Глава 4
Организованная преступность
Наиболее ярко процессы глобализации девиантных проявлений видны на примере организованной преступности и терроризма.
Тема преступности издавна полна мифов, которые все чаще используются политиками – в популистских целях, журналистами – в погоне за сенсацией, рождая «страх перед преступностью», «моральную панику»[99]. В еще большей степени мифологизирована организованная преступность – относительно позднее явление в жизни общества. Что касается бывшего СССР и России, то еще в 1986 г. шла дискуссия: а есть ли организованная преступность в СССР? Поэтому кратко остановимся на некоторых исходных понятиях.
Организованная преступность как социальный феномен
Организованная преступность – сложный социальный феномен. Возникнув, она так переплелась с другими социальными институтами и процессами, так прочно вросла в общественную ткань, что с трудом может быть из нее «вырвана» для изучения. Вызывает сомнения корректность самого понятия «организованная преступность», ибо, во-первых, преступность вообще не имеет дескрипта («субстрата») в реальной действительности, а является релятивным, конвенциональным социальным конструктом. Во-вторых, «организованность» – неотъемлемое свойство всех биологических и социальных систем (объектов), а потому «неорганизованной преступности» вообще не существует. В-третьих, «в современных условиях, когда деятельность любой публичной или частной институции неизбежно связана с нарушением уголовного закона, понятие “организованная преступность” оказывается синонимом понятий “общество”, “государство”, “социальная действительность”, “социальное явление”»[100]. Соглашаясь с этим, мы не призываем к немедленному отказу от распространенного термина: существуют научные традиции, накоплен большой эмпирический материал. Другое дело, что тема нуждается в демифологизации и корректном, не политизированном изучении и освещении.
Существует множество определений организованной преступности. Некоторые из них лаконичны, но тавтологичны и малосодержательны («organized crime is crime that is organized»[101]). Другие излишне громоздки, авторы пытаются перечислить все возможные признаки организованной преступности[102].
В качестве рабочего можно принять определение, предложенное на Международной конференции в Суздале (1991): «Функционирование устойчивых, управляемых сообществ преступников, занимающихся преступлениями как бизнесом и создающих систему защиты от социального контроля с помощью коррупции». Организованная преступность – не сумма преступных организаций и совершаемых ими преступлений. Это качественно новая характеристика такого состояния преступности, когда она встроена в социальную систему, оказывая существенное влияние на ее другие составляющие (элементы) и прежде всего – на экономику и политику.
Организованная преступность выступает как предпринимательство, бизнес, индустрия, производство и распределение то варов и/или услуг (организованная преступность как незаконное предпринимательство).
Главной целью организованной преступности как любого бизнеса является экономическая выгода, прибыль. Различия (весьма относительные) начинаются с методов деятельности. Преступные организации добиваются высокой прибыли любыми методами, включая криминальные. Но и вполне респектабельный бизнес не избегает полулегальных, а то и преступных действий для достижения выгоды… За глобализацией экономики тянется хвост ее криминализации.
Криминальный бизнес возникает, существует и развивается при наличии ряда условий:
• спрос на нелегальные товары (наркотики, оружие и т. п.) и услуги (сексуальные и др.);
• неудовлетворенный спрос на легальные товары и услуги (например, «дефицит», присущий так называемой социалистической экономике);
• рынок труда, безработица, незанятость подростков и молодежи;
• пороки налоговой, таможенной, вообще экономической политики государства, а также коррупция, препятствующие нормальному развитию легальной экономики.
Пока есть спрос, будут предложения. Как пишет Л. Тимофеев, «запретить рынок – не значит уничтожить его. Запретить рынок – значит отдать запрещенный, но активно развивающийся рынок под полный контроль криминальных корпораций»[103].
Формирование и развитие организованной преступности – закономерный общемировой процесс, частный случай повышения уровня организованности всех социальных подсистем: экономики, политики, управления, коммуникаций и др.
Организованная преступность институционализируется в различное время в разных странах. Основные признаки организованной преступности как социального института: длительность существования; регулярность (постоянство) функционирования; выполнение определенных социальных функций (удовлетворение спроса на нелегальные или дефицитные товары и услуги, предоставление рабочих мест, перераспределение средств и др.); наличие комплекса норм (правил поведения), «профессионального» языка (сленг), вполне определенных ролей. Институционализация (процесс, в ходе которого социальные практики становятся регулярными, долговременными и «обрастают» всеми признаками института) организованной преступности происходит постепенно. Этот процесс начался в России (СССР) с конца 50-х – начала 60-х гг. прошедшего столетия и завершился в конце 70-х – начале 80-х гг.
