Голос моей души. Глава 2 (О. А. Куно, 2014)

Глава 2

Обход проводился, как и всегда, в полдень. Впрочем, время имело здесь, в самых недрах цивилизованного мира, весьма условное значение. От солнечного света нас отделяло несколько этажей. Так что люди здесь спали, когда спалось, и бодрствовали, когда бодрствовалось, быстро утрачивая возможность следить за временем.

Стражники, как и обычно, пришли вдвоем – один высокий и тощий, второй пониже ростом и потолще. Принесли миску с едой и кружку воды. Все это в одном экземпляре, для моего сокамерника.

Помещение ненадолго осветилось ярче обыкновенного. Один стражник нес в руке горящий факел, а второй в придачу заменил тот, что недавно потух в коридоре. Первый осветил камеру, поднеся свой факел поближе к решетке.

– Преставилась, что ли? – проговорил он, приглядываясь к моему телу. – Эй, Брен, посмотри!

Второй, закончив возиться у стены, отряхнул руки и подошел поближе.

– Да мне-то почем знать? – проворчал он, щурясь и вытягивая шею. – Может, преставилась, а может, и нет. Да не, кажется, дышит…

– Да где дышит-то? – не согласился первый.

– А что гадать? – отозвался Брен. – Ты у этого, у сокамерника ее спроси. Эй, парень, дышит она или нет? – обратился он к Андре, не дожидаясь, пока это сделает его напарник.

– Дышит, – хмуро отозвался Дельмонде, подходя к решетке. – Вы бы лучше сняли ее с цепей. Не видите, что ли, в каком она состоянии? Какого дьявола нужно так ее мучить?

– Нашелся тоже совестливый, – огрызнулся долговязый стражник. – Нечего нас тут поучать. Как приказано, так ее и содержат.

– А вообще любопытно, верно? – обратился к нему Брен. – Девчонку он за все это время так и не тронул. Хотел бы я знать почему. Может, он не по женской части? Ну а что, кто их, аристократов, разберет?

– Да ну, не факт, – горячо возразил долговязый. – Может, у мужика просто интуиция хорошо развита. Чувствует опасность, вот и не подходит.

– Ну, не знаю, – протянул первый. – Интуиция интуицией, но вот я бы на его месте, наверное, не удержался.

– Я понимаю, это чрезвычайно занимательный разговор, – голос Андре буквально дрожал от еле сдерживаемой злости, – но вам не мешает мое присутствие?

Последние слова он почти прокричал. Лицо раскраснелось от гнева, а руки сжались в кулаки.

– Да нет, не мешает, – вполне искренне ответил Брен, будто принял вопрос за чистую монету. А может, так оно и было. – А чем оно может нам мешать? Ты же там, а мы здесь.

И, пожимая плечами в знак непонимания, он зашагал прочь вместе с напарником. Мы с Андре снова остались одни.

Оба молчали. Я вышла из себя почище чем сокамерник, хотя все это время и не подавала голос. «Вышла из себя»… Чудесное выражение, особенно для призрака. Я давно уже вышла из себя, причем в буквальном смысле слова. Болтовня стражников напомнила мне, в каком беспомощном положении я оказалась. В случае нападения я ничего не смогу противопоставить обидчику, даже банальную и безобидную пощечину. Ну, разве что громко крикнуть в самое ухо. С другой стороны, физически я и чувствовать ничего не буду. Могу просто взять и уйти куда-нибудь… Но не уйду же.

– Эрта! – позвал Андре.

– Что? – напряженно спросила я.

– Что они имели в виду, когда говорили про интуицию? Якобы я чувствую опасность…

– Не знаю. – Я ответила охотно, благодарная за то, что из всего сказанного стражниками сокамерник сконцентрировался только на этом. – Может быть, я опасная преступница? Нет, кроме шуток, – продолжала я, видя скептическое выражение его лица. – Ты ведь ничего обо мне не знаешь. И я о себе – тоже. Кто, собственно, сказал, что я – невинная жертва? Вполне возможно, что я заслужила все то, что со мной произошло. Может, я убивала детей? Или заманивала в ловушку наивных девушек, а потом продавала их в дома свиданий?

