5
«Боже! Ты Бог мой!» «Хочу видеть силу Твою!» Немощи и болезни трансформируют человека. Человек, рождённый сильным, немощным в старости или больным теряет себя. «И сила Господня являлась…» Вера ходит нетрадиционными путями. С верой я взберусь на Олимп по крутой тропе. Но с верой во что? Я не знаю этой веры и не хочу её знать.
Ты, Бог мой, Тебя от ранней зари ищу я; Тебя жаждет душа моя, по Тебе томится плоть моя в земле пустой, иссохшей и безводной…
Кошелек пустой, холодильник пустой, гараж пустой… Кругом пустота.
Ты скажешь: «Это трагедия!» Ты так и скажешь, что бы меня унизить.
Нет, это пустыня. А пустыня – явление сильное, но явление временное. Терпи. 40 лет терпи. И воздастся. И буду терпеть. Ведь это я, как бог. И сам себя должен увидеть такого терпеливого и доказать свой успех своим терпением и стремлением карабкаться по круче на самую вершину
Антонин Пий происходил из галльского сенаторского рода. В 120 году он был консулом, затем проконсулом Азии. В 135 году был усыновлён императором Адрианом и стал его преемником. После смерти Адриана Антонин уговорил сенат обожествить Адриана, и поэтому сенаторы прозвали его Пием (то есть «благочестивый», «исполняющий долг в отношении богов и родных»).
Во время правления Антонина Пия Римская импертя сохранила свои владения и упрочила границы. По его приказу в Шотландии был построен новый оборонительный вал от залива Ферт-оф-клайд до залива Ферт-оф-фот, а также продвинуты и укреплены государственные границы в Германии и Реции. Однако вспыхнувшие в провинциях Британия, Мавретания, Египет и Иудея восстания против римского правления означали скорый конец стабильности. Антонин Пий усыновил Марка Аврелия, женив его на своей дочери Фаустине, и провозгласил императором.
С 139 года Антонин Пий носил титул «Отец Отечества».
Высокий рост придавал ему представительность. Но так как он был длинным и старым, то стан его согнулся, и он, чтобы ходить прямо, привязывал себе на грудь липовые дощечки.
Амврелий Виктор так писал об императоре:
«Он был настолько справедлив и обладал таким добрым нравом, что ясно этим доказал, что ни мир, ни продолжительный досуг не портят некоторых характеров и что города могут благоденствовать, если только управление их будет разумно».
Гладиатор спал после тяжёлой схватки. Спал до полудня. Это был его первый бой после того как он попал в плен во Фракии и определён в школу гладиаторов. Вчера он был секутором против ретиария. Ретиарием оказался молодой рыжеволосый галл, вооружённый сетью, трезубцем и кинжалом, которым ретиарий должен заканчивать сражение с секутором завершающим ударом в грудь, а если вызвать восторг развращённой публики, то точным ударом в сердце.
– Я приветствую тебя, фракиец! – ретиарий поднял правую руку, с запястья которой свисала сеть, не отличимая от ловчей сети на львов и тигров в Африке. Галл был бледен, он предчувствовал приближение своего смертного часа. Но ему хотелось обратить на себя внимание всех ста тысяч праздничных зрителей, особенно женщин. С трибун понеслось женскими голосами: О, приди, о приди, мой красавец галл! О, приди, о, приди, мой красавец галл!
Ему громко желали победы, значит сохранение жизни наперёд, женщины Рима, среди которых было немало патрицианок и весталок, немало и куртизанок. Все ждали его. Приди, мой красавец галл!
– Я приветствую тебя, галл! – ответил секутор и поднял правую руку со сжатым кулаком. Потом они отрепетировано направились к скамье, где возлежал престарелый Сулла, отрёкшийся недавно от своего диктаторства над Римом, но сохранивший популярность и уважение среди плебса и в Сенате. Во всяком случае в Риме никто не помышлял о его свержении или убийстве.
Сулла лениво глянул на подошедших. С серебряной чашей в руке, объёмом с хороший кубок, он приподнялся на ложе, потом сел на скамье, поправил на себе с подчёркнутым достоинством пурпурную хламиду и обратившись к двум консулам слева и справа от себя. сказал грубым голосом: Распорядитесь к началу нашего увеселительного праздника!
