Контакты с зарубежным духовенством Местоблюстителя Патриаршего Престола митрополита Петра (Полянского)
Митрополит Петр управлял Русской Церковью в условиях относительной свободы недолгий период с 9 апреля по 9 декабря 1925 г. Вступление митрополита Петра Крутицкого в должность Патриаршего Местоблюстителя произошло после кончины Патриарха Тихона, согласно завещанию почившего. (Указанные в завещании первыми митрополиты Кирилл (Смирнов) и Агафангел (Преображенский) не имели возможности воспринять эту должность). О восприятии должности Местоблюстителя митрополитом Петром было извещено специальным посланием, оглашенным в присутствии сонма архиереев, которые признали необходимость данного деяния[160].
Этот акт стал известен за границей с большим опозданием. Также не сразу дошел до зарубежья текст завещания Патриарха Тихона, где митрополит Петр был назван третьим кандидатом на должность Патриаршего Местоблюстителя. Задержка извещения и сомнения в каноничности вступления в должность Местоблюстителя породили немало недоуменных высказываний в печати.
Кроме того, у многих архиереев были сомнения в том, что митрополит Петр обладает качествами, достаточными для возглавителя Церкви. Смущало его краткое пребывание в монашеском постриге (с 1920 г.), малоизвестность, недостаточная авторитетность. Митрополит Антоний писал епископу Рижскому Иоанну: «Он сам себя называет заместителем П[атриар]ха, но власти его таковым в совдепии не признают»[161]. Вместе с тем митрополит Антоний отдавал должное энергии и принципиальности Владыки Петра в коллизии с приемом Красницкого в Высшее церковное управление, когда митрополит Петр «грозил даже выйти из общения с Патриархом, если последний согласится принять Красницкого»[162]. Отношение к митрополиту Петру стало меняться после выхода его послания от 28 июля 1925 г., в котором он выступил против обновленцев, запрещая православным даже присутствовать на их собраниях для совместного обсуждения вопроса об объединении. «Не о соединении с Православной Церковью должны говорить так называемые обновленцы, а должны принести искреннее раскаяние в своих заблуждениях», – писал он[163].
Послание попало в эмигрантскую печать и произвело большое положительное впечатление. 1 октября 1925 г. митрополит Антоний пишет Преосвященному Иоанну: «М[итрополит] Петр написал прекрасное послание, если верить газетам»[164].
В «Церковных ведомостях» (№ 21–22 от 14–15 ноября 1925 г.) был наконец опубликован «Акт о назначении Местоблюстителя Святейшего Патриаршего Престола Всероссийской Православной Церкви и известительное о сем послание» и в том же номере послание об отношении к обновленчеству.
По словам митрополита Антония, он готов был признать митрополита Петра местоблюстителем, но, как он написал в частном письме епископу Иоанну Рижскому от 1 октября 1925 г. со свойственными ему резкими выражениями, «члены Синода дружно запротестовали и потребовали отложить суждение до собора нашего (дек[абрь] или ноябрь) или по кр[айней] мере до собора живоцерковников, когда будет ясно, насколько сей полномочный Владыка не уподобится Чичикову, который сначала всемеренно отвергал взятки, а дождавшись “удобного времени”, хапнул так, что на полжизни ему хватило»[165].
Эта грубоватая сентенция была выражена официальным языком следующим образом в статье «К признанию Патриаршего Местоблюстителя»:
«Архиерейский Синод Русской Православной Церкви за границей, по двукратном суждении в сентябрьской и октябрьской сессиях, признал Высокопреосвященнейшего Петра, Митрополита Крутицкого, Местоблюстителем Святейшего Всероссийского Патриаршего Престола. Такое промедление в сем вопросе объясняется особой важностью сего акта, требующего санкции Архиерейского Собора, и необходимой осторожностью.
Признание Местоблюстителя является актом всей Церкви, и исходить он должен не от отдельных архиереев, а от всего Собора их, как наивысшей церковной власти. До Собора же отдельные архиереи могли лишь выражать свое мнение. Руководясь этим принципом, Архиерейский Синод в первом суждении решил вопрос этот передать на разрешение Собора Архиереев Русской Православной Церкви за границей, созыв которого тогда был предположен в ноябре – декабре м[есяц]ах сего года. К тому же архиерейский Синод не имел никаких верных данных о вступлении Митрополита Петра в местоблюстительство Свят[ейшего] Патриаршего Престола. Да и самый порядок назначения местоблюстителя, не соответствующий священным канонам и установленным в Русской Церкви правилам, вызывал большое сомнение»[166].
