Гниловатые времена. Очерки эпохи лихолетья. ЦНИИ «Электроника» – взгляд через годы (В. В. Дудихин)

ЦНИИ «Электроника» – взгляд через годы

Теперь немного о самом Центральном научно-исследовательском институте – «ЦНИИ «Электроника». Его создали еще в «лохматом» 1964 году. Советская плановая система всегда была крайне забюрократиризирована. Она требовала массу бумаг – отчетов, методик, регламентов и прочего. Эти бумажные потоки в бесчисленном количестве «варились» в недрах Министерств, удушая собой всякую живую мысль.

Чтобы хоть как-то справиться таким бумажным «молохом», министерствам пришлось создавать конторы, прикрывающиеся личинами научно – исследовательских институтов. Они эти бумаги и «выдавали на-гора». Бесчисленный поток, отчетов, справок обзоров. Возможно, сами эти НИИ и являлись главными потребителями подобной «научной» продукции, которая, на мой взгляд, была весьма слабо востребована в реальной жизни.

Официально организация, где я тогда работал, занималась «осуществлением всесторонней оценки процессов, происходящих в электронной промышленности, решением экономических проблем развития отечественной электроники, информационно-аналитическим обеспечением научных исследований, разработок и производства изделий электронной техники». То есть, не пришей к чему-то рукав….

Эта деятельность, нудная, кропотливая, бумажная – требовала большой усидчивости, аккуратности и прилежания. Вполне естественно, что основной контингент тружеников института – процентов, думаю на восемьдесят-девяносто, составляли милые дамы, иногда нормальные женщины, иногда тетки, а по большей части просто бабы.

Над таким бабьим царством, как некие предметы в проруби, возвышались плешивые начальственные макушки мужичков, руководителей отделений, отделов и лабораторий. Возглавлял сей «научный институт» Юрий Борисович, доктор наук, профессор и прочее, прочее, прочее. Он, вообщем то, неплохой мужик предпенсионного возраста, большей частью озабоченный делами кафедры в учебном ВУЗе, которой также заведовал.

Тогда у меня создалось явственное впечатление, что Борисыч в тот момент «дискурс уже не фильтровал» и пребывал в некой растерянности от всех тех событий, что разворачивались в стране. Он их не понимал и не принимал. Все эти модели хозрасчета (и первая, и вторая и третья) и иная прочая чушь были для него чужды и неприятны.

Другой яркой личностью институтского ланшафта, мог считаться Борис Николаевич – институтский парторг, стареющий светский лев, красавец в безупречном костюме, с сияющими брильянтовыми запонками, и с трубкой, раскуриваемой, при каждом удобном случае. Вот этот тип чувствовал в женском коллективе-малиннике, как рыбка во вкусной воде.

Почему заказ на автоматизацию партийных органов тогда выдали ЦНИИ «Электроника» и поныне для меня большая загадка. Ну, не имелось в этой организации ни опыта, ни достаточного количества подготовленных специалистов, чтобы решать такие задачи. Скорее всего, то злополучное объявление в газете, по которому я нанялся на работу, как раз и стало следствием подобного положения вещей и криком административной души!

Нет, конечно, аж с начала семидесятых, в институте происходила какая-то возня на стезе электронно-вычислительной техники и методов обработки информации. Что-то там делалось по автоматизированной обработке учетно-статистических форм, отраслевой АСУ научно-технической информации, разным справочникам и базам данных. В Горкоме же стояли задачи совсем иного масштаба и другого уровня сложности.

Почему решение их было отдано Министерству Электронной промышленности мне до сих пор не понятно. В СССР существовали организации, которые, пусть криво, пусть косо, но эту работу сделать смогли бы. Тот же НИИ «Восход», например. Думаю, сложившиеся обстоятельства стали результатом какой-то изощренной бюрократической интриги, с блеском проведенной Министерством. Все это проявилось для меня со всей очевидностью практически сразу же по трудоустройству в ЦНИИ «Электроника».

Все «успехи» нашего отдела на момент моего прихода в фирму заключались в установке тридцати персональных компьютеров марки «Электроника МС 0585». Это клон американского DEC Professional, который не слишком успешно пытался освоить воронежский завод «Процессор». К тому же в Горкоме половина из этих компьютеров сразу же сломались.

Два компьютера – в которых «начинка» была целиком родная, американская, поставили в предбаннике у московского персека Левы Зайкова. Их соединили кабелем, и эта конструкция гордо именовалась «локальной вычислительной сетью». Остальные аппараты рассовали по отделам Горкома и использовали как пишущие машинки. Всё!!!

