Рижский бальзам. Дежавю
Усталость. Общая физическая усталость навалилась так, что боязнь просто потерять сознание в движении требовала остановиться. Упереться руками в коленки и наклонить голову. На лыжи вместе с потом катится вязкая слюна. Чистый морозный лесной воздух наполняет легкие, разрывая до боли грудную клетку. Сердце окончательно сбилось с ритма, путая в организме венозную и артериальную кровь. Тяжелое дыхание переходит в пугающий свист.
И еще этот странный знакомый вкус. На что он похож? Вкус жженого сахара с терпким ароматом цветка шиповника… Да это же настойка родиолы розовой, что плеснул мне Вовка в чай несколько часов назад! Вовка не обманул: бодрит! Не зря родиолу розовую называют «золотым корнем». Иначе бы мы и не рискнули идти на ночь глядя в сторону дома, а спокойно бы заночевали в охотничьей избе. Но все-таки пошли домой. Сейчас оба жалеем о своем решении. Теперь возвращаться назад – все равно что топтать в темноте глубокий снег в сторону снегоходовского следа. Там проще и понятней будет. Там немного до асфальта. Там будет звонок – и друзья увезут нас в город. Проснемся дома. Но нам еще нужно преодолеть километры по глубокому снегу и общую усталость. Я в изнеможении привалился к тонкой осинке, позабыв, что этого делать никак нельзя. С потревоженных веток на меня предательски свалилась шапка снега и беззастенчиво стекала холодными струйками по спине.
Вовка молча обогнал меня и пошел первым. Сейчас мне будет легче. Я пойду по настоящей лыжне. И все-таки, что напоминает мне этот вкус его настойки?.. У него она осталась во фляжке. Нужно повторить.
Я не узнал свой голос:
– Ищи место для костра. Чай скипятим. Я все. Почти умер.
– Подъемчик поднимемся. Там вроде старая делянка.
Всего каких-то пятьдесят метров, и мои лыжи уперлись в его. Я, пересилив себя, обогнал Вовку и вновь пошел первым…
А начинался тот день как нельзя лучше. Сын рано утром, почти по пути на работу, высадил нас у кромки леса и укатил, сверкнув красивыми номерами на новенькой иномарке. Приятно, когда тебя вот так с комфортом доставляют на охоту. И все равно ощущается какая-то тревога за молодежь… Я пожаловался Вовке, надевая рюкзак:
– Только на машинах и умеют кататься. С асфальта – ни-ни. Не то, что по снегу на лыжах, за грибами летом не вытащишь! Шашлыки у подъезда умудряются жарить. Стыд и срам!
– У меня такая же история. Сидит сейчас с утра, десятиклассник, в танчики играет. Сами виноваты. Не привили в свое время любовь к природе. Звал я его вчера. Пошли. Да мать-защитница: «Куда ты его в мороз?». И он тут же нашел причину: «А вдруг заночуешь? Я собак покормлю».
– Да уж, точно виноваты. Ни тропинок не знают, ни дорог в нашем лесу. Видел в машине у него навигатор. Хоть куда – стрелочка налево, поворот направо. В лесу стрелочек нет. Вот и неуютно себя чувствуют. А красоту эту, адреналин – опять же по интернету.
– Точно! Вчера кричит: «Смотри, смотри, папа, какую щуку вытащил рыбак!..». Ага, смотри… А ты встань в пять утра, да на речку по туману, да на плесик, одному тебе известный, а, Леха? Вспомни Тобол. За пятьсот километров ездили за той щучкой. Я ее кое-как в лодку затянул, а она мне хвостом – шлеп по… Я аж подпрыгнул! Есть что вспомнить. Ну че, пошли, пока темно. Может, еще косули на кормежке…
У нас с Вовкой не было твердых охотничьих планов. Вроде как разведка боем, свежие следочки посмотреть, а там по ситуации. Куда кривая выведет. Если что, есть там пара нормальных охотничьих изб, можно и заночевать. Пока шли по старому снегоходовскому следу, вроде было все нормально. Потропили немного зайца, да бросили. Баловство. Крупных свежих следов не было. Кабаны дней десять назад поляну раскопали да недельные косули. Зверь после обильного снегопада еще стоит. Кормится недалеко от лежки и никакой активности не проявляет.
