Глава 4
Крысы очень сообразительны, осторожны и подозрительны ко всему новому.
Погода испортилась только через девять дней, когда весчане снова начали тревожно поглядывать на вянущую ботву, а закатное солнце тонуло в дыму от горящих на западе лесов. Затяжной, на неделю, дождь их погасил, но вернуть к жизни не смог. Проезжие люди рассказывали, что можно лучину[9] идти по пепелищу – и не увидеть ни одного зеленого листка. Зверье частью откочевало, частью погибло в огне, и в черных скелетах лесов бродили только волчьи стаи, выкапывая из углей обгорелые туши. Скоро всех подберут и за людей примутся, пророчили старики. Их бранили, высмеивали, однако двери на ночь запирали накрепко, по три раза перепроверять бегали.
Но в Приболотье, сумевшее перехватить глоток воды посреди засухи, тучи успели вовремя. Голова петухом выхаживал по веске: вот, если б не послушались меня, не уплатили путнику – до весны б крысиный хвост сосали! А теперь – вона как! Будто на закваске прет! Репа уже с кулак, свекла листья над междурядьями сомкнула, яблони ветки опустили – столько на них зреет! Правда, радость головы несколько омрачало то, что туча краем зацепила нижнереченцев, полив их огороды совершенно бесплатно. «Зато Калинкин сад у вас таки осыпался!» – мстительно напоминал он всякий раз, когда соседи начинали дразниться.
Приболотские же посевы словно торопились нагнать упущенное. Если Саший снова не подгадит, хватит и осенний пир справить, и закрома доверху засыпать, и на продажу останется. Да по такой цене, что Сурок аж облизывался, разминая в пальцах сорванный на пробу колосок. В округе-то дела шли намного хуже. Жители Приболотья и впрямь спохватились первыми: вызванный ими путник подманил к веске единственную, как костяку в супе, грозовую тучу на сто вешек окрест. То есть шарь потом в горшке половником, не шарь, а все равно пустые щи хлебать придется.
Росло и осиное гнездо на чердаке. Осы неустанно обертывали его новыми слоями серой жеваной бумаги, начиняя ее сотами. Теперь гудение слышалось от входа, а днем на чердак лучше было вообще не заглядывать. Даже Жар перестал поддразнивать трусливую подружку: успешно проползти под гнездом удавалось все реже. Старые осы с истертыми крыльями доживали век на полу, с предсмертной яростью впиваясь в голые коленки и ладоши. Жар только ругался и почесывался, у Рыски же взбухал огромный, горячий, долго не проходящий желвак. Поэтому мальчишка благородно полз первым, за что и страдал.
Рыска пожаловалась на ос Цыке, но батрак, спешивший на пастбище, только отмахнулся. Мол, отдерите его ночью да выкиньте в окошко, делов-то. Ага, а если уронишь впотьмах? Или вдруг оно пристало накрепко? Пока будешь возиться… Да и не пролезет оно уже в отдушину, это к двери тащить надо, по лестнице и через сени.
– Поджечь бы его, – с мечтательной злостью сказал Жар, поутру разглядывая гнездо с тюфяка. – Так ведь кругом труха, весь чердак займется.
– А если кипятком окатить? – предложила Рыска, вспомнив, как отец гонял ос из сарая. Там, правда, гнездо снаружи висело, на стене. Удобно: плеснул и убегай.
– Тут целое ведро нужно… Да и не прошпарит оно насквозь, только сверху намочит. Вон сколько накрутили, целая крепость! Придется осени ждать, покуда сами не разлетятся.
Но в саду только-только начали краснеть вишни, и до осени гнездо грозило переплюнуть пчелиный улей.
– Ну сколько мне вас ждать-то?! – Фесся стукнула в потолок уже третий раз – похоже, кочергой. Осы тоже встрепенулись и загудели громче, сердитей.
– Идем, идем, – нехотя откликнулся Жар. – Щас… сапоги надену.
– Шубу бобровую не забудь, бездельник! – еще больше рассердилась служанка. Пол был тонким и пропускал все громче шепота.
Жар, не отвечая, вытащил из-под тюфяка два здоровенных, истоптанных и покоробившихся сапога, найденных в чердачном соре, надел их на руки и пополз к лестнице, по пути мстительно давя замеченных ос. Рыска – следом, по расчищенному.