В это время, разобщенный с собратьями, не имея от них поддержки и даже, более того, не признаваемый ими как достойный кандидат на должность Местоблюстителя, митрополит Петр мужественно сопротивлялся требованиям властей осудить зарубежных архипастырей.
Несмотря на крайнюю затрудненность контактов с зарубежьем, митрополит Петр имел связь с некоторыми деятелями Церкви в эмиграции, в частности с Управляющим западноевропейскими русскими приходами митрополитом Евлогием (Георгиевским). И здесь, как и ранее, посильную помощь оказал епископ Тихон (Шарапов). Губонин писал: «Патриарший Местоблюститель любил и чтил нашего Владыку, разумеется, чуя в нем близкую себе душу; внешне, быть может, связывала их до некоторой степени и прошлая деятельность обоих в Жировицах»[167].
В следственном деле митрополита Петра хранится копия письма, переправленного, по-видимому, с помощью епископа Тихона. Оно принадлежит Управляющему западноевропейскими русскими приходами митрополиту Евлогию (Георгиевскому), с которым святителя Петра связывали давние отношения. Митрополит Евлогий был его сокурсником по Московской духовной академии.
Судя по этому письму, между митрополитами после вступления святителя Петра в должность Местоблюстителя 12 апреля 1925 г. была установлена связь. Митрополит Евлогий пишет: «Я снова имею надежный случай, чтобы поблагодарить Вас за полученные указания и сообщить Вам некоторые свои соображения»[168]. Далее митрополит сообщает, что Восточные Патриархи, в частности Антиохийский, высказывают пожелания, чтобы им был сообщен официальным путем или грамотой акт о вступлении в должность Местоблюстителя. Управляющий западноевропейскими приходами интересовался, будет ли митрополит Петр писать Константинопольскому Патриарху о его незаконном вмешательстве в дела Русской Церкви. Этот вопрос вызван следующим фактом: Патриарх Василий III посылал приветственные грамоты обновленческому лжесобору в лице «митрополита» Вениамина (Муратовского) и «автокефальному» украинскому «митрополиту» Пимену (Пегову). Митрополит Евлогий касался в своем письме карловацких иерархов, в отношениях с которыми у него к этому времени уже назревали серьезные осложнения[169].
Митрополит Евлогий так описывал данный момент церковной истории в своих воспоминаниях: «Замечалась еще одна упорная тенденция – считать Архиерейский Синод единственным правомочным органом Русской Церкви, простиравшим власть не только на меня, но и на всю Россию на том основании, что якобы там Церковь в упадке и пленении и постановления оттуда для эмиграции действительными быть не могут. Тут приходилось быть все время начеку. Когда Патриарх Тихон умер, я получил бумагу из Сербии от Архиерейского Синода, в которой епископы излагали свои суждения относительно признания (или непризнания) митрополита Петра местоблюстителем патриаршего престола. Я ответил: “Глава Русской Церкви не мы, а митрополит Петр. Он может нас признавать или не признавать, а не мы – его”. В Карловцах мой категорический ответ не понравился, но митрополита Петра все же Синод признал»[170].
Эта же коллизия описывается в письме митрополита Евлогия к митрополиту Петру: «Больше для курьеза, чем по существу, сообщу Вам о том, как они думали-гадали о Вашем признании или непризнании. Все хотелось самим возглавлять Русскую Церковь. Но потом благоразумение победило, и они потому Вас признали, как будто Вы, коему поручено возглавление всей русской церкви, нуждались в нашем признании масонской кучки заграничных, бескафедровых архиереев, а не мы, наоборот, нуждаемся в Вашем признании»[171].