Основной снегопад с утра прекратился. Лишь витали в воздухе одинокие снежинки и, легко щекоча кожу лица, заставляли отмахиваться от них, как от назойливых комаров. Ветер перестал тормошить верхушки сосен, и наступила Ее Величество лесная зимняя тишина. Даже скольжение по пушистому снегу было бесшумным, лишь чуть раздражали слух монотонные скрипы крепления лыж.
Мы пересекли небольшой хребет и спустились к бурному, местами не замерзшему ручью. Видели только старые лосиные переходы да вспугнули пару-тройку рябчиков, не подставившихся на выстрел. Там на хребте я пожалел, что не взял с собой фотоаппарат. Немыслимые нагромождения сугробов прижимали нижние ветки елей, образовывали почти у каждого дерева небольшую пещерку. Клочки снега до того причудливо налипли на стволах деревьев, что, казалось, мы находились просто в волшебном дворце матушки-зимы.
Дело к обеду. Чтобы не давать след, не стали подходить к избе. Разожгли костер у ручья. Навесили котелок с водой. Старая поваленная осина приютила нас, как лесная таверна, предоставив нам и стулья, и стол, и дрова. Через пятнадцать минут сало, колбаса, котлеты, моментально согретые на пламени костра, запивались горячим чаем.
Вовка достал свою заветную фляжку и плеснул мне в кружку. По лесу пронесся, перебивая запах дыма от костра, удивительный аромат розы, дубовой коры и еще чего-то до боли знакомого. Я, как это делают опытные любители спиртного, чуть резко опустил кружку вниз и этим привлек в чай несколько лишних капель.
– Давай-давай. Опять твой «золотой корень». Ну и вкус! Как он правильно называется по науке?
– Родиола розовая.
– И где ты его берешь?
– У нас тут, в горах. Почти каждое лето выбираюсь туда, собираю. В детстве еще отец показал. Так вот и занимаюсь. «Золотой корень» для меня целая философия. От одного взгляда на вершины гор и экипировки дома рюкзака – до приготовления настойки и плеска ее в твоей, скажем, кружке. Вся жизнь, можно сказать. Помню, дочь в Америку собиралась на практику с четвертого курса, так я ее заставил взять сухого. Писала с благодарностью оттуда. Подружек от американского гриппа лечила. Шахматисты постоянно спрашивают перед турнирами. С волейболистом одним ходил собирал, так он всю команду на него подсадил. Восстанавливает хорошо после игры. Я в его химической формуле не понимаю, но знаю, что бодрит и возбуждает нервные окончания.
– С волейболистом, значит, ходил… Меня бы хоть разок взял!
– Ага, вам, браконьерам, только покажи. Все вырвете! На Южном Урале его мало. На Алтае – плантации, на севере – в тундре. Сам-то на одно место раз в пять лет прихожу. Восстанавливается он в природе долго. Вот, угощайся, всего несколько капель. На ночь не советую: спать не будешь. Кстати, что решим, домой или в избушку?
– А что делать-то здесь? Ни следочка. Тебя всю ночь слушать? Мне твои старые анекдоты на рыбалке надоели. Пойдем еще покосы проверим, да двинем в сторону дома. Там, может, косули у стогов тусуются. По темноте домой придем.
– Домой так домой.
Мы допивали вкусный пахучий чай с «золотым корнем» и мысленно представляли наш дальнейший маршрут. Далековато до асфальта. И солнце уже к закату. И все-таки толкаться в избушке весь вечер и всю ночь для нас было бы невыносимо скучно. Сложили рюкзаки и пошли топтать лыжню вверх ручья.
Как мы и предполагали, наша лыжня стала неожиданно длинной и трудной. Тихий заснеженный лес наскучил нам через несколько часов. Казалось, каждый из нас хотел предложить: «Ну что, может, повернем в избу?». Однако шли и молчали.
Непонятно откуда у меня в голове всплывали картинки тридцатилетней давности. Поезд. Купе. Матовая бутылка на столике. Я никак не мог понять, откуда и что это?..
