Глава 5. Набат
Густой и тяжёлый колокольный звон будил в душе какие-то смутные атавизмы – хотелось то ли схватить со стены меч и бежать на стены, то ли падать на колени и немедленно каяться. Монотонный и частый, он нисколько не походил на обычный церковный перезвон, ассоциируясь с полузабытым словом «набат». То ли генетическая память предков, которые под эти тревожные звуки хватали дреколье, то ли суммарное впечатление от исторических фильмов было тому виной – но Артём подскочил из кресла как укушенный, уже понимая, что надо бежать, но ещё не придумав куда и зачем. Покатился по полу стакан, мерцали угли в почти потухшем камине, а Артём стоял посреди тёмной комнаты «Рыжего замка», стряхивая сонное состояние и сжимая в разом вспотевших руках дробовик. В голове в такт набату колотилась одна мысль: «Люди! Не сам же трезвонит, в конце концов, этот колокол! Есть, значит, ещё уцелевшие!»
Артём заметался по залу, собирая имущество – дробовик на плечо, револьвер в кобуру, фонарь… Да где же этот чёртов фонарь! Постепенно приходя в себя спросонья, он начал действовать более осмысленно. Нашёлся фонарь и патроны, и даже ключи от пикапа оказались на месте. Мысль покинуть надёжные стены замка и выбраться на ночные улицы по здравому размышлению казалась все менее привлекательной, но Артём уже не мог остановиться, понимая, что не простит себе трусости, как бы та не маскировалась под благоразумие. От хорошей жизни в набат не бьют – значит, человеку нужна помощь. При других обстоятельствах, Артём десять раз бы подумал, прежде чем кидаться на помощь неведомо кому – он отнюдь не причислял себя к героям, – но сейчас всякий человек – подарок судьбы. Адреналин бурлил в крови и требовал действия. Однако осторожность возобладала – взбежав по лестнице на неширокую стену, Артём внимательно осмотрел небольшую площадь перед воротами, обежав её лучом мощного фонаря. На первый взгляд, площадь была пуста. Во всяком случае, лохматых орд, готовых к штурму, не наблюдалось – и это уже было хорошо. Заведя мотор пикапа, Артём подогнал его носом к воротам, включил фары и, выскочив из кабины, налёг на штурвал, открывая запоры. Взяв в правую руку дробовик, левой он толкнул от себя тяжеленную воротину, каждую секунду ожидая, что в открывающуюся щель сунутся оскаленные пасти – но ничего не произошло. Похоже, даже собаки не ожидали от него такой глупости, как ночная вылазка. Выехав за ворота, Артём снова высунулся и огляделся – никого и ничего, только размеренно гудел в отдалении тревожный колокол. «Вот упёртый звонарь, – подумал он с раздражением, – и как не устал ещё?» Тщательно задраив ворота изнутри, Артём вышел сквозь маленькую дверцу, и закрыл её за собой найденными на доске в прихожей ключами. Теперь можно было не бояться, что враг проникнет в брошенную цитадель, куда Артём, откровенно говоря, очень рассчитывал вернуться.
В свете фар пустой город смотрелся не так зловеще – в конце концов, ночью улицы обычно пустуют, а освещением экономный мэр горожан и раньше не баловал. Если не обращать внимание на тёмные витрины, то можно было бы вообразить, что люди просто спят в этот глухой час, но скоро взойдёт солнце, зашумят машины, побегут по своим карьерным делам трудоголики, стремящиеся продемонстрировать начальству рвение хотя бы ранним приходом на службу… Но увы, мерный звон колокола, слышный даже сквозь рокот дизеля, начисто разрушал эту иллюзию. Будоража сознание своей неприличной настойчивостью, он постоянно держал в напряжении, заставляя ожидать подвоха. Артём нарезал круги по пустынным улицам, пытаясь запеленговать источник звука, но звон преломлялся стенами домов, гулко раскатывался по проспектам и дробился по переулкам, звуча как бы отовсюду. Церквей в городе было немало и запоминать их расположение Артёму в голову никогда не приходило. Тем более что в последние годы культовые сооружения интенсивно строились, занимая своими купольными тушами бывшие городские парки. По размаху строительства с ними могли соперничать только столь же быстро возникающие кабаки со стриптизом, причём, как правило, эти два вида строительных объектов возводились по соседству. Было ли это статистической причудой городской застройки, или скрывался здесь некий сакральный смысл, Артём никогда не вдумывался. Будучи человеком, лишённым как религиозности, так и любви к кабакам, он не был частым гостем ни храмов бога, ни притонов разврата.
