1
Зима в Реции так же разнообразна, как сама эта страна. Если высоко в горах все заваливает снегом и часто метет так, что и носа высунуть из хижины боязно, то в долинах все зависит от господствующего ветра. Там, где гуляет северный мистраль, так же холодно, как и на равнине, зато плодоносит олива, которую этот ветер вовремя опыляет. А в тех ущельях, куда задувают южные ветра с Мидетеррании, к зиме дозревает любой цитрус. И вообще каждый месяц что-нибудь цветет, как в земном филиале рая.
Что ни долина, то свой уникальный микроклимат, особенно там, где бьют теплые источники. Большой простор для бальнеологии и вообще курортного дела, туризма и спорта. Особенно для горных лыж, ибо на многих горах снег лежит и летом. Но это дело будущего, когда население империи станет мобильнее, обрастет жирком и возжаждет впечатлений от перемены мест. Пока же девять из десяти человек по доброй воле ареала своего обитания никогда не покидают. Не принято как-то. Где родился, там и сгодился.
В предгорьях погода ведет себя по-разному, но в основном зима тут мягкая, сиротская. Холода редки. Так – легкий морозец, который благодатно сковывает осеннюю грязь до весны.
А вот в степи, которая начинается сразу от предгорий и тянется до большой реки Данубий, год на год не приходится. Бывает, что суровые метели сопровождаются не менее суровыми морозами и перемежаются обильными снегопадами. Но даже когда на севере империи стояли аномальные холода и термометр опускался ниже тридцати пяти градусов, в предгорьях было минус десять-двенадцать от силы, словно никогда не замерзающий Данубий положил предел холодному дыханию Севера.
После огемских холодов, да и привычных для меня погод центрального района России, рецкая зима воспринималась мною больше как баловство. Ни разу шинель на полушубок не сменил.
Но прошла она вся в трудах и разъездах.
Отпуск называется.
Ага… для поправки здоровья. Где тут смайлик поставить?
Дома не каждую неделю удавалось побыть, хотя он рукой подать – в шестидесяти километрах.
Жил в салон-вагоне. Бухгалтерия рядом – в почтовом, при сейфе. И охрана при нас. С пулеметами. А то как же. На каждого вольного на стройке приходится по десять военнопленных. Не уголовники какие, но все же… лагерные сидельцы.
Моторный завод Болинтера на втором разъезде от Втуца (который авансом получил гордое название «город Калуга-на-Вартаве») уверенно поднимал стены цехов под крышу, и избыток рабочей силы перекинули на строительство сухого дока и водопровода.
Между цехами уже монтировали заранее заказанную на «Рецких дорожных машинах» большую паровую машину с двойной системой питания (и жидким, и твердым топливом). Паровик будет со своего вала ремнями передавать вращательный момент всем станкам в двух цехах разом.
Увеличился парк строительных и дорожных машин. Между заводом, портом и доком они расчищали площадку под будущую нефтебазу. В подобном железном баке товарищ Сухов с гаремом и пулеметом прятался. На вырост строим, в расчете на снабжение нефтью по железной дороге в перспективе, как сырой, так и керосином. Баржи и пароходы по реке у нас также на нефтяных движках Болинтера ходить будут. Пока на сырой нефти…
Нефтяная отрасль здесь настоятельно модернизации требует. Крекинга и рынка сбыта для ее фракций, помимо светильного керосина. А то нехозяйственно как-то получается.
Но на всякий случай выделили место под угольные склады не только на железной дороге, но и на реке – все равно подвоз угля выгоднее по воде с Данубия из Теванкульского разреза. Он там дешевый, так как добывается открытым способом, а не в шахтах. Да и качество его приемлемое. Нефть – дело будущего, а пока всем прогрессом в империи уголь рулит. И не только в империи…
Залили бетонные фундаменты под завод керогазов, масляных ламп, карбидных фонарей и каретных фар, металлической посуды, столовых приборов и прочей бытовой мелочи для самой широкой публики. «Кобчик-хозбыт». Со временем планирую наладить в нем же эмалировку простого железа, чтобы и медь экономить, и продукт удешевить. И назло врагам здесь же буду делать самовары – промышленной штамповкой. Есть такая лазейка в лицензионном договоре, что могу я их делать, но только сам. Ну а коли завод на сто процентов мой – то, значит, это я делаю сам. Мои зубробизоны от юстиции все обосновали предельно четко. Но пока работает только один цех ширпотреба, что заточен под ручные гранаты – фронт их с каждым днем требует все больше и больше. Распробовали. Понравилось.
