Гимн жизни. Истории жизни детей, победивших рак. Часть I. Результаты психотерапевтической реабилитации после онкологии. Истории преодоления детского рака (Р. Д. Равич, 2013)

I. Сабина: «Быть врачом – мое призвание!»

Сабина в Барретстауне, 2007 г.

Сабина: Мне сейчас 19 лет.

Р.: Сколько лет тебе было, когда ты поехала в лагерь?

Сабина: Я точно не помню, кажется, 14. Р.: Ничего себе. Замечательное начало!

Сабина: Но уж точно больше 5 лет прошло с тех пор, как у меня началось онкологическое заболевание!

Р.: Я тебя поздравляю! Человек считается полностью выздоровевшим, если прошло 5 лет, даже с точки зрения официальной медицины.

Сабина: Ну да, мне уже можно делать прививки. Р.: А зачем тебе прививки? Ты взрослая уже.

Сабина: Так ведь медицинским работникам обязательно надо делать прививки, а я буду врачом!

Р.: Ты помнишь, сколько времени ты лежала в больнице?

Сабина: Месяцев 8 с перерывами: неделю дома, а потом опять в больницу. Мне делали и операцию, и химию, шесть курсов, кажется. Р.: А волосы выпадали?

Сабина: Да, все как полагается. Но я не переживала! Даже когда мама брила меня под ноль машинкой. Только щекотно было. Но я не переживала, честное слово! Представляете, мне шло!

Р.: Ну, ты такая красавица у меня, что же удивляться! Скажи, пожалуйста, а тебе трудно вспоминать об этом времени?

Сабина: Да теперь уже нет! Ну, конечно, были всякие неприятные ощущения: стоматит, я себя плохо чувствовала, всякое было, но ведь прошло! Все прошло. Надо было потерпеть, и все!

Р.: Ну, меня особенно интересует вопрос: сколько лет ты ходила с палкой или костылем?

Сабина: Целых четыре года, а может, и больше. Сначала я ходила на костылях, года 3, а потом – с палкой. Теперь-то я давно без палки хожу!

Р.: Ты и в школу так ходила?

Сабина: Нет, я была на домашнем обучении.

Р.: Вот почему ты такая умная! Ты знаешь, что статистика показала: дети, которые учатся дома, гораздо больше знают и успешнее сдают экзамены, если они, конечно, занимаются по-честному.

Сабина: Да нет, это не мой случай! Но ко мне учителя домой ходили.

Р.: И они не боялись? Мне одна мама рассказывала, что учительница ей позвонила и честно призналась, что она боится идти, чтобы не заразиться, поскольку у нее свой ребенок. Насколько темная публика, даже учителя не знают, что раком нельзя заразиться!

Сабина: Нет, у меня учителя были нормальные, вполне адекватные. Я могла позвонить и попросить учительницу не приходить, если плохо себя чувствовала. Потом мы догоняли. Но и самой приходилось заниматься, ну что там, один урок алгебры в неделю.

Р.: Погоди, ты же мне когда-то рассказывала, что участвовала в Олимпиаде по биологии.

Сабина: Это уже потом, когда я решила серьезнее заниматься, чтобы поступать в медицинский. Я тогда третье место заняла. Но школу я кончала на домашнем обучении, это точно. Иногда я ходила в школу, когда мне хотелось, сидела на уроках.

Р.: А твои школьные друзья, они знали? Вы не скрывали, чем ты больна?

Сабина: Да, знали. Мне даже помогали. В школе собрали деньги на лекарства, ну, учителя, больше. Но и ребята. Мне помогали, поддерживали, заходили, открытки мне дарили постоянно, ребята подписывали. У меня был достаточно дружный класс. Р.: А у тебя обычная школа?

Сабина: Вообще-то, с углубленным изучением английского и немецкого языков, но, если честно, ни тот, ни другой я не знаю как следует. Я пытаюсь учить, но в институте и так много заданий.

Р.: Сабина, ты что?! Немецкий-то важен! Ведь в Германии очень высокий уровень медицины, ты могла бы продолжить там обучение, если бы освоила немецкий.

Сабина: Ну, пока медицину сначала надо здесь изучить.

Р.: А ты сразу после школы поступила в медицинский? И почему выбрала медицину? Ты и раньше, до болезни, хотела стать врачом?

Сабина: Нет, в детстве я хотела быть ветеринаром, дизайнером, кем только я ни хотела быть, но в последний год школы меня осенило, что мое призвание – врач. Я чувствую, что это – мое! Р.: Это после того, как ты болела?

Сабина: Да, и потому, что я прошла этот путь. Мне нравится работать, я больше никакой другой профессии себе не представляю.

Р.: А кем конкретно ты хочешь быть, какая специализация тебя интересует?

Сабина: Я хочу быть детским врачом, педиатром. Пожалуй, больше всего я хочу быть детским онкологом, хирургом. У нас базовая клиника в РДКБ, я же учусь тут рядом, пешком до больницы можно дойти. Мы туда ходим на занятия, так что я вижу это изнутри.

Р.: А ты ведь лечилась на Каширке? Я бы хотела, чтобы ты выучила английский настолько, чтобы могла поехать стажироваться в одной из лучших педиатрических онкологических клиник мира, в США. Я тебе покажу слайды, как оформлена эта больница, и у тебя будет возможность сравнить.

Сабина: Да, теперь я понимаю, как нужен язык. Я постараюсь выучить английский.

Р.: Скажи, а ты общаешься с тем хирургом, который делал тебе операцию? И с теми врачами, которые вели тебя в поликлинике?

Сабина: Да, они меня знают и помнят. Я с ними общаюсь. Больше того, я решила, что когда буду проходить практику, пойду на Каширку. Я уже договорилась.

Р.: Ну, это дорогого стоит! Подумать только, как это замечательно: работать там, где тебя вылечили в детстве! Уверена, ты будешь настоящим врачом. Мне кажется, тебе стоит, когда ты будешь там практику проходить, познакомиться с благотворительным фондом «Настенька» (www.nastenka.ru) Им руководит замечательная женщина Джамиля Алиева. Представляешь, у нее когда-то умер ребенок от рака в этой больнице, и у нее хватило мужество организовать фонд помощи таким детям, потому что в то время, когда он болел, таких эффективных лекарств не было. И они уже 10 лет тихо помогают детям на Каширке и их родителям: находят спонсоров, чтобы купить недостающие лекарства и дорогостоящее оборудование, устраивают благотворительные акции, встречи, концерты для детей… Просто молодцы! Может, и тебе они помогали. Надо отблагодарить.

Сабина: Обязательно узнаю! Может быть, я тоже смогу чем-то им помочь. Мне тогда собирали деньги на лечение, и я даже выступала на телевидении, рассказывала о своей болезни.

Р.: Но языки все равно надо учить. У тебя скайп есть? Сейчас есть замечательные программы обучения по скайпу. Очень эффективно.

Сабина: Учить язык я буду точно, хотя бы английский для начала. Но я сейчас на 3 курсе медицинского, и очень много занятий. Да еще и практика.

Р.: Прошло больше 5 лет, ты вспоминаешь?

Сабина: Сейчас уже нет, но когда я езжу на проверку, конечно. Немного нервничаю. Но мама – еще больше. Вообще, мне кажется, мамы больше нервничают, чем сами дети. Им достается больше. Р.: А папа помогал?

Сабина: Вообще-то, он очень много работал, а мама, она всегда рядом. Но папа меня поддерживал морально всегда.

Р: Какой же он молодец! Скажи, пожалуйста, а ты сейчас можешь спокойно об этом говорить? Понимаешь, как важно было бы, чтобы дети, которые сейчас находятся на лечении, и их мамы, может, особенно, мамы, увидели: пришла такая молодая, красивая, с ямочками, прелестная девушка в расцвете сил! Понимаешь, это не комплименты, а просто констатация факта. Представляешь, как это было бы важно для тех детей, которые сейчас лежат в больнице, лысые и несчастные, привязанные к капельницам, страдающие от тошноты, чтобы они увидели твою фотографию: будущий врач, смотрите на это чудо!

Сабина: Да, я уже даже без палки хожу! Р.: И что бы ты им сказала?

Сабина: Свою болезнь можно и нужно перебороть! С ней можно и нужно справиться! Главное, не впадать в уныние!

Р.: А помнишь, я тебе предложила организовать такую группу выздоровевших детей, чтобы помогать друг другу и тем, кто сейчас лежит в больнице.

