Герой Советского Союза Иван Яковлевич Кравченко и его соратники. Часть 2. Война с Финляндией (А. Н. Лепехин, 2014)

Я не хочу тратить лишних слов. Ярче всего опишут подвиги Ивана Яковлевича документы, и свидетельства очевидцев и современников.

«Папа озабоченный ходил по комнате и говорил: «Будь что будет. Или грудь в крестах или голова в кустах». Утром он уехал на Финскую войну.

Мы жили среди поляков. Они очень плохо к нам относились. Вдруг к нам приходит письмо, что наш папа погиб. Мы очень горевали по нему. Мы стали собираться в Студеники. Что нам с поляками жить?! Мы уже собрались. Вечером, было уже темно, мама вышла на улицу вытрясти наволочку, в которую хотели уложить вещи. Люба спала, я еще нет. Вдруг подъезжает коляска запряженная парой лошадей, оттуда выходит военный и говорит: «Здравствуй, хозяйка». Мама сразу узнала голос отца и чуть сознание не потеряла. Он зашел домой. Я так обрадовалась. Мы заехали домой в деревню, повидались с родными и поехали в далекий Выборг.

Он действительно лежал в госпитале с обморожениями и тяжелым ранением. Пуля в сантиметре от сердца прошла. Вот он подлечился и уже с Украины поехал в Выборг, где стоял его батальон, и тут же его назначили командиром полка.

На берегу финского залива стоял красивый особняк и нас туда поселили. Мы ходили в лес за грибами, ягодами, особенно много было черники. С нами любил жить его отец, мой дед. Любил ходить по лесам. Очень ему нравилось собирать ягоды и грибы.

В Выборге мы пробыли недолго».

Кравченко Иван Яковлевич

Капитан командир батальона 245 сп 123 ордена Ленина сд Предоставляется к званию Героя Советского Союза 1905 г.р. Украинец чл. ВКП(б) Ранен

Чем раньше был награжден. Нет.

Домашний адрес. Гор. Выборг 123 ордена Ленина сд 245 сп. Описание подвига.

Энергичный, смелый, волевой командир. Правильно расставил силы в батальоне. При прорыве укрепрайона с 11.2.40 г. действовал в направлении выс. 65, 5 и рощи «Молоток». Своим батальоном захватил пять ДОТов, 7 деревоземляных сооружений, 4 ПТО, два склада с вещевым имуществом, уничтожил более 100 белофиннов. В последующих боях за овладение рощи «Фигурная» и выс. 72, 7 проявил исключительный героизм и отвагу, показывая образец бесстрашия.

Командир 123 ордена Ленина СД полковник (Огурцов)

Комиссар 123 ордена Ленина СД полк. Комиссар (Ушаков)

17.3.40 г.

Указом ПВС СССР от 21 марта 1940 г. присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда»

ЦАМО РФ, ф. 33, оп. 793756, д. 24, л. 138, 139

За период с декабря 1939 по июнь 1940 г.

На командира батальона 245 ордена Красного Знамени стрелкового полка Героя Советского Союза капитана Кравченко Ивана Яковлевича.

Г.р. 1905 Украинец Член ВКП(б) Крестьянин бедняк

Образование: общее 7 классов

Киевское пехотное училище, полуторамесячные курсы при стр. такт. институте «Выстрел»

Иностранными языками не владеет.

В РККА с 1927 г.

На должности нач. состава с 1931 г.

В Гражданской войне не участвовал.

Награды: Герой Советского Союза.

Тов. Кравченко предан делу партии Ленина – Сталина и Социалистической родине. Политически и морально устойчив. Военную тайну хранить умеет. Общее политическое развитие хорошее. С массами связан хорошо, тоже самое с партийными организациями. Умеет правильно нацелить актив на выполнение поставленных задач. Активно участвует в партийно-политической и общественно-массовой работе. Пользуется деловым и политическим авторитетом.

Лично дисциплинирован, энергичен и при проведении в жизнь своих решений настойчив. Требователен к себе и подчиненным. Как недостаток следует отметить, что тов. Кравченко иногда может поспешно принимать решение, не обосновав его и не обдумав всесторонне.

Личная огневая подготовка отличная, а тактическая хорошая. Свои знания подчиненным передать умеет, работает над повышением своих знаний. В практической работе умеет правильно сделать выводы и исправлять недочеты.

В боях с белофиннами был тяжело ранен, но в настоящее время вполне здоров. При подготовке к прорыву укрепленного района тов. Кравченко хорошо подготовил и сплотил свой батальон, как крепкую боевую единицу.

Правильно наладил учет и сбережение всего боевого имущества.

В боях с белофиннами батальон, которым командовал тов. Кравченко проявил при этом пример мужества, храбрости и геройства, за что правительством ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Выводы:

1. Достоин назначения на должность стрелкового полка

2. Достоин присвоения очередного военного звания Майор во внеочередном порядке.

3. Необходимо послать учиться на курсы усовершенствования комсостава «Выстрел»

Командир 245 ордена Красного Знамени стр. полка Полковник Рослый Комиссар 245 ордена Красного Знамени стр. полка Политрук Гущин Начальник штаба 245 ордена Красного Знамени стр. полка Ст. л-нт Жуковский

Александр Исбах. «Боевые дни»

Первые сражения, в которых принял участие Иван Кравченко, были знаменитые деревенские «стенки». Собственно, он тогда еще и не был Иваном. Маленький задорный батрачонок Ванька, Ванюшка Кравченко был вожаком во всех ребячьих битвах. Он врывался в самую гущу «вражеского» отряда и, ловко увертываясь от чужих ударов, во все стороны наносил тумаки своими уже в те детские годы увесистыми кулаками.

Случались в деревне и «конные атаки». На старой, видавшей виды, лошади заскакивал Кравченко в самую середину чужого табуна и рубил направо и налево деревянной шашкой.

Самоделок у него было немало. Первые самопалы «системы Кравченко» были невзрачны, но при надлежащей тренировке били птиц наповал. Ваня Кравченко был главным конструктором и директором «тайного оружейного завода» и начальником «смертоносного боевого ребячьего арсенала» села Студеники на Киевщине. И не раз хозяин – кулак Петро Барабаш обламывал о бока изобретателя самые сложные его конструкции.

Отца Вани – Якова Кравченко угнали на войну. Были весточки, будто попал он в австрийский плен. Мальчик должен был сам зарабатывать свой горький хлеб и безропотно сносить кулацкие побои… Но Петро Барабаш, как он ни старался, не мог выбить из Ивана пытливости и любви к изобретательству.

Обладателем настоящего оружия Ваня Кравченко стал после революции. Ему доверили большую и почетную обязанность – выдвинули из пастушат в письмоносцы. На почте Кравченко выдали, как официальному лицу, старый заржавленный револьвер «Смит и Вессон». Правда, патронов к револьверу у начальника почты не оказалось, но это ничуть не уменьшило Ваниного восхищения. Кравченко разобрал револьвер, любовно почистил и смазал его и не расставался с ним ни днем, ни ночью. Когда кулака Петро Барабаша арестовали, Ваня шагал сзади него, вынув «смертоносное оружие» из кобуры и держа на боевом взводе…

Почтальон-выдвиженец обслуживал четыре села. Утром и вечером, зимой и летом, в распутицу и морозы шагал Кравченко с сумкой нагруженной газетами и письмами, по радиусу в тридцать километров. И всюду был любимым и желанным гостем. Сельсовет подарил ему найденные у помещика замечательные беговые лыжи. И он мчался на них по лесным дорогам, по открытым долинам; быстрее ветра спускался с гор и преодолевал глубокие, занесенные снегом овраги. Сама судьба готовила его к будущим, еще никому не ведомым боям.

Шли годы. Рос авторитет Кравченко в селе. Он был секретарем комсомольской ячейки и представителем советской власти – членом сельсовета, когда наступил год призыва, 1927 год. Кравченко вступил в ряды Красной Армии и сменил старый романтический «Смит и Вессон» на прозаическую винтовку образца 1891 года.

В Красной Армии нашел Кравченко, бывший батрак, пастух и письмоносец, свое настоящее призвание. Многое пригодилось здесь из его прошлой жизни: и тактика «боевых» сражений в деревенских «стенках», и упражнения в стрельбе по грачам, и хитроумные конструкции самопалов, и внимательное изучение «Смита и Вессона», и неустанная лыжная тренировка.

Кравченко был досрочно выпущен из полковой школы. Его назначили командиром отделения и за особые успехи в учебе наградили серебряными часами. Он учил других и учился сам. И каждый месяц учебы приносил ему новый опыт и новые знания.

Вскоре Кравченко послали в Киевскую пехотную школу. Он окончил ее и сменил треугольники в петлицах на квадратик командира взвода. Теперь в его подчинении находился не один десяток бойцов. И опять он учил людей, не забывая о своем совершенствовании.

В полку был оборудован неплохой стрелковый кабинет. Старая страсть к оружию не покидала Кравченко. Он отдавал стрельбе все свободное время, занял первое место на полковых состязаниях и был признан полковым чемпионом. В новом полку, куда был переведен Кравченко, он воспитал десятки снайперов. Он проверял в своем взводе каждый пулемет, каждую винтовку, каждый револьвер. Во взводе все знали: пылинка в канале ствола – преступление!

Кравченко конструирует приспособление для прицеливания. Он упорно, методически, день за днем работает с бойцами. Результаты сказываются быстро: снайперский взвод, которым командует Кравченко, занимает первое место в полку, в дивизии и в корпусе.

Но одной стрельбы недостаточно. Снайпер должен быть физически силен, вынослив, он должен быть готов к долгим и трудным переходам. И Кравченко каждое утро, до начала занятий, выходит на беговую дорожку.

Первое место в полку по бегу занимал командир роты Арбузов. Всякому свое. Кравченко – чемпион стрельбы. Арбузов – чемпион бега. Однако на корпусных соревнованиях по бегу Кравченко оставляет позади всех прославленных бегунов корпуса. Он не бежит, а летит по воздуху! Откуда столько сил сохранил он к финишу? Пригодилась тренировка письмоносца: ежедневный бег на тридцать километров по радиусу. На двадцать метров обгоняет Кравченко Арбузова! Теперь он дважды чемпион – по бегу и по стрельбе.

Вскоре Кравченко получает снайперскую роту. Основной принцип Кравченко: все важно в учебе! И стрельба и политзанятия и тренировка на марше и саперное дело. Снайперская рота Кравченко занимает первое место в полку по всем видам боевой подготовки.

А Кравченко уже приметил новый вид спорта, С восхищением наблюдает он за парашютистами. Покачиваясь на стропах, под голубыми куполами, парашютисты спускаются на землю.

Новый спорт пришелся Кравченко по вкусу. Он прыгает раз, другой, третий, пятый… Хорошо в воздухе!

И снова тянутся непрерывные будни командира снайперской учебной роты большевика Ивана Кравченко.

В 1938 году Иван Яковлевич Кравченко был назначен командиром батальона. Уже на следующий год батальон занял первое место в дивизии и получил переходящее Красное знамя. На осенних инспекторских стрельбах весь батальон показал невиданные успехи в стрельбе из винтовок и пулеметов – 97,8 % выполнения. Показатели были оценены как сверхотличные.

Командир батальона Кравченко получил благодарность и был премирован.

В сентябре 1939 года часть, в которой служил капитан Кравченко, вышла к границам Польши.

С большим интересом знакомится Кравченко с новыми местами. Часть стояла на самой границе, и не раз видели красноармейцы, как взвивалось пламя пожаров над помещичьими владениями. Неспокойно было в панской Польше. Но долго изучать местность не пришлось. Полк получил приказ перейти границу. Части Красной Армии выступили, чтобы освободить Западную Украину от ярма польских панов.

Ночь на 17 сентября была грозовой. Хлестал непрерывный дождь. Молния прорезала небо от края до края. В пять часов утра Кравченко впереди своего батальона подошел к реке Збруч в районе села Мыслован. Батальон вброд перешел реку и пошел дальше. Поляки пытались преградить дорогу. Батальон принял боевой порядок. Снайперы капитана Кравченко били без промаха. Было уничтожено 57 человек, четверо взято в плен.

Начался знаменитый освободительный марш Красной Армии. День и ночь двигались вперед части Красной Армии, освобождая Западную Украину. Батальон Кравченко шел в авангарде. Двигались по бездорожью, без сна, без отдыха. Преодолев небольшое сопротивление противника, вступили в Тарнополь. Подавили предательский огонь из домов и костелов и без отдыха двинулись дальше, на Львов.

