Глава 3. Четвертое в ванне
Не помня себя, Она покидала больничный комплекс. С ней такое бывало, в последние красивые месяцы. Жизнь иногда, словно тлеющие медленно в таежном колодце головешки-розжиг. У подруги есть подруга, очень хорошая, ниже живут, где твердыни. Всегда получали чиновники, партийцы. Имели в избытке, но перевернулось в одночасье, юные все не по специальности, но отпрыски этих – находят место в государственном аппарате, а внуки отбывают за рубеж, наследники традиций. Их называют совершенно непотребно, клеймят на собраниях, ненавидят на глянцевых обложках фото. Требуют заботиться о имидже на международной арене, по ним, а по кому, делают выводы про всех.
Всего ничего восхищалась предыдущими, кто возглавлял организацию. Вот кто должен был остановить мгновенье! Почему партия сделала ставку на чудо. Раньше спрашивать было не то чтобы боязно, уж тем более имея такую знакомую, а сейчас всем было все равно, кости перемыть историческим деятелям вульгарными, но не последними, отдать художественному должное, выражениями.
Наверно, просто переволновалась из-за своих. Но нервы – откуда они? Когда-то нервы были железными, и в том, что с ней происходит – винила всех. И отдельно, кто велся на шантаж. Хотя прогоняла эти смыслы, лезли, что им, когда одна, да не одна, возвращаясь домой, в предновогодней толпе. Точно та подруга, свойская – тесно общается с ней. Помладше, не больше чем на два-три года, а четвертый, причем экономист, сейчас хорошо получает, говорит – возьмет с собой в грядущем году на океан. Хочет броситься в объятия и дать здорово. Вы, говорит, не понимаете, что делал. Нет, они все такие – брезгливо отнекивалась избитыми выражениями подруга, – но надо понимать когда с кем. Не отводит разговор в сторону приличий. Раньше стоило брать. Пять назад, да три еще – «вы для чего так сморите», – спросить могла. И той придется отвечать, потому что та же, но не эта совсем, – при всем уважении и страхе перед общими друзьями (поняла, спасибо) – пришлось всемерно поддержать в борьбе. Никому не позволено смотреть будто многое дозволено, победоносно на человека. Пользоваться эпатажем. У нее закипает там, где котят дыша, а минуту поговорит, да «не сейчас» – что будешь переубеждать, после всего произошедшего. И снова возвращается к своим воздыхателям. – Вы для примера, – акцентирует, – а сама чувствует, точно последний, на пару с этим обращением. – Тоже рекомендую кого. Атак и до простоя доберется, или вам – нет важного, – и она, что продвигала полтора десятка лет – хихикнула, отринув знакомое в голосе. А ведь только что такое отношение можно было наблюдать в подчеркнутых ссылках на запад.
Пять лет смотрелись хитом главка, но сейчас феноменально блистает. Чаруя блистать где – в очередях в банке? На лавочке холодно. Эти кофта и салат достались за умеренную цену, честно говоря, убедила она – «не одевайся под социализм, а то останешься там же, где дневала, помнишь, когда сказала, не надо».
В заднем кармане – «что-то было». Осторожно просунула руку – холодное, выдернула со стоном, и тут же прикрыла рукой свободной рот. На руке, – красное. Свернула во двор, прислонилась к трансформатору. Подушечками терла одна-другую, ни пореза! Московское небо оставалось безучастно. Мозг исправно штамповал события: кто-то кого-то, еще и взял за портфель и кинул в карман, что только – и чего-либо там быть не может, – оттопыренный клапан («а сейчас – вот так» сладко нараспев вещала игриво, точно подруга давеча, подглядывая на идеальную фигуру с волнующими деталями).
Прислонилась к уместному дереву спиной («удачно прислонилась» – комментировал мозг) и, не глядя – второй вытащила обломок гранита, пахнущий строительной краской. Точно не смешно, или разборка. А ведь придется с заявлением идти – кровь ведь до конца не отстирывается, – а то посадят, не пойми за что вообще, сейчас не докажешь! Вот и до больницы еще прогуляться решила, кормила с полчаса.
