5
– Васечка… – канючила ночью Дарья, тормоша сестрицу в постели. – Ну, расскажи, расскажи: как они там живут? Чего у них есть?
– Отстань, спать хочется, – уткнулась носом в подушку Василиса.
– Васечка, экая ты… – толкала ее Дарья. – Ну же! Полковник Огарев такой… важный… такой серьезный… видать, умный-преумный. А жена у него, ну, такая красивая-красивая… как картинка?..
– Вовсе не красивая, – перевернулась на спину Василиса. – Худая. Мне б ее одежу, я б куда краше была. И папиросы курит. Тьфу!
– Это ты, Васька, от зависти…
– Кому по хребту врезать? – прикрикнул на дочерей из-за дощатой перегородки отец.
Дарья упала на подушку, тихо хохоча. Папаша лишь грозится, а ни разу пальцем не тронул. Потом она повернулась к сестре, замерла, глядя на нее. Свет от керосиновой лампы (папаня не разрешал электричество попусту жечь) падал на высокий лоб, матовые щеки, подбородок. Василиса лежала, о чем-то задумавшись, поглаживала русую косу.
Ваське двадцать пять лет, у нее есть комната в настоящей квартире – от мужа досталась, где на кухне по числу хозяев двенадцать столов с керосинками стоят. Но Василиса часто ночевать к родителям приходила, чтоб кобели-ухажеры не надоедали. Каждый день папаша сестрицу чихвостит, мол, замуж иди, покуда зовут, а она ему: хозяйкой хочу сама над собой быть. А кто зовет-то? Голь перекатная да пьянь подзаборная. Ну, есть парочка приличных, так не нравятся они Ваське.
«До чего ж она красивая, – думала Дарья, глядя на сестру. – Только не скажу ей этого, ни за что не скажу!» Вообще-то Дарье все взрослые женщины казались необыкновенно красивыми. Она мечтала поскорее стать взрослой, постоянно ощупывала грудь, на сколько та выросла, да в зеркальце гляделась, хороша или не хороша. Вот станет женщиной, сошьет себе юбку узкую – точь-в-точь как у полковничихи Огаревой, и такую же блузку лиловую, и шляпку купит, да как выйдет… Ух!
– У них там четыре комнаты, – мечтательно прошептала Василиса. – Все большие, светлые. Спальня, где хозяева спят, детская, где мальчики играют и спят, потом столовая и кабинет. Кухня есть. Коридор квадратный. И зеркало висит в целый рост…
– Ух ты! – села Дарья. – А еще чего есть?
– Полы из паркета…
– А чего это такое?
– Это, – повернулась на бок Василиса и подперла голову рукой, – такие маленькие дощечки, плотно-плотно приставленные друг к дружке, а сделаны квадратиками, поняла?
– Ага, – кивнула Дарья, хотя ничегошеньки не поняла.
– Еще у них ванна есть…
– А это еще что?
– Это такое корыто, но большое и белой краской покрашено. В наше корыто только сесть можно, а в ванне лежишь, и вода тебя всю укрывает, поняла? И пианино стоит в столовой, на нем музыку играют.
– А что полковничиха делает?
– Елена Егоровна? Читает. Мальчиков воспитывает, гостей принимает. Еще она играет на пианино, и так быстро ее пальцы по клавишам бегают, будто цыплята клюют их. Она мальчиков учит, сама учит играть…
– Понятно, ничего не делает. Ой, Васька, а я заметила, какие у нее пальцы тонюсенькие и длинные, не то что у нас – лапищи.
– Отчего ж лапищи? – рассматривая со всех сторон свою ладонь, проговорила Василиса. – Я вон всякий раз после работы маслом постным руки смазываю. А у Елены Егоровны крема в баночках стоят и духи в пузырьках, пахнут…
– Цыц, дуры! – рявкнул снова отец за перегородкой. – Нет от них покоя. И лампу потушите, неча керосин жечь.
