1
Вечер был покойный и чистый. Солнце медленно уходило за Северо-Байкальский хребет, освещая неподвижную студеную воду, но едва оно полностью скрылось, задуло два ветра. Низовой со стороны моря погнал на берег тяжелую пенистую волну, а верховой принес с запада облака. Они повисли над горами и к утру стали сползать вниз, укрывая густой массой камни, тайгу и степь. Когда рано утром Катя вышла из дому, почти ничего не было видно вокруг: только слышно в вязкой тишине, как катились, затихая, на берег волны и где-то далеко в море гудело судно.
Давно уже встало солнце, а зябкий туман по-прежнему висел над землей. Девушка шла по сырой траве, и чем дальше она уходила от моря, тем становилось теплее. Тропа поднималась в гору, и вместе с нею поднимались в нагревающемся воздухе облака, цепляясь за ветки кедрового стланика и прилипая к скалам. Обернувшись, Катя увидела под собой громаду воды, мачту метеостанции и заросшую дикими цветами и ковылем даурскую степь. Выше на склонах хребта начиналась тайга, здесь шумели в ущельях водопады и текли реки. Но до моря они не доходили, исчезая в расщелинах, а дальше тянулись сухие каменистые русла, наполнявшиеся только весной. Летом вода текла под землей и скапливалась в маленьком круглом озере. Это было глухое, окруженное со всех сторон тайгой место, с отражавшимися в дремотной воде деревьями и мелькавшими в глубине тенями непуганых рыб.
Вода в озерце хорошо прогревалась, и Катя любила приходить сюда и купаться. Она подолгу плескалась в прозрачной воде, а потом, раскинувшись, лежала на берегу безо всякой одежды, загорала, дремала и томилась воспоминаниями и надеждами. В ее нежном возрасте воспоминаний было меньше, а грез больше. И Бог знает, о чем она только не передумывала в эти неподвижные часы, кем себя не воображала и какого принца не ждала в девичьих мечтах. Только откуда было взяться ему в этой глуши? Не было вокруг никого, кроме нескольких людей на метеостанции, где она работала уже второй месяц, а казалось, год, и день изо дня выполняла однообразную и скучную работу. И сколько так будет еще?
Ей вдруг стало себя жалко и захотелось плакать, просто так, ни из-за чего, и она дала волю слезам. Но слезы прошли быстро, как легкий грибной дождик, и принесли облегчение и восторг, оттого что она еще молода, все у нее впереди и жизнь будет обязательно прекрасной, таинственной, чуточку опасной, но счастливой.
Катя встала во весь рост, подошла к кромке воды, потянулась и засмеялась: на нее смотрела стройная обнаженная девушка с длинными волосами, прикрывавшими маленькие круглые груди, и крепкими бедрами. На эту девушку опасливо косилась, но не двигалась древняя как мир щука, и равнодушно летали вокруг стрекозы и бабочки. Но вдруг ей почудилось, что из тайги кто-то на нее смотрит. Катя обернулась и увидела совсем рядом пронзительные темно-зеленые глаза. Это было так неожиданно, что она даже не сдвинулась с места. В следующее мгновение глаза исчезли и по траве пробежал шорох. Катя схватила в руки одежду и, не чуя ног, бросилась по тропе. Она боялась обернуться, однако никто ее не преследовал. Лес кончился, и впереди показался берег моря. Катя торопливо оделась и пошла спокойнее через степь, распугивая маленьких серых птиц, гнездившихся под ногами.
Когда она подошла к дому, начальник метеостанции Буранов удивленно посмотрел на нее.
– Что это с тобой?
– Там… – Она махнула рукой в сторону тайги.
– Бурхана встретила?
– Кто это?
– Это бог такой у бурятов. Не любит он, когда девушки в тайгу одни ходят.
Он смотрел на нее в упор насмешливыми глазами, и Кате было непонятно, что эти глаза выражают.
– Поедем со мной в Солонцовую.
– Нет, – качнула головой девушка. Она побаивалась начальника и предпочитала держаться от него подальше.
– Ну как знаешь, – сказал он сухо и скрылся в красивом большом доме с черепичной крышей и резным крыльцом.
В это пустынное место на безлюдном западном берегу Байкала с мрачноватым названием «мыс Покойники» Катя напросилась сама. Она выросла в унылой хакасской степи и мечтала о Байкале с детства, но когда первый раз увидела его, море – никто не называл его здесь озером – показалось ей печальным и диким, совсем не таким, как она представляла раньше.
Больше суток небольшой катер геологов «Чароит» плыл вдоль самого берега, спасаясь от тяжелой волны, и все время слева тянулись горы, то круто обрывающиеся в воду, то отступающие и образующие маленькие бухты. Изредка попадались поселки, но потом они пропали и остались одни только скалы, камни, тайга и редкие черные птицы. Ночь Катя спала плохо, а рано утром когда вышла на палубу, то увидела, что море сузилось. С обеих сторон высились скалы и изрезанные берега, а за кормой хищно кружили невесть откуда взявшиеся жирные драчливые чайки.
