1
От входа до её кабинета ровно семьдесят пять метров. Ежедневно она проходит это расстояние десятки раз, а за последние двадцать лет эти «семидесятипятиметровки» сложились в сотни километров, в тысячи часов, проведённых здесь, они просто сложились в её жизнь… Сколько ещё раз ей придётся преодолеть это расстояние, проходя мимо манипуляционной и перевязочной, мимо палат с выздоравливающими, а она никогда не называла своих пациентов больными, так как считала, что в её отделении люди не болеют, а выздоравливают, и это было чистой правдой, по клинике даже ходили шуточные слухи о том, что она, заведующая отделением кардиологии областной клиники Александра Васильевна Голубева, Саша, Сашенька или просто Шурочка, как любили называть её пациенты, обладала каким-то сверхъестественным, возможно, даже, ведьмовским даром исцеления. На самом же деле, сама она в душе улыбалась всем этим слухам, и знала точно, что всё это ведьмовство – не более чем обычное человеческое отношение к больным людям, желание отдавать им частичку своего позитивного настроения, кусочек веры в то, что завтрашний день будет лучше сегодняшнего, капельку надежды на то, что когда-нибудь все болезни будут побеждены, а слова песни о том, что вместо сердца должен быть пламенный мотор, ну или просто надёжный, не дающий сбоев вечный двигатель, станут реальностью, то все её пациенты в один миг станут бодрыми, сильными и здоровыми…
– Александра Васильевна, к Вам можно? – в дверном проёме показалась голова с небритым загорелым лицом и в бандане вместо голубого хирургического колпака. – Не заняты?
И, не дожидаясь ответа, в её кабинет ввалился высокий, неопределённого возраста мужчина в хирургической «пижаме», как называли хирурги свою спецодежду. На его ногах были ярко-салатовые кроссовки, а голову украшала пиратская бандана чёрного цвета с белыми силуэтами «Весёлого Роджера». В одной руке он держал бутылку шампанского, а в другой – огромный букет полевых ромашек. Его лучезарная улыбка не предвещала ничего плохого, а искренний оптимизм добавлял сил и сглаживал всякие «неровности» работы.
– Ты где ромашек нарвал? – спросила Александра.
– Как где? У нас на клумбе, перед корпусом. – как ни в чём не бывало ответил он.
– Изверг…
– Ну почему сразу, изверг? Давай, лучше, Александра Васильевна, накатим, что-ли?
– А что за праздник сегодня? – сдвинув узкие очки в тонкой оправе себе на нос, спросила Александра? – Да и как-то ещё рабочее время, день-то ещё не закончился, а ты уже такое предлагаешь.
– Сашка, ты просто забыла, что ровно двадцать лет назад в этот день, первого июля мы пришли с тобой в эту клинику после распределения в интернатуру. Или ты забыла? – он поставил бутылку на стол, цветы воткнул в вазу, стоявшую на подоконнике, предварительно набрав в неё воды, потом, словно у себя дома, открыл дверку шкафа, достал оттуда мензурки, служившие Александре и её гостям фужерами, потом пошарив в другом шкафу, выудил из него коробку с конфетами.
– Блин… – протянула она, – Неужели уже двадцать лет прошло? Офигеть… Это мы с тобой такие древние?
– Саш, да мы не древние, мы просто зрелые, тем более, что для медицины возраст – как для вина, только добавляет ценности.
– Андрюха, да ладно тебе… Ценность, тоже мне, Вон, скоро новые очки заказывать придётся, не вижу уже ни фига, а ты говоришь – ценность… – Александра села в своё кресло и начало что-то считать на калькуляторе.
– Сань, ну ты чего? Я же к тебе с цветами и подарками, а ты опять уткнулась в свои бумаги, расслабься немного, отвлекись, – он налил шампанское в мензурки, открыл коробку швейцарских конфет и уселся прямо на её стол, – Ты чего делаешь?
– Да тут решила прикинуть… Андрюха, смотри, – и она повернула к нему калькулятор, на экране которого были цифры 70 000.
– Семьдесят тысяч, и что? Это что, ты получила наследство и хочешь, чтобы мы с тобой остаток жизни вместе тратили эти семьдесят тысяч?