В деле митрополита Петра содержится письмо Димитрия Ишевского к епископу Тихону (Шарапову), касающееся ситуации, сложившейся среди эмигрантского духовенства в связи с назначением митрополита Петра на должность Местоблюстителя Патриаршего Престола. При этом выявляется роль самого Ишевского в распространении документов, связанных с данной коллизией. Деятельность журналиста в какой-то степени послужила хотя и запоздалому, но все же признанию в зарубежье митрополита Петра Местоблюстителем. Д. А. Ишевский пишет:
«Ваше Преосвященство,
Глубокопочитаемый Владыко!
Сегодня я имел счастье получить Ваш портрет. Тронут до глубины души Вашей милостью и вниманием. К сожалению, вот уже 5 месяцев не имею от Вас никаких вестей и даже до последнего времени не знаю о месте Вашего нахождения. Последнее полученное здесь известие из Гомеля говорило о лишении Вас свободы… хочу верить, что теперь Вы ею вполне располагаете. За это время здесь произошли большие события, едва не вовлекшие заграничную Церковь в раскол. Дело зашло так далеко, что, не появись в газ[ете] «За свободу» от 2 сентября акт Местоб[люстителя] Пат[риаршего] Престола Митрополита Петра от 30/III 12/IV, который я не преминул продвинуть во все наши газеты, в Карловцах подумывали и даже (страшно сказать) готовились избрать преемника почившему Исповеднику здесь, в эмиграции. Конечно, единственным кандидатом карловцы считали митроп[олита] Антония. Владыко Евлогий стойко противился этому, и думаю, что не признал бы карловацкого раскола… Слава Богу, теперь митр[ополит] Антоний признал публично Высокопреосв[ященнейшего] Петра, мит[рополита] Крутицкого, за законного временного заместителя почившего Патриарха. Должен сознаться, что отчасти в этой нашей неопределенности повинна Москва. Сюда до сих пор не прислан этот акт Местобл[юстителя] Патр[иаршего] Престола и только недавно в Ревеле, а затем и повсюду опубликовано послание Митропол[ита] Петра от 29 июля с. г.[172] Произвело оно громадное и благоприятное впечатление».
Корреспондент просил от лица всей зарубежной Церкви направлять на указанный им адрес копии всех актов, воззваний и распоряжений Местоблюстителя Патриаршего Престола. «Все присланное будет немедленно сообщено куда надлежит и станет весьма полезным для всех в изгнании сущих», – пишет Димитрий[173].
С подобной просьбой Д. А. Ишевский обращался и к епископу Иоанну (Поммеру), в архиве которого недавно обнаружено письмо журналиста от 1 сентября 1925 г., относящееся к взятой им на себя деятельности по информированию заграницы о событиях в Русской Церкви.
Он писал:
«На мою долю выпало большое счастье по мере своих скромных сил и возможностей информировать большинство зарубежных русских национальных газет о жизни Российской и заграничной Православной Церкви. Эта моя церковно-публицистическая деятельность удостоилась быть отмеченной особой высокомилостивой благословенной Грамотою в Бозе ныне почившего Святейшего Патриарха Московского и всея России ТИХОНА, текст коей опубликован в № 9–10 (76–77) «Церковных Ведомостей» – официального органа Архиерейского Синода Русской Православной Церкви за границей. Но после кончины Святейшего Исповедника моя связь с его Патриаршим Синодом сделалась настолько затруднительной, что я вынужден теперь силою этого прискорбного обстоятельства прибегнуть к Вашему Высокопреосвященству с всепокорнейшей и усерднейшей просьбой: прийти мне на помощь и сделать зависящее от Вашего Высокопреосвященства распоряжение Вашему Синоду о снабжении меня всеми, по возможности, исходящими от Высокопреосвященнейшего Местоблюстителя Московского Патриаршего Престола митрополита Крутицкого Петра церковными распоряжениями, посланиями и воззваниями, какие только становятся известными Латвийскому Православному Синоду»[174].
Судьба Димитрия Ишевского сложилась так. 16 июня 1934 г. он возбудил ходатайство перед Правительством СССР о предоставлении ему, как «корреспонденту русских газет, издающихся в странах Европы, Америки и Дальнего Востока, возможности посетить на несколько недель Москву и другие крупные центры Советского Союза на предмет сбора строго объективной информации…»[175]. Бывший обвиняемый по делу Локкарта указывал на свою верность Родине, заявляя:
«Как верный сын Российской Патриаршей Церкви и патриот своего великого Российского Отечества, вынужденный силою обстоятельств уже 15 лет пребывать за его пределами, я в продолжение всего этого времени всегда и неизменно отстаивал на страницах русской и иностранной печати целость и территориальную неприкосновенность Советского Союза.