В сенях вкусно пахло упаренной картошкой в кожуре, остывающей в длинном глубоком корыте. Дедок как раз нацелился на нее толокушкой, отвернулся только к мешку с отрубями, подсыпать в мешанку ковшик для сытности. Жар, вроде бы равнодушно проходивший мимо, внезапно наклонился вбок – цоп одну, цоп другую, куда спрятал – непонятно! Рыска сглотнула слюну, но следовать его примеру не отважилась.
– Доброе утро, дедушка!
– Доброе, доброе, – благодушно откликнулся тот. – Картошечки не хочешь? Покуда свиньям не истолок.
Рыска захихикала, косясь на Жара. Тот смущенно почесал макушку и шепнул:
– Зато так веселее!
– Спасибо, дедушка! – Девочка поскакала дальше, открыто перебрасывая с ладони на ладонь большую шишковатую картофелину. Жар страдальчески морщился: ворованное припекало живот, но бросить уже нельзя, заметят.
– Мам, кухонный дед опять свиную картошку раздает! – донесся с улицы капризный голосок Диши, младшей Сурковой дочери. Увидела в распахнутую дверь, зараза глазастая!
– Да ладно тебе, – одернул ее брат, толстый и конопатый Пасилка. (Чего это на него нашло, удивилась Рыска – обычно сурчонок шпынял слуг почище отца). – Она ж свиньям и досталась.
Жар стиснул кулаки. На себя бы в лужу посмотрел! Рожа сальная, волосы редкие, нос приплюснутый, уши лопухами. Ко всему прочему хозяйский сынок был отчаянно труслив и по-мужски честно, где-нибудь за амбаром, мериться силами не желал. Предпочитал свысока покрикивать, а чуть что – жаловаться папочке.
– Что это из тебя сыпется? – изумилась Фесся.
Мальчик, опомнившись, кинулся подбирать картошины, раскатившиеся в разные стоны.
– Дедушка угостил, – отчаянно покраснев, соврала Рыска.
Служанка, прекрасно все поняв, тяжко вздохнула. Ей-то картошки для ребенка было не жалко, но вороватость Жара начинала всерьез тревожить Фессю. Вроде ж добрый мальчик, не жадный, а мимо плохо лежащего пройти не может.
– Поди верни и извинись, – велела девушка.
– Да ла-а-адно, – заныл Жар, – не обеднеют свиньи от двух картох…
– Или я сама ему скажу. А заодно Мухе.
Мальчишка злобно на нее зыркнул, ссутулился и вышел. Рыска дернулась было за ним, но Фесся укоризненно погрозила пальцем: сам нашкодил, сам пусть и ответ держит.
– Замешай-ка лучше тесто для оладок. – Служанка поставила на стол глубокую миску и плеснула в нее утреннего, еще теплого молока.
Девочка огорченно прикусила губу, но послушно влезла на лавку.
Рыска прижилась на хуторе. Робкую худенькую девочку втайне жалели и норовили подсунуть работу полегче, а кусок послаще. Когда за месяц ни отец, ни мать даже не пришли ее навестить (к Жару и то тетка с гостинцами приезжала, горько плакала, гладя по голове и называя «сиротинушкой», – но забрать обратно не предлагала), Фесся окончательно взяла Рыску под свое покровительство. Теперь девочка не горбатилась от темна до темна, а получала задание на день и, если справлялась раньше, шла гулять. Или – гораздо чаще – на помощь ленивому другу, который две лучины нес ведро от колодца, лишь бы его не припрягли к чему-нибудь еще. Но потом Жар устыдился и подтянулся, даже состязаться с подружкой стал: кто раньше освободится.
– А почему сурча… хозяйские дети так рано встали? – спросила Рыска, старательно растирая мучные комочки.
– Угу, и в таком «хорошем» настроении, – буркнул Жар. Из сеней он вернулся красный и потный, по-прежнему сжимая в руке злополучную покражу: дедок, тронутый «раскаянием» негодника, беззлобно его пожурил и сказал оставить картошины себе. Другое дело, что вряд ли они теперь в горло полезут…
– Хозяева в город едут, – объяснила Фесся. – С ночевкой, к теще на день рождения. Детей с собой берут.
Рыска с Жаром многозначительно переглянулись. Нет хозяев – вдвое меньше посуды, втрое меньше готовки: они ж простой кашей не обойдутся, им фаршированного карпа подавай или там ворону с морковкой. Батраки без Сурка тоже рукава спустят, к ночи удерут в веску к подружкам и пиву. Тишь да гладь на хуторе настанет, гуляй – не хочу!