…Осилив подъем, я остановился возле подсоченной сосны, скинул рюкзак и достал топорик. Нарубил смоляных щепок. Затрещал костер. Известный прием: садишься на лыжи, а ноги проваливаешь в глубокий снег. Сидишь как за столом. Снег в котелке медленно превращается в кипяток, горячий чай – и вновь несколько Вовкиных капель. Живем! Меня осенило, на что похож этот вкус!
– На Рижский бальзам похоже. Я понял!
– Да, я слышал такое сравнение. Может быть…
– Доберемся до дома-то?
– Куда денемся. Сейчас восстановимся. Фонарики бы не подвели, на морозе.
Я намешал побольше сахара и вновь разбавил чай из фляжки. Кажется, вкуснее ничего в своей жизни не пил. И вновь прилетели откуда-то из прошлого картинки…
Осень 1982 года. Поздний вечер. Ташкент, вокзал. Закончилась наша с Эдиком двухмесячная командировка. Сдав рефрижераторную секцию другой бригаде, мы поехали в родное Троицкое депо за зарплатой.
По перрону шла девушка с ребенком лет трех. Все ближе, ближе к нашему вагону: «Вы мне не поможете?». Ее тяжелая сумка с моей помощью перелетела ступеньки вагона в тамбур…
Голос Вовки вернул меня в реальность:
– Ну что, пошли? Охотники, твою мать. Триатлон какой-то. А в избе сейчас тепло. Кашу бы сварили. Завалились бы на нарах, в буржуйке дрова еловые трещат. Я бы тебе анекдот рассказал. Утром запросто на свежий лосиный след наткнулись. И с подхода. А? Как в прошлый раз!
– Нет уж. До дома теперь ближе.
Выбравшись из глубокого снега и чуть поплутав в мелком осиннике, мы наконец-то нашли свою утреннюю лыжню. Тогда, под монотонный скрип крепления лыж, и вспомнилась мне та давно забытая история, разбавленная Рижским бальзамом.
После длинной командировки заходить в железнодорожный вагон, пусть и пассажирский, совсем не хотелось. Показав служебные билеты проводнику, мы с Эдиком стояли на перроне до последних секунд отправления поезда Ташкент – Москва. Курили сигареты одну за другой. Считали будущие выходные, строили планы. Легким профессиональным движением по очереди прыгнули на подножку. Не спеша нашли свое купе и с удивлением увидели в нем девушку, которой только что помогли с тяжелой сумкой.
– Здравствуйте. Я спасибо забыла вам сказать.
Певучий голос с прибалтийским акцентом приятно ласкал слух. Тогда, на лыжне, вспоминая ее лицо, я отчетливо понял, что делало ее симпатичной: светлые короткие волосы. Ее губы постоянно находились в какой-то полуулыбке, дополняя удивительный разрез голубых глаз. Миниатюрную фигуру облегали две вещи: легкий полушерстяной серый свитер и редкие в те времена джинсы. Я оценил лейбл на пуговице: «Wrangler». Ее очаровашка-дочка, у которой были явно не мамины карие восточные глаза, была тоже одета со вкусом. И две косички без бантиков!
Мы с Эдом наверняка были тогда чисто выбриты, а вот одежда и наши сумки предательски воняли соляркой после долгого нахождения в рабочем вагоне рефрижераторной секции.
Познакомились. Она назвала свое имя и тут же перевела его с латышского.
– Вия. Меня звать Вия. Если на русский, то «ветерок».
Я сразу попытался познакомиться с ребенком и протянул руку:
– А тебя как зовут?
Девочка сначала посмотрела на маму, как бы спрашивая разрешения, можно ли разговаривать с незнакомым дядей, потом громко произнесла:
– Света!
Эдик по-хозяйски поднял свободный плацкарт и засунул туда наши вещи. Потом на правах старшего сразу распорядился, почему-то обращаясь к девочке:
– Света, вы ложитесь с мамой спать, а мы пойдем, покурим еще. Потом тоже спать, здесь наверху. Ты согласна?
– Согласна!
Мы все улыбнулись ребенку.