– Андрюша, дорогой мой, остаток своей жизни ты, если будешь умницей, будешь проводить со своей женой и тратить ваши с ней сбережения или наследства, а, возможно, и джек-поты. А это всего лишь… – она пододвинула листок бумаги и начала писать цифры, – Смотри. Двадцать лет по приблизительно триста пятьдесят дней и по десять рабочих часов получается семьдесят тысяч. Это столько часов я провела в этой больнице.
– Сань, ты себе льстишь, ты проводишь в клинике не по десять часов в день, а по двенадцать, а то и по двадцать четыре. Да и в отпуске ты когда была последний раз?
– Ну… Наверное, лет пять назад. – неуверенно сказала она.
– Пять… Ага, кого ты пытаешься обмануть. Я вообще помню только один случай, когда ты отсутствовала недельку, куда ты тогда летала со своим женихом?
– Да никакой он мне не жених, ты же знаешь, а летали мы в Кемер, – Александра опустила голову и поправила очки.
– Вот-вот, так что я думаю, что ты провела в этой клинике десять чистых лет, а если ещё посчитать все твои «семидесятипятиметровки», которые ты тут нарезаешь по сотне раз в день, то получится сотня километров. Кстати, ты обещала рассказать про эти семьдесят пять метров, только давай, всё-таки, наконец, накатим, а то весь газ вышел из шампусика.
Он подал мензурку с шампанским Саше в руку, потом поднял свою и сказал:
– Ну, за, как минимум, ещё двадцать лет нашей активности! – сказал Андрей и поднял «бокал».
– Давай, за нас и за наш оптимизм! – Саша улыбнулась и цокнулась с ним.
– Так что это тебя тогда сподвигло разметить отделение на километры?
– Не на километры, а на метры, – Саша не спеша пила своё шампанское, а мысли её уходили в далёкое прошлое, когда она молодым интерном впервые пришла в эту клинику, – Давно это было, помнишь, когда нас сюда только распределили и меня назначили лечащим врачом у одного отставного генерала, помнишь?
– Не очень, если честно, тут этих отставных генералов сотня через нас прошла, ну так что там с ним особенного было? – Андрей налил ещё шампанского.
– Ну, помнишь, тогда ещё ремонт тут делали, когда полностью отделение перестраивали, а нас временно перевели в другой корпус. Да, не важно. Короче, он тогда потерял жену, тоже военную, мучился долго и домучился до инфаркта, попал к нам, ему ещё операцию на сердце делал какой-то модный профессор из столицы. Операция тогда удачно прошла, но генерал вообще расклеился, всё говорил, что он к нормальной жизни никогда не вернётся, отказывался даже просто вставать с кровати. Я его кое-как уговорила подняться, но из палаты он выходить отказывался категорически. А мне так обидно тогда стало, что я, лучшая студентка, отличница, всегда уверенная в том, что смогу перевернуть весь мир, только дайте волю, тут не могу справиться с каким-то дедулькой, потому что он, видите ли, решил, что жизнь его закончена. Я несколько дней думала, как бы ему помочь, убеждала его, упрашивала, но он ни в какую не хотел меня слушать. А потом как раз закончили ремонт в нашем отделении и нам сказали понемногу готовить пациентов к переселению. Я пошла посмотреть на свежий ремонт. А там как раз наш главный спорил с бригадиром о том, что не так прикрутили поручни, ну перила, к стене, чтобы больные могли придерживаться, прогуливаясь по коридору. И тут меня осенила мысль. Я попросила главного, и он разрешил ниже поручней на стене сделать разметку в виде огромной линейки. Мы вымеряли всё расстояние, и получилось семьдесят пять метров. Каждую цифру для каждого метра мы и нарисовали на стене, потом делали несколько раз ремонты, но разметку эту я постоянно оставляю и подрисовываю. Но суть не в этом. Когда мы переезжали сюда, я везла в кресле этого генерала, он сидел безучастно, ему как-бы было всё равно, что происходит вокруг него. Я остановилась у его палаты, а здесь как раз была цифра «двадцать пять».
– Видите эту цифру? – спросила я, он кивнул, но ничего не ответил. – Здесь всего семьдесят пять метров, а до конца коридора осталось пятьдесят. Неужели Вы, боевой генерал, который спасал людей в боях, который командовал батальонами, не сможет пройти эти пятьдесят метров? Я никогда в это не поверю.
Я развернулась, повезла его в самое начало нашего отделения, там, где были огромные цифры «семь» и «пять» и развернула его лицом в сторону его палаты, поставив кресло на тормоз.