Василиса дунула на лампу, наступила тьма. Дарья крепче прижалась к сестре, зашептала о сокровенном:
– А скажи, хорошо ли замужем?
– Ничего хорошего там нет.
– Да? А чего ж папаша тебя замуж гонит?
– Вот сам пусть и идет.
– И тебе никто-никто не нравится? А Борька Власов? Он управдом, с портфелем ходит. Маманя говорит, любая за него пойдет. А Федька Косых?
– Нравится мне один, – вдруг призналась Василиса, легла на живот и заговорила так, что у Дарьи внутри защекотало: – Веришь, вижу его, и сердце колотится шибко-шибко, аж не продохнуть. А как глянет на меня, так все и опускается…
– Чего опускается?
– Не знаю. Кишки, наверно. Прям падают до самых пяток. Скажи он мне лишь одно словечко, не устояла б.
– А чего сделала б? – удивилась Дарья. – Легла бы?
– Дурочка ты еще, – обняла сестру Василиса. – Я только сейчас и поняла, чего бабе от мужика надобно, но тебе рано об этом говорить. А зовут его Фрол Самойлов. Он тоже военный, к Огаревым приходит часто. До чего пригож… Только заметила я, что он на Елену Егоровну заглядывается. Или мне показалось?
– Показалось! – заверила сестру Дарья. – Ты вон какая красавица!
– Мать, подай кочергу, щас девок учить буду уважению, – застонал отец. – Мне завтрева вставать ни свет ни заря, а они… ух, выдры бессовестные!
Сестры замолчали и вскоре уснули. Не знала Дарья, что скоро ядовитая змея – вражда – проползет между ними, а начнется все с малости.
Дарья приставала к Василисе, чтобы та показала ей, как живут Огаревы. Однажды сестра прибежала:
– Скоренько собирайся, мои все в гости уехали.
Накинув телогрейку, так как время было вечернее и осеннее, Дарья перебежала двор, поднялась на второй этаж за сестрой. Войдя в квартиру Огаревых, она рот открыла и не закрывала его до самого конца. Василиса, предупредив сестру, чтоб даже пальцем ничего не трогала, водила ее по комнатам и посмеивалась. Все увидела своими глазами Дарья: и зеркало в человеческий рост, и ванную комнату с большим белым корытом, и столовую с огромным круглым столом посередине, и спальню с кроватью, на которой поместилась бы вся ее семья, и детскую. У пианино не удержалась, приподняла крышку, пока Васька отвлеклась, и тронула белую клавишу. Бум-м-м! – задребезжала басом клавиша, Дарья вздрогнула сначала от этого звука, а потом от окрика сестры:
– Я ж сказала: не трогать! Идем!
– Покажи платья полковничихи! – упиралась Дарья. – Васька!
Но сестра уже тащила ее к выходу, пообещав показать платья в следующий раз. На крыльце у подъезда они столкнулись с высоким мужчиной в военной форме. Васька вмиг стала не Васькой, а другой – остолбенела, зарделась (красные щеки стало видать даже в сумерках), вся собралась, глаза опустила. «С чего бы это?» – подумала Дарья. Мужчина отступил, пропуская девушек, но Васька незнакомым голосом пропела:
– Вы к Огаревым? А их нет. В гости уехали.
– Жаль… – протянул он и пошел прочь. На середине двора остановился, вернулся. – Василиса, не поможете ли найти женщину, чтобы убирала у меня, готовила?
– Отчего ж! – возрадовалась та, а Дарья несказанно удивилась: чего это Васька радуется, словно он ей отрез на платье подарил? – Конечно, помогу. Нынче не всякому доверишься, люди так и норовят стащить чего… А вы… один живете?
– Один. У меня две комнаты, мебели почти нет, работы будет немного.
– А… – осталась довольна его ответом Васька. – Да вот, моя сестра подойдет.
