Предисловие ко второму итальянскому изданию
Прошло три года с того момента, как я начал писать первое издание этой книги. Я был тогда под впечатлением событий, которые мне казались потрясающими, но, по-видимому, не интересовали мир. Хуже того: по-видимому, весь мир думал совсем противоположное тому, что думал и видел я. Средства массовой информации, в первую очередь самые важные американские информационные каналы, описывали российскую ситуацию так, как будто в России в ближайшее время должно было наступить необыкновенное процветание. Все (почти все) считали, что экономический кризис пяти предшествующих лет скоро будет преодолён. Политический кризис считали уже полностью преодолённым. Победа Ельцина на выборах летом 1996 года, казалось, разрешила последние политические трудности перехода к ценностям и методам Запада.
Я, напротив, видел, что экономический кризис день за днём усиливается; видел с растущим беспокойством поднимающуюся волну антизападничества; замечал, что общество в переходном состоянии, но это определённо не переход к нормальному обществу, похожему на вполне жизнеспособные общества капиталистического Запада. Более того, меня поражало, что Запад как будто не видел, как к власти в России пришла криминальная элита, иметь дело с которой было не только неприлично, но и чревато серьёзными проблемами. В любом случае проблемами гораздо бо́льшими, чем мы были бы в состоянии разрешить.
Трудно было найти удовлетворительное определение того, что зарождалось на моих глазах. Оно имело черты внешнего сходства с демократией. Но, стоило копнуть поглубже, вы с отвращением обнаруживали его зловонную сущность, авторитарное, демагогическое месиво. Было что-то такое, что издали казалось рынком. Но, когда вы подходили ближе, то видели, что это скорее базар, джунгли, беззаконное насилие. На этом рынке, за редкими исключениями, не было настоящих предпринимателей; на нём никто ничего не производил. Этот рынок отличала та же существенная характеристика, что и реальный социализм в терминальной стадии: доход приносили почти исключительно полезные ископаемые, по большей части источники энергии, которые шли на экспорт. Главными действующими лицами этого никогда не виданного рынка были те, кого «назначили» капиталистами, или гангстеры, прокладывавшие себе дорогу при помощи бомб и «калашниковых». Среди немногих, кто пришёл к тем же выводам, был Александр Солженицын. «Нынешний общественно-государственный строй, – сказал он в 1992 году, – это слияние номенклатуры, финансовых акул, таких вот лжедемократов, которые себя приукрасили, и КГБ… Не только я не назову это демократией, но я должен сказать: это грязный гибрид, которому даже примера не найдёшь в истории. Это грязный гибрид, и неизвестно, во что он разовьётся. […] И если вот этот правящий класс сольётся, так он будет нас угнетать не 70, а 170 [лет]». Но, т.к. я очень далёк от философских позиций Солженицына, эта близость политических суждений меня несколько приводила в смущение.
Передо мной стояла настоящая дилемма, скорее даже интеллектуальная, чем политическая: если не прав я, от меня требуется пересмотреть все понятия, в которых я мыслил до сих пор, мой взгляд на мир, на людей; все мерки, с которыми я подходил к оценке событий всю мою предшествующую жизнь. Это предположение нельзя было исключить априори, хотя оно, откровенно говоря, было неудобно и беспокойно для моего умственного равновесия. Кроме того, круг людей, говоривших противоположное тому, что я видел, был так широк – от самых знаменитых западных экономических экспертов до самых влиятельных западных политических лидеров, до самых квалифицированных политических комментаторов, – что требовалось большая самонадеянность, чтобы не оценить его значительности.
Однако передо мной были внушительные и несокрушимые фактические данные. И они, с какой бы стороны их ни рассматривать, вели неизбежно к одним и тем же выводам. И я решил написать книгу «Прощай, Россия». Если у вас хватит терпения прочитать эту книгу, вы найдёте в конце мотивы, которые побудили меня к этому. Сейчас они остаются почти теми же.
