Глава 4
Без пятнадцати шесть я закрываю комикс, который уже три часа пытаюсь начать читать. Встаю с кровати и надеваю ботинки. Аккуратно зачесываю волосы набок – так, как нравится маме. Потом, не желая идти на ужин в одиночестве – как будто, если у меня будет компания, это что-то изменит, – я поворачиваюсь к Лимону.
Пламя уже давно выдохлось, но он все еще сидит за столом. Его голова покоится на закрытой обувной коробке, а руки безжизненно болтаются вдоль туловища. Я беспокоился бы, что он наглотался дыма и задохнулся, если бы его спина слегка не приподнималась каждые несколько секунд.
Стоит ли его будить? Может, он разозлится и начнет метать в меня огненные шары? Или подожжет мне волосы спичкой?
На всякий случай я подхожу к кулеру и наполняю два стаканчика водой. Тут мой взгляд падает на маленький столик по соседству. На нем лежит черная телефонная трубка.
Я облегченно вздыхаю. Ставлю на стол стаканчики, беру вместо них телефон, убедившись, что Лимон не видит, и бегу в кладовку. Втиснувшись между футболками и свитерами, от которых несет гарью и бензином, я закрываю дверцу. У этого телефона только одна большая кнопка, на которой написано «вызов», и я ее нажимаю.
– Это был несчастный случай, – шепчу я. – Недоразумение. Я бы никогда…
– Спасибо, что позвонили на горячую линию для горячих голов. Куда мне направить ваш вызов?
Спустя секунду я понимаю, что со мной говорит незнакомый женский голос.
– Простите, на какую горячую линию?
– На горячую линию для горячих голов. Вы хотели бы сообщить о краже?
– Нет.
– О бомбе-вонючке?
– Нет.
– Об обмане?
Я делаю паузу. То, что я убил мисс Парципанни, – это правда. То, что я хотел ее убить, – неправда. Она это имеет в виду? Прежде чем я успеваю спросить, снаружи раздается громкий стук. Половицы подо мной ходят ходуном.
– Я перезвоню, – говорю я и отключаюсь.
– Она сейчас взорвется!
Я распахиваю дверцу. Лимон стоит посреди комнаты. Он тяжело дышит, глаза вытаращены, взгляд устремлен в пустоту. Стул, на котором он сидел, упал набок. Прежде чем я успеваю сообразить, что происходит, он кидается к кулеру и обхватывает его обеими руками.
– Не подходите! – кричит он. – Оставайтесь на своих местах, и никто не пострадает!
Кулер большой – и тяжелый. Лимон поднимает огромную прозрачную бутыль и, отрывая ее от пола, отклоняется назад под ее весом, чтобы вода не хлынула во все стороны. Пока он старается удержаться на ногах, я хватаю со стола один из полных стаканчиков и выплескиваю его содержимое Лимону в лицо.
Он замирает. Моргает. Ставит бутыль на место.
– Круто, – говорит он.
– Прости. – Я смотрю на пустой стаканчик у себя в руках, как будто именно он, а вовсе не я, виноват в том, что у Лимона по подбородку стекает вода. – Мне показалось, что ты не в себе. Как будто тебе приснился кошмар.
Некоторое время он молчит.
– Я что-нибудь говорил?
– Кажется, что-то насчет того, чтобы все оставались на своих местах.
Его подбородок, с которого до сих пор капает вода, падает на грудь. Я морально готовлюсь услышать крики, но Лимон просто трясет головой и взъерошивает мокрые волосы. Он выпрямляется, засовывает ноги в поношенные замшевые мокасины и направляется к выходу.
Я вижу, как за ним закрывается дверь. В следующую секунду она снова распахивается. Рука, которая ее поддерживает, вся в шрамах и волдырях.
Я кладу телефон на место, еще раз гляжу на себя в зеркало и протискиваюсь в узкую щель между дверью и косяком. Я такого маленького роста, что могу пройти под рукой Лимона, даже не наклоняясь.