В настоящее время, когда угроза территориальной целости Советского Союза начинает с достаточной ясностью обозначаться на Дальнем Востоке и ближнем Западе, я считаю своим прямым долгом использовать свои скромные силы и доверие ко мне их читателей»[176].
Неизвестно, удалось ли получить разрешение на въезд Д. Ишевскому. Думается, что его «советский патриотизм» был искренним. В 1930-х гг. он переписывался с митрополитом Сергием и даже в 1942 г. оказался в числе авторов книги «Правда о религии и Церкви в России»[177].
Во время следствия ОГПУ выявило роль епископа Тихона (Шарапова) в информировании зарубежья о событиях, происходивших в Русской Церкви, и наоборот. В обвинительном заключении по делу митрополита Петра (Полянского) и других говорилось: «Проявляя большой интерес к заграничным делам, Петр имел специального докладчика по заграничным делам, а именно епископа Гомельского Тихона, недавно прибывшего из-за границы и сохранившего связь с ней. Оттуда он, как видно из его собственных показаний, получал сведения о предстоящем монархическом эмигрантском съезде в Берлине и политике церкви по отношению к этому съезду, о событиях в православной церкви в Польше и Германии и т. д. <…> Петр признался, что действительно его информатором был Тихон…»[178]
В следственном деле митрополита Петра, судя по его показаниям на допросе от 18 декабря 1925 г., упомянут факт передачи письма через неизвестного человека митрополиту Петру от митрополита Евлогия (Георгиевского). Письмо содержало информацию об «академии в Париже, о деятельности черносотенцев заграницей, с его отзывом об Антонии и его подпадении под влияние монархистов». Письмо, по словам митрополита, он уничтожил. Передатчик предложил написать ответ «имеющимися у него бесцветными и при известных условиях проявляющимися чернилами». Митрополит утверждал, что он не решился написать ответное письмо, «а просто просил его передать Евлогию поклон и просьбу к эмигрантам не делать контрреволюционных выступлений, которые вредно и больно отразятся на церкви в СССР». Он говорил: «Кроме этого, я в ответ на сообщение м[итрополита] Евлогия о вмешательстве в его, Евлогия, церковные дела, ответил, опять-таки через передатчика, чтобы он, Евлогий, не обращал внимания на Антония и поступал в церковной жизни, как и прежде»[179].
Позже митрополит Петр сообщил следствию: «Что касается митрополита Евлогия, то из его же письма я увидел, что ему было патриархом поручено управление православными храмами Западной Европы; я лично о существовании какого-либо патриаршего акта об этом назначении не видал, и своими словами, которые просил передать Евлогию “живи, как живешь”, я предполагал только дать ему понять, чтобы он продолжал духовное попечение о верующих беженцах заграницей – в Западной Европе»[180].
В материалах следствия назывался еще один человек, который помогал осуществлять контакты митрополита Петра с заграницей – В. К. Саблер. Он обвинялся в том, что «сообщал сведения о движении заграничных монархистов даниловцам, информировал о том же митрополита Петра. Давал директивы митр[ополиту] Петру по вопросам церковно-политического характера…»[181].
В том же документе говорилось, что «даниловские епископы – архиепископ Пахомий (Кедров) и епископ Парфений (Брянских) – во время посещений В. К. Саблера получали от него информацию из-за границы о положении дел – о том, как было принято известие о смерти Патриарха Тихона, как была оценена сложившаяся обстановка в церкви, о смерти Патриарха Александрийского Фотия и т. д.»[182]. Сам же В. К. Саблер на допросе утверждал, что сведения черпал из английских и других газет, как они к нему попадали, он объяснить отказался. Мы не располагаем пока еще сведениями о непосредственных контактах В. К. Саблера с деятелями Русской Православной Церкви за границей.