Кравченко, внимательно изучавший историю гражданской войны, вспомнил, как почти двадцать лет назад на подступах к Львову стояли красные конники Ворошилова и Буденного… Их дело ныне продолжал месте с бойцами и командирами Красной Армии и он – пехотный капитан Кравченко.

21 сентября его батальон вступил в центр города.

Разрозненные польские части бежали к румынской границе. Батальон Кравченко, уничтожая по пути отдельные офицерские банды, двигался к Яворову…

Боевые действия закончены. Части перешли на мирную учебу.

Подходили к концу дни золотой осени. Наступила зима. Она была мягкой и теплой. Благодатный край. Из Киевщины в западные области приехали семьи командиров. Маленькая пионерка Нина Кравченко поступила в первый класс украинской школы. Совсем маленькая Люба Кравченко в первый раз произнесла слова «папа». Иван Яковлевич конструировал какой-то новый прибор для снайперской винтовки.

А газеты приносили тревожные вести. На Финляндской границе начались провокации белофиннов. 30 ноября 1939 года наши части перешли реку Сестру.

2 декабря 1939 года Кравченко получил телеграмму. Капитан переводился в Ленинградский военный округ. Это была большая радость и гордость: не забыли! Вспомнили капитана Кравченко.

В тот же день Кравченко простился с семьей и с батальоном. Жалко было оставлять своих бойцов, но мыслями он был уже там на севере. Капитан всячески сокращал путь.

5 декабря Кравченко явился в штаб Ленинградского округа и 10 декабря был направлен на фронт. 15 декабря он прибыл в один из полков 123-й дивизии.

Суровая природа Карельского перешейка. Густой заснеженный лес. Грохот артиллерийской канонады. Такого грохота не слыхал Кравченко в Польше.

Через сугробы пробирался капитан к командному пункту. Навстречу ему стали попадаться раненые. Вскоре он услышал и свист пуль. Они пролетали совсем близко. Рвались снаряды. И вдруг что-то с силой ударило Кравченко и отбросило в сугроб. Снег и земля взметнулись к небу.

– Мина, – сказал Бодров, один из красноармейцев, сопровождавших капитана. – Счастливо отделались. Совсем рядом взорвалась.

Кравченко поднялся, стряхивая снег с полушубка. Испугаться он даже не успел, а показать своего смущения не хотел.

– Да, война здесь серьезная, – спокойно сказал он и пошел дальше.

С фронтовой обстановкой Кравченко ознакомился быстро. И вскоре привык и к снарядам и к минам, и к однотонной свистящей песне пуль. Его назначили командиром третьего батальона. Стояли жестокие морозы. Больно было дышать. Голос сразу стал грубым и хриплым.

Бойцы лежали на подступах к высоте 65,5 – возле знаменитой линии «Маннергейма». Лежали в сорокаградусный мороз в снегу. Костры разводить запрещалось: противник был рядом. Уходили в опасные разведки, к самым огневым точкам. Возвращались обледеневшие и опять ложились на снег, на мерзлые сучья.

Кравченко приказал немедленно рыть землянки и ходы сообщения. Земля промерзла насквозь и долго не поддавалась. Но землю сломили, сделали землянки, разместили батальон.

Капитан сразу же принялся за оружие.

Мороз. Снег. Затвор прилипает к ладони. Все это верно. Однако орудие при любой обстановке должно быть в чистоте и исправности. При любой обстановке! И оружие бойцов было приведено в образцовый порядок.

Батальон сразу же почувствовал железную руку капитана. Некоторые бойцы сначала ворчали. На морозе, в лесу, под пулями капитан требовал такого же порядка, как в казармах! Разве этого можно было достичь? Оказалось, что можно. И не только можно, но и необходимо. Без этого нельзя было воевать.

Капитан умел не только требовать, но и по отечески заботился о своих бойцах. Он приказал установить в лощине кипятильник, прорыть к нему ход и в жестокие морозы весь батальон постоянно имел кипяток.

Беспокоили бойцов белофинские «кукушки».

Кравченко приказал приготовить станковые пулеметы. Он методическим огнем «прочесал» лес на своем участке. «Кукушки» посыпались с деревьев.

– Обожглись, – усмехались бойцы. – Перехитрил их наш капитан…

«Наш капитан» – так звал Кравченко весь батальон. Позже кто-то из бойцов дал капитану новое прозвище: «Чапаев». Его связного, красноармейца Бодрова, стали называть «Петькой». Бодров был доволен, а Кравченко, – чего греха таить, тоже не обижался.

Батальон полюбил своего командира. Кравченко никогда не кричал, не суетился. Он требовал беспрекословного подчинения, но в тоже время был другом своих бойцов, часто заглядывал к ним в землянки, беседовал, а иногда, в короткие минуты досуга, пел с ними свои любимые украинские песни.

…Вторым батальоном командовал капитан Артем Сорока. Горячий, стремительный, веселый, он сразу понравился спокойному и уравновешенному Кравченко. Они совместно вели разведку укрепленного района, советовались, готовились к решительным боям. Вскоре в их крепкое боевое содружество вошел новый командир полка – майор Иван Павлович Рослый.

Командование частью майор принял в новогоднюю ночь.

«Встречаю новый год, писал он друзьям, – под замечательными елями, при ослепительном «фейерверке»…

С людьми познакомился он быстро. В нем удачно сочетались командир и политработник-агитатор, массовик. Недаром майор Рослый много лет был политруком, а начинал свою военную службу рядовым бойцом. И сейчас еще помнит, как гордился первыми двумя треугольниками в петлицах… А потом – академия. Он изучал труды Ленина и Сталина, боевой опыт Фрунзе, Ворошилова. Буденного, знакомился с произведениями Энгельса, Меринга, Клауэсвица.

Это все в прошлом. Сейчас он сам вел в бой свою часть, и ему противостояли густые леса и незамерзающие болота, жестокие морозы и подземные неприступные крепости, каких не штурмовал еще ни один полководец.

Враг был хитер и коварен. Но у майора Рослого была совершенная военная техника, созданная на советских заводах. У майора Рослого были замечательные командиры и бойцы, бесстрашные сыны родины. Он вел их в бой, и они преодолевали на своем пути все преграды.

Майор был требователен, но внимательно следил за тем, чтобы каждому рядовому бойцу были обеспечены отдых и пища. Он воспитывал людей, создавал единый сплоченный, боевой коллектив. Он неутомимо и строго следил за боевой готовностью части. Он проверил батальон Кравченко и объявил капитану благодарность за состояние оружия и заботу о бойцах.

Комбаты – капитаны Сорока и Кравченко стали лучшими друзьями и помощниками майора.

По ночам между боями на командном пункте полка над картами склонялись три головы: майора и двух капитанов. Жизни сотен людей были вверены им. Они сидели над картой и думали о том, каким путем привести своих бойцов к победе, какой путь окажется самым верным и наиболее бескровным.

…123-я дивизия готовилась к штурму «линии Маннергейма». Подготовкой к общему штурму руководил командующий фронтом командарм Семен Константинович Тимошенко.

Полк занял исходное положение перед высотой и рощей «Фигурной». Но подходы к высоте находились под непрекращающимся огнем «кукушек». Особенно дурной славой пользовался стоящий на пути пень. Бойцы прозвали его пнем смерти. Каждого, кто приближался к пню, выводили из строя меткие пули белофинского стрелка. Погиб старшина роты, доставлявший бойцам продукты. Ранили командира взвода. Погибли два бойца посланные с донесением к комбату.

Кравченко объявил «кукушкам» беспощадную борьбу. Испытанный снайпер, он начал готовить сверхметких стрелков в своем батальоне.

Смертный час неуловимых «кукушек» приближался.

Однажды ночью бойцы Денисов и Ермолаев срубили невысокую елку, натянули на нее маскировочный халат и, положив чучело на тропинку, залегли между деревьями, в метрах сорока друг от друга. Две веревки засыпанные снегом, тянулась от чучела к снайперам. Когда веревка натягивалась, мнимый «разведчик» начинал шевелиться.

«Кукушка» молчала: что-то, видимо, показалось ей подозрительным. Но кравченковские снайперы обладали большой выдержкой. Сорокаградусный мороз не смог сломить их терпения. Они ждали. Час, другой, третий…

И вот, когда бойцам уже начало казаться, что затея их провалилась, раздался выстрел с дерева. Ага… Клюнуло!.. Веревка натянулась и «разведчик» зашевелился. Еще несколько выстрелов. И тут «кукушка» попалась! Снайперы разглядели в бинокль почти совсем неприметную голову белофинна, сидевшего на верхушке большой ели, покрытой высокой снежной шапкой… лицо вражеского снайпера сливалось со снегом.

Еще два выстрела прозвучали в роще, и «кукушка» сковырнулась в снег.

Снайперы решили вернуться в землянки. Первым выбрался из укрытия Ермолаев. Как только он поднялся на ноги, раздался выстрел: где-то притаилась вторая «кукушка». Ермолаев вскрикнул и упал.

Денисов бросился было на помощь товарищу, но тут же остановился.

Ему показалось даже, что не он сам, а капитан Кравченко произнес за него эти слова.

Ермолаев лежал, раскинув руки на снегу… Эх, какой парень был! И что скажет капитан…

Напрягая зрение, Денисов всматривался в верхушки деревьев. Из глубины леса вспыхнули еще два огонька.

– Ага! Вот ты где, гадина… – почти закричал Денисов, и тут же нажал спусковой крючок. – Это тебе за друга!..

Осыпая целые облака снежной пыли, белофинский стрелок упал с дерева. Больше выстрелов не было. Тишина. Далеко в стороне слышались лишь глухие взрывы снарядов. Однако Денисов уже не доверял этой тишине. Он осторожно поднял шапку над головой. Нет… Кончено… «Кукушки» мертвы.

Денисов выполз из-за укрытия и пополз к убитому товарищу.

– Василий, окликнул он его горестно. И вдруг… Ермолаев зашевелился…

– Вася, жив?

– Жив. Только замерз. Помоги мне…

Да… Вот это была выдержка!.. Денисов поднял товарища на плечи, взял винтовку и, проваливаясь по колена в снег, понес его к землянкам.

Боевая дружба была славной традицией Ивана Кравченко.

Когда требовалось выполнить особенно важную и поэтому особенно опасную задачу, майор Рослый иногда становился в тупик: кому поручить ее капитану Кравченко или капитану Сороке? Оба они стремились перехватить друг у друга опасное поручение.

Первого февраля седьмая рота батальона Кравченко получила приказ: разведать боем систему огня в укрепленном районе противника. Ротой командовал молодой лейтенант Степанов.

Кравченко, не отрывая бинокля от глаз, следил с наблюдательного пункта за наступлением роты.

У самых надолб финны встретили роту жестоким артиллерийским огнем. Лейтенант Степанов был ранен. Командование принял политрук Петров. Бойцы залегли, но огнь все усиливался…

Оставаться спокойным наблюдателем капитан больше не мог. Он догнал бойцов и вместе с политруком Петровым повел седьмую роту в бой.

С небольшой группой бойцов Кравченко ворвался на высоту. Им сразу пришлось залечь в первой же попавшейся воронке: стальные плиты крепости находились на расстоянии нескольких метров от них. Из амбразур беспрестанными очередями строчили пулеметы.

Финны вели огонь из дота прямо в лоб группе Кравченко. Неожиданно по смельчакам с обоих флангов открыли огонь и неизвестные до сих пор Кравченко огневые точки слева и справа. Из глубины обороны противника загрохотал мощный артиллерийский дот-капонир.

Задача разведки была, в сущности, выполнена: огневые точки врага обнаружены. Но Кравченко со своими бойцами попал под перекрестный огонь белофиннов, как в железные клещи. Нельзя было продвигаться ни вперед, ни назад. Невозможно даже голову поднять из воронки.

Прижимаясь к слежавшемуся, обледеневшему снегу, согревая друг друга своим теплом, в воронке лежал капитан Кравченко, политрук Петров, старший лейтенант Квашин, связист Виноградов.

Финны пытались было живыми взять смельчаков, попавших в ловушку. Они вылезли из своих окопов, но пулеметный огонь из воронки сейчас же загнал их обратно.