– Женка тут остается, – слегка омрачила их радость Фесся. – И собралась большую стирку затевать.
Это детей как раз не огорчило: до речки далеко, корзины с бельем повезут на телеге, ну и прачки заодно сядут. Будет шумно и весело, а потом можно искупаться и наловить раков. Дай Богиня здоровья Сурковой теще!
– Эй, ты куда? – возмущенно крикнула служанка.
– Живот прихватило! – Жар запоздало придержал его рукой, но вместо нужника полез на чердак – в тот угол, где лежали обросшие пылью поленья, а еще самодельные верши. – Ой! Ай! Мамочка!
Рыска чуть не опрокинула миску, вскакивая из-за стола. Первое, что пришло ей на ум, – крыса. С убийства котенка она не показывалась и на спящих детей не покушалась, но шебуршать не перестала, частенько оставляя на тюфяках коричневые «семечки». Жар уверял, что она просто любопытничает, но девочка неизменно вздрагивала от страха и омерзения, обнаружив в постели очередное «послание».
Перепугалась и Фесся, выбежавшая в сени вслед за девочкой. Но Жар уже спускался сам, как-то странно подергиваясь, почесываясь и ругаясь сквозь зубы.
– Полегчало? – ехидно спросила служанка.
– Угу. – Мальчик, поморщившись, выдернул из щеки черную щепку жала. – А чего? Пчелами ж ломоту в спине лечат.
– Так пчел к спине и прикладывают. Надо было штаны спустить и к гнезду задом повернуться, а то пока еще от лица до попы дойдет!
– Смейтесь, смейтесь, – проворчал Жар, сердито косясь на предательски фыркающую подругу. – А я это гадство над головой больше терпеть не собираюсь!
Мальчишка обвел сени глазами, но что заставило их торжествующе просиять, Рыска не поняла.
В телегу запрягли Забаву, смирную рыже-белую корову со спиленными рогами. В молодости она была одной из лучших в скаковом стаде и теперь попыталась с места взять в галоп. Дети взвизгнули от восторга, но сидящий за возницу дедок поспешил ее осадить. Коровка уже старенькая, с намозоленными копытами, куда ей бегать! Забава послушно перешла на быстрый размеренный шаг, под дугой зазвенели бубенчики. Женка важно, как капитан корабля, восседала на самой высокой корзине, командуя на каждой развилке, – хотя дорогу прекрасно знал не только дедок, но и корова, поворачивающая до рывка вожжи.
От затяжных дождей река разбухла, потемнела. Самое время в ней стирать, покуда вода не успела снова зацвести. Становиться абы где на берегу не стали, поехали едва заметной тропой вдоль берега, пока кусты и камыши не расступились, открыв широкую песчаную проплешину. На добротных бревенчатых мостках уже стояла одна тетка, звучно хлопая по воде скрученными штанами. Рыска ее не знала, но Фесся и дедок приветливо поздоровались – оказывается, жена местного рыбака, иногда носит в хутор линей на продажу. Женка недовольно поджала губы, но менять место не стала. Тем более что тетка охотно потеснилась к правому краю: вместе работать веселей.
Корзины выгрузили, корову выпрягли и пустили щипать траву. Дедок послонялся вдоль мостков, покряхтел напоказ, чтоб не заставили помогать, и отпросился погулять по лесу. Жар удрал еще раньше, расставить верши: авось за время стирки что-нибудь попадется.
– Слыхала? Крупкинского мельника медведь задрал, – выжимая простыню, обратилась к Фессе тетка.
– Да ты что?! – Служанка чуть не упустила Сурковы порты. – Совсем?
– Насмерть! Прямо на глазах у дочки. Собирали на поляне чернику, услышали, как кусты трещат, не успели оглянуться – как выломится! Как кинется!
– Жалко, – сдержанно проронила женка. – Это ж теперь зерно аж в Межлесье везти придется…
– А где это было-то? – жадно поинтересовалась Фесся.
– Да возле самой мельницы, дочка как раз до нее добежать и запереться успела. Говорит, еще три лучины под окнами бродил, рычал.
– Вот ты где, негодник! – заметила Муха выбирающегося из камышей Жара. – А ну, живо за работу!
Мальчишка нехотя влез на мостки, выдернул из корзины первую попавшуюся тряпку и пошел к горшку со щелоком.
– Погоди, так это ж совсем рядышком! – осенило служанку. – Мельница всего на полвешки выше по Змее, только на другом берегу.
Кусты затрещали.
