Геополитическая концепция истории России П. Н. Савицкого. Глава I. Формирование политических взглядов и научных представлений П. Н. Савицкого (А. М. Матвеева, 2016)

1.1. Понятие империи. Типы империй

Петр Николаевич Савицкий родился 3 (15) мая 1895 г. в родовом имени Савищево[154] Черниговской губернии в семье предводителя местного дворянства, председателя губернского земского собрания (с 1906 г.) Николая Петровича Савицкого (1867–1941) и его жены Ульяны Андреевны (урожденная Ходот). К 1911 г. Николай Петрович дослужился до действительного статского советника, а с 1915 г. являлся уже членом Государственного Совета по выборам от Черниговского земства[155]. Влияние отца на формирование мировоззрения будущего ученого сложно переоценить. Будучи неплохим публицистом, проявлявшим интерес к науке, прежде всего, к аграрной истории России[156], он привил сыну интерес к экономическим вопросам. Николай Петрович был ему настоящим другом, поддерживающим любые начинания своего отпрыска. Позже, в эмиграции он первый поддержал евразийские идеи сына и активно помогал в организации евразийского движения. Мнение отца по поводу его научной деятельности было очень важно для Петра Николаевича. Он интересовался оценкой Николая Петровича по поводу каждой своей публикации, о чем свидетельствуют материалы переписки с родственниками, хранящиеся в ГАРФе.

В 1913 г. П. Н. Савицкий окончил Черниговскую мужскую гимназию и поступил на экономическое отделение Петроградского Политехнического института имени Петра Великого. В числе его учителей были академик В. И. Вернадский и профессор П. Б. Струве (кафедра политической экономии и статистики). Последний разглядел «выдающиеся дарования» в студенте Савицком[157]. За время обучения в институте он (Савицкий) уже имел ряд научных публикаций, в том числе, и в престижных изданиях: в «Русской мысли» (редактором которой был П. Б. Струве) и «Вопросах колонизации» по экономической проблематике и теории международных отношений («Сахарная промышленность в России между 1895–1909 гг.» (1916), «Сметы Переселенческого управления в период Третьей Думы» (1916), «Борьба за империю. Империализм в политике и экономике» (1915), «К вопросу о развитии производительных сил в России» (1916) и др.

П. Б. Струве принял самое деятельное участие в судьбе талантливого ученика. Петр Бернгардович устроил его в Российскую дипломатическую миссию в Христиании (Норвегия) в качестве коммерческого секретаря Посланника Миссии (1916–1917 гг.). Находясь на этой должности, Савицкий подготовил заключение двух «торгово-политических» соглашений между Норвегией и Россией в обход интересов англичан. Здесь же он написал диссертацию «Торговая политика Норвегии во время войны»[158]. По окончании Савицким в 1917 году института по специальности «экономист-географ», и получении степени кандидата экономических наук, Струве оставил его на кафедре истории хозяйственного быта при экономическом отделении Петроградского Политехнического института для подготовки к профессорскому званию[159].

Влияние западника Струве на складывающееся мировоззрение молодого ученого было очень велико. В письмах к Петру Бернгардовичу Савицкий обращался к нему, как «к Наставнику и Другу» или «Учителю». Вплоть до 1921 г., до образования евразийского движения и Петр Николаевич считал себя «струвистом»[160]. Идеи либерального империализма, идеи о необходимости создания промышленно развитой, сильной Великой России, несомненно, отложили отпечаток на все дальнейшее творчество Савицкого.

Отметим, что влияние Струве было в большей степени научного характера, нежели политического. Во многом, это было связано с тем, что молодого исследователя в большей степени интересовали научные проблемы, которым всецело были посвящены его публикации. Как будет показано ниже, уже во время гражданской войны появятся идеологические расхождения в их позициях.

Первые научные работы П. Н. Савицкого, опубликованные в 1915—16 гг. в журнале «Русская мысль» были посвящены одной из самых общественно-востребованных проблем того времени – анализу причин первой мировой войны. Отправной точкой в исследовании империалистических противоречий здесь являлось изучение сущности империи как исторического явления. Исследователь Н. Н. Алеврас полагает, что в этих работах «Савицкий соединил и воплотил черты нарождавшихся тогда в западной науке учений об империализме и геополитике»[161].