Организованная преступность является способом частного предпринимательства (бизнеса). Исходя из этого, процесс глобализации и, как встречный процесс – локализация (в крайней форме – антиглобализм) не может не затронуть этот социальный институт.
Преступная организация
Уголовно-правовое понятие преступной организации содержится в п. 4–5 ст. 35 УК РФ и, с нашей точки зрения, не очень удачно. Криминологических определений – более содержательных – имеется много. Выскажем нашу позицию. Первое ограничение – мы не будем рассматривать преступные организации политической направленности (от руководящего состава национал-социалистической партии Германии, гестапо, СД, СС и руководящего состава ВКП (б), КПСС, ЧК, НКВД, КГБ до «Красных бригад», неонацистских и иных террористических, экстремистских организаций). Второе ограничение – нами не рассматриваются легальные организации, использующие в своей деятельности преступные методы (подкуп, хищения, мошенничество и т. п.). Это поле деятельности «беловоротничковой преступности» (white-collar crime).
Предметом дальнейшего рассмотрения являются нелегальные организации, создаваемые для извлечения прибыли в результате производства и распределения нелегальных товаров и услуг, т. е.
«организации преступного предпринимательства». Они относятся к социальным организациям типа «трудовой коллектив»[104].
Преступные организации высоко адаптивны и конкурентоспособны в силу жестких требований к «подбору кадров» и «трудовой дисциплине», рекрутирования наиболее молодых, сильных, волевых «сотрудников», благодаря «свободе» от налогового бремени (правда, надо платить дань «правоохранителям» за безопасность) и от общепринятых моральных требований. Имеются различные типы преступных организаций[105]. В отечественной и зарубежной литературе перечисляется множество их признаков.
С нашей точки зрения, к числу наиболее существенных признаков организации преступного предпринимательства относятся:
• устойчивое объединение людей, рассчитанное на длительную деятельность;
• цель: извлечение максимальной прибыли (сверхприбыли);
• содержание деятельности: производство и распределение товаров и/или услуг;
• характер деятельности: сочетание нелегальных (преступных) и легальных видов и методов деятельности;
• структура организации: сложная иерархическая, с разграничением функций и ролей;
• основное средство безопасности: коррумпирование органов власти и управления, полиции, уголовной юстиции;
• стремление к монополизации в определенной сфере деятельности или на определенной территории ради достижения главной цели.
Все эти признаки в большей или меньшей степени присущи всем (или почтит всем) социальным организациям типа трудового коллектива. Лишь преступный характер деятельности и коррумпи рование для легальных трудовых коллективов являются необязательными (но возможными) признаками.
Глобализация организованной преступности
Ясно, что экономическая целесообразность и криминальная настойчивость предрешили динамичную глобализацию организованной преступности. Международные связи криминальных структур известны давно. Нелегальный экспорт-импорт наркотиков, оружия, алкоголя, проституток, международный характер «отмывания» денег, нажитых преступным путем, стали общим местом и никого уже не удивляют[106]. Приведем лишь некоторые направления интернационализации организованной преступности, снабдив их своеобразным «комментарием»: выдержками из интервью Я. Костюковского с представителями петербургского криминалитета.
Нелегальный экспорт цветных металлов из России в страны Западной Европы (в основном через республики Балтийского региона).
«И. (интервьюер Я. Костюковский): Какие виды криминального бизнеса наиболее популярны?
Р. (респондент, член криминальной группировки): В течение 1994 г. половина всего металла из России экспортировалось нелегально. Это был хороший бизнес! Люди за два-три месяца зарабатывали так, что до сих пор хватает. Правда, это была работа по 25 часов в сутки… Но игра стоила свеч. Разница цен здесь и в Эстонии была безумная».
Появились сведения о нелегальном экспорте из России радиоактивных материалов[107].
Активно функционирует рынок «живого товара» – незаконная миграция, экспорт проституток.
«И.: А как дела с проституцией?
Р.: Проституция в Санкт-Петербурге обычная индустрия. Существует не со вчерашнего дня. Имеются сотни «контор».
И.: Что ты можешь сказать о «бизнес-поездках»?
Р.: Да, существуют. Более того, девочки не всегда проститутки. Это могут быть приглашения для работы в стриптизе или вообще в сфере слуг. Но они экспортируются, например, в Турцию и их насильно заставляют заниматься проституцией. Это их счастье, если удается бежать. Но обычно конец очень плохой…»
Российские проститутки экспортируются в страны Западной Европы, в США, Канаду, страны Латинской Америки, а также в Китай.
Контрабанда предметов старины и искусства. Количество таких предметов, изъятых при попытке вывоза, выросло с 3500 в 1992 г. до 10 000 в 1999 г. При этом, по мнению таможенной службы, задерживается не более 5–10 % реально вывозимых ценностей[108].