Выражение лица Андре оставалось таким же скептическим, как и прежде.

– В таком случае эти ублюдки не решили бы, что ты представляешь опасность для меня, – напомнил он. – Я, если ты не заметила, не ребенок и не наивная девушка.

– Ладно, – согласилась я, прикидывая, какие такие преступления могла совершить, чтобы прослыть грозой взрослых и не наивных мужчин. – Тогда, может быть, я – серийный убийца? Маньячка, ненавидящая мужчин? Отравительница?

– А ты сама как думаешь? – спросил Андре, вытягиваясь на соломе. В голосе слышалась легкая насмешка. – Способна ты на преступление? На убийство?

– Трудный вопрос, – честно ответила я. – Откуда мне знать, на что я была способна тогда? И вообще, какой я была… при жизни? Насколько я отличаюсь сейчас от себя прошлой? Скажем откровенно: я могла быть абсолютно кем угодно. Хоть герцогиней, хоть дояркой, хоть сводней, хоть убийцей.

– Ну а как тебе представляется сейчас? – продолжал гнуть свою линию Андре. – Способна ты на убийство? Я не о возможности, а… в силу характера?

Я задумалась вполне серьезно, словно речь не шла о чисто теоретическом разговоре.

– Думаю, что способна, – заключила наконец. – Не для удовольствия, конечно, и не из-за ерунды. Но если бы возникла такая необходимость… Да, подозреваю, что способна, – снова сказала я.

– Понимаю, – кивнул он, кажется, без неодобрения. – И тем не менее хочу напомнить тебе твои собственные слова. Эта тюрьма – не для криминальных элементов, а для политических заключенных. Особенно нижние этажи. Так что твоя романтическая история про маньячку-мужененавистницу очень маловероятна.

– Ты находишь это романтичным? – хмыкнула я. – Неудивительно, что ты не женат.

– Я как-то никогда к этому не стремился, – откликнулся Андре. И мрачно закончил: – А больше этот вопрос актуальным не станет.

– Тише! – сказала вдруг я, прислушиваясь к звукам, которые пока еще не могли достичь ушей живого человека.

– В чем дело? – Нахмурившись, Андре резко принял сидячее положение.

– Сюда идут.

– Ты уверена?

– Да. Ну, если только они не собираются пройти мимо. Несколько человек… Трое или четверо.

Их оказалось трое. Те же стражники, что и в прошлый раз, и с ними человек, которому мы, собственно, и были обязаны этим внеплановым визитом. Высокий, худой брюнет с орлиным носом, чуть тонковатыми губами, сжатыми сейчас, словно в знак недовольства, и темными глазами, смотревшими на окружающих пронзительно и одновременно с легким налетом презрения. Одет он был с иголочки, в идеально выглаженный черный камзол с золотым шитьем по краям, белую рубашку и черные брюки, будто явился на бал, а не в тюрьму.

Я настороженно застыла на своем привычном месте под потолком, над собственной головой, и старалась никак не проявлять свое присутствие. Да, я уже успела выяснить, что могу контролировать, кто именно услышит мою речь. Могу говорить так, чтобы слышали все присутствующие. Могу – так, чтобы слышал только Андре. И тем не менее сейчас я боялась пошевелиться. Ибо отлично понимала, что брюнет в черном костюме – это, возможно, единственный человек, который способен меня вычислить.

И еще: я точно знала, что он пришел сюда из-за меня. Хочет посмотреть, жива я до сих пор или уже нет. Я очень отчетливо помнила, как этот самый человек приходил сюда вскоре после того, как я – по-своему – умерла. Он был одет очень похоже, точно так же, с иголочки, умудряясь выглядеть одновременно франтовато и по-деловому, только в темно-синий сюртук. Брюнет вошел в камеру, сопровождаемый одним из стражников, державшим факел. Подошел ко мне очень близко, почти вплотную, и стал осматривать, сперва визуально, потом магически. Заставил стражника поднять мне голову – тот был испуган и пытался отказаться, но одного лишь намека на недовольство во взгляде брюнета оказалось достаточно, чтобы заставить его подчиниться, – оттянул мое веко, потом отошел на один шаг и принялся водить руками, что-то проверяя при помощи магии.

