Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью!
Чем отличается демократия от демократизации
Приблизительно тем же, чем канал от канализации…
Перестройка медленно, «на кошачьих лапах» уже подбиралась ко всем нам. Многие чувствовали приближение, если не катастрофы, то событий далеко не ординарных. Воздух был тяжел замесом, в нем растворились частицы грядущей беды. Большинство обывателей понимали – будет плохо. Но мало еще кто тогда осознавал масштабы грядущего бардака.
Людям в то время за реальную работу платили пустые бумажки – «деревянные» рубли. Что-то купить на них тогда было трудно. Поэтому, денег на руках у народа оказалось масса. Почему это получилось – по недоумию, по злому умыслу, или по какой-то иной причине – я не знаю.
Любой товар, мало-мальски пригодный к употреблению, мгновенно сметался с прилавков. Сгребалось все. В стране возникла ситуация «пустых полок, полных холодильников и забитых квартир». У меня самого, кладовка оказалась завалена разными съестными припасами, что называется, «под завязку». Потом, большую часть всего этого просто пришлось выбросить. Консервы вздулись, а крупу и макароны съел жучек. Только спички сохранились до сих пор, как воспоминание о тех славных годах.
Большинство товаров тогда вообще перестали попадать в официальную государственную торговлю. Многое свидетельствует, что эта ситуация искусственно создавалась неведомыми мне весьма могущественными силами. Торгаши рассовывали дефицитные товары по знакомым или реализовывали через «фарцовщиков». Все усугубилась разрешением частной торговли, которой фактически и занимались кооперативы.
Творился полный бардак и неразбериха. Государственная система торговли перестала быть управляемой в принципе. В стране творилось черти что. Так Украина прекратила отгрузку мяса и молока Москве, Ленинграду и военному ведомству, а в самой столице картина оказалась вообще кошмарной. Начался распад страны, как прямое следствие идиотских горбачевских экономических экспериментов.
Десятки тысяч несчастных жителей центральной России ежедневно прибывали поездами в столицу. Они штурмовали продовольственные магазины и хватали всё, что имелось там на прилавках. С хозяйственными сумками и тяжелеными рюкзаками за спиной, к вечеру, возвращались на вокзалы и садились в пресловутые «колбасные электрички».
А очереди? Это вообще что-то!
В стране возродилась карточная система. И это в мирное время! Карточки, правда, стыдливо называли талонами. Москвичам выдали «визитки». Нам климовчанам, жителям Подмосковья, раздали «потребительские книжки», сиречь те же талоны-карточки. Без них в магазинах продавали, если только «шишь с маслом».
Махровым цветом расцветало кооперативное движение. Судьба свела меня в те годы с одним таким деятелем – кооператором, носившим забавную фамилию Керосинский. Познакомились с ним как это не странно на сборах офицеров запаса. Он был физик, окончивший МИФИ. Работал в то время в подольской средьмашевской атомно-реакторной конторе.
Однако, главный его талант заключался в том, что он еще «немножечко шил». Из разных отходов, тряпиц и прочего хлама, дома этот тип строчил джинсы, куртки, пиджаки и прочую носильную одежду. Плоды рук своих в выходные свозил на Рижский рынок, где их и реализовывал.
Рижский же рынок был в то время самым знаменитым символом кооператизма. Чего только не имелось на его лотках! Карта-схема Москвы с крупнейшими магазинами. Наклейки с лейблами от известных и неизвестных фирм, пришивавшиеся или приклеивавшиеся горячим утюгом на ткань. Купил джинсы от Керосинского, прилепил брендовую наклейку и ходи себе весь в счастье.
А чего стоила антиалкогольная компания! «Сухой закон» был первым непонятным «прыжком в сторону» тогдашнего лидера КПСС Михаила Сергеевича Горбачева. Сей мудрый закон учинили в мае 1985 года. Всем, жившим в то время он запомнился дикими очередями, драками у винных магазинов и безалкогольными свадьбами с чайниками водки.
Выпуск ее, родимой, сократили в стране на сорок процентов, а бормотухи, то есть плодово-яблочных вин остановили полностью. Спиртные напитки запрещались даже на официальных приемах. Это было бесчеловечно!…
Массово возродилось самогоноварение. Надо же было народу утолять жажду. Гнали из всего – из сахара, дешёвых конфет, томатной пасты, гороха, круп и прочего. Эти товары исчезли из продажи, что абсолютно естественным образом привело к дальнейшему росту общественного недовольства.
Тогда на алкоголь стали выдавать талоны. В Климовске на них можно было получить только ужасный портвейн «Агдам». Продавался этот чудо-напиток в подвальчике на улице Симферопольской, который в народе назывался «Черные мужики», так как держали его азербайджанцы.
Пить «Агдам» было невозможно. По крайней мере, я употреблять этот напиток не мог. Скорее из любопытства перегонял полученный по талонам портвейн скороваркой в более крепкое зелье, каждый раз ужасаясь тому немыслимому осадку, остававшемуся после окончания этого процесса.
Так как я потреблял алкоголические напитки в то время весьма и весьма умеренно, то вся эта антиалкогольная компания не слишком меня и задевала. Но в конце концов, массовое недовольство широких народных масс вынудило потихонечку свернуть в 1987 году всю эту идиотскую затею.
Ограничения продажи «родимой» были смягчены, активная пропаганда трезвенности прекратили, продажи алкоголя пошли вверх, но было уже поздно! Процесс развала страны пошел в «полный рост»!
