ГЛАВА 8
Я не успела толком понять, что же меня насторожило, как раздалась трель моего мобильного. Извинившись, я поднесла трубку к уху.
– Виола Ленинидовна? – раздался интеллигентно-вежливый голос моего редактора, Олеси Константиновны.
Я тихо хихикнула:
– Здравствуйте.
– Жду вас.
– Да? Уже?
– Конечно. Срок сдачи рукописи истек еще в пятницу.
– Правда?
– Абсолютно точно, передо мной лежит план.
– Э… понимаете, я никак не могу прийти!
– Вы не дописали книгу?!
«Не дописали»! Я ее просто не написала. На столе тоскует пара исписанных страниц. м, если честно, в моей голове вообще нет никаких мыслей о криминальном романе. Дело в том, что я не умею ничего придумывать, господь обделил меня фантазией. Если в школе, на уроке русского языка требовалось написать сочинение на отвлеченную тему, ну что-то вроде «Какой станет жизнь на земле в будущем», я всегда пасовала. Зато великолепно описываю произошедшие в действительности события. Рассказ о том, как я провела летние или зимние каникулы, всегда получался великолепным, откуда ни возьмись появлялись самые нужные слова и меткие выражения, яркие метафоры, в общем, пятерка зарабатывалась легко. То же самое происходит и с писательницей Виоловой. Несколько относительно неплохих детективов я сумела накропать лишь потому, что лично вляпалась в приключения. Сейчас же ничего экстраординарного со мной не произошло, и откуда взяться рукописи?
Только Олесе Константиновне правду говорить нельзя. Издательство выплатило мне аванс, денежки госпожа Тараканова все потратила, теперь, естественно, обязана представить результат своего вдохновения. И что прикажете делать?
Не успев толком поразмыслить над не слишком приятной ситуацией, я ляпнула:
– Не могу сейчас ничего отдать.
– Почему? – посуровела Олеся Константиновна. – Смею напомнить, что под договором стоит ваша подпись.
– Конечно, я подписала бумагу и не оспариваю этого. Но… э… сейчас я нахожусь за границей, на отдыхе. И никак не могу вернуться в Москву.
– Да? А к телефону подошли?
– Это же мобильный, а он у меня с роумингом, – выкрутилась я.
– Ясно, – протянула без всякого энтузиазма редактор, – и когда отдадите?
– Когда отдам…
Вообще-то я пишу очень быстро, если знаю о чем. Сажусь к столу, и за неделю книга готова. Я не отрываюсь на еду и сон. Олег называет меня «запойным писателем», это очень верное замечание. Несколько раз Куприн пытался объяснить мне:
– Ты неправильно организовываешь процесс труда. В твоей рукописи примерно триста пятьдесят страниц. Если станешь каждый день методично писать по десять, то никогда не опоздаешь со сдачей книги. Составь план – и вперед.
Но я так не умею.
– Виола Ленинидовна, – поторопила меня Олеся Константиновна, – отвечайте скорей, у вас же роуминг, счет придет немереный, когда отдадите книгу?
– Когда отдам… э… ну… через пару недель!
Повисло недовольное молчание. Я совсем перепугалась. Кажется, мне удалось довести каменно-спокойную редакторшу до белого каления.
Впрочем, Олеся Константиновна сумела взять себя в руки.
– Хорошо, – бесцветным голосом отозвалась она, – но это крайний срок. Или через четырнадцать дней, или… Издательство «Марко» заинтересовано в пишущих авторах. Уж извините, Виола Ленинидовна, но ваша популярность пока не слишком велика. Надеюсь, вы понимаете, о чем я толкую?
Забыв, что Олеся Константиновна меня не видит, я кивнула. Еще бы, конечно, понимаю. Если я нарушу и этот срок, меня пнут коленкой в главный рабочий орган писателя. Пожалуйста, не подумайте, что я имею в виду голову. Место, без которого прозаику невозможно творить, находится на противоположном от нее конце туловища. Я окажусь со своей нетленкой на улице и из набирающей обороты популярной писательницы превращусь в графоманку, пытающуюся пристроить свой труд в разные фирмы.
– Абсолютно точно отдам, – заверещала я, испытывая настоящий ужас, – Олеся Константиновна, милочка, поверьте! Не сомневайтесь, я вас не обманываю. Через пару недель, минута в минуту.
– У вас роуминг, Виола Ленинидовна, – ехидно напомнила Олеся Константиновна, – хорошо, жду рукопись в оговоренный срок.