Одним из наиболее прибыльных видов криминального бизнеса (второе место после торговли наркотиками) является продажа оружия за рубеж. Однако сведения о торговле оружием очень скудные, поскольку связаны с преступной деятельностью высоких чинов военного ведомства – федерального и региональных. Купить можно все. Вопрос только – по какой цене[109].
«Р.: Мы занимаемся мелочью по сравнению с тем, что делается в армии, в оборонке – вот там да, там целая экономика. Сейчас говорят, вот, в армии все воруют. А по-моему, там все намного сложнее. Просто выгоднее прикинуться простыми воришками, а на самом деле там же миллионы баксов крутятся».
Кража и перепродажа автомобилей (международный автобизнес).
«И.: А ты с иностранцами контактируешь?
Р.: Да, конечно. У нас есть бизнес по машинам. Обмен.
И.: То есть?
Р.: Натурально. Здесь в Питере угоняется машина и идет в Голландию, а из Голландии так же сюда… Вообще это целая система в Германии, Польше, Франции, Венгрии, Голландии и России. Так что в этом смысле с организованной преступностью все хорошо – международный контакт есть».
Активно действует международная система производства и торговли фальсифицированными продуктами и прежде всего – алкогольными изделиями. Так, в Россию поступает алкогольный фальсификат из Польши, Нидерландов и других стран.
До 95 % фальшивой (поддельной) иностранной валюты поступает в Россию из зарубежных государств[110].
Но, конечно, самый широкий размах приобрел международный наркобизнес. Эксперты ООН оценивают ежегодный международный оборот наркотиков в 400 млрд долл. США, что составляет около 8 % всей мировой торговли. В Россию идут потоки героина из Афганистана, Пакистана, Северной Кореи, производные каннабиса – из стран Средней Азии и с Украины, кокаин из Латинской Америки, «колеса» (медикаментозные средства) из стран Западной Европы, эфедрин и его производные («лед») – из Китая. В свою очередь Россия реэкспортирует героин и каннабис в Западную Европу[111].
К сказанному следует добавить глобализацию криминализированной «легальной» экономики (типа Trans World Group – TWG, контролирующей алюминиевую и добывающую глинозем промышленность Сибири[112]).
Доходы транснациональной организованной преступности «отмываются» путем инвестиций в легальную экономику, в офшорных зонах, через контролируемые банки. По мнению экспертов Вашингтонского национального Стратегического информационного комитета, общие доходы международной организованной преступности приближаются к триллиону долларов, т. е. сопоставимы с годовым бюджетом США.
И еще об интернационализации преступности
Глобализация преступности осуществляется не только в форме организованной ее части. Резко усилившиеся миграционные потоки наряду с позитивными результатами (интернационализация науки, искусства, культуры) несут с собой и негативные последствия. Мигранты, независимо от этнической принадлежности их и «коренного» населения, на первых порах всегда хуже адаптированы к условиям жизни принимающей страны: языковые барьеры, профессионально-квалификационные трудности, проблема жилья, культуральные различия и прочие проявления «социальной неустроенности», которая служит одним из существенных источников девиантного поведения. Многие страны-реципиенты испытывают все большие проблемы в связи с преступностью иностранцев, мигрантов. Так, например, в Германии в 1992 г. около 27 % всех преступлений было совершено иностранцами; в 1994 г. 37 % убийств и смертельных повреждений было совершено иностранцами (из них 35–38 % – турки, 11–15 % – жители Югославии, 4–5 % – итальянцы, 3–4 % – албанцы, свыше 2 % – вьетнамцы и т. п.[113].
Октябрьские, 2005 г., волнения мигрантов в предместьях Парижа – грозный сигнал о необходимости нахождения путей решения проблемы адаптации мигрантов в странах-реципиентах.
Интернационализация российской организованной преступности
Россия имеет богатую историю организованной преступности[114]. Заметим, правда, что преступность XIX в. имела лишь некоторые чер ты организованности, только тяготела к организованным формам. Даже многочисленные и полифункциональные нищенские артели, и рейды специалистов по карманным кражам и карточных шулеров в европейские страны не стоит переоценивать с точки зрения процессов интернационализации или организованности. До поры до времени преступность не выходит за национальные рамки, решая проблемы исключительно локального характера. В первую очередь, это налаживание преступного бизнеса, решение проблем раздела рынка и конкуренции, для чего – создание собственно организованных форм. Отметим, что подобная ситуация складывается во всех странах, организованная преступность которых в криминологии считается «классической» (итальянская «мафия», североамериканская «Коза Ностра», японская «якудза» или «борёкудан», китайские «триады»). На определенном этапе развития речь идет о весьма ограниченных формах интеграции и международного сотрудничества. Даже «опиумные войны» (середина XIX в.), в которых принимали активное участие японские гангстеры, в Китае можно расценивать как экспансию якудза на близлежащую территорию. Территория самой Японии слишком мала, и преступность (уже организованная), естественно, ищет расширения рынка. Большое влияние имеет фактор внутренней конкуренции. Хотя не стоит отрицать и явный факт международного сотрудничества (между торговцами Китая, Англии, Португалии и японскими якудза).