Капитан Кравченко сохранял свои обычные выдержку и мужество. Младший командир связист Андрей Виноградов передавал по аппарату. приказания капитана артиллеристам, сообщал им пристрелочные ориентиры. Наши орудия начали бить по артиллерийскому доту, по ходам сообщения, по траншеи противника. Это мешало финнам подобраться к воронке.

Виноградов передавал приказания и бережно прятал трубку на груди, чтобы она не испортилась от мороза. А мороз становился все злее.

Ночью финны перерезали провод. Напрасно кричал Виноградов в трубку хриплым лающим голосом. Связь со своими была прервана окончательно. В эту ночь в воронке никто не спал. Обменивались короткими репликами.

Кравченко пытался даже шутить. Но больше молчали, напряженно вглядываясь во тьму. Отгоняли подползавших врагов пулеметным огнем и гранатами.

На командном пункте полка лейтенант Ждан-Пушкин регулярно докладывал майору Рослому о положении отрезанной группы. Капитан Сорока просил разрешения пойти на выручку. Но это означало верную и бессмысленную гибель. Майор запретил.

Бойцы и командиры с волнением ожидали известий о положении смельчаков. Лейтенант Грицак, замещавший в батальоне капитана Кравченко, и командир артиллерийского взвода Курочкин огнем пулеметов и орудий помогали попавшим в беду товарищам. Но путей к спасению не было.

Днем второго февраля финский огонь по группе Кравченко усилился. Потеряв надежду захватить смельчаков живыми, финны решили уничтожить их. Снаряды и мины рвались у самой воронки. Группа Кравченко находилась в кольце непрерывного вражеского огня. Бойцов засыпало снегом, мерзлой землей. Ледяной коркой покрылись их шинели и валенки, стыло сердце, коченели руки и ноги.

Кравченко собрал шесть последних гранат и держал рядом с собой. Живыми решили в плен не сдаваться.

Наступила вторая ночь. Капитан лежал на спине рядом с политруком Петровым. Над воронкой виднелся кусок холодного неба с редкими, колючими звездами.

«Неужели конец? – Думал Кравченко. Вспомнилась семья, дети… Вспомнилось родное село. Батрачонок Ванюша любил собирать на деревьях грачиные яйца. Он ловко как белка перескакивал с сосны на сосну… с сосны на сосну… Нет, нельзя спать! Нельзя спать, капитан!.. Вот сволочи… Неужели конец?..»

– Политрук, – хриплым шепотом сказал капитан Петову. – Политрук, если меня убьют раньше, сорвите петлицы и сожгите партбилет. Чтобы не знали белофинны, что капитана убили… Слышите политрук! Не спите!

И вдруг в воздухе послышался шум моторов. Над воронкой плыли самолеты. Кравченко встрепенулся. Вскочил на колени. Такими близкими показались ему эти машины с красными звездами, эти люди сидящие у штурвалов!

– Летят!.. Наши летят!.. Веселее политрук… Ты что загрустил?.. будем жить политрук! Еще на твоей свадьбе потанцуем!..

Его товарищи, его бойцы, голодные, в тяжелом полусне лежали вокруг него. Виноградов прижался щекой к молчавшему мертвому ящику аппарата.

А в невдалеке один за другим раздавались тяжелые взрывы. Наши летчики бомбили рощу «Фигурную».

Ночь становилась все тревожней. Финны беспрестанно освещали воронку ракетами. В ожидании новой атаки Кравченко не смыкал глаз, не выпускал из рук пулемета. Он напряженно вглядывался во тьму.

Неожиданно капитан услышал хруст снега. Кто-то полз к воронке с тыла. Неужели окружают? Стой!.. Капитан поднял гранату и замер… Он менее удивился бы, встретившись с приведением. Да, собственно, мало чем отличался от приведения весь облепленный снегом человек в белом халате с капюшоном, свалившийся в воронку. Это был командир взвода Иванов. Его прислал майор Рослый. Иванов сообщил капитану, что майор собирается послать на помощь бойцам роту… каким-то чудом Иванов невредимым дополз до воронки…

Бойцы, сгрудившиеся вокруг Иванова, еле живые, обледеневшие, с надеждой смотрели на капитана.

– Нет, – сказал капитан, – не нужно роты. Рота погибнет. Немедленно ползите обратно. Скажите майору, чтоб никого не посылал. Мы сами выйдем! Да ну-же, быстрее.

Кравченко нахмурил заиндевевшие мохнатые брови, и Иванов, знавший капитана, понял, что возражать бесполезно.

Он тяжело вздохнул, перекатился через край воронки и пополз во тьму.

На середине поля ракета осветила Иванова, и финский снайпер убил его наповал…

…А Кравченко решил вывести своих бойцов по почти неприметной лощине, которая извивалась в 20 метрах от воронки. Это была почти верная смерть. Но другого выхода не было. Остаться в воронке еще на одну ночь – значило заморозить бойцов.

Капитан принял решение.

– Только бы добраться до лощины, а там можно уползти за надолбы.

Как только начала стрелять наша артиллерия – финны умолкали. Они ожидали разрыва, а потом открывали свой огонь. Надо было улучить мгновение между нашим и вражеским огнем, моментально перекатиться через край воронки и ползти.

– Двигайтесь за мной по одному, – приказал капитан и первым выбрался из воронки…

Они ползли эти несколько метров до лощины в странном полузабытьи, движимые одним стремлением – поскорее добраться до своих. Вот, наконец, и спасительные надолбы. Капитан пересчитал людей. Девять. Где десятый? Услышали стон. Под огнем двое бойцов вернулись назад и на себе принесли раненого.

За надолбами были свои…обмороженные, почерневшие, в обледеневших, не сгибающихся тулупах и шинелях, добрели к ним десять смельчаков. И здесь силы их оставили. У самого наблюдательного пункта героев встретили капитан Сорока и связной капитана Бодров – «Петька». Кравченко протянул ему руку, хотел что-то сказать, но упал и потерял сознание.

Его отправили на медпункт, а оттуда – в госпиталь. Командование батальоном принял лейтенант Грицак.

Койка Кравченко стояла у самого окна. Ноги были сильно обморожены. Ныла грудь. Но все это казалось пустяком. Главное – жив! а здорово хорошо жить, читать письма детей, рассказывать о них сестре дружиннице…

Он лежал без движения, смотрел в лес, на заснеженные, мохнатые верхушки елей, на солнце, встающее над лесом, на самолеты, летящие туда, к фронту…

«К фронту… А он?.. Батальон, наверное, ждет его! Небось, и Рослый не раз спросил у Сороки: «Как-то там наш Иван Яковлевич?..»

Через несколько дней Кравченко надоело лежать. Он соскучился по своим друзьям, по батальону. Он умоляюще смотрел на врачей. Но врачи были беспощадны.

Девятого февраля в госпиталь привезли раненого лейтенанта из батальона Сороки. От него Кравченко узнал, что в ближайшие дни начнется генеральный штурм «линии Маннергейма».

Кравченко давно ждал штурма. Исходное положение было подготовлено. Его батальон давно готов к атаке. Но как же это – атака и без него, без Кравченко? И капитан впервые нарушил суровую воинскую дисциплину. Этой же ночью он с помощью санитарки тайком покинул палату и бежал из госпиталя. На попутных грузовиках добрался до дивизии и здесь встретил танкиста Калабухова. Танки Калабухова шли к позиции полка Рослого.

Кравченко был весь в бинтах, но старший лейтенант без лишних расспросов накормил капитана, посадил его в танк… Ночью 10 февраля Кравченко прибыл в свой батальон.

Полк майора Рослого находился на решающем участке прорыва. Полку пришлось атаковать один из самых сильных опорных пунктов «линии Маннергейма».

Разведка дала майору точные сведения о противнике. На востоке – болото. На западе – озеро. Между этими естественными преградами расположена командная высота с крупным пулеметно-артиллерийским дотом. На востоке от нее несколько дотов укрытых лесом. На западе высота с одним из крупнейших дотов оборонительной полосы. Большое количество амбразур позволяло дотам вести огонь по ближним и непосредственным подступам, а также обстреливать подступы к соседним точкам. Взаимная огневая связь дотов была полной. Каждый дот имел бронеколпаки для наблюдения. Железобетон покрывался броневыми щитами в 35 сантиметров толщиной. Все белофинские сооружения соединялись траншеями. На одной линии с каждым железобетонном сооружении в глубине земли были расположены блиндажи и убежища.

Перед опорным пунктом белофиннов проходили два заградительных пояса, упиравшиеся в танконепроходимые места. Каждый пояс состоял из нескольких линий надолб, проволочных заграждений, рвов, минированных полей.

И вот эту несокрушимую, казалось бы, «линию Маннергейма» надо было прорвать частям 123-й дивизии. И прежде всего – полку Ивана Павловича Рослого, и в первую очередь – батальонам Сороки и Кравченко…

Батальон Кравченко находился на исходном положении для атаки. Командующий батальоном лейтенант Грицак отдавал последние распоряжения. Неожиданно рядом с Грицаком появился капитан. Он не успел даже заглянуть на командный пункт полка… и от бойца к бойцу пошла весть: капитан вернулся, капитан поведет нас в бой.

… Утро 11 февраля было пасмурным. Густой туман висел над землей. В нескольких метрах ничего не было видно.

Где-то далеко позади наших бойцов раздался одиночный выстрел тяжелого орудия. Снаряд с гулом пролетел над их головами и разорвался у проволочных заграждений. И началось… ураган огня. Грохот взрывов. Орудийные выстрелы. Вой и свист пролетающих снарядов… по всему фронту «линии Маннергейма» началась артиллерийская подготовка. В воздухе появились эскадрильи бомбардировщиков. Глухие взрывы тяжелых авиационных бомб выделялись в общем грохоте канонады.

В несколько минут вражеские позиции окутались густыми клубами дыма, а на белофиннов обрушивались все новые и новые тонны металла.

Советские артиллеристы, обманывая противника, несколько раз переносили огонь с переднего края белофинской обороны в глубину вражеских позиций. А в это время батальоны Кравченко и Сороки, продвигаясь ползком по снегу, накапливались на исходных позициях. Отдельные взводы находились уже на расстоянии всего около 100 метров от позиций противника: они шли почти вплотную за артиллерийским огневым валом. Осколки снарядов свистели над головой бойцов. Но каждый боец знал, что в укрепленный район врага легче всего ворваться «на хвосте своих снарядов».

Наконец, над командным пунктом дивизии взвилась ракета – сигнал к решительной атаке. Огневой вал вновь передвинулся вглубь, и пехотинцы бросились вперед. По лесам и долинам раздались мощные звуки «Интернационала». По всему фронту пронеслось любимое имя вождя, имя Сталина: бойцы 123-й дивизии пошли в атаку! Загудели танки. Круша проволочные заграждения, они вместе с пехотой устремились в заранее сделанные артиллерией проходы.

Батальон Сороки наступал на высоту 65,5; батальон Кравченко – правее, по болоту Мунасуо, – на рощу «Молоток».

Друзья так и не увиделись перед боем. Ни капитан Сорока, ни майор Рослый не знали о возвращении Кравченко.

Майор Рослый внимательно следил на командном пункте полка за продвижением батальонов. Он видел, как по всему полю битвы не останавливаясь, бежали вперед бойцы в белых халатах. На пункте непрерывно трещал аппарат, поступали сообщения:

– Батальон Сороки прошел надолбы.

– Третий батальон подошел к траншеям.

– Подошли к высоте.

– Захватили траншеи.

– Заняли опушку… Подошли к доту.

Наступая вдоль западного берега болота Мунасуо, батальон капитана Кравченко захватил укрепленный район. Воспитанные капитаном снайперы вели непрерывный огонь.

Кравченко бежал по глубокому снегу, Бойцы ни на шаг не отставали от него, и он повел их в штыковую атаку. Первой ворвалась в укрепленный район 7-я рота лейтенанта Тарана. Командир взвода лейтенант Хватов водрузил над дотом красный флаг. Первый красный флаг над «линией Маннергейма»!

В захваченном доте помещался штаб финского полка. Убегая, финны оставили радиостанцию, секретные карты, документы, письма… были заняты блиндажи и траншеи. Была занята вся роща «Молоток» приказ командования капитан Кравченко выполнил.