На мостках стало тихо-тихо. Все уставились на пяток малиновых макушек, колышущихся не в лад с остальными.
– Эй, дед! – дрогнувшим голосом окликнула Фесся. – Это ты там бродишь?
– Он вроде в другую сторону уходил, – вспомнила Рыска.
Вместо ответа кусты снова хрупнули и шелохнулись, уже ближе. Корова тревожно замычала и попятилась на всю длину вожжей. Порты поплыли-таки по реке, лениво шевеля штанинами. Женщины начали жаться друг к другу, ожидая, кто первый завизжит, чтобы подхватить.
Ветки наконец раздвинулись. Зверь вышел на полянку и замер, сбитый с толку дружным… хохотом.
– Лисичка! – умилилась Фесся. – Ты глянь, совсем нас не боится.
Жар порылся в карманах, свистнул и бросил лисе кусочек хлеба. Та наклонила морду, тщательно обнюхала подачку, но есть не стала.
– Ишь ты, – изумилась служанка. – Видать, не голодная.
– А чего ж тощая такая?
Лиса действительно была какая-то костлявая, пыльная и облезлая. И на лапах она стояла нетвердо, пошатывалась и постоянно переступала, пытаясь сохранить равновесие.
– Может, из сгоревшего леса? – предположил Жар. – Еле выбралась, никак отдышаться не может?
– Бедненькая. – Рыбачка присела на корточки, протянула к лисе руку. – Иди сюда, кысь-кысь-кысь…
Лиса, к общему удивлению, подумала и пошла.
– На кой она тебе сдалась? – раздраженно спросила женка – единственная, кто не бросил полоскать белье. Ну подумаешь, лиса. Дома целая шуба из таких висит, гладь сколько влезет.
– На воротник, – тем же ласковым голосом проворковала тетка, продолжая подманивать животное, не подозревающее о причинах такой доброты. – Оклемается, перелиняет и…
– Что-то не нравится она мне, – прошептала Рыска, вцепляясь в Жаров локоть.
Мальчик уставился на ее макушку, не веря своим ушам. Обычно подружка первой бросалась на выручку застрявшему в заборе утенку или отважно лезла в будку к цепному псу, чтобы выдрать у него репей из уха.
Вернулся дедок – действительно, с другой стороны опушки. На ладони он торжественно нес лист лопуха, на котором горкой лежали большие полосатые улитки.
При виде лисицы, уже ступившей на мостки, дед охнул, выронил лакомство и заголосил:
– Да вы что, дуры, опупели?! Она же бешеная!
Лиса вздрогнула, и в башке у нее как будто что-то переклинило. Глаза, и без того красноватые, с отвислыми веками, разъехались в стороны. Зверь оскалился. Пасть оказалась заполнена белой густой слюной, хлопьями потекшей с сероватого языка.
Рыбачка, завизжав, вскочила и швырнула в лису мокрой рубахой, а сама шумно сверзилась с мостков. Женка и служанка ненадолго от нее отстали. Бешеная зверюга шарахнулась от выплюнутых рекой брызг и стрелой – откуда только силы взялись! – погналась за Жаром. Мальчишка с воплем помчался к ближайшему дереву и белкой взбежал по стволу. Лисица с тупой яростью всадила клыки в кору, отодрала несколько щепок и жадно проглотила. Пока глодала елку, словно забыла, что на ней кто-то сидит, успокоилась, развернулась к мосткам и…
И заметила еще одну жертву.
– Рыска, беги! – отчаянно и тщетно орал Жар.
– Прыгай в воду, дура! – вторили невольные купальщицы. – Она воды боится!
Девочка не мигая смотрела на бегущую к ней смерть. Дробный лисий топоток барабанным грохотом отдавался в ушах. Мир сузился до полосы шириной в два шага: на одном конце девочка, на другом – приближающийся зверь.
Рыска смотрела.
Полоса – или рычаг огромного ворота, скачками отсчитывающего зубцы шестерни.
Р-р-раз…
…лиса впивается в ногу, мертво смыкает челюсти…
Два…
…лиса подпрыгивает, лицо обдает гнилым дыханием, слюна брызгает на кожу, в глаза…
Три…
…лиса уворачивается от пинка и снова нападает…
Четыре…
…лиса нападает, как будто не почувствовав его…
Пять…
…лиса…
Рыска сжала пальцы, стиснула зубы. Уперлась ногами, словно пытаясь удержать, остановить что-то непосильное.
И Жар увидел, как желто-зеленые глаза подруги на миг стали золотыми.