Расчищались в городе площадки под будущие вокзалы – речной и железнодорожный. Вбивались колышки. Утверждались проекты.
Отсыпались насыпи заводских веток железной дороги. С Теванкуля привезли баржу креозота в бочках, и пленные активно изготавливали шпалы и укладывали их. Пока что в штабеля вдоль этих насыпей. Лесопилка работала не только световой день, но и всю ночь под ацетиленовыми прожекторами. Рельсы привезут из центральных областей империи. Вопрос – когда? А пока как всегда… «Кирпич бар – раствор йок, раствор бар – кирпич йок». Если генштабу приспичило где-то новую рокаду поставить, то весь гражданский сектор встает. На всех рельсов не хватает.
Тяжести пока гоняем временными конными декавильками[1] на деревянных рельсах платформами с деревянными катками. А что делать? Планирую потом, когда стройка закончится, по тем же путям узкоколейки пустить нормальную конку. Для людей.
Расширился поселок железнодорожников при разъезде. Я своим переселенцам из Огемии, которые влились в мою транспортную компанию, выдал ипотечные кредиты под частную застройку. К весне они освободят мне первый барак под штаб строительства. Хватит ему в вагонах мыкаться.
Кстати, это была первая публичная акция нового банка, на который я замкнул все финансовые потоки своих предприятий. «Бадон-банк». Даже не банк, а так… банчок. Кассово-расчетный центр скорее, потому как чисто банковской деятельностью – аккумуляцией денег населения и выдачей кредитов ему же – мы пока не заморачивались. Просто все расчеты так идут быстрее, и не надо сторонним финансистам платить проценты за переводы. Свой персонал обходился куда дешевле даже при солидных зарплатах.
Председателя правления в этот банк выделил из своих проверенных кадров герцог Ремидий, а главным ревизором я поставил туда Альту, хоть это и вызвало шок в местных деловых кругах. Как же: бабу – и в святая святых бизнеса! Но у нее не забалуешь – мало того что специалист она хороший, так еще мать наследника герцогского трона. Впрочем, довольно быстро убедившись в ее деловых способностях и бульдожьей хватке, местные финансисты смирились и даже стали ей заказывать независимый аудит.
Активно возводились в Калуге временные бараки для строителей и будущих заводских рабочих. Я прекрасно понимал, что нет ничего более постоянного, чем временное, но жилье здесь требовалось еще вчера, и строить благоустроенные рабочие слободки не было лишних ресурсов. Людских в первую очередь. Под такие поселки заранее выделили только землю, которую в будущем будем раздавать рабочим под жилую застройку и сады с огородами. Хочешь – сам строй, хочешь – ипотеку бери. Если дом типовой от строительной конторы нашего же концерна, изготавливающего сборные срубы из бруса в Будвице, – то существенная скидка. Собственноручно построенный дом привязывает к рабочему месту крепче всего. А с ипотеки будем списывать по пять процентов за каждого ребенка в семье. Это же наши будущие рабочие.
Между заводами и поселками насадим широкие лесополосы вдоль дорог. Здесь вырастет город-сад, такой, каких в империи еще никогда не было. А пока только тонкие прутики саженцев, грязь, строительный мусор и раздолбанные грунтовки, как всегда на стройке.
Но я вижу этот город.
Я вижу этот сад.
«Не каждый мог так щедро жить – на память людям города дарить».
А в том, что вражеские пленные вместо разрушения нашей земли обустраивают ее, я видел высшую справедливость.
К концу февраля наконец-то удалось организовать четкое управление строительством и городским хозяйством. Даже полиция сама собой произросла. И на мне остался только контроль над руководящими кадрами и исполнением генерального плана города.
А ведь умудрялся я не только находить время для оформления заявок на патенты, но и трактор за это время сконструировал – кульман в салоне стоял. И таблицу Менделеева довел до публикации.
На что у меня действительно не хватало времени, так это на семью.