Нет, выглядело это очень даже гламурненько. Солидные аппараты, цветные дисплеи, для того времени вполне достаточно, чтобы на первых порах пустить «пыль в глаза» партийному бюрократу средней руки. Отсутствовало главное – необходимое программное обеспечение. Его даже украсть не у кого было! Сам первоисточник, фирма DEC, и та, «прокололась» именно на этом, на софте. У них ничего толкового, подходящего для таких задач тоже не имелось. В результате чего, американские «товарищи» с фирмы DEC, не выдержав конкуренции с IBM, вскоре сами также накрылись «медным тазом».

А пока, мой новый приятель Игорь Лохмотов был вынужден постоянно разъезжать по стране с громадным чемоданом. Он возил в нем вышедшие из строя платы от компьютеров и прочие причиндалы. Ему приходилось посещать заводы изготовители запасных частей и обменивать сломавшиеся узлы и агрегаты на то, что могло считаться работоспособным. Потом, чертыхаясь и проклиная все на свете, приводил злополучные воронежские компьютеры в чувство, заставляя их работать хоть, как ни будь…

Недели через две после начала моей работы на новом месте в ЦНИИ Электроника началась компания выборов в Совет Трудового Коллектива. Это начинание, видимо, было одним из пунктов плана Михаила Горбачева по разрушению советской системы управления государством. Все происходило в условиях абсолютной, разнузданной демократии тех лет. Как я уже писал ранее, коллектив в ЦНИИ был «бабский», естественным путем разделявшийся на несколько непримиримо враждующих группировок.

Из-за чего враждовали милые дамы, видимо, они и сами не очень понимали. Впрочем, в любой биологической популяции особи женского пола борются за внимание мужиков. При этом женщине не так важно, что она делает, много существеннее, как она при этом выглядит. Мужиков в институте было мало, наперечет. Поэтому склок и скандалов, не только явных, но и притушенных, скрытых – много.

К возможности всем желающим баллотироваться в Совет Трудового Коллектива я отнесся как к еще одной забаве «времен перестройки». Тогда прошло лишь неполных две недели с момента начала работы в этой организации. Меня никто не знал, и я практически не с кем не был знаком. Да и особо не хотел никого знать.

Подача своей кандидатуры на выборы в СТК, правда, одобренная руководством отдела, представлялось, не более чем очередным мелким хулиганством, подобным моим приключениям в секте ивановцев. Однако вскоре все повернулось неожиданной стороной.

Каждый из кандидатов в Совет должен был выступить с «тронной речью» перед коллективом. Поскольку мне было, в общем, наплевать на возможные результаты выборов, то речь я не готовил, надеялся на «авось» и вдохновение. Оно, вдохновение, пришло. На фоне тусклых выступлений предшествующих мне докладчиков, ратовавших за все хорошее против всего плохого, что-то мямля с трибуны себе под нос, читая разные слова по бумажке, появление на трибуне меня, нахального субъекта лет под сорок, с задорно торчащими усами, сразу привлекло внимание дамской аудитории.

Прежде всего, я сказал уважаемой публике, что работаю здесь менее двух недель, а в этом зале вообще впервые, но мне здесь все очень нравиться.

Народ оживился.

После чего, экспромтом отпустил несколько комплиментов прекрасной половине человечества.

Половина расцвела.

«Мы просто обречены на успех с такими красивыми женщинами» верещал я. «Превозмогли все раньше, победим и сейчас. Все будет не просто хорошо, а прекрасно! Дайте только народу свободу, а широким народным массам демократию и Совет Трудового Коллектива!»

С трибуны сошел под громовые овации. Было ясно, что мой спич понравился женской народной массе. А так как результат для меня был не слишком важен, то в тот момент я был весьма доволен собой. Когда же объявили результаты тайного голосования, то настал мой черед призадуматься. Мой результат был не то третьим, не то четвертым из двух десятков избранных.

С первого же заседания свежеиспеченного органа «самоуправления трудящихся» я вышел весьма озадаченным. На нем чуть было не стал председателем Совета Трудового Коллектива ЦНИИ «Электроника». Только мой страстный вопль о том – что нельзя человека работающего всего две недели ставить во главе столь уважаемого властного органа, возымело некое действие. Председателем Совета же выбрали местного юриста, в прошлом мента, коего за не вполне ясные грехи изринули из внутренних органов.

Я же тогда получил пост, на который никто не хотел идти – заместителя председателя СТК и руководителя кадровой комиссии. Согласился на него скорее по глупости и неведению того, чем мне это грозит. Обязанностью моей стало отслеживание морального климата в институте и улаживание конфликтов с администрацией и между сотрудниками.

Вспоминаются заседания нашего Совета Трудового Коллектива. Более бездарного и бесполезного действа трудно себе даже представить. Как правило, обсуждались какие-то мелкие, никчемные вопросы. Обсуждались долго, нудно и абсолютно бестланно. Этакое мини – подобие партхозактива, только беспомощное и неумелое.