Лиса внезапно замедлила бег. Еще пара-тройка неуверенных скачков – и зверь повалился на бок, выгнулся дугой и начал биться в конвульсиях. Сильных, но недолгих. Последний судорожный рывок – и тело обмякло, словно бы с облегчением вытянулось на траве. Янтарный глаз завернулся кверху и потускнел.
Только тогда Рыска сморгнула и медленно попятилась.
– Ну ты, девка, и везучая! – Подбежавший дедок выронил ненужную уже палку и обхватил девочку за плечи. На всякий случай оттянул от тушки еще на пару шагов. – Эк вовремя она околела! Еще бы минута…
Рыска, не отвечая, провела ладонью под носом, размазав кровь по щеке и подбородку.
День оказался испорчен напрочь. Промокшая до нитки женка незаслуженно всех отчихвостила (что, впрочем, сказалось на стирке самым положительным образом: лупить мокрой тряпкой по воде, представляя на ее месте Муху, было очень приятно), а после окончания работы сразу потребовала запрягать, не дав ни отдохнуть, ни искупаться, ни даже забрать верши. Жар и упрашивал, и хныкал, и бранился, но ослушаться не посмел.
Рыска, напротив, была странно молчалива и даже не попыталась вступиться за друга, на что тот здорово обиделся и не разговаривал с ней до самого ужина. Но девочка этого, кажется, даже не заметила. И вообще по возвращении не выходила из дома, хвостиком тягаясь за Фессей и сама напрашиваясь на работу.
Когда дети наконец залезли на чердак и Рыска, укрывшись, сразу отвернулась к стенке, Жар не выдержал.
– Ну чего ты такая кислая? – попытался растормошить он подружку. – Из-за лисы, что ли? Брось, все ж обошлось… вершей только жалко.
– Это я ее убила, – прошептала девочка, продолжая остекленело таращиться в никуда. – Я очень-очень захотела, чтобы она умерла, и она упала и умерла…
– Конечно, она ж уже на последнем издыхании была! – возмутился Жар. – Тоже мне нашлась путница.
Рыска вздрогнула, словно мальчишка стегнул ее прутом, и рывком села.
– Ты видел, как она на нас смотрела? Как у нее слюни текли?
– Ага. Вначале до того смирная была, жалкая, а как дедок крикнул, так ее и перекосило. – Жар тоже поежился.
– Нет, она сразу такая вышла! – неожиданно заспорила девочка.
– Тебе померещилось.
– Нет! – Рыска схватилась за голову и еще больше сгорбилась. – То есть… оно не то что мерещилось… я знала, что так будет. Ну, будто яблоко тебе бросили: оно еще летит, а ты уже понимаешь, куда нужно подставить ладонь… Я и подставила.
Жар ничего не понял, но неуклюже обнял дрожащую подругу. Та благодарно уткнулась ему в грудь.
– А знаешь, что самое страшное? – Рыска хлюпнула носом. Жар почувствовал, что рубашка начинает промокать, но только крепче прижал подружку к себе. – Помнишь, как мы с Илаем дрались?
– Ну?
– Я захотела, чтобы он упал. И он упал. А если бы… Если бы я и ему пожелала смерти?! – Рыску колотило все сильнее. – Мне так страшно, Жар! А вдруг я однажды разозлюсь на тебя? Или на Фессю?! И тогда… – Голос окончательно перешел в рыдания.
– Зато крысы ты теперь можешь не бояться, – неуклюже попытался пошутить мальчишка. – Глянешь – она и окочурится.
Девочка разрыдалась еще горше.
– Жа-а-ар, я-а-а… У меня-а-а… Пообещай, что никому не расскажешь! Никому-никому!
– Обещаю, – растерянно поклялся мальчик. – Только ты, того, слезы-сопли вытри. Ничего ж страшного не случилось. А что ты там себе надумала…
– Я не надумала. – Рыска поерзала на тюфяке, но удобной позы так и не нашла и трагически прошептала: – Я была в Старом Доме!
– И чего? – не понял Жар.
– Ой, ты же не местный, – спохватилась девочка. – У нас в Приболотье…
Мальчик слушал затаив дыхание: Рыска так живо и красочно описала избу, крыс и умирающего путника, что будто своими глазами увидел.
– А лиса-то тут при чем? – повторил Жар, когда девочка выговорилась и выжидательно уставилась на него.
Рыска аж растерялась и немножко обиделась.