Я думал, что следовало бы отразить и противоположную точку зрения. Думал, что, сотря густую идеологическую пыль, было бы полезно – хотя бы для будущих историков – показать, как принимались решения, которые привели к таким результатам. Я думал о них, бедняжках, которые возьмут на себя тяжёлый труд не потеряться посреди восхвалений, которыми были полны выступления, статьи, телевизионные передачи.
Обращаясь взглядом к тем событиям, будущие специалисты по России (боюсь, что их останется немного) и по геополитике (а их будет очень много, и многие захотят понять, почему триумф Америки, который казался несомненным, не состоялся) будут недоумевать, как стало возможно, что в последнее десятилетие ХХ века во главе самых влиятельных национальных и международных институтов стояли настолько ни к чему не способные люди. Не удастся им понять и необычайную слепоту, о которой говорило поведение западного руководства после окончательной победы в холодной войне. Они, может быть, придут к выводу, – и, вероятно, будут правы, – что причина гибели реального социализма – скорее его внутренняя слабость, чем сила его противника.
Будущие историки, конечно, смогут с помощью своих компьютеров, хорошо приспособленных для аналитической работы, и познакомиться с тем, что наши современники предсказывали, и изучить то, что случилось на самом деле. И не смогут не заметить, как сильно отличается одно от другого.
Что случилось потом, части читателей известно. Чтение этой книги, написанной тогда, сейчас определённо производит впечатление. Даже на меня, который её написал. Но не только и не столько потому, что описанное в ней подтвердилось с буквальной точностью; и даже не потому, что политический, экономический и общественный кризис в России страшно углубился и грозит взорвать (или разрушить, или разложить) страну. Самое сильное впечатление, во всяком случае, на меня, произвело то, как ничтожно мало сумевших извлечь урок, сделать какие-нибудь полезные выводы из этих событий. Это тоже, конечно, объяснимо. Но нисколько не успокаивает. Факт, что ответственные за эту катастрофу, в первую очередь – руководители мира-«победителя», всё ещё на своих капитанских мостиках. Они не могут посмотреть на себя критически, они не способны даже понять, что они сами, собственными руками, сделали. Не могут, потому что тогда должны были бы раскрыть глубинные причины своего поведения, показать своё истинное лицо. И зрелище открылось бы не слишком привлекательное. Они должны были бы сказать то, чего сказать не могут – признать, что они попирали те самые ценности, во имя которых действовали. Им пришлось бы признаться, что ими руководили два принципа (если можно их так назвать). Первый из них – понятный, но далеко не благородный, а именно – страх, что, если падёт дружественный криминальный режим, то зародится новый – менее криминальный, но и менее дружественный. Второй из этих принципов ещё проще – финансовый, коммерческий, геополитический интерес.
Только Мишелю Камдессю, исполнительному директору Международного валютного фонда, избранному по случаю козлом отпущения, пришлось уйти. «Рашенгейт» был слишком катастрофическим событием, чтобы его можно было совсем не заметить. Но и его спешный уход со сцены, сопровождаемый аплодисментами его окружения, говорит как раз о том, что он не хотел распутывать узел, который завязала реформа Международного валютного фонда. Дыры международного финансового кризиса 1997—1998 годов наскоро заткнули с помощью временных мер – ровно настолько, насколько было нужно, чтобы отодвинуть на неопределённое время системный анализ проблемы. Международное сообщество, которое принимает решения, продолжает вести себя с такой бездумной безответственностью, как будто думает, что необходимость «дать отчёт» можно откладывать до бесконечности. Идеология «единственно верного образа мысли», как кажется, совсем лишила поклонников глобального рынка способности мыслить критически. Лучшие из них отдают себе отчёт, что танец продолжается уже на краю пропасти, но и они приносят дары на алтарь божества конца века – концепции TINA (There Is No Alternative – «альтернативы нет»).
