Часть вторая. Рынок душ
Глава 7. Трансферы и селекция, или Как зажигаются звёзды
Волков выделил хорошие деньги на покупку «звезды». «Звезды», конечно, старой и давно потухшей. Но с именем, которое ещё не все забыли. Бывшего футболиста одного из московских клубов и, возможно, сборной России, либо сборной какой-нибудь страны бывшего СССР. Для такой «звезды» предусматривался соблазнительный личный контракт на год-два.
Святогорцеву это не понравилось. Он любил работать с игроками, не раскрученными, не избалованными славой, не испорченными «золотым тельцом», способными развиваться, расти, становиться теми самыми «звездами». Ему как тренеру доставляло особое наслаждение находить и зажигать «звёзды». Сколько его тренерский талант их нашёл и зажёг! Не счесть. О чём он сразу же намекнул Горынычеву.
– Геннадий Василич, да на такие деньги вместо одной потухшей так называемой «звезды» мы можем привезти в команду трёх пока что никому не известных «звёздочек»! Клуб на этом ещё и заработает, вот увидите!
Горынычев немного покочевряжился:
– Люди реагируют на громкие имена, а нам надо привлекать больше людей на стадион.
– А мы людей привлечём! Мы их игрой привлечём. Так надёжней, – настоял Святогорцев. – А имя-то что? Ну, пришёл человек, ну, удовлетворил своё любопытство, и всё. А так он из раза в раз ходить будет. Потому что ему это нравится.
В общем, уговорил. Вскоре он с Жараптицким поехал в Краснодар и привёз из местной футбольной академии двух молодых игроков: на ворота – не по годам рослого детину со смешной для него фамилией Аленький – и в атаку – юркого чернокожего паренька, родившегося и выросшего в России, его звали Финисто Хальконес.
А затем Жараптицкий, включив свои связи, забрал из областного «Динамо» ещё одно юное дарование – Руслана Гвидонца, бойца по натуре – непримиримого и цепкого что на футбольном поле, что вне его – с уродливым шрамом на лице, как у знаменитого француза Франка Рибери.
– При мне самый талантливый мальчишка был, – пояснил он. – Из Неживска родом, кстати. Детдомовец, сам всего по жизни добивался…
Гвидонец в первом же матче проявил себя ярко со всех сторон – забил классный гол, отдал несколько острых передач и схватил «удаление».
Его красная карточка не позволила в той игре выйти на замену Финисто Хальконесу. Но в дальнейшем Святогорцев часто выпускал этого мулата с глазами испуганного зверька под самый конец – как джокера. Джокером он стал отменным: будучи свежим, творил чудеса, на все же 90 минут силёнок не хватало.
Финисто был продуктом «дружбы народов». Отец, кубинец, и мать, русская, вместе учились в конце 90-х в медицинском вузе и пали жертвой студенческого романтизма. Потом отец улетел к себе на Кубу, и мать в одиночестве воспитала чернокожего мальчика, претерпев нужду и насмешки. Имя и фамилию ребёнка, данные отцом, она сохранила как память о былой любви.
А вот третий новичок, вратарь Аленький, сильно разочаровал. Хотя Святогорцев возлагал на него большие надежды. Он доверил ему ворота в обход запасного голкипера Колобкова, долго ждавшего свой шанс, а ветерана Емелина посадил на «лавку», назначив играющим тренером вратарей. Увы, Аленький то ли от волнения, то ли от ужасного невезения играл бездарно, то и дело пропуская глупые мячи. В итоге Святогорцев сделал первым номером Колобкова, а разочаровавшего новичка отправил в глубокий запас.
– Такое бывает, – с горечью заметил Олег Иваныч. – Ошибся я. Футбольная селекция – штука тонкая. Это вам не рынок – пришёл, выбрал, купил – здесь душу надо знать. Хотя дурак и на рынке впросак попадёт. Я вот не люблю на рынок ходить, меня обязательно обманут.
Шутка шуткой. Однако, может быть, поэтому святогорцевский «Прогресс» на трансферном рынке вёл себя очень замкнуто и консервативно – никого не покупал, никого не продавал. Святогорцев ценил душу каждого, с кем работал, или просто привыкал к ней – к душе.
Однажды к нему подошёл Алесь Лягушевич, который вообще никогда не играл в официальных матчах, – кроткий, стеснительный. Сказал робко:
– Олег Иваныч, меня тут как бы… на родину зовут, в Беларусь… в Бобруйск… а я вам всё равно не нужен как бы… вот я и думаю как бы…
Святогорцев посмотрел на него пристально и спросил:
– У тебя семья есть?