Действительно, имперская проблематика являлась стержневой в европейских и англо-саксонских геополитических концепциях того времени. Автор термина «геополитика» (ввел этот термин в 1916 г.) шведский исследователь Р. Челлен считал главной целью одноименной дисциплины «изучение способов созидания Империй и происхождения стран и государственных территорий»[162]. Но с утверждениями некоторых историков о том, что эта тематика являлась в России новой[163], трудно согласиться. Как заметил С. В. Константинов, еще славянофил И. С. Аксаков (которого, как известно, евразийцы считали одним из своих идейных предтеч) в своих работах 80-х гг. XIX в. «исследовал самобытность «государственного телосложения» России (…), провел четкое разграничение между закономерностями образования империй Запада и Российской империей»[164].

Исследование феномена российской империи можно встретить даже в еще более раннее опубликованных работах С. М. Соловьева, Н. Я. Данилевского и К. Н. Леонтьева[165]. К началу первой мировой войны данная проблема была не менее популярна и разработана в России, чем на Западе, о чем свидетельствует большое количество публикаций отечественных геополитиков на эту тему. Среди них следует выделить работы Ю. С. Карцова «В чем заключаются внешние задачи России (Теория внешней политики вообще и в применении к России» (1908); Г. Н. Трубецкого «Россия как великая держава» (1910); И. И. Дусинского «Основные вопросы внешней политики России в связи с программой нашей военно-морской политики» (1910) и Е. А. Вандама «Наше положение» (1912) и «Величайшее из искусств. Обзор современного международного положения при свете высшей стратегии» (1913).

Таким образом, в своих теоретических построениях П. Н. Савицкий опирался на богатую отечественную геополитическую традицию, которая, бесспорно, наложила отпечаток не только на его ранее, но и евразийское творчество.

Савицкий давал многоаспектное определение «империи», при этом, сужая ее предметные рамки.

Во-первых, империя определялась как «объединение наций в политическое, хозяйственное и культурное целое», самой этой триединой связью исключающего существования внутри себя «обособленных национальных цельностей», поскольку данная связь – в многонациональном единстве[166]. При таком подходе из ряда «истинных империй» исключалась Оттоманская империя и царство Тамерлана, как основанных только на политических связях образований.

Во-вторых, понимая под данной категорией такое объединение, в котором «нация, созидающая многонациональную цельность, может дать сама «империализуемым» народам что-либо положительное», Петр Николаевич выявлял в империях «исторически разумное», прогрессивное начало[167]. Савицкий подчеркивал: «Империя лишь там, где для покоренных народов покорение имеет большее значение, чем значение того несчастья, которое воспитывает характер человека и обнаруживает его недостатки»[168]. В этой связи в качестве «созидательного» примера приводился исторический опыт Монгольской империи.

Отмечая, что «лишь татарское владычество могло привести северную Русь к национальному объединению и тем создать фундамент Русской империи», Савицкий как бы предвосхищал созданную им же позднее евразийскую теорию об империи Чингисхана, в рамках которой росла и набиралась опыта будущая русская держава-преемница[169]. При этом, нельзя не отметить, что идея созидательного, собирательного для русских земель, значения ига уже имела место в русской историографии. В частности, в работах Н. М. Карамзина и одного из идейных предтеч евразийства Н. Я. Данилевского.

По мысли Савицкого, «положительное влияние» «империалистического ядра» или «перво-нации», созидающей империю, в политической и экономической сферах часто проявляется с преобладанием одной из них. И это определялось спецификой построения самой империи: расширение с помощью экономических рычагов, торговлю или через политические механизмы. На этой основе Савицкий выделял два типа империализма:

– колониально-экономический, который был присущ «наиболее сильным экономически, наиболее нуждающимся в «в хозяйственном дополнении» народам», в основном, мореходным. «Проводниками их империалистического расширения было море, отсюда их империализм приобретает форму колониально-заморских держав»[170]. «Это многотерриториальное, но не многонациональное единство», «это империализация земель, а не народов»[171]. Самым ярким его представителем являлась Англия, а также Голландия, Испания и Франция.

– континентально-сухопутный, основанный не только на «политическом милитарном» могуществе, но и на «хозяйственном равноправии, равном объединении наций»[172]. Это империи, расширяющиеся по континенту. К такому типу относилась Российская империя и США.

Как видно, данная типология основывалась на принципе географического детерминизма, где решающую роль играло территориальное расположение империи. И в этом, как верно подчеркнула Н. Н. Алеврас, «можно заметить начала геополитического подхода к империализму»[173].

Пространственно-имперский дуализм рассматривался Савицким как геополитическая константа. Он отмечал, что эти типы империализма сложились еще в античности, с появлением Греческой колониальной и Римской континентальной империй. А Россия и Англия являлись лишь их расширившимся продолжением на новом историческом витке.