Важнейшей задачей развития организованной преступности является налаживание преступного бизнеса. На первом этапе формируются технологии процесса, происходит передача технического мастерства, возникает «школа». Поскольку преступный мир жестко стратифицирован, технические специальности стремятся выйти на первые роли. Лидерство дает власть, право заниматься формированием и управлением структур. В России XIX в. лидирующее положение занимали воры-карманники (десятки специализаций), специалисты по азартным играм («шулеры», «каталы» и др.), взломщики сейфов («медвежатники»). Другой задачей, которую решают преступники, является налаживание рынков, другими словами – сфер влияния.
Очевидно, без некоторой степени организации на этом этапе уже не обойтись. Происходит формирование кланов, сообществ, основанных не только на техническом, профессиональном уровне. Большое значение имеет географическая привязка. Однако перечисленных факторов для построения организации явно недостаточно. Возникает идеология. В России появляются влиятельные преступники, имеющие функции организаторов, идеологов преступного образа жизни. В XX в. это «воры в законе», «авторитеты», способные объединять под своим началом многочисленные группы преступников самых разных специальностей, национальностей, локально базированных групп. Лидеры преступных организаций решают не только внутренние вопросы, большую часть их деятельности составляют переговорный процесс, разрешение спорных, конфликтных, конкурентных вопросов.
Отметим, что Россию, имеющую свою специфику развития организованной преступности, вряд ли можно наделить некой «избранностью». Все страны, прошедшие путь становления и развития организованной преступности, обладают собственным неповторимым опытом. Хотя некоторые этапы развития вполне похожи и универсальны. Так, например, в США на первых этапах очень строго соблюдался принцип этнической идентичности. В «Коза Ностра» руководящие посты могли занимать только выходцы из Италии (и даже более узко, с Сицилии), а расовая однородность преступных групп, состоящих из афро-американцев и латино-американцев, стремится к 100 %. Много общих черт и в структуре организаций. Традиционной формой является кланово-семейная модель. В Италии и США итальянские преступные сообщества вообще назывались «семьями» и состояли во многом из кровных родственников. Основополагающим связующим принципом японских якудза был принцип отношений «отец-сын» («кобун-оябун»), вышедший из «бусидо». Таким образом, член преступной организации был членом «семьи», а лидер – «отцом», с вытекающей ответственностью. На территории России многие этнические преступные организации также строились по «семейному» принципу. Специфика этой организационной модели способствует возникновению мощного идеологического бэкграунда: преданность семье, почитание старших, закон молчания – «омерта» (недоносительство) и т. д.
Для всех вышеперечисленных форм организованной преступности имеет большое значение идеологическая составляющая. Во-первых, это романтизация роли преступника и пропаганда соответствующего образа жизни. В Италии мафиози – борец за справедливость, в Японии – самурай, лишившийся суверена, но верный идеям «бусидо», в России – бездомный бродяга, выживающий за счет преступлений. Так или иначе, активно используется парадигмальная идея, что «общество порождает изгоев» и толкает их на совершение преступлений. Мысль эта крайне популистская, но именно поэтому широко поддерживается населением. Естественно, что для ее распространения требуются соответствующие механизмы. Любая национальная организованная преступность окружена набором мифов, легенд, песен, сказок, преданий и т. п. Этот фольклор, как правило, не имеет авторов, а потому максимально приближен к народному творчеству, что способствует его распространению в обществе. Естественно, что любой народный эпос рано или поздно становится основой для современных видов искусства: радио, телевидения, кино, литературы. Для создания такого имиджа преступности требуется сообщество авторов. Интересно, что включенность в такой «клуб» (как и в преступную организацию) не является формальной или осознанной. Автор, создавая художественное произведение, часто вообще не задается вопросом, пропагандирует он тот или иной образ жизни и поведения или же просто жизнеописует его. В результате СМИ участвуют в конструировании организованной преступности наряду с другими социальными явлениями.[115]
Отношение государства и организованной преступности всегда выглядит как противостояние двух враждующих сторон. Однако всегда ли государство однозначно занимает позицию «борца» с организованной преступностью? Крайне популярное в современной России мнение, что только сильное государство способно эффективно бороться с организованной преступностью, страдает явным упрощением. Все те же Италия, Япония и США, являясь устоявшимися демократиями с сильными социальными институтами, социальными практиками, гражданским обществом, имеют хорошо развитые пре ступные структуры. Может быть дело как раз в развитии демократии? Действительно, изучение организованной преступности свидетельствует, что демократическое построение государства «способствует» развитию организованной преступности. Дело в том, что демократия (независимо от локального наполнения этого понятия) обеспечивает функционирование бизнеса, существование частной собственности. Естественное ограничение деловой активности законами ведет к возникновению альтернативных механизмов удовлетворения спроса на запрещаемые услуги и товары. Наркотики, оружие, проституция, азартные игры стабильно и неизменно лежат в «корзине потребителя» во всем мире. Если в странах с развитой демократической структурой обеспечением такого рода услугами и товарами занята организованная преступность, то в странах тоталитарных, деспотических эти проблемы загоняются в глубокое подполье.