– Всё, я Вас оставляю здесь, хотите, ночуйте прямо в кресле, а хотите – в своей комфортабельной палате, только до неё аж целых пятьдесят метров!
Я сказала и пошла в ординаторскую. Сердце колотилось, но я решила, что не изменю своего решения. Я прошла весь коридор, не оглянувшись ни разу и, лишь, когда входила в ординаторскую, то глянула в его сторону. Он сидел такой одинокий и беззащитный, что я чуть не бросилась к нему, комок подкатил к горлу, а на глазах у меня выступили слёзы. Я сомневалась какую-то секунду, потом всё же отрыла дверь и вошла в кабинет. Меня всю трусило, я это помню, как сейчас, дыхание спёрло, а в глазах потемнело. Не помню, сколько прошло времени, но из ступора меня вывел неуверенный стук в двери. Я открыла, на пороге стоял тот самый генерал. Я вышла в коридор и увидела, что кресло его стоит на том самом месте, где я его оставила. Значит, подумала я, он, всё-таки решился, смог, дошёл! Я бросилась ему на шею, а он, как ни странно, тоже обнял меня. Больше он ни разу не сел в инвалидное кресло. Ежедневно он ходил всё больше и больше, а через две недели его вообще невозможно было узнать. Потом его выписали, и я никогда его больше не видела. Ты знаешь, Андрюша, потом была не одна сотня больных, и сложных, и безнадёжных, но тот случай стоит у меня перед глазами. Я иногда думаю, что это не я изменила его, а он меня. Он научил меня верить в то, что было практически невозможным, и теперь я эту веру передаю всем окружающим.
– Никогда не знал об этой истории. – Сказал Андрей и допил шампанское.
– Ну да, я просто никому не рассказывала этого, зато теперь всем приписываю эту процедуру, кому семьдесят пять, кому сто пятьдесят, а кому и триста. И, ты знаешь, как это ни смешно выглядит, а это работает. Они реально ходят и считают метры, тем самым забывают о том, почему они здесь находятся. А потом все хотят проверить свои силы на открытом пространстве. Помнишь, в восьмидесятых было модно бегать, тогда даже появился термин «бегать от инфаркта».
Она не успела договорить, как дверь резко открылась, и в кабинет, словно тайфун, ворвалась Верочка, операционная сестра.
– Там это… – еле переводя дыхание, проговорила она.
– Что? Что-то случилось? – Александра поднялась и вышла из-за стола, с осторожной опаской глядя на Веру.
– Да там это… А, что это у вас? – и не дожидаясь ответа налила себе шампанского и залпом выпила.
– Э, алё! – воскликнул Андрей и попытался отобрать у неё мензурку, но Вера допила раньше.
– А что, мы ведь операцию удачно сделали, можно и расслабиться, тем более, что операция-то сложная была. – Вера вылила последние капли в мензурку и, закинув голову, выпила всё до последней капли, потом оперативно, как будто прячась от кого-то, помыла мензурки, выбросила пустую бутылку и спрятала «следы преступления» в шкаф.
– Так что там произошло, Вера! – спросила Александра.
– Где? – недоумённо произнесла Вера и, оглянувшись на Андрея, сказала, – А! Так там это, жена Ваша, Андрей Борисович, пришла.
Александра переглянулась с Андреем, они уже привыкли к простоте и непосредственности Верочки, к её примитивным шуткам и к полному отсутствию чувства юмора. Несмотря на это, в свои двадцать два года она отлично справлялась с обязанностями операционной сестры, и считалась одной из лучших медсестёр кардиологического отделения клиники, а ещё она выросла и воспиталась практически на руках у врачей клиники, её даже считали «дочерью полка», так как её отец, Михаил Абрамович, главврач клиники и заслуженный хирург, был мужем Светланы, с которой Андрей и Александра шесть лет проучились в одной группе медицинского университета.
– Вера, мы, конечно же, привыкли к твоим штучкам, – сказала спокойно Александра, обратно опускаясь в своё кресло, – но, пожалуйста, постарайся лучше контролировать свои эмоции.
– Ага, и ещё научись контролировать свою любовь к шампанскому. – Андрей улыбнулся и подмигнул Александре.