Сабина: Да, я очень хочу сделать такое общество взаимопомощи выздоровевших детей. Только не знаю, с чего начать.

Р.: Зато я знаю. Давай это делать, пока я держусь на ногах, хоть и с костылем. Давай это ДЕЛАТЬ!

Сабина: И с чего же начать?

Р.: Мне кажется, начать надо с самого простого: создания сайта. Чтобы любой ребенок мог туда зайти (теперь почти у всех есть Интернет), почитать такие интервью, истории болезни и выздоровления детей, переболевших раком, чтобы мамы могли черпать там утешение и надежду, а также знания, как они могут помочь своим детям и себе. Вообще, такие сайты и такие общества выздоровевших от рака есть во многих странах. Например, www.livestrong.org, основанное Лэнсом Армстронгом, семикратным чемпионом мира по велогонкам Тур де Франс, который все эти гонки выиграл ПОСЛЕ того, как переболел раком.

Сабина: Я думаю, найдутся такие ребята, которые не откажутся нам помочь.

Р.: Понимаешь, этот сайт, мне кажется, не должен быть посвящен чисто медицинским вопросам. Вообще-то, я натуропат, представитель нелекарственных методов оздоровления. Натуропаты считают, что здоровье – это единое целое, состоящее из четырех взаимопроникающих составляющих: физические, эмоциональные, интеллектуальные и духовные аспекты личности. А врачи обычно занимаются только медицинскими вопросами физического здоровья. А эмоциональную поддержку могут оказать не только близкие, но и те дети, которые уже выздоровели и выросли.

Сабина: Да, мы лучше понимаем все, что они переживают сейчас.

Р.: Вот-вот! Обычно простые люди считают, что рак – это что-то совсем безнадежное, Как говорили у нас в институте: «Надо надеть белую простыню и медленно идти на кладбище. Почему медленно? – Чтоб не толпиться в очереди!» А на самом деле? Мы не говорим сейчас о взрослых. Но ведь почти 80 % детей, страдавших онкологическими заболеваниями, выздоравливают! Современная медицина доказала, что прогресс – фантастический! Но дети, которые лежат СЕЙЧАС в больнице, этого не знают. И их родители тоже! Эмоционально они этого не чувствуют!

Сабина: Это надо делать сначала, когда дети только поступают в онкологическое отделение больницы. Понимаете, когда я впервые попала в больницу и увидела этих детей под капельницами, чувствовала, как им плохо, и когда мне сказали, что у меня то же самое, у меня было ощущение ПОЛНОЙ безнадежности. Очень важно с самого начала, как только ребенок поступил, показать ему, что выздороветь можно и нужно, что такие же ребята, как он – выздоровели. Это лучше сначала им показать, не тогда, когда ты уже на третьем курсе химиотерапии.

Р.: Скажи, а когда ты впервые попала в больницу, никакой эмоциональной поддержки не было? Ну, естественно, кроме мамы, которая, как скала, всегда стояла на своем месте, рядом с тобой.

Сабина: В начале, в самый трудный период, никого, кроме мамы. Потом, когда фонд начал собирать для меня деньги и про меня начали писать и показывать по телевизору, ко мне пришла какая-то женщина, она – директор гостиницы. Она стала меня навещать, не подарки дарить, а именно поддерживать. Мы до сих пор дружим. Мне было очень важно, что кто-то захотел меня эмоционально поддержать.

Р.: Вот про важную роль эмоциональной поддержки я и хочу рассказать тебе потрясающую историю. Моя знакомая, Лена Успенская, которая организовала Московское общество помощи онкологическим больным лет 10 назад, позвонила мне как-то поздно ночью и попросила помочь с переводом при встрече с одним американцем, который нашел ее организацию по Интернету (тогда это было еще не так модно, как сейчас). Рано утром мы встретились в гостинице «Россия», которая тогда еще стояла на месте. Навстречу выкатился джентльмен, прямо мистер Пиквик: маленький, кругленький, настоящий живчик, глаза сверкают. Только одна небольшая странность: на шее какая-то белая тряпочка, которую он трогает время от времени, и довольно специфический голос. Но все понятно, и я спокойно перевожу, хотя постепенно у меня глаза на лоб лезут.

Выясняется, что мистер Пиквик – летчик, штурман, на пенсии, 25 лет работал в знаменитой авиакомпании «Дельта». У них есть такое замечательное правило: их бывшие сотрудники имеют права до конца жизни один раз в год летать бесплатно туда и обратно в любой город мира, который обслуживает «Дельта».

Оказывается, у этого джентльмена был рак гортани, и ему сделали операцию, в результате которой обычно теряется голос. Тряпочка закрывает место операции, там фистула. Но потом специалисты в США обучают особому способу речи, что-то вроде чревовещания, так что человек может общаться с миром. И что делает мистер Пиквик (к сожалению, у меня не осталось его координат)?! Он организует сообщество таких больных по всей Америке. И как только он узнает, что в какой-то клинике делают аналогичную операцию, он посылает туда «своего» человека с аналогичной болезнью. Представляешь, пациент после операции в шоке: рак, потеря голоса! А тут приходит его навестить незнакомец, который чуть странным голосом говорит: «Без паники! Держись! Ты справишься, и будешь говорить, как я!»

Больше того, этот уникальный штурман связывается с аналогичными организациями таких онкологических больных в других странах и в свой бесплатный «Дельта»-отпуск отправляется туда. Так он попал и в Россию. И вот мы едем в какую-то больницу, где делают аналогичные операции. Собираются на встречу больные: в основном мужчины лет 4050, бывшие курильщики, серые тени, мертвые глаза, шаркающие походки, сутулые спины. Полная безнадежность, представляешь, все рухнуло: работу потерял, жизнь опустела, голос пропал, жена сбежала… Как жить дальше, на что опереться?! И тут появляется живчик, мистер Пиквик: зажигательно говорит, поет, да, да! Он даже танцует, и тени постепенно оживают… Они начинают верить, что жизнь не кончена. Это был просто момент истины, у всех слезы на глазах. Через пару дней звонит врач, докладывает: организовали группу психотерапии, пригласили специалиста обучать больных, дело завертелось. Вот что значит своевременная эмоциональная поддержка!

А через месяц вообще феноменальный звонок. Звонит мужчина: оказывается, до операции он занимался дайвингом (подводным нырянием), а после операции попал на эту встречу. Так вот, он хочет связаться с мистером Пиквиком, потому что он разработал специальное устройство, которое позволяет после такой операции снова заняться дайвингом. Ты можешь себе это представить?!

Сабина: Замечательно! Не описать словами!

Р.: Я понимаю, как трудно – найти нужные и искренние слова, но у тебя, прошедшей этот путь, должно лучше получиться: убедить несчастного ребенка, на костылях, что это – временно!!! А главное: ему достаточно посмотреть на тебя, чтобы убедиться, что можно снова вернуться к полноценной жизни. И он сам должен перестать считать себя инвалидом.

Сабина: Да, и еще отношение у нас к инвалидам, как к людям второго сорта.

Р.: Ну, понимаешь, инвалидам пришлось очень долго бороться за свои права, доказывать свою социальную состоятельность прежде, чем появились пандусы в университетах, а президентом США 4 срока подряд стал Рузвельт, руководивший огромной страной, сидя в инвалидной коляске. Сейчас министром финансов Германии работает человек, который очень хорошо умеет считать деньги, сидя в инвалидном кресле. Кстати, сейчас не принято говорить «инвалиды». Их сейчас называют «люди с ограниченными физическими возможностями», потому что стало ясно, что духовные возможности этих людей – неисчерпаемы.

Но это надо доказать! И сознание людей меняется очень медленно. Когда появились первые больные СПИДом в Америке, их дома даже сжигали. Не все так однозначно. Нужно время и упорная борьба, чтобы изменить психологию людей.

Сабина: Да, и я слыхала такие истории, что больные СПИДом подкладывали зараженные иголки зрителям в кинотеатрах, настолько они ненавидели всех, кого они считали здоровыми.

Р.: Скажи мне, а ты задавала себе этот бессмысленный вопрос: «Почему именно я? За что мне?»

Сабина: Ну, конечно! Были у меня такие моменты, когда я была просто в отчаянии, все силы кончались, просто жить не хотелось. Но я не сдавалась! Сейчас я считаю, что моя болезнь – это испытание, которое мне было дано, чтобы я с ним справилась. Чтобы из меня что-то хорошее получилось.

Р.: Ну, так и получилось, все просто замечательно! Расскажи о своем дальнейшем пути.

Сабина: Я окончила школу и поступила в Российский государственный медицинский институт имени Пирогова. Это бывший 2-ой Мед. Р.: И какая у тебя будет специализация?

Сабина: Я буду педиатром.

Р.: Я, честно говоря, была уверена, что ты еще ходишь с костылем, мы виделись 2 года назад, кажется. А у тебя такая легкая походка и классные ноги, как у настоящей модели!

Сабина: Ну, я тогда на первом курсе была, зимой было трудно, я ходила в институт с палочкой, но ко мне все относились хорошо, надо признать. Мне помогали. У нас на педиатрии в основном девочки, всего 6 мальчиков. Им приходится трудно на 8 марта.

Р.: Это ерунда. Вот детям приходится трудно, поскольку они с рождения находятся только среди женщин. Ты знаешь, теперь у мальчиков даже голоса стали выше. Поскольку они практически мужских голосов не слышат. У них совершенно нет модели настоящего мужского поведения.

Сабина: Да, это грустно!

Р.: Скажи, пожалуйста, какие у тебя планы на будущее?

Сабина: Во-первых, окончить институт, потом два года ординатуры. По окончании института я еще не имею права лечить. Но я хочу добиться настоящих высот. Было бы неплохо стажироваться где-нибудь за границей, в какой-нибудь серьезной клинике. Быть врачом – мое призвание!

Р.: Ну, а я что говорю: иностранные языки откроют тебе путь к миру!

Я хочу обсудить с тобой еще один очень важный вопрос, раз ты собираешься быть детским онкологом и понимаешь, что жизнь непредсказуема. Вопрос о смерти. Помнишь ли ты Машу Ж., ты ведь ездила с ней в Барретстаун вместе?! Я хочу рассказать тебе подробнее о последних месяцах ее жизни. Ты помнишь, как весь лагерь праздновал ее день рождения – семнадцатилетие, и этот огромный пирог со свечками, и как 200 человек пели «Happy Birthday!»

Но потом, через пару месяцев после возвращения, Маше опять стало хуже. Ей в больнице провели повторное полное обследование, родители хотели поехать с ней в Германию, собирались дачу продавать, но потом ее выписали как безнадежную. Я даже посылала ее выписку замечательному детскому онкологу в Санкт-Петербурге, доктору Маргарите Белогуровой, но она ответила, что, к сожалению, все, что возможно, сделали, и больше ничем нельзя помочь. Я организовала ей хосписную помощь, но, увы!

Когда она уже лежала, не вставая, она попросила родителей привезти меня. И из последних сил сказала мне: «Спасибо! В Барретстауне я была счастлива!» Не стану тебе рассказывать про похороны. Меня пригласили на поминки, и ее родители всем показывали фотографии Барретстауна, где вся эта Божественная красота и улыбающаяся Маша. Я потом переводила замечательную книгу Элизабет Кюблер-Росс «О детях и смерти» и хотела посвятить перевод «Маше, которой навсегда останется 17 лет!» Но родители не разрешили упоминать ее фамилию полностью.

Наверно, ты знаешь, что есть 5 стадий, одна из первых – отрицание смерти, и только в конце наступает примирение. Это было ужасно: видеть бабушку на отпевании своей красавицы-внучки. Она лежала, как принцесса – вся в белом, настоящая Спящая красавица, вот только Принца, который смог бы разбудить ее поцелуем, нет в реальной жизни.

Красота была божественная, но примириться с этим невозможно! Невозможно!

Сабина: Да, трудно общаться с родственниками. Не знаешь, что говорить…

Р.: Трудно, потому что у нас нет никакой культуры, нет специальной подготовки, нет психотерапевтов, которых этому учат, хотя, казалось бы, Смерть всегда рядом с Жизнью. Понимаешь, зато у тебя гораздо больше зрелости, чем у твоих сверстников. Ты столько перенесла за эти годы болезни, все это сделало тебя сильной и мужественной. Ты гораздо глубже чувствуешь жизнь, чем те девочки и мальчики, формально твои ровесники, у которых все – хиханьки да хаханьки, и все их «проблемы», по сути, выеденного яйца не стоят, потому что они ничего серьезного еще не пережили.

Сабина: Пожалуй, Вы правы, хотя я вообще-то люблю веселиться!

Р.: Позволь мне задать последний вопрос, очень для меня важный. Как ты оцениваешь эмоционально свой жизненный, по сути, трагический, опыт борьбы с болезнью?

Сабина: Я не могу себе представить свою жизнь без этих переживаний. Я от них не отказываюсь.

Р.: Ты считаешь, что это тебе помогло стать более зрелой личностью?

Сабина: Ну, конечно! Не факт, что я бы сейчас училась в медицинском университете, если бы не переболела. Не факт, что я была бы такой собранной и серьезной. Может, я бы без всякого смысла тусовалась на дискотеках, и больше ничего.

Р.: Скажи, а что тебе дал Барретстаун для формирования твоей личности?

Сабина: Барретстаун дал мне много положительных эмоций, дал ощущение, что я все могу! Я помню, как сначала я не решилась залезть на этот веревочный комплект High Ropes, а потом все-таки преодолела свой страх. А там 10 метров высоты. Прикольно!

Р.: Ну, что такое прикольно? Как это переведешь на нормальный человеческий язык! Мне важно знать, как ты оцениваешь, что тебе Барретстаун дал для жизни.

Сабина: Раскрепощенность. Никто не обращал внимания на то, что я с костылем, что у меня корсет, что я чем-то отличаюсь, тогда мне трудно было физически. Сейчас совсем другое дело. Р.: А в эмоциональном плане?

Сабина: Ну, я стала более открытой, больше радуюсь жизни, появилась уверенность в себе.

Р.: Что ты хотела бы сказать тем детям, которые не имеют возможности поехать в такой лагерь? Как они могут помочь себе справиться с последствиями болезни?

Сабина: Но ведь можно устроить и здесь такой лагерь.

Р.: А вот сейчас собираются сделать такой лагерь в 95 километрах от Москвы. Ты бы поехала в такой лагерь работать волонтером?

Сабина: Да! Но надо, чтобы там была продумана система развлечений, как в Барретстауне, чтобы все время дети были заняты разными интересными делами, чтобы там обязательно психологи помогали. Р.: А что ты считаешь самым главным для детей, окончивших лечение?

Сабина: Помочь им снова влиться в окружающую жизнь, чтобы они жили, как обычные люди, наслаждались жизнью. Р.: Ты наслаждаешься?

Сабина: Да, я наслаждаюсь! Хотя после экзаменов хочется отдохнуть.

Р.: Ну, естественно! Я представляю, сколько должны вкалывать студенты-медики. Желаю тебе, чтобы и дальше твоя жизнь была тебе в радость!

Сабина на практике, 2012 г.

II. Аня: «Выход из болезни – в Жизнь!»

Этой чудесной девушке всего 21 год, и у нее уже такая биография, которой можно только позавидовать.

Аня в Барретстауне, 15 лет.

Аня заболела раком в 14 лет. Через 8 месяцев после второй операции, когда ей было уже 15, она поехала в Международный лагерь для детей с онкологическими заболеваниями. Барретстаун как будто спрыснул ее живой водой: после возвращения она позвонила мне и сказала, что хочет поехать в Барретстаун волонтером, когда вырастет. Я ответила, что для этого надо учить английский. «Хорошо», – спокойно сказала Аня и тут же начала заниматься английским языком с учителем, да так, что к концу школы смогла сдать экзамены на соответствующий международный сертификат.

После окончания школы Аня поступила на отделение ландшафтного дизайна в Тимирязевскую сельскохозяйственную академию. Увлеклась цветоводством. Когда ей минуло 19 лет, мне удалось организовать ее поездку волонтером-переводчиком в Барретстаун (учтите, что все характеристики она получила сама и собеседование на английском тоже сдала сама!) с условием, что родители оплатят ей дорогу. За пару дней до начала смены заболела переводчица, и Аня, по моему совету, написала письмо в Барретстаун (см. ниже), где подчеркнула, как много дал ей этот лагерь, и что она готова работать переводчиком бесплатно. В лагере она так замечательно проявила себя как переводчик, что Барретстаун возместил ей траты на дорогу. После окончания работы в Барретстауне она успела немного попутешествовать по Ирландии.