Такой подход шел вразрез со славянофильской геополитической традицией, где уникальность «процесса государственного телосложения» России противопоставлялась империям Запада прошлого и настоящего. В частности, И. С. Аксаков отмечал, что «процесс образования Российской Империи не представляет никакого сходства с процессом образования ни великих империй мира минувшего – Александра Македонского, Римской, Карла Великого, ни даже какого-либо из современных Западно-Европейских государств. Все они, более или менее, слагались способом завоевания, искусственного сочленения, с помощью насильственной (первоначально) ассимиляции, под воздействием осознанного политического принципа»[174].

Несмотря на это, теория двух типов империализма не была оригинальной: Савицкий с русского полюса пришел к выводам классической западной геополитики. Концепция геополитической бинарности мира, основанной на противоборстве сил-империй Суши и Моря активно разрабатывалась в первой трети ХХ века, как англо-саксонскими, так и немецкими геополитиками, и нашла свое законченное логическое оформление в концепции К. Шмитта, который отмечал: «Вся история планетарной конфронтации Востока и Запада во всей своей полноте сводима к основополагающему дуализму элементов: Земли и Воды, Суши и Моря. То, что мы сегодня называем Востоком, представляет собой единую массу твердой суши: Россия, Китай, Индия – громадный кусок Суши. То, что мы именуем сегодня Западом, является одним из мировых Океанов, полушарием, в котором расположены Атлантический и Тихий океаны»[175].

1.2. Геоэкономическая специфика русского империализма: проблемы промышленного развития и колонизации

Рассматривая русский империализм как континентально-сухопутный, не имеющий на материке Евразия аналогов, П. Н. Савицкий сосредоточил внимание на анализе его специфики. Что нашло отражение в его публикациях 1916 г. на страницах «Русской мысли»: «К вопросу о развитии производительных сил» и «Проблема русской промышленности». В этих работах проблема поиска геостратегических ориентиров для нашей страны определялась задачей обеспечения ее экономической самодостаточности, автаркии, превращения ее в «замкнутое внутри себя хозяйственное целое». Здесь сказалось влияние Ф. Листа, экономиста первой половины XIX века. Именно он, по мнению, Петра Николаевича, «предвосхитил многое, чего вовсе не было в его время»[176]. Прежде всего, это касалось разработанной немецким автором концепции «автаркии больших пространств», согласно которой, империи стремятся к хозяйственной замкнутости, к экономической самодостаточности.

Экономическая независимость Российской империи в условиях войны, по мнению Савицкого, определялась наличием развитой отечественной промышленности, прежде всего, металлургической[177]. В этой связи вставал вопрос о путях индустриального развития России – один из самых дискуссионных в то время. Следует отметить, что и публикация указанных статей была также вызвана научной полемикой, начало которой положила статья известного экономиста М. И. Туган-Барановского «Развитие производительных сил» в «Речи» от 14 февраля 1916 г. Позицию последнего о ключевой роли сельского хозяйства и о невозможности мощного промышленного развития в экономике России Савицкий рассматривал как один из вариантов народнической доктрины, которую резко отрицал[178]. Здесь сказалось влияние западника Струве, критиковавшего народническую идеализацию форм хозяйственного быта, ратовавшего за мощное экономическое развитие страны.

Принципиальное расхождение в позициях находилось в области экономической географии. Если М. И. Туган-Барановский ограничивал промышленное развитие России только ее европейской частью, менее богатой полезными ископаемыми (прежде всего, углем), по сравнению со странами Европы, то Петр Николаевич утверждал обратное: «Не в Европейской равнине, а в горах Азии может обрести русская промышленность богатство естественных ресурсов для своего развития»[179].

Такой подход был детерминирован географическими особенностями Российской империи, среди которых, в качестве определяющей, указывалась цельность, единство большой протяженной территории[180]. В этой связи «идея русского промышленного развития связывалась с идеей мощи всего хозяйственного организма России», в том числе и с зауральской ее частью[181].

Здесь прослеживается влияние концепции знаменитого историка-слависта В. И. Ламанского, которого позже евразийцы провозгласят одним из своих идейных предтеч. В его работах славянофильской направленности «Об историческом изучении Греко-славянского мира в Европе» (1871) и «Три мира Азийско-Европейского материка» (1893) утверждалась идея физико-географического единства русской империи, обусловленного «совершенным почти отсутствием в ней крупных внутренних расчленений»[182]. «Невысокий» и «ненепрерывный» Урал, по мнению Ламанского, не мог претендовать на статус «грани материка», тем более, по сравнению с горными хребтами северного Китая или Гиндукуша в Средней Азии[183].

Аналогичные суждения были высказаны и другим эпигоном позднего славянофильства Н. