяли вермут на троих. Игорь и Медынский смущенно отказались.
Блуждая взглядом среди цветных тел, мячиков и зонтов, Киоскер увидел красивого мальчика в белой рубашке и синим пиджаком в руках. Паренек вышагивал, как цапля, кромкой берега и с любопытством вертел головой. Лан мгновенно признал в нем дерзкого любителя театра.
«И этот здесь, – улыбнулся он. – Кто же он такой?»
Компаньоны, изрядно побаламутив холодную воду, предавались теперь солнечной ванне.
Витюнчик небрежно толкнул ногой Сперанского.
– Секи, твой друг идет, сын профессора.
Медынский с жалостью оценил фигуру приезжего:
– Тощий парень, слабоват.
Паша, остро переживая трагедию, в обсуждение не включился.
Тем временем Босс, занимая сигаретку у Киоскера, обратил внимание на его последние слова.
– Федор, ты не в курсе, кто этот щегол?
Сообразив, о ком идет речь, Босс пожал плечами.
– Незнаком… Обожди… кажется, новенький с нашего двора.
Лан немедленно предложил:
– Прощупай пацана, тебе же с ним общаться…
– Сделаем, – согласился тот, – все равно крестить надо.
Помахивая руками, вернулся к своим и присел на корточки.
– Кто со мной?
– Куда? – сонно встрепенулся Витюнчик.
– Новенького крестить. Он здесь.
Разомлевшие компаньоны слегка оживились и начали обуваться. К тому же пляж становился нестерпимо однообразен.
– А ты, братан, пойдешь?
Паша с усилием поднялся.
– Втроем не справитесь? Ладно, иду.
– Ну, а ты? – насмешливо кивнул Игорю Босс.
Тот испуганно сжался.
Все понятливо и брезгливо улыбнулись.
– Потом разберемся, – сказал Федор I, и они пошли.
Приискав свободную пядь земли, Константин определился на плоском изъязвленном валуне.
«Нехорошо получилось с дядей, – досадовал он, – человек и так, поди, мучается, прячет свою любовь, а тут собственный племянник выскакивает и начинает дурачить – «Тетя Надя!».
Додумать он не успел, обрадовано заметив в нескольких шагах от себя дворовых ребят. Новознакомцы подошли и чересчур дружески обступили его.
– Что, земляк, отдыхаем?! – свободно воскликнул Федор I, попыхивая сигаретой. Едкий запах дешевого вина просачивался с дымом сквозь его великолепные зубы. Константин с недоумением уловил во всех плохо скрываемое напряжение.
– Надолго к нам ты? – двигаясь ближе, развязно спросил Витюнчик.
– Да, в училище собираюсь, – удивленный резкостью тона, ответил новичок.
– Слушай, земеля, – сказал Медынский, почесывая могучий затылок. – Креститься надо, а то в козлы запишем.
– Как это?
– Ну, каждый из нас пнет тебя пару раз в задницу, ты ставишь нам пузырь, и все дела!
– Что за гадость?! – поразился Константин.
Земляки выразительно и печально переглянулись. Федор I отступил, и Витюнчик вдарил… Голова Константина рванулась вбок от позорящего хлестка по губам.
– Вы что, серьезно? – Он с трудом выдохнул горький воздух…
– Да, – насмешливо отозвался Босс, легко развернулся, и верный удар свалил бы тугодума, да весь этот удар полетел в сияющую за плечом новичка пустоту, а следом и сам Федор I… Медынский решительно прыгнул вперед и тут же получил по голове так хорошо, будто штакетиной… Федор I силился подняться… Витюнчик в панике схватился за камень, поднять его не смог, заорал дурнинкой и побежал прочь. Паша, напрягшись, стоял как вкопанный…
Пляжный гул приутих и немедленно возобновился. Кое-где даже аплодировали, а Киоскер – тот страшно хохотал, когда крещение повернулось столь неожиданным образом.
…С каким стыдом бежал Константин с поля боя! «Ну, зачем же так, черти зеленые? Как про тюрьму рассказывают – новенький, получай оплеуху, знай свое место… И сам хорош. Ждал, пока треснут. Сразу бы объяснить, не лезьте, ребята, опасно! Как теперь с ними дружить… по кривой дорожке обегать начнут…»