– Меня, кстати, зовут Симус. – Я никогда раньше не протягивал руки, когда здоровался с кем-то своего возраста, но сейчас я делаю именно это. Похоже на то, что Лимон – последний человек, с кем мне доведется познакомиться. Это стоит рукопожатия.
– Ничего так костюмчик, – отзывается он, не отвечая на мой жест.
Я гляжу вниз и вспоминаю, что переоделся. Я подумал, что мама сочла бы темно-синие брюки и пиджак подходящими для такого события – наверное, не менее важного, чем вступление в Национальное Общество Чести[1] (именно по такому случаю мне купили этот неудобный костюм), но теперь я чувствую себя по-дурацки. В коридоре около дюжины других детей, все идут на ужин, и все одеты в джинсы, футболки и свитера – как будто это самый обычный день.
Я единственный нарядился как на похороны. Может, потому, что я единственный, кого будут хоронить.
Лимон тащится по коридору, шаркая ногами; я иду позади, в нескольких шагах от него, теребя свои золотые запонки в виде роботов – подарок от папы. Я бы все отдал, чтобы увидеть его прямо сейчас.
Мы выходим наружу, проходим сквозь сад и оказываемся в столовой – или Кафетерии, как ее здесь называют. В Академии Килтер ужинают в большом здании со сводчатыми потолками и окнами, сквозь которые видны волнующиеся поля и далекие горы со снежными вершинами.
– Добро пожаловать! – доносится знакомый голос.
За толпой ребят я вижу Аннику – она машет мне рукой. Она улыбается, но у меня все равно холодеет в животе. Когда толпа смещается вправо, к окошкам, где, судя по всему, выдают еду, я сворачиваю налево и подхожу к столу Анники. Он длиннее прочих и стоит в центре зала.
– Привет, – говорю я, поравнявшись с ней.
– Симус! – она широко улыбается. – Как ты? Тебе все нравится?
– Все замечательно, – отвечаю я, думая, что это очень мило с ее стороны – все еще беспокоиться об этом. – Я просто…
– Погоди-ка. – Парень, который сидит рядом с Анникой за столом, касается ее руки. – Это он?
– Симус Хинкль? – спрашивает девушка по другую руку от него.
– Тот самый Симус Хинкль? – повторяет парень, как будто я могу быть собственным клоном.
Все взрослые за столом мигом прекращают есть и разговаривать. Они обмениваются понимающими взглядами. Кто-то улыбается. Остальные, кажется, изучают меня – может, пытаются отыскать в моей преступной натуре проблески человечности.
Я опускаю глаза; мое лицо пышет жаром сильнее, чем духовка леди Лоррэйн. Они знают, что я сделал. Удивляться в принципе нечему, но я все равно надеялся, что эта темная история останется между мной и Анникой. По крайней мере, до тех пор, пока я не потеряю навсегда способность прислушиваться к сплетням.
– Слушайте все, – объявляет Анника. – Я рада представить вам того самого Симуса Хинкля. Нашего нового студента, подающего очень большие надежды.
Я резко вскидываю голову.
– Симус, познакомься со своими учителями. Это Гарольд, Ферн, Уайетт, Самара, Дэвин, Лиззи и мистер Громер.
Мистер Громер – единственный, кого она не назвала по имени. Он также единственный, кто заинтересован ужином больше, чем моей персоной. Он бегло смеривает меня взглядом и возвращается к своему чизбургеру.
– Приятно познакомиться, – говорю я. Я не знаю, что происходит, но уверен, что мама хотела бы, чтобы я оставался вежливым до самого конца.
– Нам тоже, – отвечает Уайетт. – Честное слово.
– Не обращай внимания, они слегка взволнованы, – говорит Анника.
– Слегка? – удивляется Ферн.
– Это уникальный случай, – объясняет Анника. – Обычно мы перестаем принимать заявления за шесть месяцев до начала учебного года и выносим окончательное решение о зачислении через три месяца. Без исключений. Но сейчас прошел уже месяц с начала занятий… и тут мы решили принять тебя.