Через несколько минут был взят дот и на соседнем участке. Над вражеской крепостью поднялся еще один красный флаг. Только выглядел этот флаг как-то странно, форма его была необычной. Этот флаг поднял над дотом красноармеец Сергей Яковлев.

Знамя с портретами Ленина и Сталина политрук вручил Яковлеву еще на исходном положении. Яковлев бежал вперед, сжимая в одной руке винтовку, в другой – знамя. Пуля ударила его по каске, но скользнула, не пробив ее. Яковлев даже не остановился.

«Только бы добежать, – думал он, – только бы добежать!»

Еще одна пуля просвистела рядом. Яковлеву казалось, что все вражеские солдаты целятся в него, бойца, которому доверено знамя. Люди, бегущие рядом с ним, часто вскидывали винтовки, прицеливались и стреляли. Но он бежал не останавливаясь. Он бежал впереди всех, в руках у него было знамя.

«Только бы добежать, только бы добежать, только бы добежать…»

упал бежавший рядом с Яковлевым товарищ его же односельчанин, запевала и баянист Слесарев. Но задержаться возле друга Яковлев не мог. Он догнал политрука Шиндакова. Немолодой политрук, задыхаясь от мороза и быстрого бега, посмотрел на Яковлева, махнул рукой вперед и … упал.

Яковлев нагнулся над ним. Шиндаков был ранен осколком мины. Боец с тоской посмотрел на политрука и опять побежал, обгоняя товарищей. И снова рядом с ним падали бойцы. А он все бежал вперед, словно флаг придавал ему особую неуязвимость.

Перед самой крепостью роту встретил ожесточенный пулеметный огонь. Яковлев почувствовал резкий удар по руке и толчок в грудь. В глазах у него помутилось, пальцы разжались. Флаг выпал. Рукав и пола халата сразу окрасились кровью. Но он не хотел думать о смерти. Он посмотрел на поле боя. По всему полю бежали вперед бойцы в белых халатах. Падали. Поднимались. Опять падали. Роты шли под огнем и ждали, когда он, Яковлев, водрузит знамя, врученное ему политруком. И тогда, собрав последние силы, боец вскакивает в траншею, срывает рукав и полу своего халата, пропитанные кровью… и красное боевое знамя взвивается над крепостью противника.

Роща «Молоток» была занята батальоном Кравченко в 12 часов 25 минут.

Комбат Сорока, узнав об этом, порадовался за батальон друга и пожалел, что его друг, капитан Кравченко, в госпитале, а не со своим батальоном… через три минуты выполнил свою боевую задачу и капитан Сорока.

На командном пункте полка майор Рослый подошел к аппарату.

– Комбат три сообщает, что задача выполнена.

– Поздравляю, лейтенант.

– У аппарата капитан Кравченко.

– Бросьте шутить, лейтенант… Кравченко в госпитале.

– Я в батальоне, майор.

Тут уж у майора не нашлось слов. Ну и Кравченко! Удружил! Какие ребята… какие замечательные командиры у него в полку! Надо было бы поругать капитана за бегство из госпиталя. Но… победителей не судят! И весь этот день теплая улыбка не сходила с лица майора.

А Кравченко вел свой батальон дальше. Его бойцы вышли к южной опушке рощи «Фигурной». Путь здесь был прегражден глубоким противотанковым рвом.

Батальон Кравченко проник в глубь расположения белофиннов. Другие батальоны отстали. С обоих флангов – враги. На беду была потеряна связь с Рослым и соседями.

Командир девятой роты, молодой лейтенант, разгоряченный боем и победой, хотел было двигаться дальше. Но капитан сурово осадил его. Белофинны могли заманить батальон в ловушку и отрезать от своих.

Ложное геройство привело бы к бесцельно гибели десятков бойцов. Надо было действовать спокойно и расчетливо. Кравченко вместе со своим помощником лейтенантом Грицуком детально обсудил создавшуюся обстановку. Было решено закрепиться на захваченном рубеже и организовать круговую оборону.

Бойцам комбат приказал рыть окопы. Кроме непосредственных целей обороны здесь было одно дополнительное и очень важное соображение: мороз становился все злее. Работой надо было согреть бойцов.

Эта работа была не из легких. Мерзлая земля, переплетенная корневищами, не поддавалась лопатам. Вскоре крупные капли пота потекли по лицам бойцов.

Связной капитана «Петька» втайне негодовал на своего «Чапаева». Он сочувствовал горячему лейтенанту: такая замечательная победа, а тут копайся в земле, точно крот! Однако «Петька» вместе с другими добросовестно работал лопатой.

Наконец бойцы засели в окопы. Сюда же спустили и пулеметы. Ничего не осталось на поверхности, на снегу. Капитан ждал финской контратаки. И он не ошибся.

Ночью из лесу показались белофинны. Они крадучись, медленно двигались вперед, почти незаметные на снегу.

В напряженной тишине батальон ждал приближавшихся белофиннов. Их было несколько сотен. Они надвигались и справа и слева. Вот они подошли на расстояние 100 метров… 90 метров… 80 метров.

– Товарищ капитан, – порывисто зашептал «горячий» лейтенант, разрешите открыть огонь.

– Отставить, – сердито, но тихо ответил Кравченко, – Ждать моего приказа!

70 метров… 60 метров… враги почти рядом.

– Товарищ капитан, – тревожно передавал по телефону командир седьмой роты, я открываю огонь!..

– Отставить! – прошипел в трубку Кравченко. – Ждать моего приказа!

50 метров… 45 метров… еще момент, и белофинны обнаружат окопы. 40 метров…

– Пулеметы на площадку! Огонь!

И земля полыхнула огнем. Лавина огня обрушилась на ошеломленного противника. Сотни ракет взлетели в небо, превратив темную ночь в яркий, ослепительный день. Одна за другой взрывались гранаты. Заговорили все пулеметы и винтовки. Загрохотала батальонная пушка.

С криком и воем, оставляя сотни трупов на снегу, белофинны повернули назад. Контратака была отбита с жестоким уроном для врага.

Последняя ракета с треском взвилась в воздух… Бодров с уважением посмотрел на своего «Чапаева». Рябоватое лицо капитана было спокойно и сурово.

В течение ночь батальон отбил еще четыре контратаки. Четыре белофинских батальона находилось на этом участке. Они потеряли за эту ночь свыше пятисот человек. Батальон Кравченко неизменно удерживал рощу и, угрожая флангу противника, оттягивал силы от продвигающегося вперед батальона капитана Сороки.

Батальон Сороки подошел к утру. Комбаты крепко, безмолвно обнялись.

В этот день батальоны Сороки и Кравченко взяли рощу «Фигурную». В этот же день дивизия узнала о том, что Верховный Совет наградил ее орденом Ленина. И в тот же день в дивизии родилась песня, которая поплыла от роты к роте, от взвода к взводу, от бойца к бойцу. Песня о дружбе и мужестве, песня о двух комбатах героях.

– Слышал? – спросил Сорока капитана Кравченко, прощаясь с другом после привала. – Слышал песню?

– Неплохая песня, – усмехнулся комбат.

Так рождалась боевая слава.

… Это была последняя встреча двух друзей. На другой день бесстрашный капитан Сорока был убит.

Герой Советского Союза Капитан И.Я. Кравченко. 1940 год

Кравченко не хотел этому верить. Он сжал зубы, на мгновенье прижал руку к груди и… повел дальше свой боевой батальон…

Батальон двигался вперед с непрерывными боями. Противник, разгромленный на «линии Маннергейма», оказывал упорное сопротивление нашим частям на новых опорных пунктах. С боем приходилось брать каждую высоту.

Большую помощь батальону оказал в те дни молодой артиллерист – разведчик Федор Бабаченко. Кравченко полюбил его, как брата.

В один из февральских дней батальон подошел к высоте, поросшей густым сосновым лесом. Высота была хорошо укреплена. Сплошными рядами стояли высокие гранитные надолбы. За надолбами и валунами притаились финские стрелки. Взять высоту в лоб было невозможно.

– Действуйте, лейтенант, – сказал капитан своему молодому товарищу, – без ваших «гостинцев» здесь не обойдешься!

Бабаченко понимал капитана с полуслова. Захватив аппарат, он пополз к высоте. Его сейчас же начали обстреливать белофинские снайперы. Одна пуля ударила в кобуру револьвера, другая просвистела у самого уха. Он замер, притворился мертвым, выждал и опять пополз.

Свои остались далеко позади. Бабаченко был один, совсем рядом с врагом. Один? Нет! Лейтенант знал, что капитан Кравченко следит за каждым его движением. Он знал, что сердце капитана Кравченко в эти минуты также взволновано бьется в груди, как его собственное.

Лейтенант вырыл ямку за большим валуном. Распластавшись на снегу, он прижимался губами к телефонной трубке. Артиллеристы напряженно слушали его приказания.

Залп… снаряды падают за высотой. Поправка… залп. Снаряды падают совсем близко у высоты. Осколки металла и бетона ударяют в валун, за которым лежит лейтенант. Бабаченко доволен. Корректируя стрельбу, он подводит огонь почти на себя. Залп… Залп… Залп. Его осыпает землей камнями, осколками «собственного» валуна.

– Бедовый… – с тревогой и восхищением думает, покачивая головой, капитан Кравченко. – До чего бедовый. С огнем играет!

Но Бабаченко верит в меткость своих батарейцев. Он лихорадочно стряхивает с лица снег, землю, каменную пыль и, почти вдавливая трубку в землю, отдает новые приказания.

Залп!.. Залп!.. Залп!..

Уже разбит один финский блиндаж. Другой. Третий. Глаза Бабаченко блестят. Сердце стучит непрерывными очередями. Мокрое лицо, иссеченное каменными осколками, совсем почернело от грязи. Тонкие струйки крови стрекают со лба.

Он следит за разрывами и опять примыкает губами к трубке.

– Знаменито работаешь артиллерист! Ну, переноси теперь огонь в глубину.

Бабаченко поднимает голову и вдруг видит знакомое дружеское лицо, теплые, смеющиеся глаза капитана Кравченко. За комбатом по всей лощине ползут бойцы.

– Помог, лейтенант! – говорит Кравченко. – Здорово помог!

– Ложитесь, капитан, – кричит Бабаченко. – Здесь наша артиллерия бьет! Вот рисковый вы человек…

Капитан усмехается… Ему хочется сказать лейтенанту какие-то особые ласковые слова… Но времени для дружеских излияний нет. Огонь перенесен в глубину и начинается сокрушительная атака пехотинцев кравченского батальона… Федор Бабаченко бросает свой командный пункт и бежит с пехотинцами вперед рядом с командиром батальона капитаном Кравченко.

… Продвигаясь вперед, наступая на опорные пункты белофиннов, батальон капитан Кравченко не раз заходил во фланг противнику. Кравченко давно понял преимущество этого маневра перед лобовой атакой, и победа давалась ему малой кровью. Он берег своих бойцов, заботился о них. И бойцы отвечали ему тем же.

После захвата селения Ляхде полк майора Рослого вместе с танками вышел к станции Кямяря. Дорога к станции была сплошь минирована. Два танка вырвавшиеся вперед тут же вышли из строя. Движение танков было задержано, но батальон Кравченко получил приказание наступать на станцию.

Кравченко стремительно ворвался в Кямяря.

Готовясь к отступления, белофинны подожгли станцию, но не успели уничтожить вооружение и боеприпасы. Батальон захватил до миллиона патронов, большое количество обмундирования и снаряжения. Были взяты в плен финские саперы. Они должны были взорвать станцию, но не успели.

Батальон Кравченко занял оборону за станцией. У многих бойцов от новой большой победы несколько кружились головы. Но капитан был спокоен, как всегда. Расположив свои роты, он приказал бойцам далеко в стороне разжечь несколько костров. Кравченко готовился к посещению незваных гостей. И, действительно, ночью в воздухе зашумели моторы финского самолета. Покружившись над станцией, самолет сбросил бомбы на костры и улетел… Бойцы, отдыхавшие вдали от костров, посмеивались и хвалили своего хитрого «Чапаева».

– Ну и дали финны жару нашим кострам! – ухмылялся «Петька».

А Кравченко, обследуя местность, набрел на превосходную баню, неизвестно каким чудом уцелевшую от снарядов. Судя по листовкам и прокламациям, здесь помещался финский штаб, но печь и котел были в полной исправности. В печах финны разбирались неплохо. Печи здесь складывали знаменитые. И Кравченко, как только увидел котел, решил устроить себе праздник по поводу взятия Кямяря.