На 3-м курсе Аня обратилась в Международный отдел своей Тимирязевской академии, и ей предложили поехать на сельскохозяйственную практику в Швейцарию, если она успеет сдать экзамен по немецкому языку… в течение 2-х дней. Она сдала, конечно. Летом 2010 года Аня 3 месяца проработала на ферме в Швейцарии, где получила блестящую характеристику за свою практику. На заработанные деньги она путешествовала по Германии и Австрии.

Практику в Москве она проводила в качестве волонтера-садовода в «Аптекарском огороде» – Ботаническом саду на Проспекте Мира. На 4-м курсе Аня снова подала документы на международную сельскохозяйственную практику от Тимирязевской академии: конкурс выдержали только 8 человек, в том числе и Аня. После 4-го курса она пробыла на сельскохозяйственной практике в Баварии два месяца. Перед отъездом Аня успела сдать еще один экзамен по немецкому языку и получила приглашение на 5-м курсе учиться по студенческому обмену в университете имени Гумбольта в Германии. Ее дальнейшие планы – получить международный сертификат по немецкому языку (в 2012 году – получила), защитить диплом бакалавра на кафедре ландшафтного цветоводства Тимирязевской академии (в 2012 году защитила) и продолжить дальнейшее обучение на магистра. Да, еще ее ждет французский язык и органическое садоводство. Аней могут гордиться все: ее родители, врачи и медперсонал, который ее вылечили, учителя, преподаватели в вузе. Аня – моя особая гордость! Я счастлива, что поездка в Барретстаун 5 лет назад оказалась для нее не развлечением, а стартом в новую, активную, достойную жизнь, которой она радуется каждый день.

ПИСЬМО В БАРРЕТСТАУН

с просьбой принять ее работать волонтером – переводчиком

(в первый раз она волонтером ездила в 18 лет, в 2009, Москва)

Я была в Барретстауне, когда мне было 15 лет. Эти 10 дней невероятно помогли мне после всего того, что я перенесла, когда болела раком. Я стала гораздо увереннее в себе. У меня появились мечты и – даже амбиции. Друзья, с которыми я там познакомилась, остались моими друзьями до сих пор. Наконец-то я смогла почувствовать себя как обычный подросток (не больной ребенок, не ребенок, перенесший рак). В лагере я встретила таких же ребят, которые испытали то же, что я, у которых были похожие проблемы и трудности. Обмен опытом помог мне понять, что пережитое было не просто несчастное время моей жизни, но это путь: необходимость изменить свои приоритеты и ценности в жизни, увидеть другой мир, где люди нуждаются в помощи и поддержке.

Барретстаун все расставил по местам. Я перестала переживать по поводу своей болезни, перестала жалеть себя. Я стала чувствовать себя счастливой и сохраняю это чувство и сегодня. Уже прошло больше 5 лет со дня моей последней операции, и каждый день я выкраиваю минуту, чтобы отвлечься от внешней суеты, улыбнуться и поблагодарить Бога за жизнь и счастье быть здоровой и довольной своей жизнью.

Я окончила школу, выучила английский, сдала экзамен на международный сертификат и поехала волонтером-переводчиком в Барретстаун, как только мне исполнилось 18 лет. Это был потрясающий опыт. Я получила огромное удовольствие, работая с детьми, я видела, как они становятся храбрее, веселее и открывают свои души радости с каждым днем. Я проводила все время с детьми и была счастлива от того, что чувствовала себя на месте, видела, как нужна и полезна моя работа.

Я хотела бы снова поехать волонтером на следующее лето, потому что Барретстаун изменил мою жизнь, когда я была ребенком, сделал меня сильной и счастливой. Я хочу сделать что-то, чтобы помочь тем детям, которым еще предстоит дорога к выздоровлению и избавлению от болезни. Я хочу помочь им почувствовать себя более уверенными, счастливыми и сильными, независимо от того, что их ждет в будущем.

Сейчас я учусь в Тимирязевской сельскохозяйственной академии, на отделении ландшафтного дизайна. В прошлом году я провела 3 месяца на практике в Швейцарии, что также помогло мне улучшить мои знания немецкого языка.

Аня: Сейчас мне 20 лет. Когда я заболела, мне было 14 лет.

Р.: Ой, завидки берут! Ты вообще в курсе, что ты еще молодая девушка?!

Аня: Ну, не совсем молодая!

Р.: Постеснялась бы, мне недавно 75 стукнуло! Скажи, пожалуйста, тебе легко вспоминать это время? Ты можешь откровенно поговорить о том времени, когда ты болела? Тебе не тяжело? Я недавно с одной мамой разговаривала. Так у нее сразу слезы на глазах, дыхание перехватило, комок в горле, а прошло уже несколько лет, как ее девочка выздоровела.

Аня: Ну, конечно, мне не всегда приятно вспоминать то время, когда мне делали операцию, когда я таскалась по больницам, но теперь я уже могу более или менее спокойно говорить об этом.

Р.: Итак, прошло больше 6 лет со дня твоей первой операции. И ты здорова и живешь интересной активной жизнью. Это же просто здорово! Аня, я просила бы тебя поделиться тем, что ты испытала во время своей болезни, хотела бы проговорить с тобой откровенно. Расскажи о том, что ты чувствовала в то время, ребятам, которые сейчас находятся в больнице и лечатся от рака. Пойми, как это важно для них – видеть фото и читать про девушку, которая когда-то перенесла то, что они испытывают сейчас. Помоги им понять, что болезнь может пройти, что они могут выздороветь, надо только очень верить, очень любить жизнь, очень хотеть жить и очень стараться выздороветь.

Аня: Я попробую.

Р.: Когда тебе врач сказал, что у тебя онкология, что ты чувствовала? И вообще, как ты поняла, что это рак?

Аня: Я просто обнаружила большую твердую шишку на руке. Она выросла довольно быстро и незаметно и совсем не болела. Мы с мамой побежали в больницу, врач сказал, ничего страшного, подождем месяц и посмотрим.

Р.: Думал, она рассосется?

Аня: Наверно. А шишка все росла и росла. Но не болела. В общем, я себя нормально чувствовала. Через месяц мы опять пошли к врачу, потом нас послали еще к одному специалисту, а он сразу направил нас на Каширку, чтобы мне сделали пункцию. Мы поехали туда, а потом врачи долго решали, что это такое, это было уже на Каширке (Институт детской онкологии и гематологии).

Р.: Вот когда ты туда шла, что ты думала, что чувствовала?

Аня: Я была безумно напугана, напугана этим огромным серым зданием. Мне было очень страшно, я не могла поверить, что у меня рак, хотя я и раньше догадывалась: у меня явно неладно. Но когда сделали пункцию, врачи нашли что-то, я не знаю, как это называется. Р.: Атипичные клетки.

Аня: Вроде. Там такие порядки, что если врачи точно не уверены в диагнозе, то они посылают в другую больницу, где удаляют простые доброкачественные опухоли. А там сидят два врача, и один говорит другому: «Ну что, будем оперировать?» Другой отвечает: «Вроде это не рак» А я еще думаю: «Ничего себе! Они не уверены? Один говорит, что это рак, а другой говорит, что нет. Правильно ли они оперируют? А вдруг у меня рак?»

Р.: А сколько тебе тогда было, 14 лет? Рановато же ты начала задумываться!

Аня: Ну да! В этой больнице я пробыла неделю, мне сделали операцию и послали анализ на гистологию. Оказалось, что это рак 2-й степени. И тогда меня послали снова на Каширку. Там мне уже сделали вторую операцию почти через полгода после первой и велели наблюдаться у них каждый месяц. Ну, это я уже потом точно узнала, что опухоль злокачественная. Первый раз я лежала в больнице неделю, а второй раз, через полгода, когда мне сделали вторую операцию на Каширке, в больнице не было мест, и нам предложили лечиться амбулаторно. Меня родители привозили на все процедуры и исследования на машине, иногда каждый день приходилось ездить. Во второй раз мне вырезали достаточно большой кусок вокруг опухоли, удалили все радикально. Но не стали делать ни химию, ни облучение. Вроде при этом виде опухоли это лечение не имеет смысла. Только наблюдают постоянно до сих пор и делают все необходимые анализы и исследования раз в полгода. Теперь там шрам, и, когда меня спрашивают, в чем дело, я шучу, что это меня медведь укусил.