– Хотя у нас и так полно учеников, – замечает Дэвин.
– Яблоку негде упасть, – поддакивает Лиззи.
Они ухмыляются. Я стискиваю кулаки, чтобы удержаться и не закрыть лицо руками. Откуда-то из глубины к горлу подкатывает одно-единственное слово. Когда оно добирается до моего рта, я крепко сжимаю губы – словно мой последний ужин перед настоящим последним ужином грозится вырваться наружу.
Я смотрю Аннике в глаза. Они мерцают в свете свечей.
– Почему? – выдавливаю я.
– Потому что у нас наконец появилась веская причина сделать исключение. – Она склоняется ко мне и понижает голос, так что ее слышу только я: – Ты, Симус Хинкль… самый первый убийца в Академии Килтер.
На секунду все вокруг застилает белая пелена. В зале воцаряется молчание. Я думаю, что уже умер – от какого-нибудь быстродействующего яда, который мне только что вколола Анника, или от такого сильного сердечного приступа, что он убил меня, прежде чем я успел это почувствовать, – но мир постепенно снова приобретает краски. Разговоры возобновляются.
Это была просто реакция моего тела на то ужасное слово.
– Завтрак? – шепчу я.
Анника задирает голову. Приставляет ладонь к уху:
– Прости, что?
Я сглатываю. Делаю еще одну попытку:
– Завтра будет завтрак? У меня?
Анника смеется. Учителя смеются. Не смеюсь только я – и мистер Громер.
– Конечно, будет, – говорит она. – Завтрак, обед, ужин. Десерт. И ночью будет что пожевать. Завтра у тебя будет все, что захочешь, и послезавтра, и в любой другой день.
Я должен почувствовать облегчение. Судя по всему, в ближайшее время я не умру. Но меня все равно трясет – из-за жуткого слова на букву «у» и из-за того, что учителям, кажется, на него наплевать.
Анника тянется ко мне и сжимает мою руку:
– У тебя был трудный день. Поужинай и иди отдохни. Завтра ты во всем разберешься.
– Хорошо, – говорю я, разворачиваясь. – Ладно.
– О, и еще, Симус!
Я поворачиваюсь обратно. Учителя переговариваются друг с другом, и Анника жестом приглашает меня подойти поближе. Она протягивает мне что-то, что напоминает увесистый мобильный телефон. На маленьком экране мелькают строчки. Она прокручивает их слишком быстро, и я не успеваю ничего прочесть, но вижу, что текста очень много.
– Ты когда-нибудь вел дневник? – тихо спрашивает она.
– Что? Нет.
Все знают, что дневники – это для девчонок.
– Это удобно. Если тебе вдруг станет грустно или тревожно и не с кем будет поговорить, он поможет тебе описать твои чувства и разобраться в них. Мне, по крайней мере, всегда помогает.
Мне в голову сразу же приходят два вопроса. Первый: что может заставить Аннику, которая способна при желании перевоплотиться в бравого сержанта, грустить или тревожиться? И второй: зачем она мне обо всем этом говорит? Прежде чем я успеваю решить, стоит ли задать хоть один из этих вопросов, Анника берется за вилку.
– Приятного аппетита! – улыбается она.
Я все еще в недоумении, но разговор окончен. Поэтому я разворачиваюсь и начинаю пробираться сквозь битком набитый Кафетерий. Когда я дохожу до окошек с едой, голосов учителей уже не слышно.
– Привет-привет, – говорит парень за стеклом, когда я подхожу к стойке. На нем ярко-красная футболка с надписью «Кафетерий Килтер» и бейсболка. На серебристой бирке большими буквами выгравировано имя – Хью. – Клевый прикид.
– Спасибо, – благодарю я.
– Имя у тебя есть?
Я отвечаю не сразу.
– Симус Хинкль.