Бестолковые метания по ночным улицам, в конце концов, привели Артёма на площадь перед кафедральным собором. Будучи сооружением старинным, собор как-то не обзавёлся собственным стриптизом – площадь с ним делили белые колонны драматического театра и циклопический памятник непонятно кому. Злые языки утверждали, что изначально это был скульптурный портрет Железного Феликса – на эту мысль наводила суровая угрожающая поза и военного образца шинель, но на табличке значился некий местный писатель, достигший даже всероссийской известности. Фамилию коллеги Артём, к своему стыду, запамятовал, но его одутловатое доброе лицо смотрелось на милитаризированном туловище огромного монумента достаточно чужеродно, что подчёркивалось слегка ошарашенным этого лица выражением. Похоже, что покойный писатель сам был удивлён таким странным увековечиванием…
Набатный звон раскатывался над площадью, достигая почти зримой плотности – его волны отражались от стен облезлых пятиэтажек, путались в колоннах театра и обтекали бетонный постамент памятника. Несомненно, его источником была колокольня собора. Обрадованный успешной локализацией возмутителя ночного спокойствия, Артём не сразу сообразил, что означает смутно шевелящийся пёстрый ковёр, охватывающий неровным полукольцом основание храма. И только когда лучи фар упёрлись в мохнатую мешанину спин, лап и хвостов, он понял, что это собаки. И что их тут тьма тьмущая, не стая – целая орда. Артём и представить себе не мог, что в городе существует столько собак, и, тем более что их можно собрать в одном месте и заставить действовать так организованно. А это было именно действие – рыжие, чёрные, пятнистые спины единым слитным движением откатывались назад и мощным приливом кидались на широкие двери собора. Затем в массе происходило какое-то перемещение – и новая волна накатывалась живым тараном. Все это происходило без визга и лая, в полном молчании – только тяжкие удары колокольного звона продолжали сотрясать воздух над площадью.
Заворожённый этим танцем плоти, Артём не мог оторвать глаз от странной пульсации. Масса собак действовала как единое существо, мохнатая амёба, которая то сжималась, оставляя на ступенях мохнатые тушки, то, перегруппировавшись, снова расширялась в едином порыве. Массивные двери собора слегка сотрясались, но выглядели прочными, и было непонятно, к чему эти бессмысленные усилия. Артём уже начал было раздумывать, как бы проникнуть внутрь так, чтобы не расстрелять все патроны, как вдруг от уже знакомого омерзительного ощущения внутри все свернулось в холодный клубок. Раздвигая живой ковёр, ко входу в собор шли двое Больших Чёрных. Собаки торопливо расступались перед тёмными фигурами, и Артём впервые оценил их рост – даже самые крупные псы были им заметно ниже колена. Один, кажется, двигался не так плавно, и даже, может быть, с намёком на хромоту – не ему ли прилетело из «Тигра» пониже спины? Чёрные остановились пред дверью и синхронно потянулись к ней верхними конечностями – но тут Артём не выдержал.
В тот момент он не отдавал себе отчёта, что совершает практически самоубийство – мутная ярость заполнила его и заставила его выскочить из кабины на подножку и, почти не целясь, шарахнуть по тёмным фигурам из дробовика. До тварей было метров тридцать, расстояние для несвязанной картечи почти предельное, и заряд успел дать приличный разлёт, зацепив несколько оказавшихся поблизости собак. Чёрные дёрнулись от попадания, но, даже не пошатнувшись, развернулись к машине. Артём передёрнул цевьё, досылая новый патрон, и выстрелил снова. В ярком свете ксеноновых фар он увидел, как в тёмных балахонах появились ещё более тёмные дырки. С первым же выстрелом штурм собора прекратился, и единый организм суперстаи рассыпался на множество отдельных групп, которые заметались в явной растерянности. Однако Чёрные шагнули вперёд, подняли руки и собаки, разом развернувшись, кинулись – теперь их целью были уже не ворота храма, а Артём. Он выстрелил в набегающую массу – благо промахнуться было невозможно. В воздух полетели клочья мяса и шерсти – десятимиллиметровая картечь на близком расстоянии работала не хуже мясорубки. Увидев такое ещё несколько дней назад, Артём бы, вероятно, блевал полдня, но сейчас он всаживал в собак патрон за патроном, пока цевьё не передёрнулось вхолостую. Его тело, подхлёстнутое адреналином, метнулось в кабину, не спрашивая согласия у мозга.
Не рискуя в темноте сдавать задом, он врубил первую и вывернул руль, разворачиваясь уже в середине стаи. Под колёсами мокро захрустело, но Артёму было уже не до того – лавина оскаленных пастей и горящих глаз буквально захлестнула пикап. Тяжёлая машина раскачивалась от ударов, как корабль на прибрежной волне, металлические борта скрипели, проминаясь, но самое паршивое, что в лобовое стекло загораживали бьющиеся об него собаки. Они ударялись в прочный триплекс, пятная его разводами крови, слетали со скользкого капота, но на их место прыгали все новые и новые твари. Стекла пока держались, но Артём практически ничего не видел, уже не представляя куда выруливать, чтобы покинуть проклятую площадь. Надеясь сбросить стаю с машины, он резко газанул, повернув руль направо, и машину сотряс страшный удар – бетонный постамент памятника оказался куда ближе, чем Артём рассчитывал. Советский бетон оказался крепче японского железа – одна фара погасла, а в моторе что-то неприятно захрустело. Уже совсем потеряв ориентацию, Артём врубил заднюю – колеса буквально буксовали в собаках, – и снова ринулся вперёд. Смутно белеющий в темноте постамент мелькнул справа и набирающий скорость пикап устремился неведомо куда. Его полет был стремительным, но недолгим – невысокое кирпичное ограждение сквера проломилось под бампером, но дорого продало свою жизнь – задрав нос, машина повисла. Двигатель, не выдержав издевательства, заглох, и панель приборов расцветилась красными огнями аварийных лампочек. Непристёгнутого Артёма бросило на руль, а навстречу ему ринулась подушка безопасности, дав в лоб с силой и сноровкой Майка Тайсона. В глазах потемнело и поплыли разноцветные круги. Он несколько секунд ёрзал, пытаясь оттолкнуть проклятый упругий мешок, но ничего не получалось – подушка не желала сдуваться и прижимала его к сидению. Дёрнув с пояса нож, он вспорол проклятую тряпку и, кашляя от кислого дыма пиропатрона, повернул ключ в зажигании. Ничего не произошло – похоже, блок управления, посчитав повреждения критическими, заблокировал пуск. А может, движку действительно пришёл конец – а вместе с ним, очевидно, и Артёму.
От удара проклятые псины послетали с капота, и сквозь кровавые разводы на стекле Артём увидел яркий свет. К счастью, это был не пресловутый «свет в конце тоннеля» – прямо на машину надвигались чьи-то яркие фары. «Нифигассе, а тут становится людно!» – успел подумать Артём, и тут неведомый автомобиль подлетел вплотную, с хрустом притеревшись к борту пикапа. Внутрь посыпались кубики закалённого стекла и чей-то уверенный командный голос заорал: «Быстро ко мне на броню! Бегом, бля, бегом, шевели жопой!» Высадив стволом треснувший лобовик, Артём, цепляясь за руль кобурой, ужом выскользнул на капот. Уперевшись в смятый борт пикапа, из темноты торчало острое зелёное рыло старой БРДМ-ки1. «Прыгай в люк, придурок!» – из откинутой створки переднего смотрового окна торчала по пояс тёмная фигура в танкистском шлеме, подкрепляя свои слова недвусмысленными жестами. Не обидевшись на «придурка», Артём метнулся в открытый верхний люк, и, обдирая колени об непонятные железяки, провалился внутрь железного чрева, ухитрившись закрыть за собой броневую крышку. Не дожидаясь, пока он разберётся в обстановке, неизвестный спаситель плюхнулся за руль и, захлопнув крышку окна, врубил передачу. От рывка Артём покатился по полу, натыкаясь на какие-то острые углы и железные конструкции и набивая новые синяки поверх старых. Рык мотора гулко отдавался внутри железной коробки, боевая машина резко меняла направление движения, совершая непонятные Артёму манёвры, и вдруг рывком остановилась. На многострадальную укушенную ногу свалился тяжеленный ящик, врезав острыми углом ниже колена, и Артём взвыл от боли.
– Не, сцы, солдат! Щас мы им врежем! – с грозным азартом проорал спаситель и потянул из-под Артёмова локтя какую-то стальную раскоряку. Артём, пытаясь избежать новых травм, метнулся в сторону, и неожиданно оказался на сидении. В бок опять что-то упёрлось, и, раздражённо рванув неудобный предмет на себя, он опознал в нем АКМ – старого образца, с деревянным прикладом – «веслом». Тем временем, мужик в шлеме окинул вверх створку смотрового люка, пропихнул туда свою железяку и по ушам ударила звонкая очередь ручного пулемёта. От неожиданности Артём подпрыгнул, набив очередную шишку, но боевой азарт уже подхватил и его – рывком открыв свой люк, он подхватил подвернувшийся под бок автомат и отважно высунулся в гремящую ночь.
В свете фар и отсветах дульного пламени металась по площади серая масса, безуспешно пытаясь уйти от кинжального пулемётного огня. Мужик лупил длинными очередями, особо не целясь, но промахнуться было просто невозможно. Не желая отставать, Артём сбросил большим пальцем предохранитель на автоматический огонь и, прижав поплотнее приклад к синякам на плече, нажал на спуск. Короткими, по пять патронов очередями опустошил магазин. Второй был предусмотрительно примотан изолентой к первому – отстегнул и перевернул связку, передёрнул затвор и закрутил головой, пытаясь найти Чёрных. Их не было видно – то ли они предусмотрительно ретировались, то ли управляли своим войском издалека. Артём уже собрался продолжить тратить патроны, но мужик неожиданно заорал ему: «Вниз!», и взмахнул рукой. На площадь полетел, кувыркаясь, ребристый мячик ручной гранаты. Артём метнулся на сиденье, захлопывая бронированную створку, Снаружи грохнуло, по броне звякнул шальной осколок. Мужик осторожно выглянул наружу и снова опустился за руль.
– Сбежали! – радостно завопил он, видимо приоглохнув от своей молотилки. Помотав головой, избавляясь от звона в ушах, он сказал уже тише:
– Ну, раз поле боя за нами, давай знакомиться, солдат.
– Давай, – согласился Артём. – Только я не солдат. Я Артём, писатель и бездельник. Тебя это не смущает?
– А я Борух, прапорщик и еврей. Тебя это не смущает?