Р.: Понимаешь, меня интересует не столько медицинская сторона дела, сколько твои ощущения и мысли. Врачи прямо говорили тебе?

Аня: Нет, они прямо не говорили. Но я же чувствовала! Мне очень не нравилось, что я должна была каждый месяц, а то и чаще, ездить на Каширку. Да я просто стеснялась того, что у меня вообще была какая-то операция. Я никому не говорила об этом в школе. Р.: В каком классе ты была?

Аня: Уже в 9 классе. Нет, я хотела как можно скорее забыть, что у меня была какая-то операция. Я ужасно стеснялась вообще, что меня оперировали, я старалась максимально скрывать, ну может, одной – двум подружкам сказала, но ни с кем это не обсуждала, никому ничего не говорила. Потом я перешла в другую школу. Р.: Ты сознательно перешла, или так совпало?

Аня: Вообще-то, я специально готовилась к экзаменам в лицей. Нет, это не относится к болезни. Мне просто не нравилась старая школа. Я вслед за своей подружкой перешла в лицей. Меня приняли, и я радовалась, что должна идти в новую школу. И тут в августе мне сказали, что у меня опухоль злокачественная, и мне надо срочно делать вторую операцию. Я говорю: «Да вы что, я же в новый лицей иду, неужели нельзя подождать?» – «Нет, – говорят врачи, – иначе будет саркома или еще что-то похуже».

Р.: Врачи начали настаивать на срочной операции?

Аня: Ну да! В конце августа назначили, а в первых числах сентября уже сделали. Я утром приехала на Каширку. Мне сразу же сделали операцию под общим наркозом, я день пролежала в реанимации, а вечером меня перевезли в палату. Там было ужасно тесно, очень страшно и невыносимо жарко. И вечером врач сказал: «Если хочешь, можешь здесь переночевать, а если хочешь домой и тебя отвезут на машине, можешь ехать». Я, конечно, сказала: «Домой, домой!» Р.: Ну, так ты отделалась легким испугом!

Аня: Я отделалась абсолютно легким испугом. Потом мы, конечно, ездили в больницу: снимать швы, на УЗИ, томографию и всякие прочие анализы каждую неделю, иногда по два раза.

Р.: Значит, сильного стресса, связанного с длительным пребыванием в больнице, у тебя не было?

Аня: Видимо, нет. Но все равно, когда я каждый раз ехала на Каширку, у меня сердце екало, и душа в пятки уходила. Потом я посчитала, сколько времени прошло между апрельской операцией и сентябрьской, целых полгода, а потом зимой выяснила, что прошло уже больше времени, чем между операциями, ну, и я подумала: «Жизнь налаживается, может, все еще будет хорошо».

Р.: Так ведь действительно все хорошо!

Аня: Все хорошо, в самом деле!

Р.: Даже я считаю, что все в 150 раз лучше, чем хорошо. Посмотри, чего ты добилась за эти прошедшие годы!

Аня: Конечно, тот год был очень сложный для меня. Потому что я стеснялась, я ужасно стеснялась своей болезни, я не могла говорить ни с кем на эту тему, ну, может, с парой подружек. Но в школе я не могла говорить об этом. Я скрывала, думала, что ребята меня не примут.

Р.: Ну, так и не принимают. Бывают такие ситуации, что люди вообще думают, что рак заразен.

Аня: Ну да, бывают. Я старалась ни с кем это не обсуждать. Ну, прошло, и прошло.

Р.: Ты задавила эти мысли о болезни в себе?

Аня: Да. Я молчала об этом. Даже с мамой. Может, с папой, разговаривала, но потом, уже гораздо позже.

Р.: Он говорил с тобой как с ребенком, или вы скорее обсуждали это серьезно, как взрослые люди?

Аня: Скорее, как взрослые люди. Я помню, как я сидела и причитала: «Как же это могло со мной случиться, как же это могло со мной случиться?!» А папа спокойно говорил: «Все нормально. Тебе сделали операцию. Если опять надо будет, сделают еще операцию, будешь лечиться. Все хорошо. Тебя вылечат. Ты будешь бороться».

Р.: То есть родители не охали и не ахали, а все время настраивали тебя на борьбу.

Аня: Да, мне даже больше нравилось ходить в больницу с папой, потому что он не жалел меня, потому что не было слез и нервов. Р.: А мама плакала все время?

Аня: Нет, мама плачет в крайних случаях. Но все равно чувствовалось, что ходить со мной в больницу для нее – жуткое напряжение. Р.: Но вы старались не обсуждать с ней эту тему?

Аня: Нет, почти не разговаривали об этом. Эта тема замалчивалась. Когда у меня в первый раз обнаружили опухоль и сказали, что надо делать операцию, мама даже сказала: «Чепуха! Может, мазь Вишневского приложим?» Может, не стоит об этом писать?

Р.: Да, наоборот, это же нормальная реакция нормального человека! Я бы еще сказала: «Давай компресс из лука сделаем!» Понимаешь, это очень важно знать, потому что люди не готовы ни к каким серьезным испытаниям. А в таких случаях необходимо как можно скорее обратиться к профессионалам.

Аня: Да, это тяжело. Я помню, как после операции я была жутко напугана, потому что долго обсуждали вопрос, делать ли мне химиотерапию или облучение. Потом оказалось, что этот вид опухоли не поддается такому лечению. Ну, я так и не разобралась толком, в чем дело.

Р.: Ну это дело не твое, это дело специалистов. Ты должна бороться за свое здоровье – вот твоя работа.

Аня: Ну да, я понимаю. Но я помню, как наткнулась на всякие стопки распечаток, которые у мамы лежали на столе – про химию, про лучевую, жутко испугалась и отчаянно плакала. Я думаю, что я просто жуткая трусиха.

Р.: Нет, ты вовсе не трусиха, это – естественная реакция. Кому-кому, но мне ты не говори этого. Я-то знаю, какая ты храбрая!

Аня: По правде говоря, я безумно боялась потерять волосы, облысеть.

Вот больше всего я безумно боялась потерять волосы! Смешно, наверно?

Р.: Ни капельки не смешно. Девочке в 14 лет это так важно! Да и в любом возрасте это непросто пережить.

Аня: Сейчас мне кажется это глупым, потому что потерять волосы – это меньшее из всех зол, что случаются во время этой болезни. Я все время думала: «А что подумают другие?!» Может быть, я была настолько не уверена в себе, может, я слишком боялась чужого мнения?

Р.: Это совершенно естественно, что ты нервничала. Мне хотелось бы, чтобы ты рассказала, что ты чувствовала, когда поняла, что у тебя рак.

Аня: Я не знаю, как объяснить. Ужасный стресс. В школе нам говорили, что рак не лечится, еще в младших классах. Что если у человека рак, то он не проживет больше 2 лет. И у меня это засело в мозгу. Но это не так! Детский рак лечится! Р.: А что дальше?

Аня: Да, потом следующий год тоже был непростым. Мне ужасно не хотелось пропускать уроки в новой школе, я была в 10 классе. Мы долго, месяца два, ездили каждую неделю, иногда чаще, в больницу. Но на самом деле я, кажется, всего неделю подряд пропустила. Как только смогла, я сразу побежала в школу и сказала, что ничего не хочу пропускать. Это был физико-математический лицей. Р.: Ты с удовольствием училась?

Аня: Мне, конечно, не все предметы даются одинаково легко, но я занималась с удовольствием. В этом лицее были очень квалифицированные учителя, было интересно. Р.: А ты с новыми ребятами подружилась?

Аня: Нет, сложно было. У нас в классе было всего 4 девочки. А остальные, человек 20 – мальчики. Я помню, они меня дразнили. Р.: Из-за руки?

Аня: Нет, никто не знал. Я помню, меня дразнили «японкой» из-за того, что у меня узкие глаза. Мне было ужасно обидно. Р.: Но ты же такая хорошенькая!

Аня: Но все равно мне было ужасно обидно.

Р.: Подумаешь, а меня дразнили: «Рыжая, в очках» Я еще училась в женской школе, и когда шла с портфелем, все мальчишки из соседней школы выстраивались в ряд и орали: «Рыжая, в очках»»!

Аня: Но все равно мне тяжело было среди мальчишек. Но к болезни это не имеет отношения.

Р.: Меня интересует отношение твоих друзей к твоей болезни.

Аня: Вообще-то, я старалась это ни с кем не обсуждать. Иногда приходилось выкручиваться, потому что надо было ехать к врачу или на анализы в больницу. Один раз мне пришлось сказать правду одной моей подружке. Она испугалась и стала меня утешать: «Но ведь это лечится, лечится!»