Это не значит, что в демократических режимах альтернативный бизнес существует открыто. Однако для исследователя, будь он ученый или представитель правоохранительных структур, ясно, где искать дистрибьютеров. Если же политический режим в стране жестко тоталитарный (авторитарный), появляется тяготение, с одной стороны, к контролю над этой сферой жизни институтами самого государства, с другой – к идеологически-пропагандистскому решению проблемы. Отсюда появляются раскрываемость преступлений, близкая к 100 %, объявление об успехах в «борьбе с преступностью» (наркомафией, коррупцией и т. п.), а в крайнем варианте декларативное объявление об отсутствии явления как такового. Так, в СССР «не было» ни наркотиков, ни проституции, ни организованной преступности. Заметим, что противодействие организованной преступности затруднено еще и крайней ее латентностью. Если в начале– середине 90-х годов XX в. российская организованная преступность имела вид банд (команд, бригад), к середине 90-х – фирм и даже холдингов, корпораций, то в последние годы в результате симбиотического проникновения во многие социальные институты очень сложно отделить и выявить организованные преступные сообщества. Они похожи на «клубы». Что, например, объединяет выпускников одного университета? Они закончили alma mater в разные годы, по разным специальностям, заняты в различных сферах деятельности, занимают разное общественное положение, могут даже быть не знакомы, но все имеют диплом одного и того же учебного заведения. Также и с организованными преступными сообществами, только у них нет даже однотипных дипломов.
Механизмы взаимовлияния государства и организованной преступности различны. Ограничение социальных и частных инициатив неизменно ведет к возникновению нелегальных форм удовлетворения возникающего дефицита. Ярким примером служит «сухой закон» в США (1920–1932 гг.). Многие исследователи считают его отправной точкой в формировании организованной преступности современного типа в США. Возникает вопрос: ужесточение законов, расширение запретительной и репрессивной практики – элементы борьбы с организованной преступностью или же факторы, способствующие ее развитию? Многолетняя война с наркотрафиком во всех странах мира способствует развитию все более совершенных механизмов и технологий наркобизнеса.
Государство и организованная преступность как социальные институты проявляют множество сходных черт. Популярным определением организованной преступности является «государство в государстве». Говоря упрощенно, это так. Рассматривая взаимовлияние двух этих институтов более детально, можно отметить сходные функции и цели: «ведение войны» (защита своих границ), налогообложение (или рэкет)[116]. Строительство международных отношений государством ведется посредством переговорных процессов или же с помощью военных действий. Сходным образом ведет внешнюю деятельность и преступная организация. Незащищенные или же имеющие слабую защиту территории попадают под влияние более сильных «покровителей» или же поглощаются ими полностью. Происходит укрупнение структуры, а значит усложняются и развиваются системы управления. В отношении преступных сообществ речь идет о том, что будь то сицилийская семья, японский клан или же воровская артель, необходимым условием успешного существования в конкурентной среде является превращение в корпорацию, организацию полифункциональную способную вести бизнес, включая технологические циклы, социальные вопросы, идеологические составляющие, управленческие аспекты. С развитием происходит рутинизация преступных практик, организованная преступность становится социальным институтом. Организованная преступность не просто «государство в государстве», она заполняет те ниши социальной жизни, которые по той или иной причине оставлены государством или же те, где государство слабо.