Таблицу элементов я все же сделать успел до того, как на меня навалились новые заботы по военно-промышленному комплексу. Может, она вышла и не такая стройная, как у самого Дмитрия Ивановича (но на то он и гений, а я всего лишь жалкий плагиатор), но по ней уже зримо прослеживалась корреляция атомного веса элементов с периодами изменения их свойств.
Чтобы опять не нарываться в прессе на козни многочисленных моих недоброжелателей, я не стал делать об этом доклад в империи, а опубликовал короткую статью за границей, в соседнем Швице. В серьезном журнале «Химия гор». Просто взял и послал рукопись по почте. На деревню дедушке, основываясь только на репутации швицкой честности.
В отличие от Реции, в Швице предгорий и равнин не было, только долины, но геология и химия были там развиты традиционно из-за особенностей экспорта этой горной республики.
Называлась моя вымученная работа: «О соотношении свойств химических элементов и их атомного веса».
Опубликовали статью неожиданно быстро, в ближайшем же номере, с восторженными комментариями остепененных швицких химиков.
По почте же мне прислали обратно несколько экземпляров журнала.
А вот с гонораром кинули. Наука тут храм, а не торжище…
Швицкий горный институт бесплатно разослал журнал с моей статьей всем ведущим химикам мира. Пиарщики доморощенные. Они на мне решили поднять рейтинг своего издания в мировой научной табели о рангах. До того журнал «Химия гор» не входил в мировой научный мейнстрим из-за предельной зацикленности содержания только на собственных местечковых проблемах.
Газеты заметили демарш швицких химиков и привычно дали рецензию о том, что «Кровавый Кобчик», известный ранее изобретениями разнообразных бытовых поделок, таки открыл новый фундаментальный закон мироздания. Подано все это было как курьез, типа «что хорошего может быть из Реции?».
Авторские экземпляры я раздал своим химикам, один сдал в библиотеку Политехнического общества и еще один отослал на экспертизу в Будвиц к Помахасу – все же он доктор химии и признанный научный авторитет. Завязалась активная переписка.
Статью перепечатали в «Трудах Будвицкого политехнического института». Все же я их почетный доктор. И в имперской научной прессе завязалась суровая дискуссия, которая из-за невозможности опровергнуть сам менделеевский принцип быстро скатилась к обвинению меня в отсутствии патриотизма, раз я публикую такие эпохальные вещи за границей. Жалует царь, да не жалует псарь… Всегда найдут, за что укусить. Было бы желание.
Обиду научного сообщества империи можно понять. До войны вся мировая наука здесь делилась поровну на имперскую и всю остальную. Разве что островитяне слегка опережали в практических инженерных разработках, связанных с морем и железной дорогой.
Вот чего я совсем не ожидал, так этого того, что в хор голосов, укоряющих меня в недостаточной любви к родине и невосторженный образ мыслей, включится даже Ремидий. На что герцог немедленно получил мой резонный ответ:
– Ваша светлость, в самой Реции никакой научной периодики пока нет, кроме редких альманахов Политехнического общества. А швицы вроде как нам дальние родственники, и язык у нас практически один. Не имперцам же делать такие подарки. При публикации такой сенсации в столице империи о Реции никто и не вспомнит, говорить будут только про империю. И вся слава опять пройдет мимо наших гор.
– Ну разве что все это в таком разрезе понимать… – пожал плечами герцог после некоторого раздумья. – Тогда тебе придется делать еще один доклад в нашем обществе.
И при этом он лукаво мне подмигнул, разглаживая усы.
Я не стал отказываться. Перцу, официально признанному за границей, делать доклады намного проще, ибо «нет пророка в своем отечестве…».
Следующую статью «Опыт системы элементов, основанный на их атомном весе и химическом сходстве» с готовой таблицей я уже сам разослал веером по всем серьезным научным изданиям, даже во вражеских странах (им с оказией через редакцию швицкого журнала).
Причем не вышло у меня, как я надеялся, простого плагиата с Менделеева. Но, зная принцип, уже легче было тасовать карточки с элементами на столе в подобие менделеевской таблицы. При этом я не стал заходить за то количество элементов, которое было открыто на то время в этом мире. Шестьдесят четыре так шестьдесят четыре. Открытием считалось объединение элементов в группы по атомному весу, когда свойства элементов изменяются не постепенно, а скачкообразно и имеют химическое сходство в периоде, что в принципе и отличает металлы от неметаллов. В отличие от их природного агрегатного состояния – жидкого, твердого и газообразного, в котором могли пребывать и те и другие.