Вместе с «Петькой» истопил он баньку финскими прокламациями. А тут и командир полка Рослый явился. Увидев пар, идущий от котла, Рослый понимающе подмигнул капитану. Отложили временно командиры свои дела, крепко прикрыли двери и вскоре исчезли в облаках пара. Так «отпраздновал» комбат свою крупную победу над врагом.

…123-я дивизия продвигалась к Выборгу. На подступах к городу предстояли новые серьезные бои.

18 февраля в 12 часов батальон капитана Кравченко, действуя в головном отряде дивизии, достиг опушки рощи. Здесь пехотинцы были встречены яростным огнем. Разведка и наблюдение установили, что силы противника были значительны.

Командир дивизии полковник Алябушев приказал атаковать противника двумя батальонами полка Рослого. Но атака была отбита. В наших батальонах было много убитых и раненых.

Роты залегли у самых надолб. Сюда подползали командир дивизии Алябушев и командир полка Рослый. Вдруг совсем рядом с командирами разорвался снаряд.

«И чего лезут под огонь, – сердито думал Кравченко, – Разве это их дело!..»

оставив всякую субординацию, он сурово предложил командирам спрятаться в воронку. Он знал, что жизнь командиров слишком дорога, чтобы отдавать ее под удар шальной пули. Командиры беспрекословно подчинились требованию капитана и, лежа в воронке, склонились над схемой наступлений, которую набросал Кравченко.

Однако наступление велось медленно. Приходилось с боем брать каждый клочок земли.

19 февраля наши роты начали теснить противника. В 100 метрах от финских позиций Кравченко из маленького окопчика следил за продвижением своего батальона, когда к нему подполз помначштаба полка капитан Коваленко.

– Приказ командира полка: развивать успех…

Капитан Коваленко не успел договорить. Удар. Разорвался снаряд. Перед глазами Кравченко все поплыло. Когда капитан пришел в себя, руки и лицо его были в крови, но никакой боли он не испытывал. А рядом лежал Коваленко с разбитой головой. Это его кровь была на лице у Кравченко.

Капитан потерял свое спокойствие.

– Ах, черти!.. Ах, сволочи!..

Кравченко выскочил из окопа. Что-то сразу же толкнуло его в грудь, острая боль пронизала все тело. Но он бежал вперед. К ротам… В атаку! А халат уже багровел от крови.

– Вы ранены, товарищ комбат, – закричал в ужасе «Петька».

Кравченко внезапно остановился, тускнеющими глазами посмотрел вперед на атакующую роту и упал.

Лейтенант Бобаченко нагнулся над ним. Кравченко что-то шептал. И последние слова его были такими же деловыми и будничными как всегда;

– За меня… остается… Грицак…

Бабаченко приказал увезти комбата. Он хотел сам отправить его, но не мог уйти с поля боя… А «Петька» раздобыл узкую финскую лодочку, положил на нее безжизненное тело капитана и, не обращая внимания на пули, сам почти без чувств от горя, повез своего «Чапаева» в тыл.

…Из блиндажа, в котором помещался командный пункт полка, выскочил Рослый. Он уже знал о случившемся несчастье. Майор подбежал к своему боевому другу. Он нагнулся над лодкой, долго смотрел на капитана, потом тихо поцеловал его в лоб. И вдруг капитан открыл глаза и чуть заметно улыбнулся, узнав майора.

– Жив, жив, – закричал Рослый. Голос его даже дрогнул от волнения. – Еще поживем, капитан, еще повоюем…

И он долго смотрел вслед санитарам, увозящим лодочку, легко скользящую по снегу.

Земля опять поплыла перед глазами капитана, и елки почему-то вздымались над ним корнями вверх. Это было странно, необычайно странно… Комбат глубоко вздохнул и больше уже ничего не видел…

18 апреля 1940 года Герой Советского Союза капитан Кравченко вернулся из госпиталя в полк.

Кравченко ехал из Ленинграда в Выборг поездом. Он смотрел в окно. Весеннее солнце растопило снега, и неузнаваемы были те места, где сражались его боевые роты, места, обильно смоченные горячен кровью его бойцов.

…Станция Кямяря…

Да… Как недавно и как давно это было!..

Маленький домик с высокой трубой мелькнул мимо окна вагона… Баня… Да это же та, знаменитая баня! Кравченко необычайно остро захотелось поскорей увидеть Ивана Павловича Рослого, друзей – командиров, бойцов, «Петьку»…

Но Рослый находился в Москве. Капитан Кравченко, назначенный помощником командира полка, с первых же дней стал командовать полком. А дни стояли горячие. Шла подготовка к первомайскому параду.

Вначале как-то непривычно было возвращаться к будничной учебе, строевым занятиям, маршировке. Будто и не было этих суровых дней войны… будто и не было той воронки перед дотом…

Но все это было… и бойцы стали иными, и сколачивать полк было легче во много раз.

В яркий весенний день Кравченко построил полк на плацу над самым заливом. И вдруг в воротах показался Рослый. Издалека виден был блеск золотой звездочки на его груди.

Никогда, кажется, капитан Кравченко не испытывал такого волнения. Старый боевой друг… Как он соскучился по нем!..

– Полк, сми-и-рно! – скомандовал Кравченко.

Полк замер.

Через весь плац пошел Кравченко навстречу командиру полка четким, сильным шагом прирожденного пехотинца. И вот они стоят друг перед другом на плацу, залитом весенним солнцем, и на них смотрит весь полк.

– Товарищ майор, – начал было Кравченко, но взглянул на петлицы друга и осекся… – товарищ половник! Полк построен для тренировки к первомайскому параду!

А глаза говорили о радости встречи, о мужественной дружбе, проверенной в боях…

– Здравствуйте, капитан, – сказал Рослый и пожал руку Кравченко. – Здравствуйте, товарищи!..

И полк дружно, одним выдохом ответил:

– Здравствуйте…

– А теперь, капитан, передайте командование начштаба. Вы мне нужны.

Они прошли вдвоем через плац, молча вошли в кабинет полковника и остановились посереди комнаты. Рослый положил руки на плечи капитана.

– Вот и повстречались, Ваня… – сказал он тихо. Первый раз в жизни назвал Кравченко по имени. – Вот и повстречались…

Ослепительно светит солнце над Выборгским заливом. Свежий ветер с залива развевает красные знамена над домами старого города Выборга.

Торжественным маршем выходят на первомайский парад части 123-й дивизии. Впереди дивизии краснознаменный полк, а впереди полка Герой Советского Союза полковник Рослый. Рядом с Рослым – Герой Советского Союза Иван Яковлевич Кравченко.

А через несколько дней полковник Рослый прощается со своим полком. Рослый с грустью пожимает руки старым друзьям. Новая большая работа ждет его.

…И опять собираются части дивизии на большую выборгскую площадь.

Председатель Верховного Совета Союза ССР Михаил Иванович Калинин вручает дивизии орден Ленина, вручает ордена славным ее бойцам. Впереди дивизии краснознаменный полк, и новый командир полка – Герой Советского Союза капитан Кравченко принимает орден Ленина из рук всесоюзного старосты.

Исбах А.А. «Боевые дни» – М. Госполитиздат, 1941. – 32 с.

Бои в Финляндии. Воспоминания участников

Тридцатого ноября 1939 года, выполняя волю советского народа, части Красной Армии перешли государственную границу. Среди них была 123-я стрелковая дивизия.

Основной удар противника приняли на себя части первого эшелона. 123-й стрелковой дивизии, находившейся тогда во втором эшелоне, пришлось вести борьбу с мелкими группами, противника и преодолевать устроенные белофиннами заграждения.

Некоторые бойцы, столкнувшись с неожиданными для них формами сопротивления противника (мины, «кукушки» и пр.), терялись.

В то время наши бойцы еще не научились «прочесывать» лес, что имеет огромное значение во время боев в лесных условиях, не умели находить мины, хорошо маскироваться…

Однако это не могло сломить и не сломило воли бойцов и командиров. Продолжая теснить противника вглубь Карельского перешейка, дивизия одерживала все новые победы. Уже в начальный период военных действий за боевые заслуги было присвоено звание Героя Советского Союза красноармейцу Соломонникову, а 38 бойцов и командиров дивизии получили ордена и медали.

Ко второй половине декабря дивизия подошла к переднему краю линии Маннергейма.

Стояли морозы в 35–40 градусов. Бойцы ютились в норах. Землянок не было. В такой обстановке трудно было вести серьезную борьбу с противником, которая требовала тщательной подготовки, точного плана.

Необходимо было как можно скорее обогреть и ободрить бойцов. Построили землянки, поставили в них печи. Получили перчатки, валенки, телогрейки, а для командного состава еще и полушубки. Усилили питание.

Одновременно началась разведка оборонительной системы противника. Об этой системе командованию дивизии почти ничего не было известно. Были организованы дневные и ночные поиски. И вот во время одного из ночных поисков был взят в плен сержант пехотного финского полка в то время, когда он выставлял секреты. Сержант заявил, что прибыл в свой полк недавно, но уже успел побывать на высоте 65,5 и в роще «Молоток». На высоте 65,5, по словам сержанта, он видел два дота, вооруженных пушками и пулеметами, а в роще «Молоток» – один дот, вооруженный пулеметами. Рассказал он и о деревоземляных сооружениях, о ходах сообщения между дотами и так далее.

После этого было установлено наблюдение за дотами, а артиллерия стала вскрывать отдельные бугорки высот. Прежде всего, вскрывались каменные и земляные «подушки», которыми доты маскировались; затем подвергались обстрелу и сами укрепленные точки.

К первой половине января выяснилось, что линия сопротивления на участке дивизии от рощи «Молоток» до высоты «Язык» имеет три опорных пункта.

В роще «Молоток» были два железобетонных дота и несколько деревоземляных укреплений. На высоте 65,5 имелись железобетонные доты с большими убежищами и четыре-шесть деревоземляных укреплений.

Этот дот штурмовал батальон капитана И.Я. Кравченко (современный вид)

Это был наиболее мощный узел укреплений. За ним располагалась высота «Язык». Здесь дот имел форму капонира с амбразурами, из которых можно было обстреливать с одной стороны озеро Сумма-ярви, а с другой – подступы к высоте 65,5. Здесь же находились хороший наблюдательный пункт с двумя стальными колпаками и ряд деревоземляных укреплений.

Все укрепленные пункты противника были тесно связаны между собой. Взять их можно было только одновременно, так как один дот прикрывал подходы к другому.

К 15 января мы выявили до десяти железобетонных и восемнадцать деревоземляных укреплений. Их-то и предстояло нам разрушить, чтобы прорвать в этом месте линию Маннергейма.

Прежде всего, решили обстрелять прямой наводкой из тяжелых орудий высоты 65,5 и «Язык».

18 января на заранее подготовленную площадку в 400–450 метрах от дота мы подвезли 152-миллиметровую пушку. Чтобы заглушить шум тракторов, прибегли к артиллерийской канонаде. Все обошлось хорошо. Этой пушкой был сбит стальной колпак наблюдательного пункта дота на высоте «Язык» и повреждена его амбразура. Удалось повредить и часть дота на высоте 65,5.

Дивизия готовилась к решительному наступлению. Следовало распределить части для решения сложнейшей боевой задачи в зависимости от их боеспособности и слаженности. Уже давно в нашей дивизии выделялся стрелковый полк майора Рослого. Майор Рослый, капитан Сорока, капитан Кравченко, комиссар Коршаков и другие пользовались заслуженным авторитетом у бойцов. Бойцы этого полка не раз показывали примеры героизма в боях.

Поэтому было решено – против главных пунктов сопротивления противника, а именно против высоты 65,5 и рощи «Молоток» направить стрелковый полк майора Рослого. Против высоты «Язык» определили место расположения другого стрелкового полка. Во втором эшелоне надлежало идти третьему стрелковому полку.

Дивизии была придана артиллерия. Имелись и пушечные полки, и гаубичный полк, и группы дальнего действия. 108 орудий, начиная от 76-миллиметровых и кончая 280-миллиметровыми, решено было установить на огневых позициях. Полоса прорыва равнялась трем километрам. Пехоте были приданы также танковые батальоны, инженерный батальон.