Глобализация, понимаемая как интенсивная интеграция рынков, товаров, услуг и капиталов, очевидно, происходит во всех направлениях бизнеса, в том числе и альтернативных. Важнейшие отправные точки глобализационных процессов – унификация, универсализация. Значит, должны существовать звенья, которые наиболее подвержены модернизации в этих направлениях. Важнейшим инструментом организованной преступности является коррупция. С помощью коррупционных интеракций легальные институты становятся частью преступных организаций. В данном случае нет разницы, кроме идеологической, становится ли государство частью организованной преступности или же наоборот. Учитывая тот факт, что основным звеном, подверженным коррупции, является бюрократия, роль ее заметно возрастает. Бюрократический аппарат склонен к разрастанию в любых обществах[117]. Жесткий контроль над этой структурой позволяет следить, когда она становится неэффективной или даже антиэффективной. Однако контроль над эффективностью осуществляется опять же бюрократическим аппаратом. При наличии в этой системе коррупционной составляющей, бюрократия портится в полном соответствии с этимологией слова «коррупция» (лат. corruptio– испорченный). Поскольку отношения государств на всех уровнях обеспечиваются соответствующими бюрократическими аппаратами, их взаимовлияние неизбежно[118]. Насколько введение новых практик становится возможным, зависит от ригидно сти/толерантности, степени организованности и других факторов практик уже существующих и экспансивной активности практик внедряемых. Сложно было бы представить себе, что одно государство откажется от сотрудничества с другим только по причине коррумпированности последнего (по крайней мере, такие примеры нам неизвестны), а значит, этот контакт будет способствовать уменьшению коррупции в коррумпированном государстве или же распространению таковой в некоррумпированном. Как свидетельствует практика, распространение криминального опыта гораздо более вероятно[119]. По крайней мере, в любом самом «некоррумпированном» государстве возможно найти элемент, склонный проявить «гибкость». Справедливости ради стоит заметить, что и в коррумпированном обществе находятся субъекты, способные вести свою деятельность, минимально используя коррупционные механизмы[120].
Есть и совершенно утилитарно-инструментальные составляющие процесса глобализации, которые не могут не повлиять на развитие организованной преступности (как, впрочем, и остальных, вполне легальных сфер жизни). Например, либерализация таможенно-приграничных отношений между многими странами облегчают физическое перемещение грузов и людей. Универсализация национальных валют, создание единых банковских систем облегчают процесс расчетов между партнерами, создание транснациональных систем связи, Интернет способствуют расширению круга и скорости общения. «Быстрому развитию транснациональных преступных сообществ в значительной степени способствовали упрощение в осуществлении международных контактов, поездок; повышение “прозрачности” государственных границ; формирование мировых финансовых сетей, развитие мировых рынков сбыта законной и незаконной продукции; оффшорных зон; развитие криминального бизнеса различных сфер криминальной деятельности».[121]
Немаловажным элементом и показателем глобализации организованной преступности являются международные усилия по борьбе с ней. Обычной практикой стало взаимодействие полицейских (милицейских) подразделений и спецслужб (иногда армейских). Справедливости ради отметим и процесс дезинтеграции – затруднение получения информации, создание «мини-спецслужб» (для внутренних расследований и других надзирающих функций) в рамках подразделения. В Интернете, как свидетельство глобализации организованной преступности, часто освещается деятельность в США выходцев из СССР. Оставляя некоторые сомнения в справедливости употребления термина «глобализация» в данном контексте, заметим, что мнение директора ФБР Л. Фри – «российская организованная преступность является главнейшей и долговременной угрозой национальной безопасности США[122], за вычетом политической составляющей, свидетельствует о значительном включении российских преступников в процесс глобализации. Сотрудничество правоохранительных и правоприменительных органов разных стран влияет на развитие сотрудничества преступников. Ведение преступной деятельности на территории другой страны без прикрытия местных «коллег» становится невозможным.
И все же важнейшим механизмом, способствующим глобализации организованной преступности, остается способность ее к интеграции. В обобщенном виде этот процесс можно представить как сращивание нескольких локальных преступных организованных систем в одну организацию, образование однородной преступной корпорации, охватывающей несколько стран. Интеграция характеризуется несколькими признаками, которые в совокупности отличают ее от других форм взаимодействия:
– взаимопроникновение и переплетение национальных производственных и распределительных процессов;
– широкое развитие международной специализации и кооперации в производстве и сервисе;
– необходимость в целенаправленном регулировании интеграционного процесса, разработке стратегии и политики.[123]
Российская организованная преступность к началу 90-х оказалась широко интегрирована в международную организованную преступность. «Смотрящие» по европейским странам занимались координацией бизнеса с местными «коллегами», совершением преступлений приезжими соотечественниками, членами «русских» общин. Деятельность российской организованной преступности несколько раз обсуждалась в Конгрессе США (1994, 1996, 1999). Многочисленные интернациональные группы стали таковыми часто только потому, что СССР распался на несколько независимых государств. Но нередко это действительно группы с необходимым привлечением граждан разных государств.