В первый и единственный раз дрожала до этого дня не от холода, тот именно, он, предложил целоваться – «никто ведь не узнает!» Тогда и на следующий день потряхивало – вспомнит всего, облизывающего медленно привлекающие губы, и спокойно говорящего по-взрослому, словно не она его на два, а он на десять – «Ну как хочешь. Надо ведь делать что хочешь!» Что будет, все начнут делать что хотят, анархия, насилие – точно на полуострове начнем жить, где негры проходу не дают, лезут, накоротке, простуды. Положила предмет в нагрудный, завернуть нечем, даже не озаботившись попросить помощи у чего-то, потому что нечем гордиться, круговорот греховный. Теперь и тут в этой, очень похоже, крови, а та не отмывается – улюлюкал глупо голос. Все с последних дней. Кажется, сейчас могли арестовать, была бы рада, все так просто хорошо понятно в общем кончилось. По дороге не назло спешил по своим делам грузовик. Встрепенулась, сделала пару шагов вперед, что испугало много сильнее, бросилась за угол, по тропинке – к ближайшему дому, лишь не заметили бы чего такого.
До дома всего двадцать минут. Лучше дойти, в транспорте бесстыдные, вы извините, ряхи. Молодые, а в их годы. Не поехали за запахом таежных распадков, асфальта испарение придает теплому времени года приятный пряный немного цитрусовый аромат, точно лучше, чем клади они битум, о чем недавно только говорили. Что с нами будет после, успокаивала чем можно, делая усилия, чтобы не больно бежать между потрескавшихся фасадов, знала каждую выбоину асфальта тропинок, каждую помойку, за сколько обходить, но все это казалось чем-то не тем именно что сейчас. Хотя конкретно здесь, на знакомых с детства тропках района, каждый раз приходила эта мысль «что будет с нами, обычными людьми». Ведь потеряли такое прошлое, втоптали в неприязнь личных разборок и кривляний, старшие не виноваты, просто они – не смогли пояснить. Почти безропотно отдали жизни ради благополучия миллионов, куда девать. Кто будет флагштоками нового поколения – уже не готов работать на износ, все для детей – очень правильный, соответствующий современной жизни, не девиз, проверка.
Не все, конечно, такие что могут и хотят, это сказалось на ее личных делах. А подруга, что так вошла в жизнь, объяснив то и это («Называйте меня просто, но лучше полным, представляете, рисковали родители, давая такое имя при тогдашнем начальстве») – не одна, кто спорить начнет. И ведь сильно их жалели мы, идейные. Берегли от выговоров. Одна в себе, другой – на здоровье отжимания, не верили, делает, третий – добродушно глупым представляется. Пир закатили на пожарище родины, еще и кичатся – «не такие мы, ноги вытирать о коврики».
Главное, дома ничего не заметили бы. Мигом набегут, время не от, они там, может и ждут. Что придется, напомнят. Душу летящую выкрутят, почему то.
Или очень не права отчасти. Зачем нести такое в дом, бросить здесь, но ведь там повсюду оттиски. Эти двадцать минут стали адом. Представляла обеспокоенных домашних, но наверное не повезет, и на работе будут ругаться, не привлекая внимания. Сейчас не столь ценно, не стоимость чьей жизни.
Они действительно ее интуитивно ждали. Всегда ее очень переживала, когда опаздывала. Нельзя сказать, дорожила больше остальных, наверно даже меньше, и бывает корила себя в том, с чего начинала ее кликать междометиями, а потом еще больше – и чувства к ней самой, супротив непонятного инстинкта отторжения в отношении нее же – становились сильнее. И надо тому произойти – он в фаворитах, а она достойна антитезы! После новой женитьбы сама резко изменилась, стала избегать откровенных разговоров и вообще ушла. Так говорили, последняя не соглашалась. Мигом рухнуло. Государство, что обещало быть надежным подспорьем даже в быту, украло сбережения целых поколений! На них прохлаждаются непонятные герои нового дня, или те пришли на помощь, а сделанные сбережения, ведь намекают, кто разбирается, уплыли за океан, и народ так ничего и не принял достойно. Ничего сверх. Да не этот гримированный, могло ведь повернуться в нормальную сторону, ужели все один заговор? Не могли же наших, – купить враги? Где эта баламуть?
Конец ознакомительного фрагмента.