– Не слишком ли мала? – взглянул он на Дарью, которая, к своему неудовольствию, почувствовала, что ее щеки тоже рдеют.
– Да что вы, Фрол Пахомыч! – рассмеялась Васька и выглядела притом дурой. – Она уж большая, все умеет. И готовит, и стирает, и убирает. А что не знает, так спросит.
– Правда умеешь? – спросил он Дарью.
– Ага, – хмуро ответила та.
– Я согласен. Завтра приводи сестру…
Самойлов назвал адрес – выяснилось, что живет он рядышком, – и ушел. Васька смотрела ему вслед и таяла, как сосулька на печке. Не знала Дарья, что за планы вызрели в головке сестры. К поденному труду Дашутка не тяготела, все больше книжки читала, ее и дома-то из-под палки заставляли работать, а тут Васька за нее решила! Дарья рассердилась на старшую сестру, как не сердилась ни разу, в бешенстве влетела домой. И ни уговоры, ни просьбы, ни угрозы Васьки – а она даже угрожала! – не действовали, Дарья все твердила: «Не буду у него работать». Пока не пришли отец с матерью. Папаня в данном вопросе проявил жесткость, кулаком по столу бахнул:
– Я те не буду! Ишь, паршивка! Вымахала с телегу, сиськи торчком торчат, а на уме одни игрульки да книжки! Книжками сыты не будем. Пора уж и подмочь нам с матерью, не бесплатно ж работать будешь. Не беспокойся, Василиса, пойдет, никуда не денется.
На следующий день злая Дарья поплелась за сестрой к Самойлову. Шла она и про себя желчью истекала: «А нарядилась-то Васька, будто ее на именины позвали. И белилась, и щеки мазала помадой, и брови подводила. Дура потому что. Станет он на нее глядеть, как же! Ну, погоди, Васька, я тебе припомню!»
Встретил их Фрол Самойлов доброжелательно, показал, что где лежит, дал задаток и второй ключ от квартиры. Васька сцапала все денежки, чем разозлила младшую сестру до последней капельки. Даже на мороженое не дала! Дарья всего один раз ела мороженое, и то лишь лизнула три раза – подружка давала попробовать. Не сестра, а гадина! Пока она пыхтела от злости, Васька лебезила перед Самойловым:
– Не беспокойтесь, Фрол Пахомыч, все путем сделает, я прослежу.
После ухода Фрола Дарье пришлось выполнять Васькины команды. И до чего ж противной сестрица оказалась! Не знала, что она такая… То не так, это не так, переделай, перемой… Драила Дарья полы, вытирала пыль, стирала. Правда, суп Васька не доверила ей варить, сама сготовила. Ясно, подсыпала колдовских зелий Самойлову, чтобы он поласковей на нее глядел. Дарья выполняла неинтересную работу и придумывала сестре лютую казнь. Например: в помаду дегтя подмешать, или на новую блузку маслом капнуть, или… выстричь ей клок волос! Вот будет уродина Васька!
План Дарья осуществила через несколько деньков, когда Васька опять пришла ночевать к родителям и объедки со стола полковника принесла. Маманя с папаней довольны были, а Дарья не притронулась к еде, ночи ждала. Васька заснула быстро, еще удивилась, что сестрица поболтать с ней не хочет. А Дарья, вынув ножницы из-под подушки, нащупала косу Василисы и отрезала прядь, оставив ее в косе. Утром ножницы тихонько вернула на место и ждала припадка ярости.
Василиса встала, умылась, еще ничего не подозревая, расплела косу, чтобы расчесаться… да как завизжит! Маманя от печки вмиг примчалась:
– Доня, чего стряслось?
– Волосы… – бормотала та, вынимая прядку за прядкой. – Что это?
– Лысеешь ты, Васька! – торжественно произнесла Дарья. – Фрол Пахомыч на тебя лысую даже не поглядит!