Но важнее всего было то, что в таблице логично остались пустые клетки, которые, как я заявил на докладе, заполнят те, «кто идет за мной». Эти клетки не могут быть пустыми в принципе. Многие сомневались в моих словах, не веря в мою убежденность. А я так просто знал, что так оно и есть. Очень меня удивляло то, что в местных научных кругах многое принималось на веру. Оттого и приходилось постоянно доказывать правоту опыта. Возможно, именно от такого отношения к научным новшествам и родился обычай диссертации защищать. Но все равно вера в умозрительные постулаты пока рулила.
Вражеская пресса ожидаемо подняла хай, что не может дикий горец с кровожадными наклонностями быть столь выдающимся ученым. Как ни крути, а у союзников от моей публикации пострадала репутация. Если империя может себе позволить тратиться на чистую науку во время даже не войны, а мировой бойни, то, знать, высок ее потенциал. А все, что возвышает нас, – унижает врага.
Республиканцы так вообще обвиняли меня в плагиате работы их химика Бенрейтера. Конкретно – статьи «Закон триад», которую он опубликовал в еще королевском городе Лютеце за полвека до наших дней, накануне их буржуазной революции. Но Бенрейтер объединял элементы совсем по другим параметрам, где атомный вес был второстепенным, вскользь упоминаемым признаком. Так что…
Имперская пресса сначала охотно подпела «вражеским голосам», исходя страстью «законно» меня покусать, но быстро угомонилась от хорошего пинка из императорского дворца и стала огрызаться, отстаивая приоритет Реции, соответственно мой и самой империи. Все же император у нас далеко не дурак.
Мне осталось только рассказывать журналистам, в одночасье ставшим ко мне доброжелательными, о долгих вечерних пасьянсах с карточками элементов в течение полугода и о том, как окончательную их конфигурацию я увидел во сне. Что и разошлось легендой по всему миру. Зачем плодить сущности, если старые хорошо работают? Пусть даже они и из другого мира.
Швицкий горный институт заочно присвоил мне степень доктора химии без защиты диссертации, опередив имперскую научную общественность, которая от досады только крякнула. И чтобы не остаться на обочине праздника, выбрали меня членом-корреспондентом Имперской академии наук по отделению естествознания.
Из изгоя я в одночасье превратился для аристократии в модную персону. Меня наперебой приглашали во всякие салоны в качестве экзотической зверушки для развлечения гостей. И очень обижались, когда я такие предложения не принимал. Некогда мне ездить по миру со светскими визитами. Война идет. Родина в опасности. Меня все вьючат и вьючат по линии военно-промышленного комплекса, невзирая на мою официальную контуженность на всю голову.
Для разбора почты пришлось нанять отдельного секретаря. Однажды я получил письмо без обратного адреса, присланное в рецкое Политехническое общество. В конверте была короткая записка без подписи на дорогой плотной бумаге. «Я не ошиблась в тебе, мой герой». И все. Даже подпись отсутствовала. От письма нежно пахло свежестью дорогих цветочных духов. Но мне вдруг резко вспомнился запах карболки в санитарном поезде… и гинекологическое кресло в соседстве с ножной бормашиной на ременном приводе.
Дома была идиллия. Жена, выросшая на хуторе без подруг и сестер, заполучив старшую подругу в лице умной ясырки, души в ней не чаяла. Так что меня намного меньше теперь пилили за отлучки из дома. Им вдвоем жилось нескучно. Это был плюс. Зато в бытовых конфликтах они выступали против меня единым фронтом. Не скандалами, конечно, у горцев такого не водится, но мягко и неуклонно так давили со всех сторон. А это минус.
Даже Зверзза – официального моего домоправителя они давно под себя подмяли и даже по случаю женили на няньке моего сына, чему эта дурёха была страшно рада. Как-то не находилось ей до того ухажеров среди моей охраны и слуг.
Я не узнавал строгого унтера, которого побаивался весь наш стройбат. А там, как известно, служат такие звери, которым даже оружия не дают. Но этот женский фронт и его доконал.
