Человек-теплоход «Старшина Приходченко»
Ну, вот пришло время и про деда Ольги, моей жены, рассказать, Павле Антоновиче Приходченко, он достоин того, а еще, как видите, у него с моим дедом и отчество одинаковое. И вообще, на склоне лет больная для меня военная тема вытесняет нередко спортивную. Я посчитал: те четыре страшных года сократили нашу большую семью на 16 человек. Кто не вернулся с фронта, кто был расстрелян или сгинул в концлагерях.
Судно это «Старшина Приходченко» ходило по Черному морю как грузо-пассажирское, приписанное к ялтинскому порту. Весной и летом оно брало на борт отдыхающих, жаждущих насладиться красотой местного прибрежья или широкими водными просторами под ласковыми лучами южного солнца. Осенью же и зимой резко меняло свои задачи, превращаясь в сухогруз. И все это, говоря техническим языком, благодаря переоборудованию по проекту № 2801 ЦПКБ-3. Собственно, у него не было даже названия, в строгом морском регистре оно значилось именно так. Между тем, если покопаться в истории и заглянуть в его паспорт, то построенное в 1959 году оно сошло со стапелей Ильичевского порта как теплоход «Ильичевск», а спустя два года его переименовали в теплоход «Старшина Приходченко». И этим Ольга очень гордится, и я часто слышу от нее рассказ, чем дед заслужил такой чести.
Но для начала немного из его биографии. Рожденный в тогдашнем новороссийском крае, в Гурзуфе в 1896 году, он в десять лет был принят в найм к помещику Бекетову, а, едва исполнилось четырнадцать, сбежал от панских пут и кнута. И куда? Юнгой на судно какого-то грека. Там тоже хорошо учили, спина не заживала, зато морское дело, будучи фактически неграмотным, изучил досконально, знал с закрытыми глазами. Когда в 1914 году мобилизовали, то отправили служить в 134-й Феодосийский полк. Первая мировая война принесла деду чин младшего командира, два серьезных ранения и… три Георгиевских креста. Свой послужной список он расширил после революции, которую принял сразу и бесповоротно, пополнив его взятием Перекопа, в боях за который опять был тяжело ранен и отправлен на лечение в Одессу. Здесь деда и настигла стрела амура в лице бабушки Ольги. Не смог устоять от взгляда ее голубых глаз, обрамлённых густыми ресницами, они навсегда покорили молодого солдата, а еще косы толщиной с кулак, которые как корона красовались на голове симпатичной девушки.
В Одессе Павел Антонович сначала восстанавливал разрушенный гражданской войной порт, но его тянуло в море, и он стал старшиной самоходной баржи. Рейс за рейсом – и акватория Черного моря и рек, в него впадающих, изучены, как свои пять пальцев.
С короткой биографической прелюдией все. Теперь о той тяжелой поре. Великая Отечественная война застала всю семью, трудившуюся вместе с дедом на той самой барже, в Вилково. Из Дуная выходили под непрерывным обстрелом вражеской артиллерии, в основном ночью, не зажигая огней. В Одессу пришли только 28 июня. Вся баржа была в пробоинах, но ни груз, ни плавсостав не пострадали. Несколько дней на ремонт – и в боевой строй на защиту города. Затем последовал приказ взять на борт его баржи № 317 десант и высадить его в Феодосии. Едва вернулся к месту дислокации, как очередное боевое задание: подготовиться к высадке десанта теперь уже в Керчи. А наступил уже декабрь, очень холодный, со штормовыми ветрами, и вообще та первая военная зима выдалась настолько суровой, что даже старожилы не могли припомнить, когда случалось подобное. Тем не менее, приказ был выполнен, и не один, а друг за другом три десанта доставила к месту тяжелых боев за Керчь дедовская баржа. Последний раз причалить как можно ближе к берегу не смогли, пролив уже прочно сковал лед, баржа так и застряла в них, пришлось под огнем немцев добираться до берега ползком. Осколками разорвавшегося снаряда Павла Антоновича ранило в грудь, руки, голову. Хорошо, что его заметил один из наших самолетов, прикрывавших высадку десанта с воздуха, и подобрал со льдины. Снова госпиталь, несколько сложнейших операций. В Одессу он вернулся вместе с войсками, освобождавшими город, и первым делом – в порт. Участвовал в его разминировании на суше и на море, первым в пароходстве удостоился ордена Ленина. Ольга гордилась, что все дедушку уважают, для нее он самый крупный и красивый из всех мужчин в морской форме.