Из трубки понеслись раздраженно-быстрые гудки. Я удрученно запихнула мобильник в сумочку. Редактор ни на секунду не поверила в байку про заграницу. Совершенно не умею врать, меня моментально раскусывают!
– Вот что, – бесцеремонно дернула меня за рукав Роза Михайловна, – выбирай сама: или квартира, или оплата твоего долга.
Я вынырнула из пучины мрачных мыслей и с удивлением спросила:
– Вы о чем?
– Ладно тебе выжучиваться, – хмыкнула госпожа Марченко, – все же ясно. Взяла нехилую сумму в долг, а теперь отдать не можешь.
Тут до меня дошло, что Роза Михайловна слышала лишь мои ответы на вопросы Олеси Константиновны. Постороннему человеку, не знающему, что речь идет о сдаче рукописи, вполне могло показаться, будто кто-то пытается стребовать с должника рубли. Впрочем, я и впрямь должница, только обязана отдать не купюры, а рукопись.
– Найдешь девочку – погашу твой долг, – повторила Роза, – давай, принимайся за дело.
– Может, вам лучше в милицию обратиться?
– Ну уж нет, – отрезала она, – толку не будет. Так как, ты согласна?
– Но почему я? В Москве есть крупные детективные агентства!
– Только ты видела девочку, знаешь, как она выглядит, у меня ведь нет ни одной подходящей фотографии Маши. Последняя была сделана, когда ей восемь месяцев исполнилось…
Внезапно в моей голове вспыхнул огонек. Измена мужа, предательство любимой подруги, пропажа дочери… из этого материала может получиться великолепный детективный роман! А что! Это выход! Вот она, моя книга. Кстати, найти Машу легче простого. Очевидно, Роза Михайловна права. Марина Райская жила по паспорту Лизы Марченко. Девочку Марина везла бабушке, она сама об этом сказала. Маша еще спросила: «А моя бабушка хорошая?» Скорей всего она разошлась с Петей, потому что в Москву ее сопровождал мужчина, которого Маша назвала дядей Ромой. Девочку он взял ночью в свое купе. Вопрос: куда он ее потом дел? Ответ прост, отвез матери Пети Попова. Розе Михайловне-то Машу не доставили. Следовательно, Марина везла девочку не к ней, а к другой бабушке, и Роман просто доставил малышку по нужному адресу. В общем, все довольно логично.
– У вас есть адрес бывшей свекрови Лизы? – спросила я.
Роза Михайловна потянулась к записной книжке.
– Да, но я никогда не ездила к ней в гости и не знаю, правильны ли сведения.
– Давайте что имеете.
– Значит, беретесь за дело?
– Естественно. Говорите адрес.
– Никологорск, улица Победы, восемнадцать, – продиктовала Роза.
– А квартира?
– Нету, наверное, это частный дом, – предположила Марченко, – звать сию особу Раиса Николаевна Попова. Больше ничего не знаю, ни возраста, ни профессии.
– Но, насколько я помню ваш рассказ, Петр говорил, будто его мать преподаватель, кандидат наук.
Роза Михайловна презрительно скривилась:
– Сказать можно что угодно, вот я назовусь дочерью вождя племени мумбо-юмбо, вы поверите и станете мне поклоняться.
Я молча записала адрес. В целом не слишком приятная Роза Михайловна права. Про себя можно наболтать что угодно, люди склонны верить сказанному. Но вот с дочерью старейшины племени мумбо-юмбо милейшая дама переборщила, тогда она обязана быть иссине-черной негритянкой с курчавыми волосами-пружинами и бусами из ракушек на стройной шее. Врать все же следует с умом. Ну, предположим, Петя слегка приукрасил действительность. Допустим, его матушка просто преподает в школе, она не имеет ученой степени и не заведует кафедрой в институте. Что ж, вполне человеческое желание повысить свой статус.
Выйдя от Марченко, я влилась в толпу и пошла к метро. Каждое утро трачу по полчаса, раздумывая над простым вопросом, который вместе со мной задают себе тысячи москвичей. Нет, это не сакраментальные «Что делать?» и «Кто виноват?». Меня волнует более животрепещущая проблема: «Брать или не брать свою машину?» Почти как «быть или не быть». Если все же приму решение сесть за руль, то гарантированно попаду в многокилометровую пробку, везде опоздаю и задохнусь от бензинового смога, висящего над шоссе. Коли соберусь отправиться в метро, то снова задохнусь, потому как в подземке просто нечем дышать, меня затолкают потные соотечественники, а свободное место окажется лишь возле отчаянно воняющего бомжа. Так «брать или не брать»?