Россия в этом коллективном безумии стала лакмусовой бумажкой, которая лучше всего показывала, что происходит. Исследуя бестолковую колонизацию России, наполовину провалившуюся, наполовину удавшуюся (хотя бы даже в том смысле, что её целью было разрушить страну), можно составить коллективный портрет Запада-победителя. Конечно, можно понять и его силу, но также и его ограниченность. Кажется, что успех Запада преодолел эту ограниченность. Остаётся узнать, сколько времени продлится этот успех. То, что произошло и происходит, не даёт никакой гарантии, что он будет длиться вечно. В том, что я написал три года назад, я мало что хочу изменить, но многое могу к этому добавить. Продолжалось расширение НАТО на Восток. Была война в Косово. И то, и другое полностью подтвердило написанное мной. То есть – что Запад хочет полной победы над бывшим врагом и что особенно Соединённые Штаты стараются разрушить Россию после того, как добились разрушения Советского Союза. Поведение дуэта «Ельцин-Черномырдин» во время югославского кризиса в свою очередь стало яснейшим подтверждением полной подчинённости российского руководства указаниям администрации Клинтона. Получив власть при поддержке Вашингтона, два русских Квислинга26 оплатили все векселя. Это тоже можно было предвидеть.
Я посвятил главу доказательству того, что выборы 1996 года (и не только они) были неприличным мошенничеством. Тем временем, когда я поездил по России, у меня накопились и другие свидетельства, подтверждающие и усиливающие все подозрения. В Махачкале, столице республики Дагестан – о ней я говорю только для примера – я слышал от вполне надёжного свидетеля подробный отчёт, из которого следует, что в вечер голосования в первом туре президентских выборов группа агентов министерства внутренних дел заняла место, где они собирали все урны и проверяли их все перед подсчётом голосов, увозя их неизвестно куда. Подсчёт голосов показал, что Борис Ельцин лидировал во всех избирательных округах Дагестана, где – заметим мимоходом – на выборах Думы коммунисты Зюганова повсюду набрали подавляющее большинство голосов.
Что касается финансовых и других скандалов, характеризующих агонию ельцинского режима, мне нечего добавить. Всё это рассказано в первой версии книги «Прощай, Россия». Добавляю только, чтобы помочь оценить огромный масштаб ущерба, главу, основанную на расследовании, бо́льшую часть которого я опубликовал в газете «La Stampa», – о мошенничестве века, когда испарилась бо́льшая часть двадцати девяти миллиардов долларов, которые заняли в Международном валютном фонде.
Каким будет конец этого режима, сколько крови будет стоить русским его агония (когда я пишу эти строки, идёт вторая чеченская война, и России угрожает нагнетание напряжённости в виде беспрецедентной волны террористических актов) и дальнейшее разложение государства, – неизвестно. Сейчас можно с уверенностью сказать только одно – что восстановление страны не будет ни лёгким, ни быстрым.
В заключение – два соображения, касающиеся не только России. Первое – о той роли, которую сыграла мировая информационная система в этом болезненном (особенно для русских) и провальном эксперименте. Приходится с горечью признать: в информационном обществе информация не выполняет своих функций. Или, лучше сказать, выполняет те функции, которые описаны в известном романе Оруэлла.
Второе соображение касается того понятия о мире, которое, по-видимому, существует в западной культуре. Шестая часть человечества, в особенности её лидеры, кажется, верит, что остальным пяти шестым ничего не остаётся, кроме как усвоить ценности и образ жизни Запада. Вдобавок – и это ещё ухудшает обстановку – в более короткое время, чем в течение жизни одного поколения. Эта иллюзия, если её внезапно не озарит проблеск разума, может иметь только одно следствие – серию страшных столкновений цивилизаций, которые зальют XXI век кровью. Западу-триумфатору не удалось покорить даже Россию, которая всё-таки по всем статьям ближе всего к миропониманию и ценностям Запада. Точнее: чтобы её покорить, он её разрушил. Думать, что русские испытывают благодарность за то, что с ними случилось, – слепота и глупость. Думаю, здесь очень уместно вспомнить решительное суждение Александра Зиновьева. Он сказал это о России, но это и обо всём мире: «У России не больше шансов стать Западом, чем у мухи стать слоном на том основании, что и у неё есть хобот».
Рим, ноябрь 1999