В тылу мы устроили учебное поле. На нем день и ночь проводились занятия. То, что обнаружилось в системе укреплений противника, мы старались воспроизвести на учебном поле и тренировались в условиях, наиболее приближенных к боевым. На учебном поле преодолевали проволочные заграждения, вели огонь по укрепленным точкам, блокировали доты и т. д.

Главное внимание обращали на движение пехоты за огневым валом, на использование щитков и взаимодействие пехоты с танками, с полковой и батальонной артиллерией во время боя. Отдельно проводились занятия с командным составом. Как я уже указывал, два стрелковых полка должны были идти в первом эшелоне, а третий стрелковый полк – во втором. В том же боевом порядке мы развертывали полки на тренировочных занятиях. Для достижения большей подвижности бойцы осваивали лыжное дело, совершая 15-километровые переходы при морозе в 40 градусов.

К 4 февраля боевая подготовка дивизии была закончена. Выбрали места для наблюдательных и командных пунктов больших и малых подразделений, разработали схему связи. Танки в точно установленное время проходили расстояние, которое им надлежало пройти во время боя. Инженерные войска оборудовали исходные рубежи, на флангах устроили окопы и блиндажи. Все было готово к атаке.

На случай контрподготовки со стороны противника для наших резервов по дороге были вырыты щели.

Большим вниманием стала пользоваться маскировка. Опыт декабрьских боев, когда подразделения шли на высоту 65,5 без всякой подготовки, не разведав, как следует, местности, не замаскировавшись, был полностью учтен.

Настроение в дивизии круто изменилось. Если раньше слышались отдельные голоса, что ничего, мол, не выйдет, то теперь во всех подразделениях нетерпеливо ждали дня решительного наступления.

– Скоро ли наступать? – спрашивали бойцы.

Части первого эшелона хорошо отдохнули и к началу февраля получили свежее пополнение.

В разведку мы посылали бойцов второго эшелона, чтобы части первого были к моменту Соя в полной силе, сохранности и готовности.

Командование батальонов крепче взялось за руководство тылами. Решили ни одной лишней повозки не допускать на территорию, где должны бы ли разыграться боевые действия, чтобы ничто не мешало продвижению войск.

Наконец, был разработан детальный план решающей атаки. Планирование артиллерийского огня построили так, чтобы вконец запутать противника, учитывая опыт декабрьских боев. Тогда, во время переноса нашего артиллерийского огня в глубину оборонительной полосы, финны спокойно выходили из укреплений, занимали места в окопах и вели жестокий огонь по атакующей пехоте. Теперь мы решили прибегнуть к ложным переносам огня. Порядок артиллерийского огня был заранее разработан с точностью до минуты.

2 часа 20 минут должна была проходить артиллерийская подготовка. За десятиминутным огневым налетом следовал методический огонь (15 минут), затем снова огневой налет (5 минут), далее ложный перенос в глубину (15 минут), потом снова огневой налет (10 минут), методический огонь (20 минут) и т. д. Перед самой атакой ложный перенос огня продолжался уже 30 минут.

Артиллеристы подготовили все расчеты. Даже в том случае, если бы была порвана связь с командным пунктом, ничто не смогло бы остановить проведение точно разработанного плана прорыва линии Маннергейма. Командиры и политруки широко разъясняли в своих подразделениях план артиллерийского огня. Каждый знал свое место в предстоящей атаке.

10 февраля пришел приказ: частям дивизии 11 февраля перейти в наступление. Было указано, что час атаки будет сообщен дополнительно. Вечером нам указали и час атаки: 12.00.

Незабываема ночь с 10 на 11 февраля. Никто в дивизии не спал. Шла окончательная подготовка к прорыву. Артиллерия танки, пехота занимали свои места, согласно плану. Командный пункт дивизии перешел на другое, заранее подготовленное место (высота 54,2), ближе к огневым позициям. Связь там была уже готова.

К 8 часам все части заняли свои исходные рубежи и замаскировались так, что даже я с трудом мог обнаружить некоторые танки, хотя и знал о месте их пребывания.

На поле предстоящего боя не было никого.

В эту напряженную ночь я побывал почти во всех подразделениях и всюду наблюдал такую уверенность в победе, такой порыв вперед, на штурм линии Маннергейма, что стало ясно: теперь ничто не может остановить бойцов!

Бойцы крепко верили в своих командиров, и настроение у них было приподнятое. Все чувствовали, что предстоит одно из величайших в истории сражений, которое решит дальнейший ход войны.

В 9 часов 40 минут началась артиллерийская подготовка. Велась она классически. Тысячи снарядов полетели на головы врагов. Ни на одну минуту не прерывалась связь с командным пунктом. Два часа гремели орудия всех калибров, поднимая вверх груды земли. Осталось 20 минут до конца артиллерийской подготовки. Загудели моторы. Танки пошли вперед с исходного рубежа. Ровно в 12 часов они соединились с пехотой. За танками на бронесанях двинулись пехота и саперы с взрывчатыми веществами.

Враг думал только о своем, спасении. Дезорганизованный ложными переносами огня, он потерял много людей убитыми и ранеными. А когда началась атака и наш огневой вал уже по-настоящему прикрывал пехоту, белофинны не решились вылезти из своих нор. Они боялись повторения внезапных огневых налетов.

Не прошло и получаса с начала атаки, а над центральным дотом высоты 65,5 уже развевалось знамя с портретами Ленина и Сталина.

Остановить наши части теперь не смогла бы никакая сила. К концу дня почти без потерь взяты были и остальные железобетонные укрепления. Захваченные пленные заявили, что финны были ошеломлены внезапностью атаки.

В ночь с 11 на 12 февраля враг кое-где пытался перейти в контратаку. На некоторых участках было до десяти таких попыток. Но белофиннам уже не было спасения. Такая уверенность, такая сила была в наших бойцах, что все попытки врагов отбросить нас с занятых рубежей не привели ни к чему.

Дот за дотом мы прорывали первую линию обороны противника. Плохие дороги мешали быстрому продвижению наших войск. 15 февраля мы впервые применили танкодесантные операции. Прямо на танки с пулеметами и гранатами усаживалась пехота и громила врагов.

Финны отступали…

К 17 февраля, пройдя в труднейших условиях за 2 дня 12 километров, мы подошли ко второй линии обороны противника – на рубеже Кусисто – полустанок Хантемяки – Хумола. Тут снова нас встретили надолбы и противотанковые рвы, и проволочные заграждения, и минные поля. К этому времени наша дивизия опередила другие соединения.

20 февраля завязался бой за высоту 47,8 у озера Липиенлампи. Это была довольно поучительная борьба. Местность лесистая. Из леса стреляли и настолько интенсивно, что наши немного растерялись. Прихожу в батальон, спрашиваю:

– Почему не идете?

– Стреляют.

– Откуда?

– Из лесу.

Я приказал пулеметами «прочесать» лес сверху донизу. Стрельба прекратилась. Но занять этот лесок, нам еще долго не удавалось. Где бы мы ни сосредоточились в нем, противник засыпал нас снарядами, расставлял поблизости мины. Это было довольно странным явлением. Командир 1-го батальона организовал поиски. Он нашел и обезоружил группу белофиннов с офицером во главе. Они бродили по лесу, имея радиостанцию и телефон, и сообщали своей батарее о расположении наших войск. С ликвидацией этой группы разведчиков-белофиннов прекратился обстрел наших частей. Отсюда вывод: во время наступления требуется особенно тщательная разведка леса.

Вскоре была взята станция Тали. Наши бойцы проявили большой героизм, когда приходилось форсировать затопленные финнами полосы.

Вода была выше колен, но водная преграда не остановила красноармейцев. Они прошли через нее, подняв винтовки кверху.

Бои в Финляндии явились для бойцов нашей дивизии хорошей боевой школой.

Комабат И.Я. Кравченко со своими чудо-богатырями (второй ряд, третий справа). 1940 год.

Белофинская печать утверждает, что вся 123-я стрелковая дивизия состоит из коммунистов. Конечно, это не так. Но наши непартийные большевики шли в ногу с коммунистами и победили.

Весь боевой путь 123-й стрелковой дивизии является наглядной иллюстрацией к словам Народного Комиссара Обороны Героя и маршала Советского Союза товарища Тимошенко о том, что «мы будем побеждать малой кровью только тогда, когда научимся образцово владеть своей техникой, применять ее в любых сложных условиях, когда наши люди будут обучены искусству воевать».

За боевые заслуги награждены орденом Красного Знамени стрелковый полк майора Рослого и артиллерийский полк дивизии, 22 человека получили звание Героев Советского Союза, 981 человек награжден орденами и медалями.

За прорыв линии Маннергейма дивизия награждена орденом Ленина.

11 мая товарищ Калинин, выдавая ордена и медали бойцам, командирам и политработникам, участникам боев с белофиннами, в своей речи особо сказал о нашей дивизии.

– Эта дивизия, – заявил он, – ныне существующая, выковалась в борьбе с белофиннами и получила право на свое дальнейшее существование.

Перед нами современная, построенная по последнему слову техники линия Маннергейма. Эта укрепленная линия, которую по праву сравнивали с линиями Мажино и Зигфрида, являлась последней надеждой финской буржуазии.

Ее искусно замаскированные, прикрытые лесами и снегом доты и дзоты осыпали нашу дивизию от Меркки до Суммы свинцом пуль и сталью снарядов.

123-я стрелковая дивизия остановилась перед этим шквалом огня. Батальоны атакуют линию Маннергейма. Встреченные фланговым и косоприцельным огнем невидимых дотов, отходят назад. Отдельные подразделения прорываются за передний край укрепленной полосы. Втиснутые в снег плотным огнем пулеметов, они лежат без движения, скованные холодом. Коченеет каждая частица тела. Как хочется потереть лицо, руки, ноги! Но малейшее движение вызывает фланговый огонь. И только ночью, под прикрытием окаймляющего огня артиллерии, удается отойти назад. В сердце каждого бойца огромная, невыразимая ненависть к белофиннам.

Вот выносят раненых, но не слышно стонов и жалоб на боль. Стиснуты зубы. Один из бойцов бережно, с материнской нежностью укладывает в санитарную двуколку своего тяжело раненого товарища, вынесенного им из боя. Укрывает его одеялом и, как родного брата, целует в лоб. Губы что-то шепчут, большие, усталые глаза покрываются влагой, слезы катятся по обветренному лицу.

– Мне прислали посылку, – приглушенным голосом говорит раненый, – возьми ее, поделись с другими.

По узкой тропе в частом ельнике идет рослый, широкоплечий боец. Он ругается и сердито кому-то грозит кулаком.

– Что случилось? – спрашиваю я, выходя на тропу.

– Ранили, товарищ майор…

– Куда вы ранены?

– Да вот, в плечо. Где здесь пункт медпомощи, товарищ майор?

Рана серьезная, но боец не думает о ней. Его бесит сопротивление врага. После перевязки хочет снова в бой.

Но одной храбростью, отвагой и мужеством не возьмешь железобетонных укреплений врага. Для преодоления линии Маннергейма, помимо бесстрашия, требовались высокая организованность, выучка и тесное взаимодействие всех родов войск.

Фронт атаки нашей дивизии сужается.

Началась подготовка к прорыву. Справа и слева выходят соседние воинские части. Прибывают для усиления огневого воздействия гаубичный и другие артиллерийские полки большой мощности. Увеличивается количество танков. Изучается опыт предыдущих боев. Анализируются неудачи, конкретно разбираются ошибки всех родов войск.

Начались занятия с командирами полков, батальонов – дивизионов, рот – батарей. Основной упор – на взаимодействие. В тылу полка, в глубоком снегу пехота с танками и артиллерией «штурмует доты». Сколачиваются блокировочные группы. Танки оснащаются всем необходимым для преодоления противотанковых рвов и тренируются в преодолении их.

Артиллерия начала свою подготовку к прорыву с разведки.

Нарезаются полосы для разведки дивизионам, уточняются и конкретизируются их задачи. Густая сеть наблюдательных пунктов расположена так, чтобы ни одна точка на переднем крае противника не осталась вне наблюдения. Передовые наблюдательные пункты находятся непосредственно в расположении пехоты. Базы сопряженного наблюдения дивизиона оборудуют свои пункты на высоких соснах.