– Она мертва, – произнес он наконец, отступая еще на пару шагов.

В его голосе слышалось удовлетворение, а во взгляде смешалась такая гамма чувств, что я не рискнула бы полноценно ее охарактеризовать. Здесь и злорадство, и облегчение, и восторг, и одновременно разочарование. Ненависть и презрение вперемешку с уважением и, кажется, даже желанием. Будто он всеми силами добивался именно такого итога, но втайне надеялся, что я не сдамся так быстро. Вот только он не знает, что я еще не сдалась.

– Но, господин альт Ратгор, – нерешительно проговорил стражник, – она же дышит.

Он тут же опустил глаза и весь напрягся, осознав, что совершил непозволительное: вступил в спор со знатным вельможей, к тому же еще и магом. Но тот остался равнодушным к данному нарушению субординации. Не исключено, что ему даже была приятна предоставленная возможность высказать свою оценку ситуации вслух.

– Дышит, ну так что? – холодно отозвался маг. – Бывает. И тем не менее ее душа покинула тело, это абсолютно точно. Тело еще немного поживет по инерции. Такой эффект дала защита. Но это уже не важно. Она теперь все равно что растение, которое по-своему живо, но лишено разума и чувств. Пройдет какое-то время, и тело умрет.

– Как прикажете действовать до тех пор? – осторожно и с должной почтительностью осведомился второй стражник, тот, что оставался у двери камеры.

– Никак. – Альт Ратгор небрежно повел плечом. – Держите ее, как держали. Когда ее сердце перестанет биться, известите меня. Вот и все.

– Следует ли давать ей еду и воду? – спросил первый стражник.

Маг взглянул на него удивленно и одновременно пренебрежительно, как на ненормального.

– Разумеется, нет, – фыркнул он.

Альт Ратгор бросил на меня последний взгляд, потом развернулся и ушел, сопровождаемый старающимися всячески угодить ему стражниками. А я осталась на своем месте, над головой безжизненно висящего на цепях тела, и мстительно думала, глядя ему вслед: «Ты слишком рано радуешься, маг. Не знаю, что связывало нас с тобой в прошлом, но ты ошибся. Я еще жива. Даже растения способны порой чувствовать. Даже камни. А я не камень и не растение и все еще способна мыслить и испытывать эмоции. Когда-нибудь и тебя настигнет в этой жизни неприятный сюрприз».

В этот раз он снова вошел в камеру. Один стражник, обнажив меч из соображений безопасности, встал между посетителем и Андре, другой освещал помещение. Повинуясь жесту мага, последний приблизился к моему телу и поднял факел повыше. Альт Ратгор внимательно на меня посмотрел. Видимо, ничего для себя нового или неожиданного не обнаружил. Коротко кивнул своим мыслям. Потом обернулся к Андре.

– Ты замечал что-нибудь необычное за то время, что здесь сидишь? – спросил он.

Андре, давно уже поднявшийся на ноги, удивленно изогнул брови.

– Не припомню, чтобы мы пили на брудершафт, – с вызовом заявил он.

Стражник приготовился нанести удар, Андре – ответить, хотя ничем хорошим это для него закончиться не могло. Но маг едва заметно отрицательно повел головой, заставляя охранника остановиться.

– Прошу прощения. – Насмешка в его голосе если и была, то едва заметная. – Итак, не обратили ли вы внимание на что-нибудь необычное? Изменение в ее состоянии? Какие-либо странные явления?

Я напряженно следила за разговором. Сейчас сердце должно было бы забиться так часто, чтобы заглушить своим отдающим в ушах стуком все прочие звуки. Вот только у меня – нынешней – не было сердца.

Андре безразлично пожал плечами.

– Никаких изменений не заметил. Она все время выглядит так же, как сейчас. А странности… Странно, что она до сих пор дышит, учитывая, что ей не дают ни еды, ни питья.

Альт Ратгор пристально посмотрел на него, потом коротко кивнул.