Стотысячный цирк взревел. И люди не слышали слов. обращённых консулами к диктатору и слов, которых он бросил в сторону гладиаторов: сдохните оба, а толпа восславит вас пребыванием на Олимпе вместе с богами. Идите и сдохните на потеху народу Рима! Всё! Идите!
– Идущие на смерть, приветствуют тебя, диктатор Сулла! – в разнобой прокричали во всю глотку оба гладиатора. И оба гордо направились сделать круг по арене с приветствием к зрителям:
– Идущие на смерть, приветствуют вас, римский плебс!
– Идущие на смерть, приветствуют вас, ремесленники, вольноотпущенные, городские торговцы, легионеры, менялы!
– Идущие на смерть, приветствуют вас, всадники, патриции, сенаторы, куртизанки и весь прочий римский народ!
Гладиаторы обходили арену цирка под рукоплескания, неистовые крики зрителей, но не теряли своего достоинства. Казалось, они наслаждаются этим – своим величием перед этой толпой, перед диктатором Суллой, взлежащим на скамье покрытом дорогим ковром из Средней Азии и держащим в дрожащей руке серебряный кубок, наполненный янтарным вином. И гордились своей предстоящий смертью у всех их на глазах. Прощались оба, как знать, чем закончится схватка.
Среди этого шествия двоих гладиаторов, идущих на смерть с гордо поднятой головой, на арену вошла, а по задумке представления вплыла декорированная галера рабов, сидящих на вёслах. На открытой платформе шевелились гирлянды цветов, светящихся шариков и ветвей лавра. Стройный гладиатор похожий на фракийца, шествующего сейчас впереди галеры, стоял на платформе в шлеме с двумя страусовыми чёрными перьями, со щитом в левой руке и мечом в правой. Его грудь защишал панцырь, плечи защищали наплечники, ноги наколенники. В этом облачении он готов был убивать или быть убитым.
Между тем, галера с рабами и фракийцем на платформе как на подиуме, проплыла по арене и скрылась под трибунами цирка, оставив гладиаторов для действия.
Схватка оказалась скоротечной.
Ретиарий, рыжеволосый галл, раскрутил сеть над головой и громко произнёс:
– Я начал бой, фракиец! Будь внимателен. Я тебя атакую!
– Я готов встретить тебя, о мой галл!
Ретиарий бросил свою сеть, но секутор прыжком в сторону избежал быть пойманным и сердце замерло от возможного. Неужели это могло произойти? – подумал секутор.
Может быть, я дико ошибаюсь, но у меня как у новосёла школы гладиаторов, складывается впечатление, что массовый патриотизм римлян относится в определённой степени к простодушию молодых людей самого Рима и варварских окраин. – подумал простодушно Гладиатор, глядя на ловчую сеть, не ловко брошенную галлом и лежащую в стороне на арене.
– Ты можешь бросить ещё раз свою ловчую сеть для птиц, например. ты можешь сейчас наловить стаю кенареек. Более она ни на что не годна, поверь мне. галл.
– Ты ошибаешься, фракиец. Я не буду просить у тебя возможности заполучить сеть, что бы ещё раз попытать удачи поймать тебя в неё, как рыбак ловит рыбу. Ты ошибаешься. Я вижу, как тебя удручает не желание моё биться с тобой для утехи развращённых патрициев и патрицианок и беснующегося плебса. Я не предоставлю им такого удовольствия, поверь мне, а тебе желания убить меня на потеху им Вот смотри, я иду прямо на тебя и не боюсь смерти, а ты смотришь на меня удивлённо – почему я не бегу от тебя по арене. Я не так жалок, как ты себе представляешь, фракиец. Ты, судя по всему, и был рабом там, у себя во Фракии. Я же галл, сын царя, а не раб, как ты, фракиец! Я не могу быть рабом. Не знаю, понятно ли тебе это.
– Мне понятно одно. – ответил фракиец. – Мы должны биться, пусть на потеху этим зрителям. Но должны. Это залог сохранения нашей жизни, хотя бы одному из нас.