Сегодня я решила «не брать» и сейчас горько сожалела об этом. Стояла удушающая жара, путь до метро лежал по самому солнцепеку. Одурев от духоты, я совершила еще одну, почти роковую ошибку – вскочила в автобус и тут же поняла, что сейчас потеряю сознание. Железный ящик на колесах походил на душегубку. В салоне одуряюще пахло бензином. Я плюхнулась на сиденье и удивилась. Кругом полно народа – и есть свободное место. Может, его никто не заметил? Но, проехав полминуты, я поняла, в чем дело. Прямо под сиденьем вовсю работала печка. Мои ноги под джинсами сразу стали мокрыми, футболка прилипла к спине, по лицу потек пот. Наверное, я сейчас замечательно выгляжу: тушь с ресниц размазалась по щекам, помада с губ переместилась на подбородок.
В метро оказалось еще жарче, да еще около меня, шумно дыша, встала очень полная тетка в обтягивающем платье. Толстухе было явно хуже, чем мне. Красная, с измученным лицом, она держала в одной руке туго набитую сумку, второй уцепилась за поручень. Про такую вещь, как дезодорант, дама, очевидно, никогда не слышала, и я отвернулась в сторону, стараясь не дышать глубоко. Вот грязнуля! Да в любом ларьке полно всяких средств от пота. Впрочем, вдруг у нее нет денег?
Пытаясь оправдать давно не мывшуюся особу, я слегка подвинулась и очутилась возле молодого парня. Слава богу, от него пахло одеколоном. Но уже через пару секунд снова переместилась к тетке. Юноша, совершенно не подумав, вылил на себя целую бочку парфюма.
Весь длинный перегон от «Динамо» до «Аэропорта» я топталась между двумя вонючими пассажирами, в носу смешались разные запахи, к горлу подкатывала тошнота, перед глазами прыгали точки. На «Соколе» толпа поредела, я шлепнулась на сиденье. Вот и думай теперь, что лучше: обливаться духами или ходить потной? Во всяком случае, ясно одно: ни в какой Никологорск я сейчас не поеду. Побегу домой и нырну под душ.
Открыв дверь, я вползла в темный, прохладный коридор и с наслаждением вдохнула ароматы любимой квартиры. Пахло просто замечательно: свежемолотым кофе и еще чем-то родным, своим, привычным.
Послышалось уверенное топанье, и в прихожую выскочил Никитка, прижимающий к груди ярко-красную машину.
– Вика, матри, папа «БМВ» купив, – сообщил он.
Никитос поздно начал говорить и пока не слишком четко выговаривает слова, но я его великолепно понимаю.
– Отличная машина, – одобрила я.
Для меня остается загадкой, каким образом малыш ловко различает марки автомобилей. На прогулке он тычет пальчиком во все, что имеет четыре колеса, и сообщает:
– «Мерседес», «Лада», «Газель», джип.
Он никогда не ошибается. Не так давно мы пошли с ним в магазин, за мороженым. По своей привычке Никитка выставил пальчик в сторону лаково-блестящей иномарки, припаркованной у тротуара, и сообщил:
– «Ауди».
Я пригляделась. Честно говоря, плохо разбираюсь в марках машин, но «Ауди» отличаю от остальных, потому что она имеет характерный знак: блестящие кольца. Мне стало интересно, каким образом Никитос определяет, какая тачка перед ним, и я нарочно сказала:
– Ты ошибся. Это «Мерседес».
– «Ауди», – повторил Никита.
– Почему ты так решил?
– Там крышечки, – сообщил он.
Вот тут я пришла в окончательное изумление:
– Крышечки? Какие?
– Как на баночке, – пояснил Никитос.
– Ты хочешь сказать, что «Ауди» имеет крышки, как твои банки с едой?
– Да, – кивнул мальчик.
– Где они?
Никитка выдернул из моих пальцев свою маленькую липкую ладошку, подбежал к иномарке и, указывая на фирменный знак, никелированные кольца, объяснил:
– Вика, матри, «Ауди», крышечки.
Я засмеялась.
– Это кольца.
Малыш захлопал глазами. Пришлось снять с безымянного пальца символ супружества и объяснять:
– Вот кольцо, туда можно продеть пальчик, оно внутри пустое. В крышечку ничего не пролезет, она плоская, понял?
Никитка несколько раз надел и снял мое колечко, потом снова подбежал к «Ауди» и заявил:
– Крышечки! Пальчик не входит.
Я тяжело вздохнула. Да уж, объяснила ребенку суть. Он все великолепно понял: раз не хочет нанизываться, это крышка.