Василиса подняла на нее глаза и… догадалась, кто лысение ей устроил:
– Это ты?! Маманя, она мне отомстила… Ах ты…
Дарья слетела с кровати и бегала вокруг мамаши, Васька бегала за ней, норовила ударить. Когда и маманя догадалась, что произошло, принялась охаживать младшую дочь полотенцем. Дарья забилась в угол, хохоча от удовольствия и закрывая голову руками. Внезапно Васька выхватила полотенце из рук разъяренной матери и, вместо того чтобы врезать сестре, сказала:
– Будет, маманя! Я все равно собиралась поменять прическу.
Василиса оделась, больше не сказав сестре ни слова упрека, ушла, а вечером… У папани ложка выпала – ведь явилась она, когда ужинали. Васька остригла волосы по плечи и сделала завивку. И до того красивая стала, что Дарья полночи уснуть не могла. Зря она старалась обезобразить сестру. Конечно, ухажер Васьки постарался – парикмахер Штепа. Ему Дарья разбила окно камнем, на том и успокоилась.
Дни текли однообразно, на любимое занятие – чтение оставалось мало времени, но Дарья теперь чаще читала ночами. В книгах столько было интересного, что зачитывалась, случалось, до зари. Утром шла к Самойлову, делала домашнюю работу и возвращалась домой. Зато дома ни за что не бралась, отвечая на все попреки:
– Я работаю? Работаю. Деньги вы отбираете? Отбираете. Неча меня попрекать.
Брала книгу и садилась читать возле лампы. Часто бывало такое: Василиса прибегала на квартиру Самойлова и… предлагала Дарье отдохнуть. Она, мол, согласна помочь, времечко выдалось потому что свободное, а ключ потом домой занесет. В такие дни Дарья вновь любила сестру, корила себя за проступки перед нею и отправлялась к своим книжкам, пока однажды…
Василиса все меньше прибегала помочь сестре. Дарья приспособилась к работе: быстро вымоет полы, постирает, а готовит с книгой в руках. Еда варится, а она упивается приключениями и путешествиями. Книжки у Фрола брала из шкафа, особенно любила с хорошим концом. Как-то сделала она всю работу, пришла домой, помылась в корыте, поужинала и обнаружила, что книгу-то позабыла в квартире! Изнывая от интереса – что ж там дальше написано, – Дарья побежала к Самойлову. На робкий ее стук Фрол не ответил, она подождала, а потом открыла своим ключом, полагая, что хозяин еще не вернулся домой. Едва попав в прихожую, сразу узнала голос сестры, услышала странное копошение. Дарья на цыпочках подкралась к двери – в ней зачем-то окошечки были сделаны со стеклами – и без труда заглянула в комнату. То, что она увидела, потрясло ее не меньше, чем приключения в книгах. Нет, больше!
Ее сестра лежала голая на диване, обхватив ногами Фрола, тоже голого, который лежал на ней. Оба часто вздрагивали, можно было подумать, что они хотят освободиться друг от друга, но что-то мешает им это сделать, а Васька не то смеялась, не то всхлипывала, и лицо ее было перекошено от боли. Дарья открыла рот, чтобы закричать, позвать на помощь… но вдруг губы Фрола и Васьки слились, на какой-то миг два тела замерли, а потом с новой, неистовой силой забились в судорогах. Дарья догадалась, что страдания и судороги вызваны обоюдным желанием, им нравится вот так бесстыдно лежать и биться в припадках. А еще она поняла значение слов Васьки «не устояла б», «я теперь знаю, что бабе от мужика надобно».
К своим четырнадцати годам Дарья знала немного о мужчинах и женщинах, ее влекла тайна между полами, но что конкретно происходит – она понятия не имела. Ответы искала в книжках, да только там об этом не писалось. Вернее, писалось так, что понять было невозможно. Дело заканчивалось поцелуями, от этого, думала Дарья, видно, и получаются дети. Не раз слышала о насилии, мол, мужик девку изнасиловал, а что ж такое произошло на самом деле, в чем суть, не догадывалась.