– Что ж, благодарю за помощь.

Утратив к нам всякий интерес, маг вышел из камеры. Стражники поспешили за ним.

Я подождала, пока стихнет звук шагов. Потом, ни слова не говоря, вылетела из камеры и устремилась вслед за магом. Удостоверилась в том, что он поднялся на несколько этажей и действительно выходит из тюрьмы, и с чувством облегчения вернулась назад.

– Спасибо! – сказала я сокамернику, привычно пристроившись под потолком.

– За что? – поднял голову Андре.

– Ты меня не выдал.

– С какой стати мне было это делать? – удивился он.

– Да мало ли. Кто я тебе, в сущности? Не жена, не невеста, не сестра. Совершенно посторонний призрак. Ты мог бы попытаться выторговать для себя какие-нибудь поблажки в награду за ценную информацию.

– Неужели? И какие? – с фальшивым воодушевлением поинтересовался Андре. – Вроде лишнего куска хлеба в придачу к здешней каше?

– Ты не успел как следует наголодаться, – хмуро усмехнулась я. – Со временем поймешь, что лишний кусок хлеба в день – это тоже совсем не мало.

– Может, ты и права, – равнодушно отозвался сокамерник. – Но я не собираюсь пресмыкаться перед кем бы то ни было ради этого хлеба. Тем более сдавать своих таким, как Йорам альт Ратгор.

– А разве призрак может быть своим? – поинтересовалась я.

– А почему нет? – откликнулся Андре. – Лучше скажи, почему считаешь информацию, которой я располагаю, настолько для него ценной.

– Не знаю, – в отчаянии ответила я, сбившись со счета, в который раз за последнее время произношу эти слова. – Но почему-то для него это важно. Он меня ненавидит. И ждет моей окончательной смерти. Хоть и считает, что фактически меня уже нет. И, наверное, он где-то прав.

– Спорный вопрос, – возразил сокамерник. – Любопытно, почему твоя судьба так для него важна. Не думаю, что глава магического ведомства Риннолии многих посещает в тюрьме.

– Не знаю, – только и могла повторить я. – А ты бы в следующий раз поостерегся провоцировать этих скотов. Они ведь ударят безоружного мечом и не дрогнут. Да и потом им ничего не будет, учитывая социальный статус таких, как мы с тобой.

– В общем-то ты права, – поморщился Андре. – Но иногда мне кажется, что так даже лучше. Не думаю, что меня долго продержат здесь в живых. Не уверен, конечно, но… вероятность три к двум, что мне рано или поздно устроят какой-нибудь несчастный случай. Погиб во время драки. Редко ли такое бывает в тюрьме? А если так, уж лучше я буду бороться в этот момент. А не подставлю кинжалу спину.

– Понимаю, – согласилась я. И, немного подумав, добавила: – Знаешь, если тебя действительно убьют… Попробуй меня подождать. Не думаю, что я задержусь здесь еще надолго. Пойдем дальше вместе. Ты не против?

Андре очень серьезно посмотрел под потолок, как раз туда, где я находилась.

– Нет, – ответил он, – не против.

За ним пришли через два дня. Снова стражники, снова в нестандартное время. На этот раз трое. Прежде чем вывести его из камеры, на руки надели кандалы.

– Ну вот, кажется, и оно, – тихо сказал Андре, повернувшись к стене. Вроде бы как бормотал себе под нос, но я-то знала, что он обращается ко мне. И подлетела совсем близко, чтобы все слышать. – Если не вернусь, то прощай. И… держись. Ты же не так просто выжила.

Стражник, не церемонясь, схватил его за плечо и толкнул к выходу.

– Я пойду с тобой! – решительно заявила я.

Ясное дело, охрана меня слышать не могла.

