Ложка дегтя
Президент порывисто поднялся.
– Сделай-ка мне чашечку кофе.
– Слушаюсь, Савва Тимофеевич.
Старик шагнул к кабине пилотов, но у двери обернулся.
– А вам что, особое приглашение нужно? Пойдем, Аркадий. Дам тебе еще один повод для упреков в мой адрес. И ты, Михаил, чего рот открыл – за мной!
В кабине Суперджет-7700, как и подобает президентскому борту, все было сделано с размахом. Она больше напоминала квартиру, чем кабину пилотов. Здесь стоял платяной шкаф, журнальный столик, кожаные кресла и диван. На полу лежал ковер, а на стенах висели картины. В углу в металлическом горшке стояла пальма. Судя по значкам на дверях, за ними скрывались встроенный холодильник, посудомоечная машина, аппарат для приготовления чая, кофе и муссов. Разглядывая обстановку, Михаил не удивился, если бы за одной из этих дверей увидел вход в джакузи или тренажерный зал.
Перейдя незримую черту, вошедшие оказались в царстве тумблеров и мигающих лампочек. От их разнообразия рябило в глазах. По мониторам текли реки изменчивых цифр. Как пилоты успевали следить за всем, что происходило вокруг них, оставалось загадкой. Командира корабля и второго пилота разделял широкий как обеденный стол навигационный экран. По нему, ежесекундно меняясь, ползла карта пролетавшей под ними местности. Ее пересекала прямая линия маршрута, в центре которой чернел значок их лайнера. Тут и там появлялись и исчезали непонятные символы, вспыхивали надписи.
При появлении президента пилоты поспешили встать, но Старик повелительным жестом удержал их на месте.
– Не нужно реверансов – сидите.
Президент отступил в сторону, и в лобовом стекле перед Михаилом открылась захватывающая дух картина. Самолет только что миновал горы, за которыми растеклась бескрайняя белизна уходящих вдаль торосов. Снег внизу был так ослепителен, что не будь в стекле специальных отражающих кристаллов, смотреть на него было бы больно. От широты открывшейся перспективы горизонт казался чуть закруглен, как большое яйцо, под тонкой коркой которого, как под скорлупой, скрывались холодные воды Северного Ледовитого океана.
Лобовое стекло полукругом огибало кабину, и от этого создавалось впечатление, будто стоявших в кабине людей ничто не отделяет от внешнего мира. Михаил не был сентиментальным, но ощущение собственного полета было столь сильно, что на секунду он почувствовал себя словно птица. Он парил на огромной высоте, озирая землю от края до края. Необыкновенное чувство восторга появилось в груди и поднялось к горлу, готовое вырваться наружу радостным криком «Я лечу!» Михаил сам не заметил, как поднялся на носочки и расставил руки. Вот-вот в его ушах зашумит ветер, а лицо обожжет ледяной воздух. Широко открыв глаза, он… услышал приглушенный смех. На плечо легла тяжелая ладонь президента.
– Что, затянуло? – спросил он.
Приходя в себя, Михаил сконфуженно огляделся по сторонам. Как он мог так опростоволоситься? Все смотрят на него.
– Первый раз в кабине?
– Да. Мне показалось…
– Да ты не тушуйся, – ободрил его Старик. – Не ты первый, не ты последний. Всем в первый раз что-нибудь да кажется. Сами не свои становятся, но, – Савва Тимофеевич многозначительно поднял указательный палец. – И не всех сюда пускают. Наш генерал в свое время чуть головой вперед не выпрыгнул – такая на него прыгучесть напала, а министр финансов – тот просто в обморок свалился. Потом рассказывал, что «от переизбытка чувств». А вот я, кхе-кхе, стыдно вспомнить, хотел до облака дотянуться. Помнишь, Сан Саныч? Чуть стекло не выдавил.
– Как такое забыть, – радостно подтвердил командир корабля. – Мы как раз через грозу шли.
Президент потрепал Михаила по плечу.
– Так что все в порядке.
Он повернулся и, загородив половину окна, вгляделся в проплывавший под ними пейзаж.
– Показывайте, где эта штука.
– Прямо по курсу, Савва Тимофеевич. Во-он там.
Вместе с остальными Михаил посмотрел туда, куда показывал пилот, но кроме однообразного сияния снега ничего не увидел. Он так напряженно всматривался, что заболели глаза. Потерев их, Михаил снова вгляделся в бесконечное белое пространство. Некоторое время он видел только розовые круги… И вдруг, что это? На белом полотне появилась темная точка. С высоты пятнадцати тысяч метров она казалась не более спичечной головки, но спустя время и, миновав стадию кляксы, пятно превратилось в большую продолговатую тарелку. Прошло несколько минут, и на глазах собравшихся пятно заняло всю землю, поглотив ее до горизонта. Далеко справа, там, где чернота терялась в сизой дымке, к небу поднимались столбы дыма. Кто-то закашлялся. Михаилу тоже показалось, что пахнет горелым, но этого не могло быть – пожары чадили далеко в стороне.