Очередная грустная забава того времени – Съезд Народных Депутатов СССР. Он состоялся в мае 1989 года. Естественно, Горбачева на нем в первый же день избрали Председателем Верховного Совета.
Заседания съезда транслировались по телевидению в прямом эфире. Помню, как все мы, не отрываясь, смотрели это действо по телевизору. Думаю, его можно считать предтечей сериалов и мыльных опер для домохозяек на российском телевидении.
Тогда, согласно Конституции, председатель Верховного Совета СССР обладал абсолютно, фактически ничем не ограниченной личной властью. Это пугало многих записных либералов. Начался «гнилой дискурс». Михаил Горбачёв, собачился с академиком-диссидентом Андреем Сахаровым. Партийный бонза от ЦК КПСС Егорушка Лигачёв повздорил с опальным в то время Бориской Ельциным.
Еще помнится, что перестройка отмечена некими символическими новациями. В Москве – пешеходный Арбат, первый частный ресторан на Кропоткинской, МакДональдс и конкурсы красоты.
Вроде бы простая и банальная мысль, устроить культурно – развлекательную зону. Подобных институций немало уже имелось в городах Европы, невинная забава, пустячок. Но в годы перестройки именно Арбат стал символом той эпохи.
Чем же Арбат был так интересен? По нынешним временам ничем. Что там было? Брусчатка, кованые фонари, заморские товары второй свежести и пошлые сувениры. Бродили нищие, вымогатели и мошенники, игроки в «наперсток», духовые оркестры… Выставлялись на продажу щенки и котята. Матрешки, вкладывающиеся одна в другую: «Ленин», «Сталин», «Хрущев», «Брежнев», «Горбачев», «Ельцин» и масса прочего китча и безвкусицы.
Другое событие тех времен – в Москве появился первый частный ресторан «Кропотнинская 36». Его открыл некто Андрей Федоров. Имя это ныне прочно забыто. В те же годы оно гремело, ибо заместитель директора ресторана «Русь», находившийся на тот момент во всесоюзном розыске за свои «передовые финансовые идеи», считался личностью выдающейся. Такой же, сенсацией стал несколько позже кооператор Артем Тарасов, «цинично» уплативший миллион рублей партийных взносов.
Знамение времени – в том же 1988 году прошел первый конкурс красоты. Победительницей стала шестнадцатилетняя московская школьница Маша. Юная и, видимо, очень глупая девочка мечтала о Голливуде, модельной карьере. Однако, облом. Ни того ни другого с ней не случилось. Так сказать, не срослось. В кино, даже в американском, какой – никакой талант, а нужен. Победительнице теперь уже за сорок. Сейчас Маша, гражданка США Мерайя Кэллин, зарабатывает на жизнь уроками йоги в Лос Анжелосе.
Легендарное и бесшабашное время. Дефицит всех мыслимых товаров и отсутствие нормальных услуг, приводил к успеху практически любое деловое начинание. Налоги – минимальные, порядка трех процентов с выручки и их платили, насколько я знаю, практически все. Патент на индивидуальную трудовую деятельность вообще стоил всего 5 рублей!
В стране царил товарный голод, идейный голод и полнейший эмоциональный вакуум. Его следовало заполнять. Хоть чем ни будь. Мексиканскими телесериалами, «Санта Барбарой», «Просто Марией». На телевидении разные там «Темы», «МузОбозы», «Красные квадраты» и прочие «ПолитБюро» шли тогда на ура.
Самой известной мулькой того времени была телепрограмма «Взгляд». Она возникла на заре «перестройки» еще в конце 1987 года. Пронырливые молодые люди с телевидения решили «посамовыражаться». Сейчас их имена также почти забыты. А когда-то они гремели. Встречи с телелюбимцами алкала вся страна. Много ли надо простому люду?
Помню, в самом начале «перестройки» мой старинный приятель Петр, тот самый, с которым мы хаживали разным окультным группкам и сектам, затащил меня на некое сборище, в подвал на Новослободской. В нем тогда располагалась кооперативная студия звукозаписи. Множество постоянно работающих магнитофонов копировали записи песен на магнитные кассеты для продажи.
В подвальчике в тот вечер собрались десятка два нагловатых молодых людей, в основном семитской наружности, энергично «собачивщихся», из-за дележа каких-то денег. Как я вскоре понял, тех денег, которые они еще только собирались заработать.
Сборище представляло учредительное собрание кооператива по шлифовке оптических стекол. В таком странноватом проекте мне и предлагалось поучаствовать. Минут через десять находиться в подобной компании стало совсем невыносимо. Не готов я тогда был к такой жизни, так что просто встал и вышел на волю. Кто знает, может быть именно тогда и упустил я свой первый шанс в новой жизни?
Дела же с работой становились все хуже и хуже. Было абсолютно ясно – что пора валить из «Электроники» пока не поздно… Исчезли премии, подходили к концу деньги от болгарского заказа. Надо что-то предпринимать. Утлый корабль нашего двадцать первого отдела получил «пробоину ниже ватерлинии» и весь вопрос лишь в том, когда он пойдет ко дну и с какой скоростью. Надо срочно менять работу так, чтобы она позволила выжить в условиях надвигающейся «катастройки». То, что катастрофа неизбежна, у меня не оставалось сомнений.
Конец ознакомительного фрагмента.