Другой эпизод, связанный с контактами митрополита Петра с эмиграцией, касается его борьбы с обновленческим расколом. Известно, что митрополит Петр написал послание, обличающее деятелей обновленческого раскола, которое произвело сильное впечатление за рубежом и во многом способствовало укреплению авторитета митрополита Петра как защитника православия и твердого возглавителя Церкви. Несколько позже он смог ознакомиться с важнейшим документом, давшим ему большую моральную поддержку в борьбе с обновленцами.
Речь идет о грамоте Святейшего Патриарха Антиохийского Григория IV митрополиту Антонию от 22 сентября 1925 г., в которой возглавители «Живой церкви» предаются анафеме.
Приведем эту грамоту полностью, так как она мало известна исследователям:
Ваше Высокопреосвященство,
возлюбленнейший во Христе брат и соучастник в Св. Божественных таинствах, Высокопреосвященный Владыка – Митрополит Антоний, Председатель Архиерейского Синода Русской Православной Церкви заграницей.
Приветствуем Вас святым во Христе братским лобзанием и свидетельствуем Вам нашу искреннейшую преданность и глубокое уважение с наилучшими благопожеланиями.
Затем оповещаем Ваше Высокопреосвященство о получении нами окружного послания Вашего, от 31 июля сего года за № 3021, по поводу имеющего быть созванным в России в будущем октябре месяце сего года разбойничьего собора из представителей так называемой “живой церкви” и обновленцев, каковое сборище, под прикрытием благой цели и добрых строительных задач, намерено нанести Св[ятому] чистому Православию новый тяжкий удар внесением убийственного и разрушительного яда их безбожия и безнравственности не только в семейную обыденную жизнь многострадального Русского православного народа, но и в школы и учебники, дабы основательно изучались и заучивались атеистические и нигилистические их заблуждения.
В ответ на cиe скорбное окружное послание Вашего Высокопреосвященства считаем священным долгом заявить, в подтверждение прежнего нашего отзыва о так называемой “живой церкви” и обновленцах, что единственной истинно Православной Церковью в России мы признаем ту Российскую Церковь, которая возглавлялась блаженной памяти Свят[ейшим] Патриархом Тихоном и которая всегда отличалась искреннейшей преданностью и верностью Св[ятой] Православной вере и непоколебимым соблюдением в чистоте и непреложности всех истин православных догматов и твердым признанием святых Вселенских и Поместных Соборов, не отступая ни на йоту от положенных этими Соборами священных канонов, церковного предания и полезнейших правил истинного доброго благочестия; всех же отступников от известных основных начал Св[ятой] Православной Церкви и веры мы не только не признаем и не будем иметь с ними никакого общения, как действующих бесовским духом испорченного мира сего, но предаем анафеме их сатанинское сборище, а также и их безбожное учение и незаконные деяния и решения, направленные против Св[ятой] Православной веры и во вред богохранимому Русскому православному народу.
Сие наше заявление мы официально и громко выражаем во всеуслышание для утверждения и укрепления истинных и верных чад Св[ятой] Православной Русской Церкви и подкрепляем его усерднейшей молитвой ко Святому Престолу Всевышнего о скорейшем водворении вожделенного мира и спокойствия в пределах горячо любимой нами многострадальной Православной России, о восстановлении прежней славы, былого величия и благоустройства Св[ятой] Православной Российской Церкви и о посрамлении ее лютых безбожных врагов, дабы не только вам – русским, но и нам возрадоваться и утешаться о Господе Спасителе нашем и свободно дышать от постигающих нас тяжких испытаний и страданий.
Прося, в заключение, Ваших святых молитв за нас и за нашу паству, мы вторично лобызаем братски о Господе Вашу досточтимую святыню и всех Преосвященных братьев русских иерархов и пребываем с чувством глубокого уважения и неизменной преданности и любви.
Эту грамоту удалось передать митрополиту Петру благодаря духовнику братии Афонского Свято-Пантелеимонова монастыря схиархимандриту Кирику. В фонде Архиерейского Синода хранится его письмо, адресованное митрополиту Антонию от 1/14 ноября 1925 г.