Если до Хью и долетали новости о новом перспективном студенте Академии Килтер, то он не подает вида. Все с тем же выражением лица он несколько раз нажимает на тонкий сенсорный экран.
– Рыбные палочки. Хрустящие. С майонезом и медово-горчичным соусом. Так?
Я открываю рот, чтобы согласиться, и вдруг стойка опрокидывается и исчезает. Передо мной появляется блестящий серебряный поднос. Его круглая крышка так сияет, что в отражении я могу увидеть капли пота на собственной шее.
– Приятного аппетита, – бросает Хью.
Я благодарю его, беру поднос и оглядываюсь в поисках свободного места. Замечаю Лимона: он, прихлебывая, ест хлопья и не отрывает взгляда от эпизода «Южного парка», который транслируется на плоском экранчике с обратной стороны подноса. Я бы подсел к нему, но все стулья рядом уже заняты. Вообще все стулья заняты – кроме тех, что стоят в дальнем правом углу зала. Что и неудивительно: вместо телевизоров их окружают книжные шкафы. Я решаю, что мне не помешало бы побыть наедине с собой и хорошенько все обдумать, и направляюсь туда.
Усевшись, я ставлю поднос на колени и приподнимаю крышку.
– Ух ты! – не удерживаюсь я. Рыбные палочки просто громадные – каждая из них стоит пяти палочек леди Лоррэйн. Они не оранжевые, а золотистые. И когда я нажимаю на них вилкой, корочка с хрустом лопается, но сами палочки не сразу распадаются пополам.
Я впечатлен, но все еще настроен скептически: я никогда не пробовал ничего лучше палочек леди Лоррэйн. Я отламываю кусочек, макаю сначала в майонез, потом в медово-горчичный соус и отправляю в рот.
– Ух ты! – снова восклицаю я, хотя с набитым ртом получается что-то вроде «ушты».
Палочки так восхитительны, что заставляют меня забыть, почему я здесь оказался. Когда я все доедаю, мой взгляд падает на серебристую кнопку в нижнем правом углу подноса. Рядом с ней затейливым шрифтом вырезана надпись «Секунды».
Я оглядываюсь, как будто за мной следят и ждут, что я сделаю неверный шаг, поддамся искушению и захочу получить больше, чем заслуживаю.
И за мной действительно следят. Когда я сюда усаживался, рядом никого не было, но теперь через два стула от меня сидит девочка. У нее бледная кожа, розовый нос и темно-рыжие волосы, кое-как заплетенные в косу, которая свешивается ей на плечо. На девочке мешковатый зеленый свитер, кеды и те самые девчачьи трусы – слишком короткие, чтобы называться шортами, и слишком длинные, чтобы быть настоящими трусами. Она сидит одна, как и я.
– Чего ты хотел? – спрашивает она.
По крайней мере, мне кажется, что она говорит именно это. Меня слишком отвлекают ее глаза – красновато-коричневые, как потертые пенни.
– Прости, что? – переспрашиваю я.
– От Анники. Ты подошел к ней и хотел что-то спросить, верно? И она начала говорить, прежде чем ты успел открыть рот?
Я пытаюсь что-то ответить, но слова не идут.
– Я не слышала, что она сказала, если тебя это волнует.
Именно это меня и волнует. С чего бы мне верить этой девчонке? Что, если она все слышала и теперь растрезвонит на всю школу? С другой стороны, если бы она действительно что-то слышала, разве она подсела бы ко мне? Разве ей не хотелось бы держаться от меня как можно дальше?
Она все еще ждет ответа. Я опускаю глаза и провожу пальцем по надписи «Секунды», пытаясь собраться с мыслями.
– Стирка, – наконец отвечаю я. – Я спрашивал, должны ли мы сами стирать или…
Я поднимаю голову и замолкаю.
Девчонка исчезла.
Я весь вспыхиваю от смущения, тянусь к стакану с водой и бросаю взгляд на рукава пиджака.
И вижу, что мои запонки в форме роботов тоже исчезли.