– Есть, жена и ребёнок… девочка, три года…
– Ну вот, Алесь, в Бобруйске ты их по миру пустишь. А тут у тебя очень неплохой контракт, стабильность какая-никакая. И как это ты мне не нужен? Мне все нужны. Вот сломается, не дай бог, Царёв, кого я на его место тогда поставлю? У тренера всегда должен быть выбор. И если бы у меня был выбор для тебя между Бобруйском и, допустим, БАТЭ, я бы тебя отпустил. А так как только один Бобруйск, то извини, Алесь, ты мне самому пригодишься ещё. Ну как, хорошо?
– Хорошо, Олег Иваныч, – обрадовался Лягушевич.
Глава 8. Основной состав, или Кто чего стоит
На стадии 1/128 кубка России жребий свёл неживский «Прогресс» с принципиальным соперником – областным «Динамо». Святогорцев на эту игру выставил основной, то есть самый что ни есть боевой состав: в воротах Колобков, в центре обороны – три могучих защитника Добрынин, Попчук и капитан Муромцев, на бровках вингеры – слева Лешых, справа Водянов, в опорной зоне – «волнорез» Царёв, в центре полузащиты два инсайда – левый Кащенко, правый Агабаба-Оглы, впереди атакующий хавбек Гвидонец и на острие нападения ударный центрфорвард Морозов.
Тому было две причины. Первая – это, безусловно, заявленный боссом «упор на кубок России». Вторая – психологическая, «Прогресс» ни разу за всё время своего существования не побеждал областное «Динамо», и поэтому для Неживска, не только для клуба, а для самого города, победа над ним воспринималась, как нечто запредельное. Но существовала негласно и третья причина. День игры случайно совпал с днём рожденья Жараптицкого, и все знали, сколь много для него значит обыграть свою бывшую команду. И, конечно, хотели сделать ему подарок.
Возможно, большое желание повлияло на «Прогресс» негативно. Игроки вышли какие-то зажатые, суетливые, часто теряли мяч. А «Динамо», наоборот, как назло, показывало мастерский футбол – напористый, жёсткий, агрессивный, – постоянно опасно угрожая воротам Колобкова. Колобков ни минуты не мог передохнуть в рамке. Пару раз от верного гола выручала штанга. А в концовке первого тайма, когда рефери уже тянул свисток к губам, прилетело с углового – 0:1.
По трибунам неживского стадиона пробежал рассерженный гул. Две тысячи раздосадованных мужиков, тёмных от гнева, алкоголя и палящего июльского солнца, не стеснялись выражать накопившееся негодование. Кто-то, пьяный, исступлённо орал гадости. Кто-то громко возмущался, размахивая от бессилия руками. Кто-то, закурив сигарету, направился к выходу. Фан-сектор из двух-трёх десятков крепких парней с шарфами и флагами сконфуженно молчал. Коля Иванушкин сидел поодаль от них с мученически отрешённым лицом.
В перерыве в раздевалке «Прогресса» стояла гробовая тишина. Жараптицкий был мрачен. Наконец, Святогорцев, взглянув на него понимающе, с зоркой и решительной прямотой, как мудрый гуру на отчаявшегося ученика, сказал:
– С нами сыграла злую шутку так называемая «шкура неубитого медведя». Но она стоит очень дёшево в мире, где всё продаётся и всё покупается. Продайте себя подороже, ребята. Я знаю, и ваш тренер, у которого сегодня день рожденья и который отчего-то сам на себя не похож, знает – вы того стоите.
Муромцев встал и зычным голосом прорычал:
– Айда, пацаны, пойдём, завалим этого медведя!
И все, единым порывом вскочив с лавок, дружно обнялись.
Второй тайм начался было точно так же, как и первый – динамовцы забрали мяч и стали наседать на ворота Колобкова, но не надолго. «Прогресс» включил прессинг и раз за разом убегал в контратаку. «Динамо», очевидно, занервничало. К середине тайма они уже откровенно играли на отбой, встав всей толпой в своей штрафной, берегли счёт. И поплатились. В сутолоке после очередного навеса Морозов продавил защитника и от души вколотил мяч в сетку – 1:1.
Тренер «Динамо» в надежде снова переломить ход матча выпустил сразу двух свежих игроков, но они в игру не попали – всюду не успевали, бегали по полю бесцельно, как лишние. Замены же Святогорцева сработали. Сперва Соловьёв, вышедший вместо Гвидонца, – вторым нападающим в помощь Морозову, – заработал опасный штрафной вблизи ворот, и Муромцев своим фирменным, неберущимся, ударом вывел «Прогресс» вперёд – 2:1. А потом настал звёздный час Финисто Хальконеса, заменившего уставшего Морозова. Он творил, что хотел, разрывая несчастную оборону «Динамо» в клочья – 3:1, 4:1, 5:1. Хет-трик!
– Фини! – закричал Коля Иванушкин, высоко размахивая флагом. – Фини!