Р.: Аня, но ведь это действительно теперь лечится! Выздоравливает около 70–80 % детей, заболевших раком. А еще 50 лет назад статистика была совсем иной. Ты должна гордиться тем, что выздоровела. Ты только посмотри, какую силу духа, мужество и волю к выздоровлению ты проявила. Молодец! Что ты хотела бы сказать вот этим детям, которые сейчас находятся в больнице? Самое главное, в одну фразу!

Аня: Во-первых, рак лечится! Необходимо знать, что сейчас рак у детей лечится. Во-вторых, Жизнь продолжается, это просто – переломный момент! Надо набраться терпения и пережить его!

Р.: Скажи, пожалуйста, а когда твоя жизнь была более полной, емкой:

когда ты была еще совсем здорова или сейчас, после того, как ты пережила эту болезнь?

Аня: Сейчас, конечно! Р.: Почему?

Аня: Я не знаю, каким образом это мне помогло, но, наверно, после Барретстауна, когда я перестала причитать, как это могло со мной произойти, когда я перестала себя жалеть, когда я увидела, что есть много людей, у которых гораздо больше проблем, чем у меня, и они не боятся об этом говорить.

Р.: Это – самое главное!

Аня: Да, это – самое главное! В Барретстауне я увидела, что я не одна такая. И плюс в том, что в лагере к нам не относились как к больным. С нами не цацкались, к нам относились, как к обычным детям. Ну, конечно, если что, сразу к врачу. Но, главное, не перестраховывались. Я там опять почувствовала себя человеком.

Р.: Сколько времени прошло после окончания лечения, когда ты поехала в Барретстаун?

Аня: Наверно, месяцев 8.

Р.: Тебе уже было 15 лет. Что тебе дал Барретстаун?

Аня: Наверно, уверенность в себе. Может быть, храбрость. Р.: А почему может быть? Ты же такая храбрая!

Аня: Да, да, храбрость сражаться с неприятными, пренеприятными обстоятельствами нашей жизни, а также новых друзей, из тех, кто переболел.

Р.: А что в эмоциональном плане?

Аня: В эмоциональном плане он поднял мою самооценку. Потому что в лагере нам всячески помогали проявить себя как-то, сделать то, что мы не могли делать раньше.

Р.: И тогда тебе захотелось по-настоящему языки учить?

Аня: Ну, языки я и раньше учила. У нас в лицее был французский. Р.: У тебя еще и французский в запасе?!

Аня: Английский я начала учить после Барретстауна. А французский – пока не очень. После Барретстауна я начала серьезно задумываться, что надо учить языки, потому что я с детства мечтала поехать учиться за границу. Это была моя самая большая, большая мечта.

Р.: Но ты забыла сказать, что ты к этой мечте готовилась изо всех сил.

Аня: Да, даже когда я не могла из-за болезни ходить на курсы, родители мне нашли учительницу, которая приезжала два раза в неделю и готовила меня к сдаче экзамена на международный сертификат. Сдала, конечно! Потом я стала с ужасом считать, сколько стоит поехать учиться в Англию или еще куда-нибудь, и поняла, что надо еще и немецкий учить, один язык – это мало.

Р.: Я прочитала в какой-то книге, что если ты хочешь чего-нибудь добиться, надо быть в десять раз лучше, чем все остальные. Почему ты стала активнее других? Чем твоя болезнь помогла становлению твоего характера?

Аня: Ну, думаю, что в результате болезни я стала более уверена в себе, стала активнее принимать решения сама. Понимаете, до болезни мне было бы страшно вдруг сорваться и поехать работать на ферму, совсем одной, в другую страну. А сейчас – запросто. И вкалывала там изо всех сил! А на заработанные деньги объездила всю Швейцарию. Раньше я бы не решилась.

Р.: А почему твоя болезнь помогла тебе учить языки?

Аня: Ну, я сдала на один международный сертификат, потом смотрю: ни в один серьезный университет с таким низким уровнем знания английского не поступишь, и стала дальше заниматься.

Р.: А помнишь, как ты позвонила мне в 18 лет и сказала, что хочешь поехать волонтером в Барретстаун, я ответила: «Мне нужен международный сертификат по английскому языку, и только тогда я могу хлопотать».

Аня: Да, и меня взяли, потому что у меня такой сертификат уже был. Это было чудо!

Р.: Извини меня, это чудо ты сама готовила, когда так упорно занималась. Знаешь, есть такая песня Галича: «А из зала мне кричат: “Давай подробности!”». Я-то их помню: сначала ты выучила английский как следует, потом поступила в Тимирязевку, потом мы добились разрешения тебе просто ехать волонтером, а потом заболела переводчица, и ты написала замечательное письмо о том, что сделал для тебя Барретстаун и почему ты готова бесплатно работать переводчиком. Это же важные пути становления взрослого человека.

Очень важный вопрос: какая разница между твоими ощущениями, когда ты поехала работать как ребенок, только что переболевший, и как взрослая личность, уже способная помогать другим.

Аня: Когда я была ребенком, я приехала туда очень неуверенной в себе. Все было новое, незнакомое, интересное. Время пролетело быстро, и только потом я поняла, что Барретстаун – это был поворотный момент в моей жизни. А когда я поехала уже взрослой, мне понравилось работать с детьми, мне понравилось изучить эту систему изнутри, как она работает, мне нравилось чувствовать себя полезной. В какой-то момент я сказала девушке из Ирландии, с которой я работала в одном коттедже: «Я чувствую себя счастливой и полезной». А она ответила: «Так в этом и есть весь смысл жизни!»

Р.: Представляешь, как здорово! Ты – счастливая не из-за того, что у тебя есть какое-то шмотье, и, на самом деле, не из-за того, что ты ездишь за границу, а из-за того, что твоя жизнь осмысленна!

Аня: Когда я ехала взрослой, самое главное для меня было ощущение, что я помогаю другим. Я поняла, что моя болезнь, хоть это был и неприятный и мучительный опыт, но она привела меня к прекрасному моменту в моей жизни: к ощущению пользы и осмысленности моей жизни. Там были ирландские дети, и когда у них брали интервью, они говорили практически то же самое, что я поняла сама: они чувствовали, что их болезнь была «правильной», помогла все расставить на свои места, дала им силы для будущего. Я помню, что еще до болезни я была в стрессовой ситуации, я хотела быть, как все, у меня это не получалось. Но я рада, что прошла через это испытание, через эту болезнь, через рак, через понимание того, что я – есть я, и все встало на свои места.

Р.: Я хотела бы знать, чем помогла тебе работа волонтером в Барретстауне в дальнейшей жизни.

Аня: Понимаете, когда я только поехала работать, я все еще чувствовала себя ребенком, хотя мне было уже 18 лет, но когда я вернулась, я поняла, что стала абсолютно взрослая. Р.: Потому что ты впервые отвечала за других.

Аня: Да! Мама даже вздрогнула и сказала: «Как ты повзрослела!»

Р.: Да уж, мамам очень тяжело с этим примириться. Я тебя поздравляю: некоторым и за всю жизнь не удается повзрослеть внутренне. Ты уже училась на 2-м курсе Тимирязевской академии. Помнишь, как я посоветовала тебе поискать программу международных связей твоего университета, и ты мне позвонила и сказала, что случайно наткнулась в Тимирязевке на международную программу летней практики. Ты уверена, что это случайно? Мне кажется, само ценное в этих поездках в Барретстаун, что он научил тебя активно строить свою жизнь.

Аня: Точно! Раньше я знала про международную программу обмена, но собеседование пропустила, а после лагеря я уже сама искала, сама подала все документы. Успешно прошла собеседование и поехала работать в Швейцарию на практику, хотя была всего на 3-м курсе.

Р.: Мне интересно, как ты после болезни ко всему новому относилась? Что тебе дала Швейцария в этом смысле? Стала ли ты больше ценить свою жизнь, свою молодость? Понимать, что каждый день должен быть наполнен до краев?