В понимании терминов «интернациональная» и «транснациональная» организованная преступность существует разница в подходах. Что касается субъекта, то, в первом приближении, интернациональная организованная преступная организация – это сообщество, состоящее из граждан разных стран, разных этносов, объединенных общим преступным бизнесом или технологической цепочкой. Транснациональная же организация может быть не обязательно интернациональной, но в сфере ее интересов находятся разные страны мира. Другим толкованием транснациональной преступной организации является амальгамирование, взаимовлияние и взаимопроникновение этнически разнородных ее участников. Объективно же «под транснациональной организованной преступной деятельностью понимается осуществление преступными организациями незаконных операций, связанных с перемещением потоков информации, денег, физических объектов, людей, других материальных и нематериальных средств через государственные границы с целью использования благоприятной рыночной конъюнктуры в одном или нескольких иностранных государствах для получения существенной экономической выгоды, а также для эффективного уклонения от социального контроля с помощью коррупции, насилия и использования значительных различий в системах уголовного правосудия разных стран».[124]
Не демонизируя интеграционные возможности организованной преступности, стоит отметить, что координация действий между преступными организациями необходима им в силу сложности сфер деятельности и для противодействия службам и кампаниям по «борьбе с организованной преступностью». Особенно это касается таких сверхприбыльных сфер бизнеса как торговля наркотиками, «живым товаром», оружием, крадеными автомобилями и т. д. Кроме того, преступные организации подобно легальным корпорациям подвержены процессам реинжиниринга. Однако инновационные процессы, реформирование, а значит и оптимизация их деятельности происходят очень быстро, без бюрократических процедур. Практически это значит, что в общемировых масштабах речь идет о международной организованной преступной экономике.
Интеграцию, взаимовлияние преступных организаций невозможно назвать линейными. Зачастую это влияние сложно объяснимо. Здесь нет логической зависимости: скажем, хорошо отлаженные механизмы не влияют однозначно на «молодую преступность». Российская организованная преступность имеет своих эмиссаров и «филиалы» во многих странах мира («смотрящие» по Европе), но почти не представлена в Азии. Американские преступные организации также присутствуют во многих странах мира, но не находятся на территории России, предпочитая решать свои вопросы с помощью местных лидеров. Значит, нельзя сказать, что процесс интеграции однонаправлен или универсален.
Преступные организации, называемые сегодня «транснациональными», представляют собой скорее некие технологические цепочки. Они диффузны, состоят из множества компонентов, участников процесса, которые зачастую действуют строго в рамках локаль ной территории или общества. Единственное, что выводит эти цепочки в ранг «организаций», это взгляд исследователя, желающего упростить и обобщить определение процесса. Есть еще организационная составляющая. Значит ли это, что существует некий «центр», планирующий, скажем, движение героина от плантации в Пакистане до розничного потребителя на улице Санкт-Петербурга? Думается, что такое допущение граничило бы с «теориями заговоров». Процесс производства, доставки и распространения наркотиков (как и многие другие технологические цепочки) является во многом хаотичным и складывающимся стихийно, зачастую алогично. Скорее в элементе управления справедливо было бы выделять некие моменты, характерные для всех участников процесса. Например, выращивание наркосодержащих растений происходит в регионах с крайне нестабильной политической ситуацией, тяжелым экономическим положением, осуществляется преступными группами с военизированной структурой, высокой степенью депривации населения. Экстраполируя эту ситуацию на понятие глобализации, нетрудно заметить, что, по сути, являясь процессом, объединяющим многие страны и этносы, по содержанию деятельности тот же самый процесс способствует локализации и таким образом является антиглобалистским. Группам (а иногда и правительству) тех стран, где выращиваются опийные сорта мака, конопля и др., совсем невыгодно формирование «общечеловеческих ценностей» в виде демократических институтов, экономического благоденствия и т. п. «Глобализация» многих видов преступного бизнеса (например, транзит нелегальных товаров через территорию отдельно взятой страны) в виде инкорпорирования новых преступных организаций в бизнес, появления на рынке дополнительных «игроков» и, как следствие, усиление контроля за преступным бизнесом со стороны правоохранительных структур, в том числе международных, лишит местные преступные организации существенной части дохода, несмотря на то, что сам этот бизнес является следствием глобализационных процессов. Другим примером двусторонности (как минимум) проблемы глобализации служит торговля фальсифицированными носителями информации (программное обеспечение, аудио– и видео-продукция). Требованием к России для вступления в ВТО (Всемирная Торговая Организация) является непременное уничтожение этого рынка. ВТО – общепризнанный инструмент глобализации, развивающий интеграционные механизмы, унификацию, стандартизацию и т. п. Значит, нежелание, неспособность или невозможность уничтожения этого рынка приводит к мысли о том, что современная Россия не так уже стремится стать участником процесса глобализации. При внимательном рассмотрении окажется, что уничтожение фальсифицированных носителей информации в России приведет практически к уничтожению отрасли экономики, а торговцев лицензионными копиями разорит – количество покупателей резко снизится (вряд ли найдется много желающих платить по $ 200–300 вместо сегодняшних $ 2–3). Однако даже при поверхностном взгляде эта проблема может повернуться другой стороной. Разве потребление программного обеспечения международных стандартов, музыки, кино не является последствием и признаком глобализации? Значит, Россия, сопротивляющаяся вступлению в ВТО, по содержанию уже является большой и значимой частью «глобального мира» и даже в какой-то мере «активистом» этого процесса.