В этот момент дверь распахнулась и на пороге возникла блондинка, словно ангел, вся в белом, а не в голубой униформе, утверждённой администрацией клиники. На этом белом фоне контрастно выделялись ярко-красные губы и удивительной глубины голубые глаза. Эти глаза, в свои сорок три года и дальше продолжали сводить с ума сотни мужчин, считавших себя крепкими и неуязвимыми перед женскими чарами. В клинике ходила шутка, что Маргарите нельзя появляться в кардиологическом отделении, так как это ухудшает статистику выздоравливания сердечников и резко увеличивает количество инфарктов. На самом деле так оно и было. Маргарита, привыкшая к такому вниманию, создавала своей экспрессивностью немало проблем Андрею, который ревновал её ко всем абсолютно, начиная с первого дня их знакомства, а именно с первого вступительного экзамена в университет. Маргарита тогда поступила в университет именно благодаря Андрею, спасшего её от полного краха на экзамене по биологии. Но нужно отдать ей должное за то, что она не забыла такого подвига и отплатила Андрею тем, что вышла за него замуж на пятом курсе, оставив «за бортом своих любовных приоритетов» всех своих поклонников, в число которых входили и студенты всех курсов их универа, и большинство преподавателей в возрасте от тридцати до шестидесяти и старше. Один профессор даже ушёл от жены в надежде на то, что молоденькая блондинка – третьекурсница хоть как-то оценит этот его порыв, и скрасит непреклонно приближающуюся старость, но Маргарита, среднестатистическая студентка, несмотря на то, что была яркой представительницей категории блондинок, которые не умели парковаться и любили всё пушистое и розовое, умела хранить верность и преданность, сумела раз и навсегда поставить точки в отношениях с мужчинами, выделив в категорию любимых лишь одного. Этим одним и оказался отличник и лучший студент курса – Андрей Валькевич, обычный парень, без особых внешних данных, без автомобиля и отдельной квартиры. Почему Маргарита выбрала именно его, отказав сыновьям дипломатов, известных политиков, докторов медицинских наук и просто парням, которые всё своё свободное время проводили в «качалках», для всех осталось секретом. Но, несмотря на эпатажность Маргариты, её четырнадцатисантиметровые каблуки, которые были её основным атрибутом в выходные и будни, вызывающе короткие юбки и белые халаты с обязательно расстёгнутыми верхними пуговицами, на слухи, распространяемые коллегами о её моральном облике, она все двадцать шесть лет, с самого первого дня знакомства с Андреем, хранила ему верность.
Маргарита медленно подошла к столу, понюхала ромашки, скривилась, потом нашла на столе проволоку от пробки с шампанского и сказала:
– Ну и что празднуем, голубки?
– Ну как что, – начал было Андрей и перевёл взгляд на Александру. – Вот пришёл поздравить завотделением с двадцатилетием нашей трудовой деятельности. Ты же в клинику пришла позже, после декрета, а мы тут с Сашкой ровно двадцать лет шарашим.
– Всё-равно, пить шампанское без меня – это не по-товарищески. – ответила Маргарита. – И, вообще, Александрочка Васильевна, ты в субботу не дежуришь?
– Нет, а что?
– Ну вот и славненько, мы с Андрюхой всех приглашаем к нам, там и отпразднуем этот юбилейчик, мне как раз тут наши звонили, тоже предлагали встретиться, да и Штерн из Израиля прилетает, Светка говорила, что придут вместе.
– Вот уж его только нам и не хватало. – скривился Андрей.
– Да ладно тебе, он, когда накатит немного, очень даже общительный и компанейский. Да и, ты же знаешь, Светка без него никуда. – Александра попыталась поддержать Маргариту, так как с самого первого курса они втроём со Светланой были лучшими подругами, да и с главврачом у неё были хорошие, можно даже сказать, тёплые, почти семейные отношения.
– Ой, да мне всё равно, – равнодушно ответил Андрей, отправляя в рот очередную швейцарскую конфету. – Просто шашлыков придётся мариновать в два раза больше. Хотя, Штерн с пустыми руками никогда не приходит, а это большой плюс.
– Кстати, спросить хотела, а Верочка тут что делала, если не секрет? – улыбнулась Маргарита и посмотрела на Андрея. – Нет, я понимаю, что она твоя правая рука, но всё-таки? Просто она шла по коридору мне навстречу, потом вдруг резко повернулась и рванула в обратную сторону. А потом я застаю её тут, жующей ваши конфеты. Не много ли чести для простой медсестры?