Аня: В Швейцарии я работала 6 дней в неделю. Вкалывала по-настоящему. Но там вся семья вкалывала как следует. На улице я надевала рубашку с длинными рукавами, а дома ходила в футболке. У меня довольно большой шрам на руке. Хозяйка спрашивает: «Ты что, руку ломала?» Я отвечаю: «Нет, опухоль, но все прошло». – «Прошло, ну и хорошо!» – они довольно легко к этому относятся. Я чувствовала себя здоровой, и, хотя работать по 10 часов в день нелегко, но я справлялась. Я там многому научилась, и в первую очередь, работать как следует. Здесь, в России, мы, безусловно, более расхлябаны и неорганизованны, да и темп работы куда медленнее. И хотя я здесь кажусь организованным человеком, там все были куда шустрее, чем, я, и мне казалось все время, что я ползу в конце поезда, далеко от паровоза. Это немного понизило мою самооценку, но мне кажется, тем не менее, что стоит поучиться их организованности и работоспособности. Они действительно много работают, но они знают, зачем это делают. Их ферма существует триста лет.

Р.: Ну да, у нас все хотят жить, как швейцарцы, но работать по-прежнему, по-русски, спустя рукава.

Аня: Они живут довольно скромно, но дом очень крепкий, стоит 300 лет, в хорошую погоду видны Альпийские горы. Красота!

Р.: Ну, какие планы – минимум? Про максимум пока не будем.

Аня: Вот я сейчас поеду на практику в Баварию. Там многому интересному можно научиться, а потом госэкзамены и диплом. А там хочу подать документы в магистратуру за границу, раз уже немецкий активный. Буду искать университет, где дают стипендию. Р.: А если не дадут, на родителей понадеешься?

Аня: Нет, буду подрабатывать, с детьми сидеть или еще что-нибудь. Я работы не боюсь.

Р.: А ты иногда думаешь о болезни?

Аня: Ну, не часто. Тут у меня был грипп, и распухли железки подмышками. Я, конечно, занервничала, но папа меня успокоил: «У меня всегда так». В любом случае, я, конечно, благодарна Богу за эти прекрасные, полнокровные яркие 6 лет. Это – счастливые годы после выздоровления, и они есть у меня, и никто их у меня не отнимет. Дети, которые сейчас в больнице, должны знать: выход есть. И этот выход – в ЖИЗНЬ!

2012 год

Письмо, написанное Аней по моей просьбе в Морозовскую больницу девочке, у которой начался рецидив и которая проходит повторный курс химиотерапии.

ВНИМАНИЕ!

Р.: Мне кажется исключительно важно поддерживать такие контакты между теми, кто уже выздоровел, и детьми. которые только находятся на трудном, мучительном пути к выздоровлению (см. VI).

Привет! Меня зовут Аня, 6 лет назад я тоже, как и ты, ездила в Барретстаун (после болезни), а потом, когда мне исполнилось 18 лет, я ездила туда волонтером-переводчиком. Сейчас мне 21, я заканчиваю Тимирязевскую академию и буду ландшафтным дизайнером. Я много занимаюсь языками, так что если у тебя есть какие-либо вопросы по языкам, я могу тебе чем-то помочь или что-то подсказать насчет экзаменов, сертификатов и т. д.

Моя поездка в Барретстаун особенно вдохновила меня заниматься английским. Я подготовилась и сдала экзамен на международный сертификат Кэмбриджского университета на уровень В 2. Потом я решила, что на этом не хочу останавливаться, продолжила готовиться и через полтора года сдала экзамен на сертификат на уровень выше. Эти экзамены сдать совсем несложно! Просто нужно заниматься языком как следует и идти к поставленной цели.

После этого я начала изучать немецкий, и тут я увидела в своем университете объявление о возможности пройти летнюю практику в Швейцарии. Я сразу же подала заявку, и меня без проблем взяли. В 2010 году я провела в Швейцарии 3 месяца, жила в очень милой швейцарской семье, говорила по-немецки и работала. Так как работа в Швейцарии оплачивалась, то в выходные дни вместе с девочками из моего университета мы объездили Швейцарию вдоль и поперек, и я ни на секунду не пожалела, что поехала туда.

А прошлым летом я провела 2 месяца на юге Германии, в Баварии, где я проходила практику на фирме, которая занималась ландшафтным дизайном и озеленением. Было очень здорово, ко мне очень хорошо относились мои коллеги, а по выходным вместе с большой компанией студентов мы ездили на экскурсии и знакомились с Германией.

Еще в Тимирязевке была возможность поехать учиться по обмену в Берлине в университет имени Гумбольдта. Я прошла собеседование, и меня взяли. С октября 2011 года по март 2012 года я жила и училась на немецком языке в университете, в Берлине, мне выплачивали стипендию, которой хватало, чтобы полностью оплатить проживание и все остальное, если, конечно, очень скромно жить. А потом я подготовилась на курсах в Москве и сдала экзамен на международный сертификат по немецкому языку.

Мне было очень интересно во время учебы и практики пожить в Германии и Швейцарии, познакомиться совсем с другой культурой, встретить много замечательных людей.

Сейчас я совершенно свободно говорю по-английски и по-немецки и занимаюсь французским.

Когда ты учишь иностранный язык, перед тобой будто открываются все двери, появляется так много возможностей!

В начале обучения всегда бывает сложно, но с каждым днем ты учишь что-то новое, становится интереснее, понятнее, потом ты начинаешь говорить, и изучение приносит радость.

Если хочешь, я могу тебе подробнее рассказать о том, как сдать международные экзамены по иностранным языкам или что-нибудь рассказать про изучение языков. В общем, пиши, задавай вопросы, я буду рада ответить!

Аня

Аня в Швейцарии – 20 лет, 2010

III. Саша: «Курс на дальнейшую жизнь»

Р.: Самое лучшее письмо на свете! Когда я получила это письмо в 2007 году (случайно, это получилось как подарок на мой день рождения), я разослала его всем волонтерам: переводчикам и сопровождающим, которые многие годы ездили с детьми в Барретстаун со следующим вступлением:

«Друзья! Я пересылаю Вам самое лучшее письмо, которое я получала в своей жизни, чтобы вы понимали всю меру нашей ответственности за то замечательное дело, в котором мы участвуем. Удачи!

Координатор Барретстауна в России Рената Равич»

Здравствуйте, Рената! Меня зовут Александра К., не думаю, что вы меня помните, но летом 2001 года Вы везли нас, ребят из Москвы, в Ирландию, в Барретстаун. Прошло довольно много времени и, к сожалению, контакт утерялся, но на днях в Интернете я увидела Ваш сайт (www.naturecurаtive.com) и решила написать.

Все эти шесть лет во мне живет огромная благодарность за то, что эта поездка имела место быть, и что всего 10 дней в лагере дала мне курс на дальнейшую жизнь. После завершения лечения, всех этих процедур, химии и лучевой терапии, бесконечных таблеток и уколов, было ощущение, словно выходишь на свободу после долгого срока заключения. Огромное желание жить, и вместе с тем осознание того, как сильно ты изменился, как поменялись ценности и отношение ко всему окружающему. Что касается меня, я просто не знала, как вести себя и что делать; вернуться к прошлому образу жизни было невозможно. Через год Вы позвали меня в Barretstown, и это все перевернуло, стало новой точкой отсчета. По возвращении я уже знала, как быть.

Началось с малого, с газона на даче, непременно хотелось, чтобы он тоже стал таким же упругим, сочным и зеленым, как вокруг замка в лагере. Сейчас могу сказать, что это практически удалось. Потом упор был сделан на краеугольный камень, а именно, на английский язык. Совмещала школу с учебой на факультете иностранных языков в ИГУМО, затем поступила в МПГУ на то же факультет и не жалею ни секунды об этом выборе.

После того как в первый раз проехалась верхом на лошади по Ирландским холмам, уже не смогла остаться равнодушной, и два года занималась в конной школе в Москве, затем изъездила верхом пол-Алтая. После всего одной ночи, там, в лагере, когда мы спали в палатках под дубами, а рядом фыркали пасущиеся лошади, я не могу жить без этого и теперь постоянно хожу в походы.

Мы лазали по деревьям, учились надевать обвязку, страховать друг друга на веревочном комплексе High Ropes; этот первый опыт пригодился мне в скалолазании, которым я и теперь занимаюсь. Никогда не забуду день: моросил дождь, но мы, все ребята, радостно поднимались на Bishop Hill, там было волшебство, которое творили мы сами, били в барабаны, бубны и тамтамы, словно друиды когда-то живших племен. Это была Музыка!

Музыка!