Глядя сейчас из прихожей на сестру и Фрола Самойлова, она поняла, что это делают по согласию и нестерпимому желанию. Их желание передалось и Дарье, отчего у нее закачалось все перед глазами, в теле появилась сладкая истома, и ей захотелось быть там, на месте сестры. Она страшно испугалась себя, попятилась, потом выскользнула из квартиры, даже забыв запереть на ключ дверь.
Не добежав до дома, Дарья присела у дерева на корточки, натянув на колени юбку, отерла потный лоб и зажмурилась. Перед глазами плавали два голых, плотно прилипших друг к другу и судорожно вздрагивающих тела. И лица: сестры – искаженное мукой, а Фрола – жадное. Картинка расплывалась, потом снова появлялась, в какой-то миг Дарья увидела в ней не сестру, а себя… стало противно до тошноты. Она тряхнула головой и поежилась, потом сосредоточилась на Василисе.
Что же получается? Васька специально бегала к Самойлову! А Дарье говорила, будто пришла помочь ей прибраться. Она задумала лечь под него, поэтому подсунула ему Дарью в домработницы, чтобы самой бывать у Фрола. Потому старалась умаслить младшую сестру и даже не отлупила ее за отрезанные волосы! Вот, значит, какая она хитрющая – добилась своего, прячась за спиной сестры. Хитрая и лгунья, а лгунья потому, что делала все тайком.
– Ну, Васька, – встала Дарья и отряхнула платье, – даром тебе это не пройдет.
Больше она не пускала сестру к себе на кровать, когда та ночевала у родителей, мол, тесно вдвоем, а на самом деле брезговала. Едва та появлялась, Дарья видела одно: два тела, пот, вздрагивания… И сразу картинка менялась – Дарья становилась Василисой, по ее собственному телу пробегала дрожь, ее кидало в жар, а внутри непонятно и тоскливо ныло. Как бы она хотела избавиться от наваждения, причиной которого стала Василиса. Во всем этом чувствовалась необъяснимая гадость, посему, стоило Ваське прикоснуться к сестре, Дарья отскакивала от нее, как от прокаженной.
– Чудная ты какая-то стала, – улыбалась та.
Правда, теперь Васька ночевала у родителей редко, а похорошела… дальше уж некуда. Папаня и то заметил:
– С чего это тебя эдак расперло? Соки аж брызнут скоро.
– Да что вы такое говорите, папаша, – смутилась Васька, очищая за ужином картофелину. – Я ж на хорошем месте работаю, платят неплохо.
Ложь! Васька всех опутала ложью. За это Дарья ненавидела ее, хотела делать только назло сестре. Беря из миски вареную картошку, она вдруг спросила:
– Мамань, папань, кто такие потаскухи?
Все и замерли, а Дарья во все глаза изучала сестру. Она уже имела представление о потаскухах, ибо после увиденного на квартире Самойлова сильно интересовалась данным вопросом у соседских пацанов и девчонок, из которых кое-кто оказался подкованным.
– Вот ща как тресну ложкой по лбу! – пригрозил отец.
– Ты че такое спрашиваешь, бесстыдница? – всполошилась мать.
– А что? – прикинулась Дарья дурочкой. – Некоторых женщин люди называют… потаскухами, – и покосилась в сторону сестры. – Шибко знать охота: кто это такие?
– Это женщины легкого поведения, – выпалила мать.
– А ты, Васька, у нас легкого поведения или тяжелого? – не унималась Дарья.
– Спортилась наша Дашка, – укоризненно покачала головой Василиса.
Каково, а? А Васька, выходит, святая!
– Мать виновата, распустила Дарью, – вздохнул отец.
Подобные вопросики она придумывала каждый день – это была маленькая месть сестре за то, что подло с ней поступила. А потом…