Очень скоро стало абсолютно понятно, что ничего толкового из затеи с СТК выйти не может в принципе. Нет, может быть, каждый из нас, членов Совета, сам по себе, был очень даже достойным человеком.

Честным – так как до этого у него не было возможности что-либо украсть.

Справедливым, потому что его мнение до сих пор никого не интересовало.

Умным, поскольку пока только собственная семья расплачивалась за его (её) ошибки.

Да и откуда могли взяться лидеры, так как большинство советских людей в те времена плыли по течению жизни, не пытаясь ее как-то изменить.

Помню также, что почти на всех наших сборищах присутствовал Борис Николаевич. Нет, конечно, не Ельцин, а институтский парторг – красавиц, барин и дамский угодник. Обычно, он восседал несколько поодаль, сверкая золотыми очками, брильянтовыми запонками и поигрывая курительной трубкой. Он зорко следил за нами, как за расшалившимися детьми, в основном «фильтруя базар» таким образом, чтобы никто не смел, обижать его фавориток в нашем Совете.

В целом же Совет Трудового Коллектива ЦНИИ «Электроника» представлял декоративный мертворожденный орган, смотрящий в рот администрации и партийному руководству. Я все это уже видел прежде. После профсоюзной работы, которой мне приходилось заниматься ранее, новая должность особого интереса явно не представляла.

Теперь немного о моей деятельности на этом выборном посту. Понятно, что в любом коллективе, особенно в женском, неизбежны конфликты разного рода. Иногда их причины реальные. Тогда, выяснив суть дела, каким-то образом можно найти более – менее справедливое решение конкретного вопроса. В большинстве случаев же все спорные моменты возникали на пустом месте. Чаще осенью и весной. Так сказать – обострение межсезонья. Реже летом и зимой.

Поскольку коллектив окормляемый мною тогда был женским, то, со временем, я даже обобщил свои наблюдения в теорию резонанса критических дней. Дело в том, что естественные женские недомогания у моей многочисленной паствы в большем числе случаев распределялись во времени достаточно равномерно. В этом случае повышенная раздражимость отдельных представительниц прекрасного пола в конкретный момент не представляла большой опасности. Все это были лишь «случайные флуктуации», которые рассасывались сами собой.

Но иногда, непредсказуемо, весной или осенью, летом или зимой, в юных дев, в неотразимых дам, а особенно в климактерических особ «бальзаковского возраста» просто вселялся бес. Я не могу доподлинно утверждать, но в голову приходило лишь одно объяснение этого феномена. Резонанс естественных гормональных циклов. Это тогда, когда критические дни, по необъяснимой причине, вдруг начинали совпадать по времени у значительной части представительниц прекрасного пола.

Все начинали скандалить со всеми. Кто-то просто сидел, надувшись, и казался обиженным на целый свет. Кто-то писал слезные воззвания в местком, партком и ко мне, в Совет Трудового Коллектива. Вначале я пребывал просто в шоке от такого оборота дел, так как по должности должен разбираться с кляузами и мирить враждующие стороны. Разъяренные дамочки, стороны конфликтов, набрасывались на меня в публичных местах, стремясь утащить в уединенное местечко и доказать, например, что Клавка из их отдела, не только дура, но еще и большая гадина…

Правда, несколько освоившись, я понял, что нужно со всеми соглашаться, но ничего не предпринимать. Оно со временем само и рассосется, так как эффект резонанса недолог. Многому в этом смысле я научился у начальника институтского отдела кадров, с которым довольно часто приходилось общаться по конкретным кадровым вопросам.

Это, вероятно, был кадровый КГБэшник, возрастом чуть за пятьдесят. «подснежник» конторы, пребывавший под крышей института. К сожалению, я не помню его имени отчества. Ко мне он относился с большой симпатией и на первых порах здорово помог разобраться в структуре враждующих группировок и в бабской психологии.

Помню, он все уговаривал меня заняться политикой и выставить свою кандидатуру на выборах в Моссовет. Обещал всяческую поддержку. Думаю, его слова не были пустым звуком. К политике же и политикам, тогда, да и теперь тоже, я питаю стойкое, непреодолимое отвращение. Поэтому отказался. Может быть и зря….

Этот начальник отдела кадров помог мне оформить юридически грамотное письмо в климовский Горсовет с ходатайством о выделении освобождающейся в моей квартире жилплощади. Такую чрезвычайно грозную бумагу вскоре я подписал у директора института. Она выглядела весьма и весьма солидно. Для большей значимости поставил на нее, аж две печати. Собственно, ничего другого мне уже нужно не было. Предстояла «битва за отчий дом».