– Ты что, совсем глупый? Бывший мне силу свою передал! А вместе с ней какое-то проклятье, вот крысы за мной с тех пор и бегают!
– Бабкины сказки, – пренебрежительно отмахнулся Жар. – Мне тетка рассказывала, что на путников много лет учат, как, скажем, на кузнецов или там сапожников. У них даже община своя есть. Где ты видала, чтоб помирающие сапожники чего-то там передавали?
– Но что-то же он со мной сделал, – уже не так уверенно возразила девочка.
– За руку подержал, покуда бредил перед смертью.
– А сила откуда?
– А она у тебя точно есть? Люди иногда падают. А бешеные лисы – дохнут.
– Но я что-то почувствовала! И кровь – как тогда, в Старом Доме…
– После драки у тебя с носом все в порядке было.
Рыска совсем растерялась:
– Точно… Думаешь, мне этот ворот просто от страха почудился?
– Давай проверим, – с готовностью предложил друг.
– Как?!
– Помнишь, что говорят о неудачниках? «Сыграл с путником в наперстки». – Жар пошарил ладонью по полу и наткнулся на фасолинку, маленькую и поцарапанную: наверное, крыса вылущила и волокла в гнездо, да что-то ее спугнуло. Мальчик показушно потряс зерно в соединенных горстях, сжал их в кулаки и спрятал за спину. – В какой руке?
– В левой, – быстро сказала девочка.
– Угадала, – удивленно хмыкнул Жар. – А ну-ка давай еще раз!
У Рыски снова начали дрожать губы.
– В правой, – обреченно выдохнула она, сколько можно затянув с ответом.
Жар долго, непонятно глядел на подружку, уже такую бледную, что еще чуть-чуть – и в темноте засветится, потом широко ухмыльнулся и показал ладони:
– Не-е, в левой. А теперь?
– Теперь опять в левой.
– Не-а, в правой. Эх ты, путница-путаница! – Мальчишка отвесил подруге легонький щелбан. – Не то что из трех наперстков – из двух кулаков выбрать не сумела! Какие тебе дороги судьбы, если ты даже мимо осы на полу проползти не можешь, непременно наступишь… О! Чуть не забыл!
– Ты куда? – встрепенулась девочка.
– Щас!
Зашуршал мусор, заскрипели лестничные ступеньки. Потом внизу что-то брякнуло: не иначе друг впотьмах свернул одну из кринок.
Рыска, не выдержав, тоже подползла к проему.
– Иди сюда, – как раз окликнул Жар сдавленным голосом. – Помоги втащить!
Девочка свесилась в темноту, нащупала что-то холодное и шершавое, вцепилась, что есть сил потянула, и на чердачный пол встал большущий… горшок.
– Зачем он тебе?
– Сейчас узнаешь. – Жар посидел на верхней ступеньке, переводя дух, а потом решительно поволок добычу на середину чердака. – Принеси-ка пару досок, там вдоль стенки лежали.
Когда Рыска вернулась, друг успел поднять горшок, надеть на гнездо и плотно прижать горловиной к балке.
– Подпирай скорей! – прохрипел он, еле удерживая груз руками и плечом.
Девочка торопливо подставила доски под горшок – наискосок, шалашиком. Жар помог заклинить их посильнее, осторожно подергал – вроде крепко стоит.
Рыска боязливо прислушалась к нарастающему тревожному гулу изнутри.
– Пожужжат-пожужжат и издохнут, – заверил ее Жар. – Тогда спокойненько снимем и выкинем.
За установкой горшка девочка немного утешилась, но стоило детям забраться под покрывала, как она снова начала ворочаться и вздыхать.
– Расскажи мне еще что-нибудь, – попросил мальчик, отвлекая ее от тревожных мыслей.
– О чем? – удивилась Рыска.
– А все равно. О себе. О родителях.
– Не хочу. – Девочка натянула одеяло до ушей, но друг не отставал:
– Тогда просто байку. Только, чур, веселую!
– Ну-у-у… – задумалась Рыска. – Хочешь, расскажу, как дядька Хвель огурцы сажал?
– Конечно!
– Ладно, слушай, – немного оживилась девочка, поворачиваясь к другу. – Живет у нас в веске один мужик, ленивый-преленивый…
Рыска давно спала, а Жар, приподнявшись на локте, все глядел на подружку, задумчиво катая в пальцах фасолину.
Хорошо, что на чердаке было темно и девочка не заметила, что последних два раза мальчик перекладывал семя из руки в руку.