Я вылетела из камеры сквозь решетку и последовала за ними. Мы прошли по коридору, потом поднялись на два лестничных пролета. Дальше снова был коридор, гораздо лучше освещенный, чем наш. Я видела, как Андре щурится с непривычки. Потом его ввели в какую-то комнату. Двое стражников остались снаружи. Тяжелую, толстенную дверь сразу же закрыли. Я попыталась просочиться внутрь, но не тут-то было. Как будто натыкаюсь на стену. Причем не на ту, каменную, которую мне ничего не стоит преодолеть, а невидимую. Магическую. За время своего призрачного существования я столкнулась с подобным впервые. Впрочем, не так уж и много я перемещалась в качестве призрака. Так или иначе, меня эта оболочка не пропускала. Я облетела камеру со всех сторон. Даже попробовала проникнуть туда сквозь потолок. Не вышло. Поэтому я осталась ждать снаружи, вместе с не подозревающими о моем присутствии стражниками. А вскоре из-за двери послышались крики.

Звук был приглушенный, на грани слышимости, но я отлично понимала: для того, чтобы он проник в коридор из хорошо изолированной комнаты, кричать должны громко. Сомнений касательно того, кто именно кричит, тоже было мало. Я вдруг пожалела о том, что не могу заткнуть уши. Но стоило мне об этом подумать, как пришло понимание: даже если бы такая возможность была, я все равно бы этого не сделала. В конце концов, спрятать голову в песок мне легче легкого и сейчас: вернулась в камеру, и все, никакой слышимости. Но я оставалась здесь, у самой двери, над головами привычно скучающих стражников, и металась из стороны в сторону до самого конца.

Сколько прошло времени, не знаю, я вообще плохо его ощущала теперь, когда стала призраком. Полчаса, сорок минут, час? Не могу сказать наверняка. Крики наконец стихли. Спустя еще какое-то время дверь приоткрылась, стражников позвали внутрь. Я попыталась проскользнуть в помещение вместе с ними, но натолкнулась все на ту же незримую стену. Впрочем, ждать уже оставалось недолго. Стражники почти сразу же вышли обратно в коридор. Андре несли на руках. Он был без сознания. Рубашка порвана еще в нескольких местах, лицо перепачкано текущей из носа кровью. Кандалы сняли. На запястьях и щиколотках – следы от врезавшихся в кожу веревок. Я подлетела к самым его губам, чуть-чуть приоткрытым. Прислушалась. Дышит.

Его протащили вниз по лестнице, поволокли по коридору и забросили в камеру, как тяжелый и неудобный предмет. И ушли, сетуя на то, что кровь перепачкала им рукава и неизвестно, легко ли отстирается пятно. А у одного из стражников стиркой занимается дома теща, и она страшно сварливая…

Андре так и лежал на полу, как его бросили, не шевелясь и не подавая признаков жизни. Если бы я могла, вытащила бы его подвернувшуюся под бок руку, вытерла бы с лица кровь. Ну вот, мрачно подумалось мне, поотжимался? Поддержал физическую форму?

– Андре! – позвала я.

Никакой реакции. Я решила немного подождать. Нервничая, принялась метаться из угла в угол. Бессмысленное занятие. Дань памяти о прошлой жизни. Сейчас оно не занимает времени и совсем не расходует силы. Стоит мне подумать о том, чтобы переместиться к противоположной стене камеры, и я уже там. Так что от волнения это не отвлекает и ни в малейшей степени не помогает.

Вскоре я снова позвала Андре. Он даже не шевельнулся. Занервничав еще сильнее, я позвала громче. Опять и опять. Неужели умер? Запытать человека до смерти в этих застенках палачу ничего не стоит, явление нередкое. А почему я, собственно говоря, так переживаю? Я ведь и сама уже умерла.

– Андре! – что есть мочи заорала я.

Подлетела к нему совсем близко, пытаясь определить, дышит или нет. Я чувствовала себя как никогда беспомощной, не имея возможности ни потормошить его, ни дать воды, ни похлопать по щекам.

– Андре! – снова закричала я, на этот раз в самое ухо.

– У меня сейчас лопнут барабанные перепонки, – проговорил он, с трудом ворочая языком.

И лишь после этого открыл глаза.

– Черт бы тебя побрал! – в сердцах ругнулась я, испытывая чувство огромного облегчения. – Что же тогда не отзывался? Я уж подумала, что ты умер.

– Никогда не думал, что скажу это призраку, – пробормотал Андре, переворачиваясь в более удобное положение, – но ты и мертвого поднимешь.