Схиархимандрит Кирик пишет:
«Владыка Святый! Благословите! Долгом считаю Вас уведомить о том, что грамота Св[ятейшего] Патриарха Григория Антиохийского, помещенная в “Церковных ведомостях” (в № 19), мною скопирована и послана в Москву нашим там обитающим отцам, которые во исполнение моей просьбы – представили оную лично Местоблюстителю Патриаршего Престола Митрополиту Петру. О чем и получено мною от наших отцов уведомление с присовокуплением, что Владыка М[итрополит] Петр остался очень доволен оным актом, где живоцерковники предаются церковной Патриаршей анафеме – по достоянию…»[184]
Схиархимандрит Кирик родился в России, в молодости выехал в Грецию и поступил в Русский Свято-Пантелеимонов монастырь на Афоне. Исполнял послушания на Афонском подворье в Москве, принимал участие в издании книг св. Феофана Затворника. Служил настоятелем Афонского подворья в Одессе. Вернувшись на Афон, принимал активное участие в борьбе с имяславием. После революции остался в Свято-Пантелеимоновом монастыре. Соработник прп. Силуана Афонского, в 1930-х гг. о. Кирик по совету митрополита Антония (Храповицкого) на некоторое время был вызван в Югославию Сербским Патриархом Варнавой для оказания содействия в устройстве там церковной жизни русской эмиграции[185].
В журнале Архиерейского Синода от 29 января / 11 февраля 1926 г. отмечалось:
«Слушали: Сообщение духовника Афонского св. Пантелеимонова Русского монастыря от 1/14 ноября 1925 г. о том, что копия грамоты Антиохийского Патриарха на имя Председ[ателя] Архиерейского Синода ВПР[186] Антония об анафематствовании обновленцев переслана в Москву Патриаршему Местоблюстителю, который остался этим очень доволен»[187].
Выдержка из этого документа приводится М. Е. Губониным в «Актах Святейшего Тихона…», однако датировка дана с ошибкой – «27.08.(09.09).1925» вместо 9 (22).08.1925 со ссылкой на книгу «Учение Православной Церкви о Священном Предании и отношение Ее к новому стилю» (Почаев, 1934), где это послание цитируется.
Во время дознания по делу митрополита Петра особую важность следователи придавали вопросу о замещении Киевской кафедры, которую занимал эмигрировавший митрополит Антоний (Храповицкий)[188]. Тучков принуждал митрополита Петра лишить митрополита Антония титула «Киевский и Галицкий», причем среди прочих средств давления чекисты пытались использовать церковные каноны. В документах следствия по этому поводу говорилось: «Постановка вопроса о двух претендентах на Киевскую митрополию (Антоний-эмигрант и Михаил, находящийся в СССР) была такова: по всем церковным законам, в силу длительного отсутствия, Антоний утерял все свои права, и нужно было лишь формально освободить его от занимаемой должности. Митрополит Петр такого акта не давал, оправдываясь тем, что он без постановления хотя бы нескольких епископов на этот счет не властен удалить Антония…»[189]
Митрополиту Петру было поставлено в вину, что он утвердил митрополита Антония митрополитом Киевским и подтвердил полномочия митрополита Евлогия[190]. По документам следствия, «заграница не осталась в долгу и поспешила его признать, о чем Петр получил сообщение опять-таки от не установленного следствием лица»[191].
Такую примитивную картину выстроили работники органов государственных служб. Связь митрополита Петра с заграницей выглядела намного более преувеличенной по сравнению с тем, что было на самом деле, и, конечно, не те причины, которые фигурировали в документе, были основой признания Местоблюстителя за границей.
В корреспонденции «Обезглавление Церкви», предназначенной для газеты «Новое время», говорилось об аресте митрополита Петра и григорианском расколе. Анонимный автор писал:
«Местоблюститель патриаршего престола митрополит Крутицкий арестован. Некоторое время он содержался в ОГПУ и уже около трех недель находится в Бутырской тюрьме.
В Бутырках нет никаких подразделений заключенных на категории, и первоиерарху Российской Православной Церкви пришлось встретить праздник Рождества Христова в обществе воров, бандитов и убийц. В камере, насчитывающей до трех десятков подобных обитателей, в смраде испарений грязных человеческих тел, среди ругани, потрясающей небо и землю, кощунственных выпадов и гнуснейшего злорадства, совершенно больной и измученный травлей старик, лежа на жесткой койке, думал о своих предателях»[192].
Обнаруженные документы говорят о существовании в 1925 г. тонкой связующей нити между уехавшими и оставшимися деятелями Церкви.