В тамбуре за очередной сигаретой Эдик в позе Шерлока Холмса пытался выяснить загадку незнакомки:
– Бирка на сумке говорит о том, что она с аэропорта. Акцент – что с Прибалтики. Кольцо на руке видел? Замужем. Поезд идет через Казахстан. Что ей там делать – это нужно выяснить.
Я, зная своего напарника довольно хорошо, прекрасно понимал, что ничего он выяснять не будет. Его еврейские мозги имели математический склад ума. У него была страсть – шашки, шахматы и подкидной дурак. Так что, если завтра Вия откажется с ним играть (со мной ему было скучно), он найдет себе других соперников в вагоне.
Утром всех разбудила Света. Щелкала выключателем, дергала ручку двери, уронила на пол какой-то пакет. Потом они с мамой ушли в туалет, а мы с Эдиком не спеша достали свои съестные припасы. Проводник принес чай. Вия без стеснения присоединилась к нашему завтраку, выложив на стол шпроты, аэропортовские булочки и необычную матовую бутылку, на этикетке которой были латинские буквы. «RĪGAS BALZAMS».
На ночной лыжне я вновь отчетливо услышал ее голос: «Вот, мальчики, угощайтесь. Я со своей родины еду, из Латвии».
Эдик распечатал бутылку и стал искать стаканчики, чтобы разлить. Вия его опередила:
– Нет-нет, это бальзам. Им только разбавляют напитки. Например, водку, или вот – очень вкусно.
И она легко разлила черную тягучую жидкость в стаканы с чаем. По купе разлился необычайный аромат, добавляя какой-то изыск к обаянию нашей попутчицы.
Эдик сразу же завел разговор о цене бальзама, перечитал вслух его составляющие, рецепты коктейлей и записал в свою записную книжку телефон производителя на этикетке. Я же, сидя в углу, делал вид, что смотрю в окно, и украдкой следил за каждым движением попутчицы. Она пыталась накормить девочку, но та капризничала, требуя кашу.
Потом Эдик достал свою миниатюрную коробочку с шахматами и пошел искать в коридор соперника. А Вия, по-хозяйски убрав со стола, попросила меня проводить ее в вагон-ресторан – покормить капризницу девочку. Там, за бутылкой Чимкентского пива, как это бывает в поездах со случайным попутчиком, она и рассказала свою обычную историю, каких было полно в бывшем Советском Союзе.
– Куда я еду? Домой. Муж – казах, офицер. Служит на Байконуре. Приезжал к нам на море отдыхать. Там и познакомились. Поженились. Я нисколько не жалею. Наверное, счастлива. Судьба. Только вот родители далеко. Переживают очень. По возможности летаю к ним со Светой. В этот раз чуть не оставила ее у них. Со слезами расставались. Я люблю свой родной городок у моря. А эти степи?.. Не могу к ним привыкнуть.
Она махнула рукой в сторону окна.
– Стараюсь его к себе переманить. Не знаю, что получится. Так и живем вот, как чай, разбавленный бальзамом. Понимаешь?
Она улыбнулась своей мудреной фразе. Что я мог ей посоветовать со своим-то жизненным опытом?
– А я женился, получается, год назад. Мальчишка у нас маленький. Все вроде нормально, но вот с работы придется увольняться. Сама подумай: сегодня пятьдесят шестые сутки командировки. Крестики всё на календарике ставлю. Работа интересная. Я за три года весь Союз объездил. Зарплата ничего, выходные. Но женатому как-то неуютно. Завтра в депо отчитываться будем. Наверное, решусь – заявление на увольнение напишу.
– Видишь, как получается. Нас ждут, а мы пиво пьем в вагоне-ресторане.
– Ничего мы не пьем. Света ведь ничего никому не расскажет. Верно?
Света сделала вид, что поела каши, и пыталась слезть с неудобного стула. Что мама, что я полностью подчинились поведению ребенка и пошли в свой вагон.
Эдика не было. Я его нашел играющим в карты в соседнем купе. На столе лежал карандаш и лист бумаги с начерченным на нем правильным квадратом и цифрами вокруг него. Преферанс. Эдик мне взглядом показал, что все в порядке. Пулька была в самом разгаре. Я подсел посмотреть за игрой, но ни один из игроков даже не позволил мне посмотреть его карты. Все было серьезно. Я вернулся в свое купе.