Из приведенных примеров видно, что процесс глобализации далеко не однозначен и очевиден. Неоднозначен потому, что вместе с процессом глобализации идет процесс локализации, и чем интенсивнее глобализация, тем радикальнее локализация. А не очевиден потому, что для объяснения происходящих процессов приходится использовать термины «унификация», «интеграция» и другие, которые имеют довольно четкое содержание в отличие от размытой «глобализации».
В рамках организованной преступности можно назвать такие виды деятельности, как наркобизнес, нелегальная торговля оружием и вооружением, незаконная миграция и торговля людьми, сексиндустрия (включая порнобизнес), оборот краденых автомобилей, несанкционированная торговля культурными ценностями, флорой и фауной, радиоактивными металлами, человеческими органами и др. И, наконец, такой цементирующий фактор, как отмывание денег, т. е. легализация преступных доходов. Во всех перечисленных отраслях преступной экономики заняты миллионы людей в разных частях земного шара и, казалось бы, объединенных содержанием своей деятельности в единую систему транснациональной, международной, глобальной организованной преступности. Но если пойти в обратном направлении и раздробить эту систему сначала на «отраслевые» составляющие, затем по географическому признаку, национальному, этническому, культурному, и, наконец, субкультурному, то единство «системы» оказывается сомнительным. Более того, как это было показано выше, по целому ряду признаков можно предполагать тягу к локализации. Дело в том, что преступникам, действующим на локальной территории, крайне важно сохранять суверенитет для того, чтобы не потерять сам бизнес. В целом ряде случаев оказывается, что уникальным правом заниматься тем или иным преступным бизнесом обладают только местные (часто этнические) преступные организации. Даже будучи включены в некий интернациональный технологический процесс (технологическую цепочку), они остаются составляющей, имеющей значительную самостоятельность. Выпадение такого звена из цепочки не всегда влечет за собой просто замену. Часто происходит реформирование всего процесса или же поиск и создание новой цепочки. В качестве примера можно привести ситуацию с кражами автомобилей. В Западной Европе совершается угон (по договоренности с владельцем или без таковой), далее автомобиль через «отстойники» и «предпродажную подготовку» (перекраска, перебивка номеров и т. п.) в «транзитных» странах попадает на территорию России, где розыск краденых транспортных средств крайне затруднен по разным причинам. Если бы Россия стала более активным участником глобализационных процессов, происходящих в Европе, большая часть участников этой технологической цепочки оказалась бы под угрозой уничтожения. Заметим, что это невыгодно преступникам ни в России, ни в Европе, ни в «транзитных» странах.
Упоминавшаяся выше миграция – также процесс неоднозначный. С одной стороны, понятно, что механизмы глобализации облегчают и провоцируют миграционные потоки. Однако, с точки зрения организованной преступности, необходимо сохранять достаточно высокую степень стихийности этих потоков для облегчения преступной деятельности. «Чрезвычайно высока латентность как миграционных процессов в целом, так и преступности мигрантов и организованной преступности. Высокая степень латентности участия иностранных граждан в организованной преступной деятельности на территории Российской Федерации связана не только с латентностью организованной преступности, но и в значительной степени с тем, что не существует должной системы учета и регистрации въезда-выезда и пребывания в стране. Это относится как к внешней (пересечение границ России иностранными и российскими гражданами и лицами без гражданства), так и внутренней миграции (перемещение в пределах территории РФ)»[125]. Расширение миграционных потоков способствует возникновению преступных групп и организаций, которые имеют защитные барьеры от правоохранительных и правоприменительных органов – обычаи, специфику уклада жизни, который преступники всячески стремятся сохранить и поддержать. Кроме того, они имеют часто существенный, а то и непреодолимый «заслон» в виде родного языка. Не секрет, что языки населения бывших союзных республик очень мало изучаются. А преступники в условиях «глобализации» и не заинтересованы в распространении таких знаний в среде местного населения. Значит, ущербное законодательство, слабое обеспечение правоприменения, техническое несовершенство соответствующих служб, происходит ли это по головотяпству или по злому умыслу вследствие материальной заинтересованности (коррупции), способствует развитию организованной преступности.