Он застонал от боли, которую причинили ему движения, и снова прикрыл глаза.

– Только не вздумай сейчас заснуть! – рявкнула я.

Андре поморщился, не поднимая век.

– Не бойся, в ближайшее время мне это точно не грозит. Только, ради бога, говори потише. Если я оглохну, как мы будем с тобой общаться?

Поскольку эмоции отражались на громкости моей речи, а их по-прежнему было хоть отбавляй, я на всякий случай отлетела от него подальше.

– Скажи, Эрта… – Андре облизал пересохшие губы и сильно поморщился, ощутив вкус обильно залившей лицо крови. – Ты была там со мной?

– Нет, прости, – глухо ответила я. – Я хотела, но вокруг той комнаты стоит плотная магическая завеса. Я не смогла через нее пройти, даже в открытую дверь.

– Тем лучше, – удовлетворенно кивнул сокамерник.

Ах вот оно что. Отчего-то мне сразу не пришло это в голову. Сильные мужчины ненавидят, когда их видят в минуту слабости.

– Ты что-нибудь слышала? – спросил Андре, снова хмурясь.

– Нет, – соврала я. – Наверное, там стоит защита от прослушивания.

Едва заметное движение головой, заменившее кивок. Теперь он позволил себе расслабиться. Было бы из-за чего напрягаться на фоне того, что он пережил, но… Характер есть характер.

– Меня там не было, но я догадываюсь, что произошло, – осторожно сказала я. – Что им было нужно? Они пытались вытянуть из тебя какую-то информацию?

Андре сильнее зажмурил и без того закрытые глаза, сжал губы и покачал головой.

– Они не задали ни одного вопроса, – хрипло ответил он. – Там даже не было дознавателя, только охрана и палач. Не представляю себе, чего они добиваются.

Я, кажется, представляла. Но, может быть, не стоило говорить об этом прямо сейчас.

– Знаешь, – проговорил Андре после продолжительного молчания, – я очень тебе благодарен. – Он открыл глаза и уставился в потолок. – Только благодаря тебе я понимаю, что еще не сошел с ума. Ну разве не бред? – добавил он со смешком. – Я говорю это, обращаясь к голосу, который звучит под потолком!

Я хихикнула. Андре снова усмехнулся. Я рассмеялась. Его плечи затряслись. Вскоре мы оба хохотали в голос.

– А это еще что?!

В голосе возникшего в коридоре стражника звучала высшая степень изумления. Ну да, конечно, обычное время обхода. А мы даже не обратили внимания на их приближение.

– Чего это он?

Стражник в полнейшем недоумении обращался к своему напарнику.

– Наверное, после пыток умом тронулся, – неуверенно пожал плечами тот. – После первого раза такое редко бывает. Но случается.

– Понял? Ты умом тронулся! – пуще прежнего развеселилась я. Мой голос по-прежнему никто, кроме Андре, не слышал. – А говоришь, не сошел с ума!

Сокамерник снова расхохотался, заставив стражников вздрогнуть и понимающе переглянуться. Теперь в их взглядах отчетливо читался поставленный заключенному диагноз.

Как и обычно, заменив опустевшие миску с кружкой на новые, они удалились, обсуждая состояние узника.

– А знаешь, этим следует воспользоваться, – сказала я, отсмеявшись.

– Чем именно? – не понял Андре.

– Их собственным выводом, – объяснила я. – Стражники подали неплохую идею. Рассуди сам, – теперь мой голос стал предельно серьезным, – зачем тебя сегодня уводили? Они хотят тебя сломать. Тем, кому ты помешал, мало того, что они упрятали тебя сюда. Однако они предпочитают не брать на себя убийство. Все-таки ты опекун герцогини. Поэтому они пытаются сделать так, чтобы ты вроде бы и жил, но все равно что умер. Потерял рассудок. Утратил человеческий облик. Перестал быть даже потенциальным противником. Так покажи им, что именно это и произошло. Пусть думают, что ты сошел с ума. Тогда они оставят тебя в покое.