Света безмятежно спала. Ее мама рядом делала вид, что спит, откинув руку с кольцом на пальце. На столе стояла бутылка Рижского бальзама. Я прилег на соседний плацкарт и пытался уснуть. Ничего не получалось. Как-то осмелился протянуть свою руку навстречу ее руке. Вагон покачивало, и не сразу, но все-таки это случилось. Прикосновение наших пальцев. Вия не отдернула руку, а чуть раскрыла ладонь. Произошло какое-то мимолетное рукопожатие – не более. Я спросил у нее, зная, что она не спит:
– А если твой бальзам не разбавляя выпить, ничего не будет?
– Наверное, не смертельно. Очень терпкий вкус. Сладко-горький…
…Вовка неожиданно остановился, и мои лыжи ткнулись в его ноги. Он тихо произнес:
– Заяц.
Впереди нашу утреннюю лыжню топтал свежий заячий след.
– Ночью пошел на кормежку. Где-то здесь рядом, в елочках. Фонарик сфокусируй.
Я своим китайским фонарем тоже стал освещать елочки в направлении движения следов зайца. Высветились в темноте отражением его глаза. Через пару секунд прозвучали два дуплета. Вовка пошел в направлении выстрелов и вскоре принес тушку, радуясь добыче как ребенок:
– И как мы его, а! Можем же еще что-то. Ночью!
– Ладно, пошли. Суй себе в рюкзак. Завтра десятикласснику отдашь. Пусть разделывает. Сможет?
– Точно, хорошая идея. Нужно же как-то приучать их к охоте.
Вновь в ночном лесу заскрипели крепления лыж…
…Я привстал и повернул защелку на закрытой двери, потом почему-то сел и прикоснулся к бутылке. Отвернул пробку и понюхал горлышко. Вия в этот момент протянула руку к двери, демонстративно повернула защелку обратно и чуть приоткрыла дверь. Наши взгляды встретились. Я не знаю, на что похожа была моя улыбка, но ее была ослепительна. Она села за столик и произнесла голосом заговорщика:
– А что, давай по чуть-чуть. За нас! Ты пообещаешь мне завтра написать заявление на увольнение, а мне – терпения, как жене офицера!
– Замечательный тост!
Мы выпили. Вязкая жидкость с незабываемым вкусом растеклась по горлу, так и не скатившись в желудок.
Потом неожиданно появился возбужденный Эдик. Закрыл дверь, сел и смотрел в одну точку. Мы с Вией с любопытством смотрели на его странное состояние. Он был еще в игре. Просчитывал в уме какие-то варианты расклада карт. Потом достал из брюк деньги, пересчитал их и положил во внутренний карман. Я все понял.
– Вия, тебе с нами повезло. Завтра Эдик нас в ресторан ведет. А, Эд?
– Сходим. Здесь хватит. Обещаю. Но нужно еще с проводником поделиться. Иначе нас с вагона не выпустят.
– Нет, мальчики, мне выходить. Скоро Байконур. Завтра меня здесь не будет.
Через несколько часов она вновь попросила меня перенести тяжелую сумку. Поезд остановился. Ее встречал с огромным букетом белых роз молодой человек в военной форме с глазами, как у Светы. Прямо на вокзальной площади стоял военный уазик. Чуть заметным движением, не поднимая руки, она помахала мне ладонью.
Купе опустело. Нам с Эдиком предстояла еще одна ночь. Утром в Троицке мы покинули поезд. Красивую бутылку с остатками Рижского бальзама Эдик забрал себе. Для него это была просто халява. А для меня? Не знаю. Бальзам он и есть бальзам. Что-то такое, о чем можно будет неожиданно вспомнить спустя много лет, ночью на припорошенной лыжне…
Потом, уже после звонка сыну, мы, уставшие горе-охотники, ждали машину у асфальта, и я спросил у Вовки:
– А ты где служил?
– Я же тебе рассказывал – в Калининграде.
– Ах да, забыл. Тогда не получается рассказ. Не состыкуется ничего. Вот если бы ты на Байконуре служил…
– При чем здесь Байконур? Не пойму.
– Да так, дежавю какое-то. Вспомнилось кое-что.
2016 г