– Фини! Фини! – подхватил фан-сектор.
– Фини! Фини! Фини! – раскатисто зарядил стадион во все две тысячи ртов.
Святогорцев, кажется, совсем не обращал внимания на ликующие трибуны. Невозмутимо повернулся к скамейке запасных и подозвал к себе Лягушевича.
– Алесь, ну что, хочешь поиграть немного в футбол? Разминайся!
После игры в раздевалку заходили всякие важные люди из «Неживмета», восхищались, жали руки. А Жараптицкий открыл заранее приготовленное шампанское.
– Знай наших! – горячо воскликнул он, в каком-то детском запале зардевшись румянцем. – А я совершенно не сомневался! Я-то знал, кто чего стоит. И мы стоим ещё больше, много больше!..
– Не только мы, – отозвался Святогорцев. – А все. Все вместе и каждый в отдельности. Вообще человек стоит очень дорого. Так дорого, что и продавать-то его – ужасная, постыдная глупость. Но, к сожалению, мало кто умеет не продешевить в себе человека.
Глава 9. В запасе, или Кто сказал, что люди не меняются?
В «Прогрессе» было два Андрея. Оба из Украины. Ряба с Донбасса, а Балдинский из-под Киева. Они друг друга на дух не переносили и потому совсем не общались, не разговаривали, знали, что если уж начнут, то слово за слово, и непременно дойдёт до драки. А Святогорцев драку не простит: либо отстранит от команды, либо вообще отчислит.
У Рябы отец и брат погибли в ополченцах, одна мать осталась. Он половину своих денег всегда отсылал ей, в Донецк. Переехать она отказалась. Привыкла к войне, умереть хоть завтра, хоть сегодня, хоть сейчас уже не боялась. А Андрей эту войну возненавидел всей душой. И людей, которые её принесли. В Балдинском он видел именно такого человека.
Андрей Балдинский родился зимой 1991-го – в день подписания Беловежского соглашения, чем в сознательном возрасте очень гордился. Он относил себя к подлинным украинским патриотам. А таких, как Ряба, ругал последними словами, обвиняя в предательстве Украины.
Они оба были бровочниками, оба играли на правом фланге. Только Балдинский тяготел к атаке, а Ряба предпочитал роль защитника, как Олег Гусев в киевском «Динамо» и хорват Дарио Срна в донецком «Шахтёре» соответственно. Данное обстоятельство добавило в их и так безнадёжные отношения ещё больше напряжённости, так что и тот, и другой втайне стремились перебраться из «Прогресса» хоть куда-нибудь, лишь бы, наконец, избавить себя от этого непрестанного молчаливого противостояния.
О вражде и её причине знали все игроки, в особенности же партнёры по скамейке запасных: Кожемяко, центральный защитник, которому не нашлось места в основе из-за сыгранной троицы – Добрынина, Попчука и Муромцева, левый вингер Зайцев, плотно «сидевший» под Лешых, сменщик главного форварда Морозова нападающий Соловьёв и даже дистанцировавшийся от молодёжи вратарь Емелин. Не знал только новичок команды – Финисто Хальконес.
После кубкового матча, почувствовав себя настоящим признанным героем, любимцем болельщиков, этих суровых неживских мужиков, он вдруг заявился на тренировку в майке с надписью «Я русский». Темнокожий парень в майке «Я русский», смех да и только.
Добродушный весельчак Кожемяко не удержался, чтобы вволю не поржать.
– Фини, это ты-то русский? – беззлобно смеялся он над кубинцем, сгребая того по-дружески в охапку здоровенными ручищами. – А я-то думаю, чего этот кубинский парень так на русского похож! А он, оказывается, и впрямь русский!
Но Финисто всё равно обиделся, недоуменно хлопая глазёнками.
– Чего ты смеёшься? Дурак ты… При чём тут Куба? Да отстань ты от меня! Чего ты на внешность смотришь? Русский я! У меня мама русская.
– Ты-то, Фини, русский, конечно, – со странноватой улыбкой заметил Соловьёв и многозначительно кивнул в сторону Балдинского с Рябой. – Смотри, только вот им не говори об этом, у них это больная тема.
– Война, – тихо добавил Зайцев.
– Все войны от дьявола, – сказал Финисто, догадавшись, в чём дело. – И не важно из-за чего. Кто начинает войну, тот продаёт свою душу дьяволу.
– А где же Бог? Куда он-то смотрит? – встрепенулся Ряба. – У меня отец и брат погибли из-за таких вот, – и он с яростью показал пальцем на Балдинского.
– Я не виноват в их смерти, – процедил Балдинский, зашнуровывая бутсы и не поднимая головы.
Финисто снял майку.