Уйти бы деду на пенсию, которая ему была положена, как инвалиду войны, а он напросился, практически с нуля, на строительство Ильичевского порта. Место, выбранное для него, было не то, что для Одесского, где бухта удобная во всех отношениях, клятое место. Всё, что за день сделают, море за ночь размоет, так и бодались с природой. Но и этот бой он тоже выиграл, правда, ценой собственной жизни. Бой оказался для него последним: в августе 1959 года Павел Антонович скончался, а было ему всего 61 год. Спустя два года Павел Антонович словно отправился в символический рейс, когда было решено назвать его именем то самое судно.
Эта весть, как гром среди ясного неба, обрушилась на всю ее семью. Первым ее узнал родной дядя Ольги Леонид Павлович, сын Павла Антоновича. Инициатива исходила от портовиков, участников Великой Отечественной войны. Ур а! Дедушка снова выйдет в море. Все плакали от счастья – бабуля, мама, Ольгина старшая сестра Алла. Дома такой аврал поднялся: событие-то какое, надо собрать гостей, отметить по-одесски. И как отметили! С широтой той души, которая была у деда.
Вначале «Старшина Приходченко» ходил по Херсонской, Измаильской и Николаевской линиям, а затем «перебрался» в родные одесские черноморские просторы как прогулочный теплоход. И какой популярностью он пользовался у одесситов и гостей города!
Наверное, так и продолжал бы курсировать до 16-й станции Большого Фонтана, но случился август 1991 года, и судно вдруг исчезло в мутных волнах того времени. И неожиданно обнаружилось в Ялте. Тоже символично, конечно, – в Крыму ведь дедушка родился, стал моряком. Все бы ничего, пусть привязка иная, если бы по-прежнему оно разрезало черноморские волны как «Старшина Приходченко» Но убрали имя деда на судне, стерли память о нем. И оттого Ольге жутко обидно.
Ей долго не удавалось выбраться в Крым, чтобы самой отследить судьбу судна, тому были разные причины. Но вот, наконец, мы с ней оказались на отдыхе в санатории в Гурзуфе, на родине Павла Антоновича, и, естественно, отправились на поиски, чтобы, в конце концов, прояснить ситуацию. Прояснили, лучше бы этого не делали… В Ялтинском пароходстве выведали, что судна уже нет, отогнали его, безымянное, сначала на самый дальний причал, а затем, после длительного стояния на «приколе», и вовсе разрезали на металл. И никто о его боевом прошлом и не вспоминает. Мы с Ольгой это сделали, в ближайшем ресторане на ялтинской набережной махнули по чарке водки. На закуску заказали луфарь, бычки и барабульку, которые, как сказала Ольга, дед просто обожал, домой таскал столько, что бабушка еле успевала их жарить по своему рецепту, секрет которого не раскрывала даже близким подругам.
– Придется подождать, в наличии нет, зато сейчас будут свеженькие, только из моря, правда, бычки не обещаю, – предупредил нас официант. Он удалился, подозвал какого-то парня, что-то ему быстро нашептал, мы поняли: послал гонца к рыбакам на пирсе.