Ее я увезла с собой, купила гитару и вистл, научилась играть и петь, писать стихи, с друзьями мы создали группу, играли кельтский фолк на фестивалях и в клубах. Участвовала в различных исторических реконструкциях, где воссоздавала костюмы средневековых эпох, битвы на мечах и стрельбу из луков, словно как тогда в лагере, когда, взяв костюмы из гримерной театра, мы пошли в замок и представляли себя то рыцарями, то прекрасными дамами.

Как многое тогда было впервые, и как многое стало основой для будущего! Но главное, чему я научилась: если кому-то сейчас намного хуже, чем тебе, надо просто протянуть руку и помочь, особенно если этот кто-то – ребенок. Я стала работать с детьми, сначала в центробанковском лагере «Полюс», потом в ВПЦ «Вымпел», где мы устраивали выездные лагеря для детей сирот и тех, кто пережил сильнейшие душевные травмы. Помню девочку Дзеру из той самой школы № 1 в Беслане, ее шрамы от осколков на спине и взгляд, который говорил о чудовищном шраме на ее душе. В начале лагеря она говорила, что мечтает стать снайпером и отомстить всем обидчикам, но потом улыбка стала чаще появляться на ее лице, она снова стала возвращаться в детство. Думаю, именно в этом и есть смысл всех реабилитационных лагерей: просто помочь детям, пережившим непростой опыт, снова стать детьми.

Сейчас я работаю переводчиком в международной компании, но это не главное. Мы с друзьями занимаемся благотворительностью, пытаемся привлечь людей к проблеме детей-сирот, собираем вещи и деньги, развозим их по дальним детским домам, о которых забыло наше государство, просто общаемся, пытаемся донести до них, что они не покинуты, что они нужны. В данный момент наша организация «Благовещенский Дар» проходит через жернова регистрации на пути к приобретению законного статуса. В прошлом году я связалась с лагерем и начала собирать документы для работы инструктором по верховой езде, но, к сожалению не успела. Но я знаю: что бы ни случилось, я приеду туда еще раз, чтобы по возможности помочь другим детям и самой еще раз ощутить себя ребенком.

Спасибо Вам, Рената, за то, кем я стала сейчас, за неравнодушие к детским проблемам, за сказку, за мечту.

С уважением, Александра, 26 апреля 2007 г.

Очень важное примечание: через пару лет Саша вышла замуж и родила чудесных близнецов-девочек.

Саша и ее близнецы, 2010 г.

IV. Ксюша: «Я – личность»

V. Марго: «Верь сам в себя!»

Беседа с Марго

Р.: Маргоша, я про болезнь немного буду спрашивать, только основные факты. В каком году ты болела?

Марго: Я заболела в 2006 году. 10 апреля мне сделали операцию. Потом мне проводили курсы лучевой терапии, а потом – химиотерапию. Время от времени меня отпускали домой. Это было очень мучительное время. Я очень сильно похудела.

Р.: Сейчас в это довольно трудно поверить. Передо мной сидит такая хорошенькая девушка. Цветущая, я бы сказала… Марго: С 20 апреля 2007 года у меня началась ремиссия.

Р.: Это большое счастье! Я вас всех поздравляю и тебя и твоих замечательных родителей, которые, как Гибралтарские столбы, поддерживали тебя все это время! А когда ты поехала в Барретстаун?

Марго: Я была первый раз в Барретстауне в 2008 году. А второй раз – в 2009 году.

Р.: Да, я вспомнила! Врачи написали тебе в медицинской карте: «Интенсивное питание 5 раз в день», ты, в самом деле была как былиночка, тебя, казалось, ветром можно было сдуть. Я помню, как у меня сердце сжалось, когда я тебя первый раз увидела. Но глаза так горели, что мы решились тебя послать, чтобы витамины радости помогли тебе поправиться.

Я помню, как в каждом письме, касающемся той смены, просила, чтобы тебя усиленно кормили и даже привозили еду в коттедж, чтобы ты могла поесть ночью, если захочешь.

Мама: Марго получила в Барретстауне колоссальный мотивационный заряд. Я ее даже не узнала, когда она вернулась. Было очень страшно отпускать дочку через год после сложного лечения в Ирландию, да и знакомые не одобряли нашего решения, но желание вернуть Марго искорку счастья в глазах победило. Впоследствии от родителей других детей, перенесших рак, после моих и дочкиных рассказов про Барретстаун я слышала выражение недоверия, но те, кто поверил и рискнул отправить ребенка в этот чудесный мир добра и света, вспоминают эти дни, как самые лучшие в жизни ребенка. Маргарита поверила, что жизнь продолжается и сверкает новыми красками, а впереди еще много неизведанного, что просто необходимо увидеть. После возвращения из Барретстауна Маргарита сразу захотела побывать там еще. А после второй поездки у нее возникло большое желание учить языки, и, уже взрослой, когда-нибудь поехать в лагерь сопровождающим, чтобы помочь тем детям, которые только перенесли болезнь, заново поверить в себя.

Марго в Барретстауне, 2009 г.

Р.: Итак, прошло уже 8 лет! Здорово! Скажи, что тебе дал Барретстаун в моральном плане? В эмоциональном плане? Надеюсь, твоя мама, хоть она и известный врач, не обидится, если я скажу, что обычно врачи занимаются только физическим здоровьем. Но ведь физическое здоровье – это не единственное, что важно. Здоровье человека – это как головоломка, где физические, эмоциональные, духовные и интеллектуальные частицы здоровья проникают друг в друга и подпитывают друг друга так, что иногда невозможно понять, что важнее для полноценной жизни в данный момент. Понимаешь, ты, конечно, считаешь это само собой разумеющимся, но когда ты была больна, у тебя была потрясающая эмоциональная поддержка в лице твоих родителей, которые, как солдаты, бились вместе с тобой за твое здоровье ежедневно и ежечасно, что, к сожалению, бывает крайне редко. Я могу еще раз повторить то, что я уже говорила твоей маме, что из 400 семей, с которыми я общалась во время работы координатором Барретстауна, я могу назвать 3 или 4 семьи, в которых мама и папа в равной степени активно участвовали в борьбе за выздоровление своего ребенка. Причем ни образование, ни финансовое положение семьи здесь не играют роли. Важны только взаимная любовь, преданность и сплоченность членов семьи в единое целое, которое встает каменной стеной против болезни ребенка. Меня интересует, прежде всего, что тебе дал Барретстаун в эмоциональном плане?

Марго: Самое главное, общая доброжелательность. Там все улыбаются абсолютно искренне. Знаете, есть такое понятие: социальная улыбка. Холодная такая, формальная. Там же, наоборот, – все от души, от сердца. Положительный настрой очень важен. Потом различные активные занятия, в которых мы принимали участие. Ты делаешь все, что от тебя зависит; как получилось, так получилось. Но все старались. И радовались друг за друга. Очень здорово, что появилось много друзей. Ужасно обидно, что не только наши подростки, но и ребята из других стран (в Барретстаун приезжают ребята из 27 стран Европы), не владеют английским, а ведь это – международный язык общения. Представляете, знакомишься с кем-нибудь, а потом сразу ищешь, где же его переводчик, чтобы пообщаться. Очень обидно!

Р.: А ты могла бы с ними говорить на английском?

Марго: Конечно!

Р.: Мне нравится это «конечно». Совсем не очевидно. А как тебя стимулировал Барретстаун на дальнейшее изучение языков?

Марго: Ну, я начала стараться разнообразить свою лексику.

Р.: Ты поняла, что английский – это жизненно необходимая вещь?

Марго: Я еще раз утвердилась в этой мысли. Английский необходим, когда едешь за границу, он развивает коммуникабельность.

Р.: А вот ты мне прислала фотографию с острова Корфу, куда ты ездила отдыхать с родителями прошлым летом. Ты там тоже говорила на английском?

Марго на отдыхе в 2011 г.: остров Корфу

Марго: Там много обслуживающего персонала из Франции, так что еще и французский нужен.

Р.: Скажи, а в каком классе ты была, когда ездила в Барретстаун? Как эта поездка стимулировала тебя в смысле учебы? Появился ли у тебя более широкий подход к жизни? Новые мечты?

Марго: Я была в 7 классе. Вообще, я всегда хорошо училась. Теперь я поняла, что надо получить хорошее образование, найти престижную работу, а потом уже ездить по разным заграницам.

Р.: Ну, начало положено. Ты ведь уже кончила школу? Ты была на домашнем обучении? Сколько ты пропустила в школе?

Конец ознакомительного фрагмента.