Началась методическая артиллерийская разведка. Посредством перископа, бинокля, стереотрубы, а также и невооруженным глазом прощупываются каждый куст, каждая кочка, бугорок. И за любым, пусть даже самым маленьким клочочком земли, где только можно подозревать огневую точку противника, устанавливается неослабное наблюдение. Если оно не дает результатов, разведчики-артиллеристы, утопая в рыхлом, глубоком снегу, ползут к интересующему их объекту и наблюдают за ним почти в, упор. Они идут с пехотой в ночные поиски, проникают за передний край обороны противника и добывают нужные сведения для артиллерийских штабов. Старший лейтенант Желанов, лейтенант Бондарь и бесстрашный заместитель политрука Мысягин под покровом ночи подползают к нашим подбитым танкам, оставленным на брустверах траншей противника, забираются в танки, ведут оттуда разведку, наблюдая за передним краем укрепленного района. Много дней проводят они в танках и получают исключительно ценный материал о дотах, пулеметных гнездах, расположении траншей, ходах сообщения и блиндажах. Когда удается, устанавливаем телефонную связь с таким временным наблюдательным пунктом, и оттуда корректируется огонь по обнаруженным огневым точкам.

Но всего этого, конечно, мало для того, чтобы полностью расшифровать линию Маннергейма. И вот огнем отдельных орудий прощупываются подозрительные снежные бугорки. Некоторые из них при прямом попадании снаряда дают высокий огненный язык, появление которого сопровождается резким, режущим ухо, металлическим звуком. Это бетон. Значит, здесь железобетонный дот. Земляная маска его вскрыта, и он передается для разрушения артиллерии большей мощности.

Методично долбят дот тяжелые, бетонобойные снаряды. Высоко взлетают вверх громадные, черные с огнем, столбы взрывов. Прямое попадание тяжелого снаряда в стальную плиту или железобетонную стенку дота вызывает резкий металлический звук необычной силы. Содрогается земля, и, кажется, что передняя стенка наблюдательного пункта как бы падает на тебя.

Оголяются стены хваленых маннергеймовских сооружений. Кусок за куском отлетает бетон. Стальные плиты дают трещины. Острыми, изуродованными концами торчат железные брусья дота, похоронившие под собой обитателей укрепления.

Соревнование по разведке огневой системы врага ширится. Люди увлекаются разведкой. Каждый день подводятся итоги.

Линия Маннергейма с нашего наблюдательного пункта еще недавно выглядела мирным финским ландшафтом. Густой лес покрывал ее. На деревьях были большие шапки снега. Теперь же на разведывательной схеме перед нами детальный план всей огневой системы противника. Жирными кружками обозначены доты № 006, 008, 0021 и дзоты № 13, 14 и 19. Черной зубчатой линией показаны траншеи, соединяющие доты и дзоты. На схеме густая сеть точек – это огневые точки. И далее наблюдательные пункты, ходы сообщений и блиндажи. Все ясно. Теперь можно реально планировать артиллерийскую подготовку для всей группы.

Батареи, так же как и мы, уже давно ведут интенсивную подготовку к прорыву. Бойцам скорее хочется покончить с зарвавшимися белофиннами.

Идет напряженная работа по оборудованию передовых огневых позиций, с которых в день атаки будет проводиться артиллерийская подготовка. Строятся солидные орудийные окопы, погребки для снарядов, блиндажи. Каждая батарея гордится чистотой и надежностью оборудования, хорошей маскировкой. Предусматриваются все мелочи, вплоть до санок, на которых нужно будет подвозить из погребов боеприпасы: предстоит большой расход снарядов, расчет не в состоянии будет вынести их на руках. Снаряды заранее раскладываются по периодам артподготовки. Проложены необходимые для передвижения дороги и тропы.

Связисты также не отстают. Учитывая опыт прошлого, когда свои же танки нарушали телефонную связь, наматывая кабель на гусеницы, связисты подвешивают кабель на высокие столбы. В артиллерийской группе связь организуется как по линии наблюдательных, так и по линии командных пунктов. Огневые позиции батарей дивизионов тоже связаны между собой. Широко применялась и радиосвязь. Такая организация связи гарантирует бесперебойное управление огнем группы и дивизионов.

По инициативе командира стрелкового полка майора И. Рослого пехота сапой подбирается к вражеским дотам и траншеям, идущим по восточным скатам высоты 65,5, и в 60 метрах от них оборудуются исходные рубежи для атаки. Отважные саперы проделывают проходы для танков в многорядных, доходящих до 12 рядов, надолбах.

Расставлены все огневые средства пехоты – пулеметы, минометы, противотанковые орудия, полковая артиллерия. Все нацелено. Все получили конкретные, ясные задачи.

В небольшой, жарко натопленной землянке у майора Рослого происходит совещание перед штурмом. Здесь представлены пехота, артиллерия, танковые части. Спокойный, выдержанный командир, человек большой культуры и прекрасный организатор, майор Рослый в последний раз подробно, учитывая каждую мелочь, излагает план атаки. Еще раз уточняются сигналы взаимодействия. Проверяется, понимает ли каждый командир свою задачу и задачи других родов войск.

Входит командир дивизии полковник Алябушев. Он интересуется каждой мелочью, обращая главное внимание на взаимодействие пехоты с артиллерией и танками, на использование всех огневых средств пехоты. Он проверяет снаряжение и подготовку питания бойцов на время штурма. Недоговоренностей нет.

10 февраля поступил приказ о наступлении. Завтра, после длительной артиллерийской подготовки, идем на штурм. Сердце учащенно забилось. Мысль сверлит голову: «А все ли у тебя готово, не упустил ли чего в своей работе. Не будет ли лишней крови по твоей вине?»

Штаб нашего артиллерийского полка немедленно приступает к планированию огня. Под карандашом помощника начальника штаба младшего лейтенанта Тараканова лист бумаги быстро начинает пестреть трех – и четырехзначными цифрами. Ровными колонками размещаются цифры в таблице огня группы. Завтра они оживут. Разрезая морозный воздух, тысячами полетят из жерл грозных орудий снаряды на укрепления линии Маннергейма.

Отработка документов закончена. Все необходимые сведения переданы в дивизионы.

Ясная, тихая ночь. Поражает необычная тишина. Нигде ни выстрела, ни звука. Артиллерия не ведет даже обычного беспокоящего огня. Часовой у землянки штаба замечает:

– Эх, хороша ночка! Вот такая, наверно, и у нас в деревне.

Четыре часа ночи 11 февраля.

Я и начальник штаба капитан Иваницкий, перелезая через брошенные финские траншеи и колючую проволоку, идем проверять боевую готовность дивизионов группы.

В землянках штабов дивизионов заканчивают работу. Составляются выписки из таблицы огня для командиров. Они все здесь. Задают ряд вопросов. Еще раз уточняют свои задачи, документы и, серьезные, озабоченные, спешат к себе на пункты.

Возвращаемся на свой командный пункт. Отдыхаем последние минуты перед решительной схваткой. Но вот уже настало время пойти на наблюдательный пункт. Берем все документы по управлению огнем и с комиссаром тов. Закладным и помощником начальника штаба тов. Таракановым направляемся к новому, только что подготовленному наблюдательному пункту.

При выходе из землянки нас поражает резкая перемена погоды. Звездную ночь сменило туманное утро. Белая густая мгла закрыла все. В пяти шагах ничего не видно.

Вглядываюсь в лицо рядом идущего комиссара, стараясь угадать его мысли, его переживания. Задумался комиссар. Очевидно, мысль «все ли предусмотрено?» беспокоит и его. Беспокоит его и подготовка людей; все ли отлично выдержат экзамен, не будет ли малодушных, которые спасуют перед трудностями, не выполнят своей задачи или посеют панику? Нет, таких не должно быть. Люди готовы перенести любые трудности, готовы они и на любые подвиги. Ведь каждый день при обходе позиций только и слышали мы вопрос: «Скоро ли начнем громить гадов?»

А с каким упорством и настойчивостью готовились мы к решительному наступлению! Были, правда, тяжелые дни, но никогда, даже в самую тяжелую минуту, не слышал я недовольства, жалоб на трудности. Наш (ныне Краснознаменный) артиллерийский полк – дружный, крепкий коллектив. Благодаря усилиям партийной и комсомольской организаций и всего начальствующего состава он сплотился, как никогда, и живет единой мыслью, мыслью всего многомиллионного советского народа: «Скорее наголову разбить зарвавшегося врага. Разбить его – наглого и безумного, осмелившегося поднять меч на страну социализма».

Вот мы на наблюдательном пункте. Впрочем, в тумане, кроме переднего бруствера пункта, ничего не видно. Не видно высоты 65,5, рощи «Молоток» и черных зияющих пятен на снежном покрове – полуразгромленных дотов. Связь со всеми дивизионами работает отлично. Вот передают о готовности дивизионов к открытию огня. До волнующего момента, когда от Ладожского озера до берегов Финского залива тысячи орудий общим залпом возвестят о начале штурма, остались считанные минуты. Командиры нетерпеливо посматривают на часы. Иногда, кажется, что стрелки часов остановились. Приставляешь часы к уху, затаив дыхание, вслушиваешься и слышишь однотонное тиканье.

До атаки осталось 5 минут. Летит команда по телефонным проводам: «О готовности доложить!» Особенно четко и ясно передаются команды телефонистами. И в ответ доносят:

– «Тула» готова! «Орел» готов! «Кировск» готов! «Пенза» готова!

9 часов 38 минут. Тишина. Все возбуждены. Кажется, перестаешь дышать в ожидании начала. Вот где-то слева, очевидно, в соседней стрелковой дивизии, кто-то, не выдержав, дает орудийный выстрел.

Не спускаю глаз со стрелки часов.

9 часов 40 минут.

– Группа, огонь!

Легче становится на сердце.

Одновременный страшной силы треск раздается сзади на огневых позициях батарей. Мгла как бы разрывается. Содрогнулась земля. Через голову с резким визгом проносятся снаряды первого залпа, а за ними – несмолкаемый, сплошной гул.

Редко слышны отдельные выстрелы. Все слилось воедино. Как будто бы из брандспойта льют через наши головы огненную струю смертоносных снарядов.

Но вот гул утихает. Теперь слышны только отдельные выстрелы. Это методический огонь.

Вскоре огонь с прежней силой обрушивается на противника.

Там впереди, в туманной мгле, видны вспышки разрывов.

11 часов 20 минут. Бегу на наблюдательный пункт командира стрелкового полка майора Рослого. Спрашиваю:

– Товарищ Рослый, как танки, как Кравченко и Сорока? Готовы ли к атаке?

– Да, готовы. Больше того, батальоны Кравченко и Сороки вышли на исходные рубежи. Прижавшись к огню артиллерии, они лежат, готовые к штурму.

Огонь артиллерии нарастает.

11 часов 40 минут.

Еще раз оправляюсь о готовности пехоты и танков. Ответ утвердительный.

Мгла рассеивается. Теперь уже достаточно ясно видишь, как точно и метко ложатся наши снаряды на передний край противника. Тяжелые снаряды дивизиона старшего лейтенанта Головкова своими мощными взрывами закрывают всю высоту 65,5. На траншеи белофиннов ложатся снаряды дивизиона старшего лейтенанта Яцкова. Роща «Молоток» неузнаваема. Вместо лесного ландшафта – изуродованные, ощипанные деревья. Вид этой рощи изменила отличная работа дивизиона старшего лейтенанта Крючкова.

Стрелка подходит к 12 часам.

Вот настал решающий момент. Неужели не прорвем? Нет, этого не может быть. Отбрасываю эти мысли.

– Группа, приготовиться к «Тигру»!

Вот и 12 часов.

– Группе «Тигр» – огонь!

Минутная пауза, несколько отдельных запоздалых выстрелов, и вглубь, за высоту 65,5 и рощу «Молоток», переносится смертоносный огневой вал.

Все полны напряжения. Затарахтели пулеметы. Слышен захлебывающийся лай финского «Суоми». Телефонная трубка у уха.

– Кравченко овладел дотом № 0021, – докладывает старший лейтенант Крючков.

На лицах окружающих появляются улыбки. Передаю весть о падении дота майору Рослому по телефону. Какая это была радость для всех!

– На доте № 0018 красный флаг, – докладывает старший лейтенант Яцков.

Все впились теперь глазами в высоту 65,5. Там центральный дот № 006, куда и наносится главный удар. И вот, наконец, в 12 часов 28 минут и на центральном доте № 006 взвился красный флаг.