А мы и не спешили. Время обеденное, солнце приятно припекало, но излишнюю теплынь остужал легкий ветерок. Интересно было наблюдать и за людьми. Осень, начало октября, вроде бы народ должен разъехаться, да какой там. Лето, неожиданно даже для крымчан, не сдавалось. Пляж полон, на набережной не протолкнуться. Магазины нараспашку, в них все, что душе угодно, даже дорогие шубы и меховые куртки. Зачем они здесь? Ах да, заботятся о северянах и сибиряках, прикупят перед возвращением домой, у них-то уже жесткий минус.
Всенародно признанный напиток, которым мы помянули деда, раскрепостил Ольгу, оторвал от грустных мыслей, да и вся атмосфера вокруг, теплая южная, красивый парк, напоминала ей родную, одесскую и, я чувствовал, настраивала на разговор о ее обожаемом городе. Наверняка не обойдется без очередного упоминания о знаменитом Привозе с его свое образным, разбавленным сочными местными шутками-прибаут ками напополам с анекдотами, настоянными на горючей смеси населявших город десятков национальностей языком, что придавало особый шарм. Я сам, когда бывал в Одессе, специально приходил на Привоз или Новый рынок, а еще в сквер к памятнику Воронцову, чтобы насладиться этой языковой палитрой, схожей с музыкальной полифонией.
Ольга действительно разговорилась, однако я услышал такое, чего, честно, совсем не ожидал. Перескажу по памяти, не ручаюсь, что слово в слово, но по смыслу близко. А начала она с того, что напомнила мне, где деда с его баржей застала война. Вилково, устье Дуная, рядом Измаил, укрепленные крепостные бастионы которого штурмом, заставив турок бежать, брали доблестные русские богатыри. С тех пор за землей этой закрепилось название – Новороссия. Своими высочайшими указами так повелела русская императрица Екатерина Вторая. Быть тому на Юге России!
Но кому исполнить сию государеву волю? Такой человек был. Свой, коренной национальности, который во всем этом принимал самое активное участие и роль которого или искусственно принижена, или упрятана за спины более, как кому-то видится, достойных. Вокруг его имени и по сей день разгораются жаркие споры, иные и сейчас считают это имя нарицательным, свидетельством обмана и пыли в глазах, застилающих истину.
Когда граф Безбородко представил Екатерине Второй перечень деяний на Юге России за 19 лет ее правления, в нем значилось: устроено губерний по новому образцу 29, побед одержано 78, замечательных указов издано 88, указов для облегчения народа 123. 144 вновь построенных города, благодаря чему население в крае за 35 лет увеличилось с 19 миллионов до 36.
Я обалдел, когда Ольга, не запинаясь, произнесла наизусть все эти факты и цифры; она потом по моей просьбе повторила, и я записал, перепроверять не стал, полностью доверившись любимой супруге.
За кем числилась упомянутая в рапорте большая часть этих деяний во благо России, уж треть новых городов и поселков на Юге империи точно, властная царица прекрасно знала. В храме в центре Херсона над его могилой скромный букет цветов. Вот только некоторые его титулы и звания: президент Военной коллегии, генерал-фельдмаршал, новороссийский гене рал-губер на тор, гетман екатеринославских и черноморских казаков.
А если коротко – светлейший князь Григорий Александрович Потёмкин-Таврический. Язык не поворачивается назвать Херсон, которому было суждено стать колыбелью и первой базой Черноморского флота (Потемкин сам и командовал им), экономическим и политическим центром Новороссии, потемкинской деревней. И уж тем более Севастополь – город русской военно-морской славы или Керчь, превратившийся при фаворите Екатерины Второй в важный торговый порт.
И ведь Одесса своим величием, колоритом и тем местом, которое она занимает в истории, тоже обязана этой достойной личности, украшающей богатую биографию России. Так может мы, наконец, перестанем разбрасываться направо-налево, так, мимоходом, не задумываясь, устоявшимся стереотипом – «потемкинская деревня»?