– Хм…

Андре с трудом приподнялся, схватившись за решетку, и дотянулся до кружки. Стал жадно глотать воду. Я испугалась, что он сейчас выпьет все, а потом будет мучиться от жажды целые сутки. Даже стало не по себе. Я-то знаю, что это такое – жажда. Останавливать его я все же не решилась, но он и сам перестал, выпив примерно половину кружки.

– Думаешь, они на это купятся? – с сомнением спросил Андре.

– Они уже купились, – оптимистично заметила я. – Нужно добавить совсем немного подтверждений – и дело сделано.

– И что ты предлагаешь? – нахмурился он. – Изображать из себя волка? С пеной у рта утверждать, что я – пророк? Сказать по правде, артист из меня так себе.

– А ты и не играй, – посоветовала я. – Просто нормально общайся.

– С кем?

– Со мной, разумеется, – весело сказала я.

Стражники вернулись двумя часами позже, и вместе с ними пришел тщедушный человечек лет сорока. У него была аккуратная аристократическая бородка, призванная придать солидности, но как-то совсем нелепо смотревшаяся на фоне мелких черт и угодливого выражения его лица. Это был тюремный врач, которого привели для проверки заключенного и определения диагноза.

– Тридцать минус девять! – приступила я, едва визитеры приблизились к двери камеры.

– Здравствуйте, господин Дельмонде, – вежливо обратился к Андре врач.

– Двадцать один, разумеется! – ответил мне Андре.

– Что, простите? – не понял врач.

– Два умножить на восемь? – продолжала я.

– Шестнадцать! – проявил математические познания заключенный.

– Господин Дельмонде, вы меня слышите? – снова обратился к нему врач. – Меня зовут Ренуар Галон, я тюремный доктор.

– Двадцать четыре разделить на три, – заявила я, не дожидаясь окончания этой тирады.

– Что? – нахмурился Андре, которому оказалось сложно слушать нас с врачом одновременно. – Вы мне мешаете! – обратился он к Галону. – Я прохожу экзамен!

– Какой экзамен? – заинтересовался врач.

– По математике, – сообщил Андре.

– Двадцать четыре разделить на три, – лениво повторила я, растягивая слова.

– Восемь, – торжественно произнес Андре.

– Ладно, математику ты знаешь, – милостиво признала я. – Переходим к естествознанию. Скажи, какой у этого доктора цвет глаз.

– Ну и вопросы при такой-то темени, – проворчал Андре, после чего, прильнув к решетке, принялся вглядываться в глаза Галона.

Тот стал переминаться с ноги на ногу, явно чувствуя себя не в своей тарелке, а потом немного отошел.

– Не успел, – вздохнул Андре.

– Неуд! – радостным тоном преподавателя-садиста постановила я.

– Что не успели? – опасливо спросил Галон.

– Доктор, из-за вас я только что провалил экзамен! – возмутился Андре.

– По математике? – участливо спросил врач.

– По естествознанию! – припечатал Андре.

– Сколько будет тридцать плюс восемнадцать? – требовательно спросила я.

– И часто вы сдаете такие экзамены? – вкрадчиво поинтересовался доктор.

– Сорок восемь! – убежденно заявил Андре, выразительно глядя ему в глаза.

– Чем отличается рояль от ночного горшка? – задала каверзный вопрос я.

Андре эту загадку не знал. Видимо, среди аристократов она популярностью не пользовалась. Он хмурился, выискивая подвох.

– Не знаю, – признал он наконец.

– У, в таком случае тебя нельзя пускать в приличное общество! – ужаснулась я.

Андре рассмеялся.

Врач снова подошел к решетке поближе.

– Простите, пожалуйста, господин Дельмонде, а что вас так насмешило? – поинтересовался он.

Мы с Андре рассмеялись на пару.

– Все понятно, – постановил врач, поворачиваясь к стражникам.

Те закивали.

– Не расслабляйся! – рявкнула я Андре в самое ухо, что заставило его резко вздрогнуть. – Двадцать плюс три.

– Двадцать три! – с готовностью отрапортовал он.

Доктор и стражники удалились.

Больше за Андре не приходили.