– Да ничего она тут не делала, ворвалась, как фурия, начала шуметь, что ты сюда идёшь, допила всё шампанское, убрала быстренько со стола, да и всё. – сказал спокойно Андрей. – Да и вообще, это твоя покресница, сама у неё и спроси.
– Ладно, друзья, – Александра встала из-за стола, поправила бэйджик на халате, надела очки и направилась к выходу. – вы тут общайтесь, вон, кофе себе сделайте, Андрюха, ты знаешь, где тут и что, а я поду по отделению пройдусь, поконтролирую наших выздоравливающих.
– Да мы тоже пойдём, – ответила Маргарита и кивнула мужу, – поедем мяса для пикника купим, чтобы на последний день не оставлять. А ты на субботу готовься, мы за тобой заедем.
– Не надо, я на своей приеду, по дороге ещё к родителям загляну и сразу к вам, честно.
– Прости за нескромный вопрос, ты сама будешь, или…? – Рита посмотрела в глаза Александре.
– Рит… Не задавай глупых вопросов. И, кстати, не вздумай никого приглашать чисто случайно, как ты это любишь. Давай, лучше наших собери, а то, действительно, двадцать лет, всё-таки. Всё, я побежала, если что, то я в отделении, кстати, Андрюша, как там операция?
– Гиперсложно, два стента поставили, четыре часа парились. Дали двенадцать атмосфер, а сосуды не открывались, потом давление падать начало, я думал, что уже всё, первый летал в моей жизни, но, скажу честно, если бы не Верка со своими причитаниями и прибаутками, то ничего бы не получилось. Она, как квочка кудахтала, а он как будто услышал и открыл сосуды, стенты встали сразу на место. Но пациент в коме. Вроде стабильно всё, посмотрим завтра. Если оклимается через пару дней, то к тебе переведём.
– Да после твоих операций все здоровыми выходят. – сказала Александра и вышла из кабинета.
– Ага, оклимается он… – протянул Андрей, когда Александра исчезла за дверью. – Он и до операции-то был не жилец, а сейчас и подавно, что-то мне подсказывает, что жить-то он будет, но есть перспектива, что так в коме и останется. И, ведь, не старый ещё дядька…
– Слушай, Андрей, – сказала Маргарита, выудив из коробки последнюю конфету, – Работа работой, но давай конкретно решим это вопрос с пикником, раз уж мы всех собираем. Это получится встреча выпускников, как я понимаю, поэтому надо как-то деликатно не сообщать об этой акции ненашим, давай только своих соберём, повспоминаем университетские годы. Ты же знаешь, что я не люблю разношёрстные компании.
– Да нет проблем, я и сам как-то не настроен всех развлекать. Меня только из наших Денис волнует. Он и так на понтах постоянно, а когда выпьет, начинает корчить из себя великого бизнесмена в области фармакологии.
– Ну да, и Сашка ему так и не простила того скандала с её первым женихом.
– Каким женихом? – удивлённо спросил Андрей.
– Да ты, может, и не помнишь, был у неё ещё до универа один писатель, она влюблена была по уши в него, они даже жили какое-то время вместе, на счёт того, предлагал ли он ей замуж, я не знаю, врать не буду, но она просто была им одержима. Денис тоже страдал по ней, писал письма и все ночи напролёт сидел под её балконом, а она его не замечала, всё другом называла. И вот однажды, на третьем курсе это было, этот писатель приехал за ней к универу на своей «Волге». А мы тогда втроём стояли, я, Сашка и Денис, а этот крендель окно в «Волге» опустил и так небрежно сказал, чтобы Сашка садилась в машину, так как у него нет времени. Он это сказал, обращаясь к Сане, как будто, нас с Денисом и не было тут вовсе. Денис ему сказал, что приличные люди здороваются, потом говорят «извините», ну и всякого наговорил ему. Этот франт вылез из машины, подошёл к нам и как врежет Денису по физиономии. Или Денис ему первый врезал, я уже и не помню, если честно. Но Денис же спортсменом тогда на курсе был, удар выдержал, а потом так отматлошил того писателя, что тот тупо остался валяться возле своей машины потом залез в «Волгу», вроде, я не помню уже. Кто-то из доброжелателей вызвал милицию, Дениса повязали и забрали в кутузку. Ну а потом исключили из комсомола и выгнали из университета. Да ты, разве не знал этой истории? – спросила Маргарита мужа. Они вышли из отделения кардиологии и шли по направлению парковки, где стояли их машины. Всю эту историю Маргарита рассказывала, пока они проходили через пустеющие к вечеру коридоры клиники. Больница вечером превращалась из улья или муравейника, где все метушатся, бегают, спешат куда-то в тихий спокойный пансионат, где на первый взгляд не было больных, не было страдающих, хотя проблемы клиники, её пациентов и врачей на самом деле никуда не девались с наступлением ночи, а просто переходили в более спокойный ритм.
