5. ГОСТЬ НЕ КОСТЬ, НЕ ВЫКИНЕШЬ
Рассвет мы проспали. Я проснулась, когда солнце было уже высоко и успело изрядно нагреть палатку, так что в спальном мешке стало жарко как в духовке. Я выползла из мешка, как гусеница, расстегнула молнию входа и с наслаждением вдохнула свежий воздух. Шарик прошмыгнул наружу и уже нацелился задрать ногу на соседнюю палатку, но я шикнула на него. Как раз вовремя, потому что в следующую секунду оттуда высунулся взлохмаченный и заспанный Костя, кивнул мне и полез обратно, будить Макса.
– Вставай, солнце в зените, а у нас еще конь не валялся! – послышалось из палатки, а затем последовало мычание Макса и его недовольное бормотание насчет рабовладельцев.
Позавтракав на скорую руку бутербродами, парни взяли лопаты и отправились на дальнейшее освоение холма, а я осталась загорать и наслаждаться ничегонеделанием.
Долго мне наслаждаться не пришлось – явилась Варвара, как пчела на мед. Вернее, даже как оса, настолько она была целенаправленна. Правда, мне она лишь кивнула издали и сразу направилась к парням. Очередной яркий сарафан был еще соблазнительнее, чем вчерашний, волосы уложены вокруг головы на манер короны, а улыбка – все так же ослепительна. Но Костя целеустремленно командовал, Макс пыхтел, и гостье не было уделено должное внимание. Пришлось ей сделать вид, что пришла проведать подругу, то бишь меня.
Она принялась прилежно расспрашивать о моем житье-бытье, о работе, о родителях. Я неохотно отвечала, прекрасно понимая, что весь этот разговор ей нужен лишь как предлог находиться на виду у ребят, закидывать голову в звонком смехе и издавать громкие восклицания, то и дело поглядывая в сторону археологов. Археологи не реагировали, и Варвара понемногу начала выходить из себя.
– Везет же тебе, Катька, – неожиданно вырвалось у нее. – Своя квартира в городе, машина, хорошая работа и модная собачка в придачу. И друзья такие интересные.
– Как сказать, – хмыкнула я. – Мама считает, что я слишком много работаю и по определению не могу быть счастливой, потому что все еще не замужем.
– Все равно, ты вон в городе живешь, у тебя все возможности есть, а я в этой проклятой дыре пропадаю, – Варвара досадливо вздохнула. – Ну ничего, вот увидишь, я еще перееду в город, и буду жить лучше всех!
Я не знала, что ответить. Осуждать за стремление вырваться из глубинки я ее не могла. Каково это, молодой красивой девушке с большими амбициями жить в глубокой провинции, когда деревни вымирают, парни спиваются, а все, кто хотят чего-то в жизни достичь, всеми правдами и неправдами стремятся уехать в город.
– Хочешь, я у знакомых поспрашиваю, может тебя куда-нибудь секретарем возьмут? – неуверенно предложила я.
– Вот еще, кофе подавать и на звонки отвечать. Нет уж, спасибо! – Варька гордо задрала нос.
– Так все с этого начинают, – растерялась я.
Она лишь презрительно фыркнула в ответ. Построить карьеру упорным трудом и достичь вожделенных материальных благ в виде квартиры и машины своими силами явно не входило в Варькины планы, нечего было и пытаться ее переубеждать. Да и моя однушка в спальном районе и пятилетний хэтчбэк как венец этих трудов у нее вызвали бы лишь скептическую улыбку.
На этом разговор закончился: Варвара заметила, что парни сделали перерыв, и устремилась к ним, даже не попрощавшись со мной.
«Да уж, эта своего не упустит. И чужого тоже», – подумала я.
Момент Варька выбрала подходящий: копатели были так измучены своим нелегким и безрезультатным трудом под палящим солнцем, что вполне благожелательно отнеслись к появлению приятного предлога отвлечься. Макс восхищенно улыбался, но Варька все свое внимание направляла на Костю. Они довольно долго о чем-то беседовали, потом девушка направилась в деревню, а ребята ко мне.
– Хорошая у тебя подруга, – сказал Костя, с трудом разжимая натертые лопатой ладони. – Мы ее пригласили вечером у костра посидеть.
– Чем больше народу, тем веселее, – пояснил Макс, стягивая с себя мокрую футболку.
Я состроила кислую мину, но промолчала. Вечер в компании с Варварой? По-моему, я сегодня лягу спать пораньше.
– Ну и жарища! Макс, айда искупнемся, – предложил Костя.
– До реки далековато будет, – заметил тот.
– А зачем нам река? Вон прудик под боком!
Парни переглянулись и наперегонки бросились в сторону копани. Я к ним не присоединилась – перспектива купаться в заросшем пруду с затхлой водой меня не прельщала, к тому же, насколько я помнила, в этом водоеме всегда была куча пиявок. Как в подтверждение послышался вопль Макса – кровососы с жадностью набросились на экзотический деликатес. Ребята вскоре вернулись, покрытые ряской и пахнущие тиной. Макс озабоченно рассматривал пострадавшее предплечье.
– Давай посмотрю! – предложила я. Оказалось, пиявка не успела присосаться, лишь попробовала жертву.
– Ну все, больше никаких купаний, – со смехом объявила я. – Ты ей наверняка пришелся по вкусу, и теперь она будет ждать тебя в надежде завершить трапезу.
– Я туда и так больше близко не подойду, – с отвращением проворчал Макс.
Он не успокоился, пока не сбегал в машину за аптечкой, и не продезинфицировал ранку перекисью. Потом парни растянулись на траве, подставив тела солнцу: одно бледное, а другое от природы более чем смуглое. Мы с Шариком расположились чуть в сторонке, в призрачной тени чахлого кустика. Постепенно всех охватило приятное сонно-ленивое состояние. В траве стрекотали все, кто мог стрекотать, а в воздухе жужжали и зудели все, кто мог жужжать и зудеть. Вдалеке куковала кукушка, остальные птицы самовыражались кто во что горазд. Запах солнца, травы и цветов в сопровождении оркестра птиц и насекомых и в сочетании с теплым летним ветерком создавали беззаботное ощущение полного спокойствия.
Вдруг Шарик предупредительно гавкнул, честно исполняя обязанности сторожа. Со стороны дороги к нам шагал какой-то человек. Мне сразу припомнились обещанные Глобусом неприятности. Неужели он и в самом деле не поленился и заявил «куда следует»? Костя с Максом озабоченно переглянулись и поднялись на ноги, а я решила пока остаться в тени, в прямом и переносном смысле и оттуда рассматривала приближающегося потенциального стража достояния нации.
Честно говоря, страж внушительностью не отличался. Сутулый парень в очках, на голове встопорщенный ежик волос неопределенного цвета. Белая рубашка с коротким рукавом, серые брюки, несуразный дипломат в руках. Не верилось, что сейчас он официально представится, достанет какие-нибудь «корочки» и потребует документы и объяснения. Скорее, вид у незнакомца был как у ребенка, который неуверенно подходит к песочнице с играющей малышней и не решается спросить: «Ребята, а можно я с вами?»
Так как Костя и Макс молча разглядывали пришельца и в песочницу его звать не спешили, я решила, что пора налаживать контакт, а там уж по ситуации, как пойдет.
– Добрый день! – я поднялась навстречу и улыбнулась самой очаровательной улыбкой.
– Д-д-добрый, – подтвердил парень, явно смутившись от столь сердечного приема.
Поморгал глазами, осмелел и задал совершенно бестактный вопрос:
– А что это вы здесь делаете?
– Отдыхаем, – честно ответил Костя.
Пришелец вновь поморгал глазами – похоже, это у него было реакцией на любую новую информацию – и уже было открыл рот для очередного бестактного вопроса, как вдруг Шарик решил, что пришло время и ему поздороваться с гостем, и с восторгом кинулся к нему, пару раз тявкнув на ходу для приличия. Очкарик занервничал, как будто на него бежал боевой слон, а не маленькая моська, отступил на пару шагов и приготовился защищаться дипломатом. Дипломат, изначально не предназначенный для самообороны, раскрылся, и оказался складным мольбертом. На землю посыпались кисти, тюбики с красками и прочие художественные мелочи. Не обращая на это внимания, парень продолжал угрожающе размахивать мольбертом, повторяя:
– Уберите собаку! Пожалуйста, уберите ее от меня!
Опасаясь не за истеричного художника, а за Шарика, я подхватила песика на руки.
– Не бойтесь, я держу его! – и добавила с легкой обидой за друга. – Вообще-то он не кусается!
Несостоявшийся страж закона принялся неуклюже складывать мольберт.
– П-п-понимаете, я вообще не очень люблю собак. Меня в детстве соседская болонка укусила, – сконфуженно объяснил он.
Костя, Макс и Шарик дружно фыркнули. Я сдержалась.
Сложив художественные принадлежности и отряхнув колени, очкарик выпрямился и представился:
– Даниил.
Мы представились по очереди и пригласили визитера присоединиться к нам, то есть присесть рядом на траву и рассказать, кто он и откуда взялся. Шарика я от греха подальше держала на руках. Оказалось, наш гость был внуком бабки Насти, еще одной здравствующей деревенской старожилки. Про нее еще, помнится, болтали, что она знахарка и ведунья.
– Так получается, ты еще один Катин деревенский приятель? – уточнил Костя.
Я повнимательнее пригляделась к гостю, пытаясь понять, был ли в нашей компании подобный экземпляр. Наверняка он и в детстве не отличался силой и ростом, скорее, был мальчиком из тех, кого били даже в музыкальной школе.
– Я не бывал здесь в детстве, – рассеял Даниил мои сомнения. – Мои родители рассорились с дедом еще до моего рождения и практически не общались с ним. Бабка пару раз в год к нам в гости приезжала, и все. После смерти деда она совсем одна осталась, а годы уже не те, вот я и стал приезжать сюда, ей помогать. А заодно этюды писать – места здесь красивые.
– Постой, твой дед ведь Яков Андреевич, кузнец? – припомнила я седобородого мрачного старика. – И давно он умер?
– Да, все верно, к-кузнец, – подтвердил пришелец, слегка заикаясь. – Он уже лет пять как умер. Мне с ним так и не пришлось познакомиться.
– Как же твой отец умудрился так с ним рассориться? – с искренним непониманием спросил Макс.
– Долгая история, – передернул тощими плечами художник.
– Нам сейчас не до долгих историй, – вмешался Костя. – Пойдем, Макс, работа ждет!
Макс неохотно поднялся, махнул гостю рукой и поплелся за Костей.
– А чем вы здесь занимаетесь? – снова спросил художник.
Второй раз на дню врать про исторический потенциал мне совершенно не хотелось. К тому же, я помнила, что сегодня мне предстоит вечер с Варварой, и решила разбавить компанию.
– А ты лучше приходи к нам на вечерние посиделки у костра, и мы расскажем, что здесь делаем, и ты поведаешь свою долгую историю, – предложила я.
– Хорошо, приду с удовольствием, – неожиданно обрадовался парень.
Он ухватил свой чемоданчик, неловко попрощался, смущенно улыбнулся и потопал в сторону реки. «Отправился писать пейзажи на пленэре», – весело подумала я, невольно отметив, что улыбка у него была вполне симпатичная.
День оказался богат на события.
Когда солнце начало клониться к горизонту, ласточки стали летать ниже, а кузнечики принялись настраиваться к вечернему концерту, стена очередной ямы, которую копали ребята, вдруг поползла вниз. Широкий пласт земли обрушился прямо на копателей, обнажив кусок каменной кладки. Парни завопили так, что я в ужасе примчалась к ним, решив, что произошел несчастный случай. А они стояли в раскопе, по колени засыпанные землей, и руками расчищали открывшиеся камни.
– Гляди, здесь какие-то знаки выбиты! – воскликнул Макс, копнув лопатой поглубже, и обнаружив широкую балку. Костя бросил лопату и кинулся в лагерь. Тем временем Макс принялся углублять яму вдоль балки. В длину она оказалась около метра, шириной – сантиметров тридцать.
– А под ней бревна какие-то, – недоуменно сказал Макс, шаря рукой.
– Стоп! – скомандовал вернувшийся с телефоном Костя. – Я должен все сфотографировать.
Он забегал вокруг раскопа, делая бессчетное количество кадров, потом прыгнул в яму и продолжил щелкать там. Особенно тщательно он запечатлел выбитые символы.
– Костя, объясни, что это? – взмолилась я.
– Вы не поняли? —отозвался он, глядя в объектив. – Это и есть вход в курган. Мы у цели.
– А что это за символы?
Костя наконец отложил фотоаппарат в сторону и посмотрел на меня безумно горящими глазами. Сделал несколько глубоких вздохов, чтобы успокоиться, присел на корточки и вгляделся повнимательнее.
– Я вижу круг, квадрат, треугольник, и голову птицы, – заявил Макс.
– А я вижу…, – хрипло проговорил Костя, обводя пальцем очертания символов на камне. – Громовое колесо Перуна, квадрат Сварога, триквестр, и – да – голову птицы. Хищной птицы, судя по крючковатому клюву.
– И что же все это значит? – осторожно спросила я.
– Не знаю. – Костя принялся вылезать из ямы. – Но непременно выясню. Сегодня же.
– А вы гостей на вечер позвали, – напомнила я, и добавила, – И я тоже.
– Точно! Надо прикрыть раскоп. И запомните: об этом – никому не слова.
Парни тщательно накрыли яму брезентом и собрали инструменты, чтобы не привлекать внимания. Костя, даже не поужинав, залез в телефон, искать в интернете значения символов, а мы с Максом принялись готовиться к приходу гостей. Сегодня они оказались как нельзя некстати, но приглашение было уже не отменить.
Даня и Варвара явились в сумерках. Варька, как Красная Шапочка, принесла корзинку пирожков, а Даня – какое-то диковинное варенье из непонятных ягод.
– Надеюсь, не волчьи ягоды? – спросила я, с подозрением принюхиваясь к темной массе в запыленной банке.
– П-по моему это ежевика, – неуверенно предположил художник.
Мы с Костей так и не решились попробовать, зато Макс умял почти полбанки.
Естественно, дружных посиделок у костра не получилось: Костя был полностью погружен в телефон, параллельно поглощал пирожки, отвечал невпопад и уже через полчаса полез в палатку записывать результаты сегодняшних работ, к огромному разочарованию Варвары. Она еще немного поскучала в нашем обществе и засобиралась домой. Макс вызвался ее проводить и получил милостивое разрешение. Даня же уходить не собирался, сидел у костра и мечтательно смотрел на закат.
– Как красиво, – сказала я, больше для того, чтобы разбавить затянувшееся молчание.
– Да, – мечтательно подтвердил Даня. – Будто на бледно-голубой холст нерадивый подмастерье опрокинул банки с розовой, оранжевой и красной краской, попытался стереть, да так и оставил.
– Ты говоришь, как настоящий художник, – искренне восхитилась я.
Даня немедленно смутился и спрятал голову в плечи. Пришлось снова искать тему для беседы.
– Как тебе Заречье?
– Довольно милая деревушка, – пожал плечами Даня. – Интересно, какой она была раньше.
– Это было большое и оживленное село, – с удовольствием принялась рассказывать я. – С молочной фермой, элитным колхозным стадом, засеянными полями. Да и в каждом дворе свое хозяйство было. Работы для всех хватало, а по выходным в клубе – кино и танцы. Хотя уже и в те годы молодежь стремилась уехать в город – как моя мама.
– Вот и мой отец не захотел здесь оставаться, – кивнул Даня.
– Так из-за этого он с дедом рассорился? – заинтересовалась я.
– Ну в общем, да, – неохотно подтвердил гость. Ему почему-то не хотелось говорить на эту тему, но я упросила его рассказать.
– Мой дед был кузнецом, – начал Даня, снимая и протирая очки. – И не просто кузнецом, а потомственным кузнецом, то есть это ремесло передавалось в нашей семье от отца к сыну испокон веков, как и имена Яков и Андрей.
– Я этого не знала, – удивилась я. – Так получается, твой отец эту традицию нарушил?
– Не просто нарушил, а п-прервал, – уточнил художник. – Наотрез отказался перенимать дедовское ремесло – это раз, сына, то есть меня, назвал Даниилом – это два.
– А почему так получилось?
– Да кому были нужны кузнецы в те годы? Лошадей в деревне не осталось, полная механизация, любую хозяйственную утварь можно было купить. Никаких перспектив. Вот отец и решил уехать в город и выучиться на бухгалтера. Дед в сердцах и заявил, что больше его видеть не желает, и ноги его чтобы в Заречье не было. А когда узнал, что внука назвали не родовым именем, так и вовсе с отцом общаться перестал. Отец, честно говоря, и сам не рвался сюда. Рассказывал, что, как колхоз развалился, все разворовали, а мужики спились один за другим. Так что меня деревенская жизнь никогда не прельщала.
– У меня совсем другие представления из маминых воспоминаний, – призналась я. – Ее рассказы о деревенской жизни для меня лучше всяких сказок были. О том, как праздники отмечали – на Рождество колядовали, на Пасху игры и гуляния устраивали, яйцами объедались до больных животов. Свадьбу гуляли – так всей деревней, несколько дней. А праздник Ивана Купалы даже я помню – всю ночь костры жгли, парни и девушки через них прыгали, хороводы водили, песни пели.
– П-по твоим рассказам здесь просто райская жизнь была, – недоверчиво пробормотал Даня.
– Куда там! – возразила я. – У мамы детство тяжелое было. Ее мать, моя бабушка, одна троих детей растила. Жили впроголодь, с малых лет работали. В школу за пять километров ходили, а по весеннему полноводью на плотах переправлялись. Зимой волки в окна заглядывали, скотину и собак резали. И все равно, я заслушивалась и думала – какими они были, те люди? Искренними, наивными, простыми, сильными. Все друг друга знали, и все про всех знали. Зато и радость и горе делили на всех. Любили и ненавидели от души.
– Да уж, – насупился Даня. – Ненавидели, так от души. И проклинали тоже.
Ай да я, всегда сумею ляпнуть что-то бестактное. Надо срочно сменить тему.
– Так значит, ты художник? – судорожно перевела я разговор. – Известный?
– Где там, – покраснел парень.
Снова не то сморозила. Ну неужели не видно, какой из него известный художник?
– Работаю в реставрационной м-мастерской и разные с-случайные заказы выполняю, на то и живу, – смущенно объяснил он.
К счастью, вернулся Макс, как нельзя вовремя. Но мои надежды на то, что он оживит компанию и придаст беседе легкость и непринужденность, не оправдались. Он был явно расстроен, с нами сидеть не стал и сразу ушел спать. Наверное, Варвара его, что называется, «отшила». Костер уже полностью прогорел, я уже начала клевать носом и подумывать о том, что надо бы вежливо сообщить гостю о том, что пора бы и честь знать, но тут он предложил такое, от чего всю мою сонливость как рукой сняло.
– Давай я напишу твой портрет! – сказал он, глядя мне в глаза.
– Что? – опешила я.
– Или хотя бы нарисую. В карандаше. Это недолго, честно, – принялся упрашивать он, даже за руку меня схватил, а потом сразу бросил, как обжегшись.
Предложение застало меня врасплох. До этого момента с меня портретов никто не писал и даже не предлагал. Я всегда относилась критически к своей внешности, даже слишком критически, по мнению хороших подруг. Мужчины же, как правило, смотрели заинтересованно, но сами собой в штабеля не укладывались.
– Ну, хорошо, – сдалась я.
В конце концов, я ничего не теряю. В худшем случае у меня будет неудачный портрет.
Даня немедленно достал блокнот и карандаш и принялся усердно зарисовывать.
– Что, прямо сейчас? – снова растерялась я. – Не видно же ничего.
– Нет-нет, света вполне достаточно, – возразил Даня, не отрываясь от работы. – Я сейчас ведь только набросок сделаю, а потом его проработаю. Все равно у меня в белые ночи бессонница.
Рисовал он и в самом деле недолго – минут десять. Сделал несколько набросков, но показать результат наотрез отказался, пообещав предоставить законченный рисунок на следующий день.
– Тогда до завтра, – попрощалась я.
– Д-д-до завтра, – рассеянно кивнул он, собирая карандаши и бумагу. Видно было, как не терпится ему приняться за работу. Он уже был не со мной, а со своим рисунком. Ни дать ни взять, пылкий влюбленный.