Зверзз… Он даже как-то обратно на стройку у меня попросился, и, возможно, так и срослось бы, если бы его не подвело здоровье. Расплющенная нога у него неожиданно стала гнить, и пришлось ее ампутировать в военном госпитале Втуца.
– Ваша милость, – как-то пожаловался он мне, когда я навещал его в госпитальной палате. – Знали бы вы, как мне надоели эти костыли. У меня под мышками уже мозоли образовались.
Я подсуетился и за приличные деньги выписал на дом лучшего протезиста в империи. И теперь Зверзз хромал на аккуратном шарнирном протезе в ботинке, скрывая ремни на голени щегольскими кожаными крагами. И казалось, что он даже с женитьбой на некрасивой девице смирился. Особенно когда я заявил, что раз девушка-сирота находится под моей опекой, то сам фельдфебель теперь входит в мою семью на правах родственника.
Ну и приданое мы с Эликой составили ей приличное, как бедной родственнице. Возможно, размер этого приданого и примирил Зверзза с невзрачной внешностью жены. Но приблудных своих помогальников он по-прежнему любил как сыновей. А те у нас росли как на дрожжах, исполняя роль прислуги за все. Кто голодал, тот ценит хорошее место.
Оба парня быстро научились болтать по-рецки и даже писать пробовали, обучаясь у моих охранников. Они уже заявили, что в армию пойдут добровольцами, и только в горные егеря. Иной раз они мне напоминали меня самого тем, что старались быть большими рециями, чем сами реции.
Иногда я кого-нибудь из них брал с собой в Калугу в качестве ординарцев. Приучал к делам. А более всего заставлял их все свободное время зубрить учебники за среднюю школу, наутро проверяя уроки. О том, что они будут сдавать экзамены экстерном за восьмилетку, я уже договорился. Цена вопроса – новые парты на всю школу, которые мне аккуратно сваяли пленные из досок по чертежам от директора гимназии. Зверзз этому был только рад и периодически лупил парней ремнем, заметив малейшее нерадение в учебе.
Сын Митя перестал гулить и сказал свое первое слово. «Дай!» В ответ на это пришлось философски констатировать, что между мной и моим сыном лежит глубокая социальная пропасть. Я сын крестьянина, а он сын фабриканта и камергера.
Супружеский долг исполняла ясырка, так как жена вся целиком ушла в свою беременность и, как показалось мне, была даже рада тому, что у нее есть для меня заместительница. Любить меня Элика не перестала, но любовь ее стала какой-то другой. Благодарной, что ли…
Я же часто прикладывал ухо к ее растущему животу, поглаживал его и слушал, как там развивается плод, который мы все, чтобы не расстраивать Элику, называли «дочкой».
Зато Альта в койке отрывалась за двоих.
Если это не семейное счастье, то я не знаю другого…
Единственно, что омрачало жизнь, так это то, что после «периодической таблицы Кобчика» от меня все чего-то ждали такого этакого… Эпохального. Не просто ждали, а открыто требовали. И это меня здорово напрягало.
Пришлось потратиться и «открыть» йод.
Водоросли мне доставили по зимней дороге из Риеста по личному указанию графа Риестфорта. Ага… А куда чиновникам было деться, если бланк и печать настоящие, даже подпись. И все соответствующие приписки от Дворца в наличии. Но за срочную доставку через зимние перевалы вьючным караваном пришлось заплатить самому. Немало.
Дальше было дело техники и химии. Точнее, моих химиков на зарплате. Я только отдал им водоросли и, обрисовав задачу, уехал на стройку в Калугу. И они уже сами почти месяц колупались – жгли водоросли по-разному, выпаривали, осаждали… и нашли-таки способ выделить из золы сначала йодный раствор, а из раствора уже сами кристаллы йода.
Потом новый химический элемент представили публике на докладе в Политехническом обществе. И торжественно под аплодисменты ученых я заполнил пустую клеточку в «моей» таблице. Нашли, что слово «йод» по-рецки звучит несколько неприлично, и гордо назвали новый химический элемент «рецинием». Я согласился.
Часть кристаллов йода отправили на независимую экспертизу в Имперскую академию наук. И та подтвердила, что это не сложное вещество, а таки действительно новый химический элемент.
Это был оглушительный успех в научном мире, который как-то прошел мимо военных. Те его не заметили совсем. Ни наши, ни вражеские.