– Я понимаю тебя, фракиец. Но у меня другой путь в оставшейся мне жизни. Смотри мне в глаза, а я буду смотреть в твои. Ты видишь что нибудь в моих глазах, фракиец? Я вижу: ты в недоумении и тебе непонятно то. что я говорю. А я говорю, что ты меня не убьёшь и что я не позволю этим диким людям смаковать мою смерть. Всё, разговоры закончились. Теперь смотри, фракиец, как я ненавижу этот Рим.
Галл остановился посреди арены с широко расставленными ногами и опущенной головой, словно винился перед жизнью и всеми людьми в ней. Он говорил себе прощальные слова в пробегающих в голове мыслях: Не виноват я ни в чём и ни перед кем, народ Рима. Только я вас, подлый народ, ненавижу. Только сказал ли это галл или подумал всего лишь – кто же скажет. Быстро, словно в спешке, он согнулся и припав на левое колено до земли вонзил в себя кинжал и тут же опрокинулся до земли, оставаясь в этом положении – с кинжалом в сердце своими руками.
Гладиатор не понял поступка ретиария. Как можно убить себя на газах у плебса, заполнившего цирк и самого самодовольного диктатора Суллы, сейчас проклинающего галла со своей скамьи, закутанного в пурпурную накидку поверх белоснежной тоги, пряча своё немощное тело от любопытных глаз куртизанок.
Ситуация сложилась так, что секутор не знал, что ему делать по протоколу – отдавать победу над поверженным врагом чести диктатора. когда такой победы как факт не существовало, а было самоубийство противника, отъявленное пренебрежительное самоубийство к Риму, его власти, и народу? И такой честью диктатор возмутиться – что это такое, диктатор благодарен за честь, которая и не честь вовсе, а позор, если противник повержен не в боевой схватке, а по своей трусости лишил себя жизни? И уж точно Гладиатор не покинет цирк через Триумфальную арку. И не покажет ли плебс своё брезгливое отношение к этому секутору и не завопит ли: смерть! смерть! Ничего не требуя для объяснений, только смерть! Подняв правую руку с зжатым кулаком и свободным большим пальцем, указывающим на волеизъявление народа – смерть, если ты раб, не достоин жить рядом с нами.
Да! Но кто поднимет эту ловчую сеть, лежащую в пыли на арене?
Да кто угодно, если он гладиатор, а диктатор Сулла попросит тебя отомстить за галла – ретиария.
И секутор принял решение, приветствовать диктатора после самоубийства ретиария, как если бы тот погиб в схватке на арене от его руки в прославление знаменитого деятеля Рима.
– О Сулла, великий полководец, великий гражданин Рима, выдающийся политик и диктатор Средиземноморья и Ближнего Востока! Прими недостойную смерть этого человека за недоразумение, происшедшее у тебя на глазах. – Гладиатор с достоинством указал на лежащий труп на арене, к которому в это время подходили два служителя из рабов с баграми, на которых были нанизаны крючья. Рабы бесцеремонно перевернули труп на спину и зацепив галла в подмышки, волоком утащили его с арены, что бы бросить его голодным львам, чей рёв не прекращался в Колизее всё время, пока шли кровавые бои гладиаторов.
Сулла вздрогнул, возврашаясь к событиям на арене, старческая дремота, словно глубокий сон, не позволяли ему быть в реальностях праздничного дня вместе с народом Рима.
– Да ты, оказывается, презираешь такую смерть! Тогда катись с арены и не просто катись, а пробирайся отсюда выходом для плебеев и забудь о Триумфальной арке. Я не могу назвать тебя победителем! Убирайся долой с моих глаз! Какой ты победитель схватки, если дал избежать её трусу? Убирайся!
Под улюлюканье и свист Гладиатор покидал арену, а за его спиной рабы убирали с арены красавца галла баграми с крючьями – и за подмышки, ещё тёплого, ещё с неостывшей кровью бросили голодным львам.
Гладиатор здесь проснулся. Человек был он не пьющий, но вчера с самого полудня за кружкой пива его начало заносить в непонятную сторону на виду у своего давнего и верного друга.
Последнее время его часто постигали не только сны на яву, но и какие то видения, стоило только мыслью коснуться известного факта – а факт сразу представлялся ему в тишине во всех красках, какие только являлись ему под кружку крепкого пива и когда он объяснял его с гордо опущенной головой, спускаясь по трапу самолёта ИЛ-96—300ПУ во Внукове под неистовые аплодисменты встречающих.