– Нельзя Бога обвинять. Он даёт жизнь, не его вина, что человек так ей распоряжается. Ладно, раз уж такая проблема, я не буду носить эту майку.
Балдинский поднялся и похлопал его по плечу.
– Всё верно, Фини. Майка тут не при чём, носи, если тебе хочется. У меня у самого мама русская.
На ближайший матч Святогорцев, давая отдохнуть после кубка основному правофланговому Водянову, поставил в старт Андрея Рябу. А по ходу матча заменил его как раз на Андрея Балдинского.
Балдинский на бровке по футбольной традиции протянул ладонями вверх руки подбежавшему с поля Рябе, и тот хлёстко, по-мужски, ударил по ним – ответил. С того дня война между ними кончилась.
Глава 10. В глубоком запасе, или Никто не забыт, ничто не забыто
В июле дела у команды складывались из рук вон плохо – на старте сезона три поражения к ряду. Виной тому стала прежде всего череда травм игроков основного состава. Один за другим выбыли из строя нападающие Морозов и Соловьёв, незаменимый опорник Царёв и моторный бровочник Лешых.
Вдобавок ко всему на пять матчей дисквалифицировали Гвидонца – в ходе одной из игр, в которой уже после первого тайма «Прогресс» горел 0:3, он сорвался и поставленным хуком справа отправил в нокаут защитника противостоящей команды, решившего применить маленькую футбольную хитрость – слегка подразнить, нарочно спровоцировать на карточку.
Святогорцев был вынужден подтянуть к основе резервистов: в атаку форварда Патрикеева, в центр Лягушевича, а вместо Гвидонца универсала Сивбурга. Но резервисты, конечно, не смогли в полной мере заменить лидеров, в результате пострадала «химия» команды, то есть сыгранность. Многие наигранные ранее до автоматизма ходы и схемы уже не работали, как бы игроки ни старались.
Впрочем, не все они и старались должным образом. Патрикеев – рыжий коренастый паренёк с внешностью прославленного голеадора Уэйна Руни – смышлёный, но, как говорится, «себе на уме», играл только на кураже, когда «прёт» и когда нужно «доказывать себя», чувствуя конкуренцию, бороться за место в составе.
Однако последний из оставшихся нападающих – Потапов – от конкуренции отказался. Он перестал выступать в официальных матчах за «Прогресс» с самого начала, ещё два сезона назад, и давно потерял всякую мотивацию, привык к тому, что тренер на него больше не рассчитывает.
Алесь Лягушевич, хоть и старался, сильно уступал Царёву в опыте, а тридцатилетний Сивбург, брутальный, бритый наголо мужик, с побившей, побросавшей по разным клубам футбольной жизнью, приехавший в Неживск доигрывать, напротив, опыта имел в избытке, но не имел главного – страсти, азарта, желания получать удовольствие от игры. К футболу он относился, как к неизбежной рутинной работе – отпахал положенное и забыл.
– Старый конь борозды не испортит, – хмуро говорил про него Святогорцев. – Но и глубоко не вспашет. Сколько я встречал таких людей, и у всех одна беда. Вот один – например, музыкант, когда-то его привлекла красота музыки, её тайна, её богатство, её необъятные для глаз и ума горизонты. И он встал с горящим сердцем на этот путь – путь постижения музыкального ремесла, он хотел исследовать все её горизонты, узнать её тайну и там, в глубинах, неподвластных обычному, стороннему человеку, обогатить свою душу. Но этот путь оказался очень долгим, таким долгим, что музыкант забыл, зачем и куда он шёл, забыл своё когда-то горящее сердце. Теперь там, в глубинах, тайна ему уже не представляется именно тайной, а всего лишь определённым набором приёмов и правил. Загадочные горизонты, так манившее его раньше, блекнут и сужаются настолько, насколько становятся неподвижными глаза и ум. А душа… беднеет. Вот другой – политик, честный, искренний – хотел улучшить мир, хотя бы малую его часть, какую-то отрасль, принести людям добро. Тоже шёл к этому, шёл, а когда пришёл – забыл всё то, о чём мечтал, что его когда-то вдохновляло. От былых честности и искренности теперь и следа не осталось, стал, как все: ничего не улучшил, хорошо уже то, если не ухудшил. И третий – да вот хоть обычный человек, простой работяга. В детстве фантазировал, в школьном сочинении писал корявыми буковками, что непременно будет космонавтом или… да не важно кем, главное – кем-то. А теперь он стыдится этого, смеётся над тем собой, милым наивным ребёнком с горящим сердцем, смеётся над своей душой. Если подумать, то и я сам такой вот старый конь, пашущий очередную выданную жизнью борозду, пашущий надёжно и ровно, но с закоренелым житейским цинизмом – неглубоко. Пора бы, наверное, и мне кое-что вспомнить.
Конец ознакомительного фрагмента.