– Да я не вникал тогда в это, мы же с ним не дружили близко, так, общались немного. Я же тогда только о тебе думал, а все остальные меня мало интересовали, – он обнял свою жену за талию и притянул к себе. – Я и сейчас только о тебе и думаю, пойдём домой быстрее, а то я тебя прямо в машине…
– Животное. – улыбнулась Рита и поцеловала Андрея прямо в губы. – Так вот, ты же помнишь, что его отчислили?
– Ну, это помню, тогда говорили, что за какую-то драку, но что это было из-за Сашки, первый раз слышу. И вообще, с нашей Александрой что-то происходит.
– Что ты имеешь в виду? – Спросила Маргарита.
– Да столько за один день нового узнаю о человеке, которого, как я думал, знаю лучше всех. Я даже кардиограммы её знаю, в отличии от вас всех, а это, знаешь ли, вообще интимная информация. – Он улыбнулся. – Слушай, давай сегодня «на тебе» поедем, а то я реально, так устал на этой операции.
– Садись, подвезу, животное… – Рита нажала на кнопку пульта, и белая «Хонда» пикнув тихо два раза, моргнула поворотниками. Они сели в машину, и Рита спросила его: – Что, реально так всё плохо?
– Ты о чём?
– Да об операции.
– А, ну да, не знаю, дотянет ли он до утра. Там вообще история интересная. Ему стало плохо на работе, сотрудники вызвали скорую, те диагностировали инсульт и отвезли его в нашу «психо-невро». Там определили его в реанимацию, сделали кардиограмму и испугались. Я тебе потом покажу, сама посмотришь, короче там обширный инфаркт, ещё и зубцы ишемические, а после ЭХО мы увидели, что это инфаркт у него уже не первый, короче, случай тяжёлый, и это всё на фоне то ли инсульта, то ли аневризмы. Они его и перевезли к нам в кардиологию. Прикинь, чуваку срочно нужна операция, а никто не знает кто он и что он. Мы позвонили на работу к нему, оказалось, что какой-то профессор, преподаёт в нашем педуниверситете, и ещё там сказали, что родственников у него нет, живёт сам, а все свои бумаги хранит в папке у себя в столе на кафедре. Так они эти бумаги к нам отправили курьером. Я просто офигеваю с людей. Их сотрудник, а никто даже не пришёл проведать или элементарно позвонить. Вот уж люди, пока их не касается проблема, они не хотят становиться даже маленькой частью чужих трудностей. Короче, среди бумаг я нашёл страховку медицинскую на огромную сумму, и бумаги нотариальные с интересной интерпретацией, что можно использовать все средства при необходимости и на усмотрение врачей, без его совета. Там номера счетов банках и прочее. Но мы туда не влезали пока, хватает страховых выплат. Такое впечатление, что он ждал чего-то подобного или готовился к чему-то. Ну, вот на эти деньги мы и сделали всё необходимое. Конечно, хотелось бы, чтобы ему это помогло, но это уже не от нас зависит, мы то сделали всё, что смогли, я перед выходом заглядывал в реанимацию, вроде всё стабильно там.
Дальше они ехали в тишине, лишь тихо где-то в динамиках вечерний ди-джей играл лёгкую романтическую музыку. За окном не спеша проплывали огни реклам и витрин магазинов и ресторанов, а Рита и Андрей в белой «Хонде» медленно двигались с потоком машин, направляясь к окраине города в сторону своего коттеджного городка. День таким образом прощался с жителями своего города, отдавая власть ночи. И, хотя, было ещё довольно светло, как это обычно бывает в июльские вечера, всё равно в этих пробках и суете чувствовалось приближение вечера.