Прошли большой поселок на большом безлесом острове, и снова море раздвинулось, правый берег исчез вдали, и скоро стало неясно, что виднеется на горизонте, его очертания или низкие сизые облака. Иногда «Чароит» сворачивал в бухточки, на берегу которых стояли одинокие темные дома, тыкался прямо носом в гальку, не заглушая мотора, и кто-то из Катиных попутчиков сходил, кого-то забирали с той же будничностью, с какой в городах развозит людей по домам автобус. Плыли дальше на север, все выше и угрюмее громоздились горы. В воде встречались льдины, плавание начало уже утомлять, и казалась пугающей эта глушь, как вдруг Катя увидела на берегу крохотную избушку. Домик стоял под склоном горы так изящно и прелестно, будто не человек догадался его здесь построить, а он сам собой вырос. И когда через час катер приплыл в Покойники, где горы отходили далеко от воды и на голом берегу торчал обнесенный плетнем барак, а за ним виднелся особняк, такой красивый, что его красота казалась даже неестественной, она почему-то все время вспоминала ту избушку. Словно та ей что-то обещала. Но сколько она ни спрашивала, никто ей ничего о чудесном домике не говорил.
Кроме начальника, на метеостанции жили еще два человека: невысокий пухлый мужичок неопределенного возраста по фамилии Курлов и его жилистая хозяйственная теща. Курлова Катя невзлюбила с самого первого дня. Он смотрел на нее ухмыляясь, лез с бестолковыми замечаниями и пытался учить жизни. А однажды, когда она пошла в баню, ввалился следом и стал приближаться, водя перед собой руками, будто щупая жаркий влажный воздух.
– Уйди! – крикнула она, отворачиваясь.
– Катенька, – часто дыша, зашептал Курлов, – мехов надарю, соболей, песцов, шубу себе сошьешь.
Она заметалась по бане, как залетевшая в окно птица, и забилась в дальний угол у бочки с горячей водой.
– Красавица, – бормотал он, – не пожалеешь.
Катя тоскливо заозиралась, а потом схватила ковш и зачерпнула кипяток.
– Ты что? Ты что делаешь!
Он мигом прекратил щупать воздух, сорвал с головы шляпу и прикрыл ею возмутившуюся плоть.
– У! – крикнула она, смекнув проснувшимся бабьим умом, что есть вещи, из-за которых ни один мужик рисковать не станет. Но Кур лов уже отбежал от двери, и она выскочила из бани в чем мать родила, по дороге чуть не сбив начальника.
А потом полчаса ревела, давясь слезами и боясь, что будет слышно за стенкой, и вспоминала подружку в новосибирском метеотехникуме.
– Катька, дура, куда ты едешь? Ты думаешь, тебе там дадут спокойно жить? В первую же ночь кто-нибудь вломится. Мужики там голодные живут, дикие. Ух!
Ее всю трясло, и к утру она решила, что с первым же катером уедет, но назавтра на Курлова было жутко смотреть. Он ходил не поднимая головы, а под левым глазом у него матово отсвечивал бурый фингал. Катя одновременно торжествующе и жалостливо глянула на обидчика и с сомнением на его кроткую с утра родственницу. Как ни крепка была надзиравшая за зятьком Алена Гордеевна, тут явно чувствовалась мужская рука.
Катя осталась и сама не могла понять, нравится ей эта жизнь или нет. Настроение ее менялось по три раза на дню под стать байкальской погоде, которую она исправно летописала по очереди с членами курловского семейства. Начальника же все это как будто не касалось. У него была своя непонятная жизнь. Он часто уезжал на лодке в море или уходил в тайгу, иногда к нему прилетали на вертолете гости, и в такие дни все сбивались с ног. Старуха готовила угощение и рыбные пироги, Курлов топил баню, а из бурановских хором раздавались возгласы, пьяные крики, и рыхлые сытые мужики с удивительно похожими лицами среди бела дня бухались в море, омывая в чистых водах жирные телеса. Кате в эти дни Буранов велел носа из дома не высовывать и до нее лишь доносились слова пьяной благодарности:
– Все у тебя, Андреич, хорошо, только девочек нет.
– А если поискать? Может, найдется кто?
Дальше следовали скабрезные шуточки, матерные перебранки – Буранов поддакивал, пока наконец утомленные гости не падали где попало. И Курлов с Аленой Гордеевной относили их спать.
Зачем нужны были начальнику эти противные люди, Катя не понимала. Ей казалось, что он и сам не очень-то их любит, и когда они улетали, увозя с собой рыбу, тушки козлят и птиц, облегченно вздыхал и уходил на несколько дней в тайгу.
И снова долго тянулись и быстро проходили размеренные однообразные дни, раз в неделю на мыс заходили катера и уходили дальше в Нижнеангарск, в Листвянку, на Ольхон или в Давшу. Пустынное море перекатывало гальку и уносило с берега забытые вещи, выкидывая взамен темные, словно обуглившиеся стволы, волновалось, штормило, но к середине лета выдохлось и лишь слабо ворочалось и тихо вздыхало в глубоком ложе, как ленивое животное.