В кабине воцарилась гробовая тишина. У Михаила мелькнула показавшаяся спасительной мысль: «Может, под нами наступила ночь?», но обмануть себя не удалось – было начало дня, светило солнце и небосвод отливал бирюзово-синим. Все было как раньше, кроме… этой черной земли, на которую боялись смотреть и от которой не могли оторвать глаз.
Догадки, одна страшнее другой, сменялись в голове Михаила: «Что значит эта чернота? Неужели с тех пор, как мы покинули Новосибирск, в мире случилось что-то непоправимое? Может кто-то, пользуясь перемирием, решил применить невиданное до сих пор оружие? Суждено ли нам когда-нибудь вернуться на землю или мы будем вечно летать над этим черным миром, пока не закончится топливо и воздух? Что случилось и почему так спокоен президент?»
– Савва Тимофеевич, вам как обычно черный? – раздался голос стюардессы.
В этот момент ее слова прозвучали почти кощунственно. Михаил передернул плечами и обернулся. Не успел он этого сделать, как послышались вскрик и звук упавшей чашки. Сзади, прижавшись спиной к двери, стояла испуганная бортпроводница. Подобно тому, что происходило под крылом самолета, у ее ног расползалась черная кофейная лужа.
– Что это? – вырвалось у женщины.
Ей ответил Богомолов.
– Нефть.
– Нефть? Откуда? – уставился на него Михаил. – Что она тут?…
В их подобие разговора вмешался президент.
– Месторождение Заразломное, – пояснил он. – Месяц назад произошла авария. Скважина дала течь, а потом… Короче, напор был такой силы, что буровую разорвало на части. Судя по снимкам со спутника, фонтан поднимался на полкилометра. Слава богу, никто не пострадал. Скважину замуровали и теперь нужно немного прибраться.
– «Немного»? – передразнил его Богомолов. – Нефть чуть не дошла до Новой Земли. Понадобится несколько лет…
– Не бухти под руку! – оборвал его Старик.
Выставив вперед тяжелый подбородок, он вгляделся в черные льды.
– Смотри туда. Видишь что-нибудь?
Все снова вытянули шеи. К всеобщей радости внизу снова показался белый лед. Это был край нефтяного пятна. Там, где пролегала черно-белая граница, виднелась маленькая красная точка.
– «Ямал», – с гордостью произнес президент. – Еще жив старина. Скоро седьмой десяток стукнет, а он все трудится. Крепко раньше делали, не то, что сейчас – буровую толком поставить не могут. Теперь от «Ямала» да еще от «Правды» зависит, когда мы победим эту черную чуму.
– Что же они смогут сделать? – скептически поинтересовался Богомолов. – Нефть разлилась на сотни километров да еще замерзла. Это же сколько сил и времени понадобится.
Савва Тимофеевич с победным видом повернулся к старому приятелю.
– А ты думал, я зря своих ученых кормлю? На мой день рождения они преподнесли мне один очень интересный подарок – порошок. Не простой, а почти золотой – столько денег на него потратили. Этот порошок способен превращать нефть в мыльную пену. Первую партию чудо-средства вчера сбросили на ледоколы. Правда, он еще не прошел испытания, но сейчас не до них. Нужно скорее убрать эту кляксу.
Заметив на себе ошарашенные взгляды, президент продолжал.
– Согласен, дело не шуточное, но это не все. Секрет в том, что порошок вызывает цепную реакцию. Попав на нефть, он начинает «кипеть» и разбрасывать брызги. Те разлетаются и тоже вступают в реакцию. И так до тех пор, пока вместо черной жижи не останется безобидная пена. Завтра с утра начнут зачистку, и думаю, что к нашему возвращению все будет в порядке.
– Настолько ли она безобидна?…, – начал Богомолов, но осекся под взглядом Старика.
Вместо ответа Савва Тимофеевич схватил своих спутников в охапку и вытолкнул из кабины.
– Посмотрели и хватит.
Затем, отгородившись широкой спиной от Михаила, проскрежетал.
– Ты, Аркадий, мне хоть и друг, но на моем пути лучше не вставай. Помнишь, с каким условием я взял тебя в полет? Вот то-то! Мне самому эта авария вот уже где, – он приставил ребро ладони к горлу. – Американцы всю плешь проели. Одних нот протеста больше сотни прислали: «Прекратите, мол, загрязнение Арктики. Животный мир страдает». А где они видели этот животный мир – на картинках, что ли? Да и сказать по правде, не об экологии они пекутся, а о том, как бы нам больше палок в колеса вставить. А тут еще ты со своими поучениями. Прошу тебя, не гневи душу!
Профессор ответил в тон президенту.
– Савва Тимофеевич, ты знаешь, что я всегда с тобой, но в одном не поддержу тебя никогда. Ты знаешь, о чем я, – и он порывисто отошел.
Старик поманил к себе Михаила.
– Иди к нашему гению, – сказал он вполголоса. – Он, конечно, человек вольнодумный, но в уме ему не откажешь. Учись у него, учись у меня. Учись, Миша, пока мы живы. Когда нас не станет, будет поздно.
Подтолкнув Михаила, президент вернулся к своему креслу, где его дожидался краснолицый генерал и заново сваренный кофе.