Как генерал-губернатор Новороссии Потемкин пригласил к возведению в степи Одессы выдающегося человека, можно сказать, гражданина мира испанца де Рибаса, которого справедливо причисляют к одному из первых и главных строителей города. Заслуги его оценены захоронением не где-нибудь, а в самом Петербурге. На смену де Рибасу, продолжив его дело, пришла другая, не менее колоритная, фигура – француз Ришелье, который за 12 лет правления тоже внес значительную лепту в преображение этого края, возглавив его после Потемкина. И все это вместе невозможно вычеркнуть из памяти, отторгнуть из славной истории России.
Соотечественник Ришелье Наполеон Бонапарт, общепризнанный национальный герой Франции, чью могилу в самом центре Парижа посещает весь мир, в молодости мечтал попасть на службу в Россию, и не к кому-нибудь, а именно к князю Потемкину. Как, впрочем, и немало других европейцев, так что в этом Наполеон не был оригинальным. Что привлекало конкретно корсиканца? Наверное, то обстоятельство, что некоторые его соотечественники состоялись именно в России, а потом у себя на родине стали выдающимися гражданами. Так почему не последовать их примеру, почему не избрать тот же – через Россию – путь к восхождению?
С этой затаенной мыслью Бонапарт, порубив головы французской королевской семье и знати, на волне революционного массового подъёма народа, отправился ее реализовывать, имея конечной целью видеть себя властелином мира. Вот уже перед ним склонила голову колониальная Африка, не устояла и Европа. Наполеону этого показалось недостаточно. Алчный, обнаглевший, жадный до чужих территорий, он решил, что для него не существует и границ России, пора и ее завоевать.
Что из этого вышло – известно. Сам он еле ноги унес в рваных обмотках вместо надраенных до блеска сапог, бросив на произвол судьбы тысячи французских солдат. Вот уж кто в полной мере ощутил на себе всю прелесть настоящего нашенского мороза, навечно вмерзнув в русскую землю. Им было не до любования красотой нашей природы; Бородино, горящая Москва, река Березина и другие памятные места превратились для них в ад.
Разорённая войнами, обескровленная и поражённая смертельными болезнями Франция лежала посреди Европы и источала смрад. Кто помог ей? Кто протянул руку помощи? Тот, на кого она и осмелилась пойти этой смертельной для себя войной. Россия помогла. Царь Александр, внук Екатерины Второй, уговорил герцога Ришелье оставить пост новороссийского генерал-губернатора, вернуться домой и принять на себя руководство страной в период Реставрации. Ришелье сделал это скрепя сердце, он уже этим сердцем прикипел к Новороссии, к Одессе, вынашивал новые планы в отношении ее. К сожалению, его мечта вернуться в Россию, в любимую Одессу не сбылась, но добрая память об этом человеке увековечена памятником у начала Потемкинской лестницы. И де Рибаса не забыли – он в названии главной улицы города. А величественная Екатерина по соседству с ними обоими – в скульптурном ансамбле.
Монолог затянулся, но грех было бы прерывать его, хотя очень и давно хотелось заморить червячка. Я все это время с завистью смотрел на Ольгу (сколько человек знает про свой родной город, да и вообще про события тех лет) и внутренне восхищался: «Ну, Ольга, ты даешь! Сколько лет уже в Москве живешь, а одесская рубашка, значит, все-таки ближе к телу». Ольга прервалась, лишь когда к нам подскочил официант и так радостно выпалил, что рыба уже жарится, еще несколько минут потерпите, а пока не желаем ли мы чего еще. Желаем. Заказали еще по рюмке.
Рыбу официант разложил на двух блюдах, две такие «рыбные горки Ай-Петри». Лопали с преогромным удовольствием, только Ольга все приговаривала:
– Вкусно, но луфарь какой-то мелковатый, у нас куда крупнее и жирнее, этот, видимо, еще не нагулялся.
У нас – естественно, в Одессе. Да, море одно, однако на ее малой родине оно прохладнее, для рыбы это лучше.