Поблескивая серебром могучих крыльев, пошли на север самолеты. Огневой вал, очищая путь пехоте и танкам, уходит все дальше и дальше, к роще «Фигурная».

Прорыв совершен!

Наконец-то приблизился долгожданный час – час решающего боя. Ночь прошла спокойно. Наша артиллерия молчала, чтобы не вызвать подозрений у противника. Молчали и финны.

Над землей вставал рассвет, одетый в серую дымку. Наступало 11 февраля. В предутренней полутьме невидимым было движение войск. Бесшумно накапливался мой стрелковый полк на исходных рубежах.

Справа, на болоте, в полной готовности к атаке, расположился батальон тов. Кравченко. Левее, на главном направлении, против высоты 65,5, особенно сильно укрепленной противником (12 рядов надолб, ряды колючей проволоки, доты и дзоты), залег батальон тов. Сороки. 1-й батальон находился на левом фланге, во втором эшелоне. Танки ждали сигнала к выступлению.

Вот заговорили мощные орудия. Оглушающие залпы сотрясали воздух и землю. Непрерывный гул орудийных выстрелов сливался с разрывами снарядов, высоко подбрасывавших вырванные с корнями деревья и глыбы мерзлой земли на рубеже, занятом противником. Это началась артиллерийская подготовка.

Еще раз проверяю готовность батальонов к атаке. С правого фланга бойко отвечает знакомый голос…

– Кравченко, это вы?

– Я, товарищ командир полка, – ответил Кравченко.

– Как настроение людей?

– Все уверены в победе.

За него я спокоен: прекрасный командир, истинный патриот социалистической Родины! Недавно Кравченко ходил в разведку с группой бойцов и обморозил ноги. Его отправили в госпиталь. Он просил отпустить его в батальон, но врачи были неумолимы. Кравченко не желал даже на короткое время расставаться с боевыми друзьями, с которыми делил лишения фронтовой жизни и радость побед. Однако пришлось уступить.

Но вот Кравченко узнает, что завтра в полдень батальон пойдет в решительную атаку. При содействии санитарки он втайне от врачей покинул госпиталь. С неописуемой радостью встретили бойцы любимого командира.

Канонада длится более двух часов. Путь пехоте проложен. На переднем крае оборонительной полосы противника все, казалось, превращено в щепы и развалины.

По установленному сигналу огонь артиллерии быстро переметнулся за передний край обороны. Пехота устремилась на высоту 65,5 и в рощу «Молоток». Будто из-под земли выросли танки, вырвались вперед и пошли впереди пехоты. Еще мгновение – и первые группы бойцов ворвались в траншеи, вступили в рукопашную схватку с белофиннами, забрасывая их гранатами, уничтожая штыками, расстреливая в упор.

Почти одновременно батальоны Кравченко и Сороки заняли высоту и водрузили красные флаги на дотах.

Это была волнующая картина. Когда мелькнули на дотах флаги, в первых рядах загремело грозное «ура». Его подхватили все бойцы. Клич победы катился из края в край, сливаясь с гулом артиллерии, со стуком пулеметов.

Но линия Маннергейма на этом участке была прорвана только частично. За железобетонными сооружениями имелись деревоземляные, куда поспешно отходил противник. Немедленно продвинуться вперед на плечах неприятеля, не давая ему опомниться, добить его – такая задача стояла перед нами.

Сочетая огонь с движением, мы стремились все вперед и вперед. Забрасывали гранатами удиравших шюцкоровцев, поливали их свинцовым дождем. Почерневший снег покрылся трупами белофиннов. Преследование не приостанавливалось до рощи «Фигурная». Но у рощи мы были встречены ураганным огнем. Пришлось остановиться для перегруппировки сил.

Разведка установила, что у опушки рощи «Фигурная» протянулся противотанковый ров шириной в 7 метров. Противник, численностью до двух батальонов, зарылся в землю. Мы готовились к новой атаке. Ночью на левом фланге сделали проходы для танков.

– Товарищ командир полка, – сказал мне капитан Кравченко, – лобовой атакой трудно взять противника. Это будет стоить больших потерь.

Кравченко был прав. Подступы к роще «Фигурная» противник прикрывал сильным огнем.

Я приказал Кравченко отвести батальон в рощу «Молоток», ночью обойти рощу «Фигурная» и ударить во фланг противника. Так и сделали. Внезапный удар по флангу привел врага в замешательство, он обратился в бегство. До 700 трупов белофиннов усеяло землю.

Этим маневром полк завершил прорыв линии Маннергейма.

Когда вспоминаешь о славных боях за безопасность северо-западных границ нашей Родины и колыбели Великой Октябрьской социалистической революции – города Ленина, с гордостью думаешь о боевых товарищах и друзьях по фронту. Некоторые из них пали смертью храбрых – вечная память им! – а живые неустанно крепят мощь Красной Армии и находятся в постоянной боевой готовности.

Наша 123-я стрелковая дивизия готовилась к прорыву линии Маннергейма. К нам непрерывно подвозили снаряды; многочисленные батареи располагались на укрытых позициях. Все мы знали, что наступает решительный час, и ждали боя, как праздника. Желание у всех было одно – поскорее покончить с врагом!

Дни и ночи проводил я в разведке на передовой линии. Как всегда, вплотную подбирался к противнику, уточняя данные для ведения огня.

В то время я был начальником разведки дивизиона. Мои разведчики и связисты – это в большинстве спокойные, храбрые люди, хорошо знающие свое дело, готовые выполнить любое, самое опасное поручение. Ведь по роду нашей службы приходится быть впереди расположения своих войск и часто пробираться к линиям противника под сильным огнем. Натянешь на себя маскировочный халат и, затаившись вблизи от вражеских укреплений, лежишь и наблюдаешь. Донимает мороз, чувствуешь, что весь застыл, а тут: не то, чтобы пробежаться или похлопать руками, – пошевелиться нельзя. Движение демаскирует наблюдателя, выдает его врагу…

Дивизион наш действовал вместе со стрелковым полком майора Рослого. Полк штурмовал надолбы, проволочные заграждения, подбираясь к узловой финской позиции – высоте 65,5.

Когда последовал сигнал к атаке, все ринулись вперед. Бойцы обгоняли друг друга, и в шуме выстрелов гремели возгласы:

– Ура! За Родину, за Сталина, вперед!

Я продвигался вместе с пехотинцами. Наши снаряды рвались на высоте, за мною связисты тянули провод, и надо было, как только наши подойдут к переднему краю, дать сигнал для переноса огня дальше, в глубь оборонительной полосы противника. Этого пришлось ждать недолго. Торопливо выкрикиваю в трубку новые данные. Уже боец, первым ворвавшийся на высоту, с размаху втыкает в снег древко знамени. И волна пехотинцев катится вперед, преследуя бегущих финнов. Кое-где еще кипит бой, особенно в том месте, где расположилась финская артиллерия. Батареи наши бьют с удивительной точностью, снаряды ложатся близко перед наступающей пехотой, и бойцы радостно кричат:

– Здорово пристрелялись! Молодцы артиллеристы!

И вот важнейшая высота в наших руках. Захвачен целый дивизион тяжелых финских 152-миллиметровых орудий. Финны отступили так поспешно, что не успели испортить орудия, не успели увезти снаряды. Мы используем вражескую артиллерию без промедления. Развертываем орудия в сторону отступающих, открываем огонь…

…Утром стало известно, что наша дивизия награждена орденом Ленина, и это сообщение еще больше подняло дух бойцов. Помню, стоит под большой сосной, запорошенной снегом, политрук. Вокруг него толпятся бойцы, и он взволнованно говорит:

– Дивизия награждена за успешный прорыв линии Маннергейма. Товарищ Сталин уже знает, как мы выполнили его наказ…

Его прерывают восторженные возгласы. Нарастает мощный красноармейский порыв, к новому бою готовы все…

Начинается наступление на селение Селямяки. Наш дивизион придается полку, которому поставлена задача – взять высоту у селения. Надо подготовить данные для артиллерийского огня. Пробираюсь как можно дальше вперед, чтобы все разведать самому. У меня такой метод работы: все видеть своими глазами, чтобы не было никакой ошибки в вычисления. Связисты тянут за мной провод, и мы, где можно, перебежками, а где ползком, двигаемся к расположению противника.

Перед высотой – открытое место, метров до пятисот в глубину. Это пространство надо пройти нашей пехоте под огнем, белофиннов. Возле высоты торчат надолбы, а еще ближе к ней тянется противотанковый ров.

Полз я до тех пор, пока финны не взяли меня под перекрестный огонь. Все же нашел удачное место, откуда все было видно, осмотрелся, сделал вычисления и схватил трубку телефона. Первые снаряды рвались далеко, я давал поправки, пока не полетели в воздух тучи снега, мотки проволоки с деревянными кольями, обломки досок, бревна, тела белофиннов. Пользуясь замешательством, начавшимся среди финнов, я со своими связистами решил пробраться еще ближе к ним.

– Жарко там, – пробормотал один связист, – убьют…

– Со мной никогда не убьют, – отвечаю я. – Надо знать, как подобраться, да ближе – и безопаснее.

Мы поползли. Я решил проникнуть в противотанковый ров, проходивший всего в 70 метрах от неприятельского расположения. Там можно было хорошо укрыться, а кроме того, требовалось выяснить, нельзя ли что-нибудь сделать для свободного прохождения танков через ров. Оказалось, что из рва очень удобно наблюдать. Только успевай сообщать данные батареям.

Вот ураган огня обрушивается на белофиннов. Вокруг нас дрожит воздух. Противник огня почти не ведет: он деморализован, и наша пехота, пользуясь этим, подбирается ближе, готовясь к решительной атаке. Но надолбы, проволочные заграждения, деревоземляные укрепления еще не сметены. Я решаю разрушить их до конца и поэтому прошу пехоту получше залечь. Огонь переношу еще ближе к себе. Теперь противотанковый ров, где мы залегли, находится почти в зоне нашего огня. Осколки падают совсем рядом. Вижу, как вдребезги разлетаются неприятельские укрепления.

М.И. Калинин вручает орден Ленина полку И.Я. Кравченко. Май 1940 года

Артиллерийская подготовка окончена. Вместе с пехотинцами я прорываюсь через проволочные заграждения. Не отставая от меня, бежит артиллерист-разведчик Калмыков с винтовкой наперевес. Передо мною финский блиндаж, прыгаю туда и натыкаюсь на двух офицеров. У меня винтовка со штыком, и я пускаю его в дело. Бойцы лавиной врываются в блиндаж. Финны почти никогда не принимают штыкового удара. И те, что уцелели после первого натиска, бегут или поднимают руки вверх.

Батальон капитана Кравченко занял селение Селямяки со всеми его укреплениями. Жестокий мороз, но бой так разогрел всех нас, что никто не чувствует холода. Кравченко ходит по селению, указывая, как надо укрепиться на ночь. Выдвигается сторожевое охранение, пулеметы искусно маскируются в снегу. Потом Кравченко проверяет посты, подсаживается к пулеметчикам, тихо разговаривает с ними. Только поздно ночью ложится спать.

На другую ночь получаем приказ захватить Кусисто и Ахолу.

Пристроились в лощинке на срубленных ветвях, прижались друг к другу. Калмыков, сладко затягиваясь махоркой и пряча огонек в сложенной ладони, мечтательно говорит:

– Тянем мы наш провод, товарищ командир, все дальше и дальше. Интересно бы знать, сколько его надо тянуть еще до Выборга?

А кто-то из темноты отвечает:

– Вот назавтра его до Кусисто протянешь, а там уже близко.

И верно, завтра Калмыков протянул провод до Кусисто.

Только не сразу удалось нам это. У самого Кусисто финны встретили нас ураганным огнем. Кравченко сердито кричит мне:

– Что же, Бабаченко? Давайте артиллерию! Скорей!

Калмыков уже устроил в снегу гнездышко, аппарат чернеет на подостланной шинели. Шрапнель завизжала над нашими головами – перелет, недолет, и после обычной вилки я перешел на поражение. Кравченко с довольным видом помахал мне рукой и повел батальон в атаку. Через час мы были в Кусисто. Противник отошел к Хепонотке. Здесь дело было серьезнее. Вокруг Хепонотки у финнов было множество деревоземляных точек. А, кроме того, за многочисленными крупными надолбами, искусно прячась в ямках, сидели их снайперы с автоматами. Наша пехота залегла.

Конец ознакомительного фрагмента.