Одним из соавторов открытия йода я поставил Тима Йёссена, который был основными «руками» этого эксперимента. На радостях, получив официальную квалификацию «лаборанта химии» с соответствующим окладом жалованья, парень отказался в этот год поступать в Будвицкий политех, а поехал с другим моим соавтором – химиком Хотеком – ставить в Риесте завод по изготовлению йода из водорослей. Поближе к сырьевой базе.
Потому что как только врачи из военного госпиталя распробовали, что это такое – спиртовая настойка йода (настойка рециния или «рецкий бальзам», если по-местному), так сразу хором заорали: «Дай! Быстрее. И побольше!» И мальчишка загорелся подвижничеством. Я не возражал – войдет парень в историю науки, а доучится потом. Именную Бадонскую стипендию он может получить от меня в любой момент по собственному желанию.
Герцог Ремидий не растерялся и ничтоже сумняшеся объявил производство йода (рециния) государственной монополией Реции, а способ его производства – государственной тайной герцогства. А мы трое получили на руки авторское свидетельство о приоритете. И приличную премию от герцога. Патент перешел в собственность герцогства. Все причастные дали подписку о неразглашении на сторону технологического процесса.
Выдал герцог моим химикам на руки самые грозные бумаги для местного начальства с открытым финансированием строительства нового завода в Риесте. Одновременно рядом должны были поставить спиртовой заводик, и выход готовой продукции планировался уже в виде спиртового раствора, готового к медицинскому применению.
Собственником предприятия на сто процентов становилось герцогство. Вся прибыль шла в бюджет.
Хотека назначили на новое производство управляющим инженером.
Когда мне герцог об этом сообщил, я только крякнул от неудовольствия, но возражать не стал – против лома нет приема. Слишком я зависел от герцога финансово и организационно по другим своим предприятиям. И если уж совсем по гамбургскому счету, то я и так с помощью Ремидия нехило приподнялся. Реальный миллионер уже, если золотом считать. И вряд ли я всего этого добился бы без его протекции и поддержки, в том числе и денежной. Только внес в герцогские планы разумные коррективы.
Во-первых, объявить йод, то есть рециний, «для города и мира» нашим горным природным ископаемым. Место «добычи» засекретить. Пусть кому надо ищут до посинения – горы у нас большие.
Во-вторых, само производство «рецкого бальзама» замаскировать под мануфактуру матрасов из сушеных водорослей. А промысел йода замаскировать под сжигание «некондиционных» водорослей, типа ликвидация отходов производства. Таким образом, хорошо мотивируется сбор водорослей, к которому необходимо широко привлечь прибрежных жителей. Как и к пошиву самих матрасов. А готовые матрасы направлять хотя бы в военные госпиталя по Реции и на ту же военно-морскую базу в Риесте. Частью можно выставить в открытую продажу.
В-третьих, зачем возить тяжести через горы? А именно сам спиртовой раствор йода? Бодяжить йод со спиртом можно в любом месте, в той же Калуге. А через горы возить только сам кристаллический йод. Он легче при одинаковом объеме тары и больше его влезет в емкость.
В-четвертых, бодяжить «рецкий бальзам» прямо на спиртовом заводе только в отдельном цеху. Там же и фасовать. Завод по выделке медицинского спирта устроить в той же Калуге. Место, где его приткнуть, есть. И логистика там проще.
В-пятых, фасовочную тару изготавливать на «Рецком стекле». А для перевозки кристаллов йода через горы устроить филиал «Рецкого стекла» в Риесте. Делать на нем большие бутыли темного стекла литров на шестнадцать-двадцать, так как не знаю я, как себя кристаллический йод поведет под прямыми солнечными лучами. И те же матрасы можно использовать как амортизирующие прокладки в дороге. Часть бутылей продавать на месте под жидкие грузы, кислоты в первую очередь.
Подумав, Ремидий со мной согласился.
Так что кроме государственной премии, которую мы честно поделили на троих, с производства йода заработать мне ничего не удалось.
А так мечталось…
Премия от герцога даже мои затраты на доставку водорослей через зимние горы не окупила.
Наука тут храм, а не торжище. А любой храм требует жертвоприношений.
В качестве утешения герцог «повелеть соизволил» произвести меня в «коммерции советники» с правом обращения «ваше превосходительство».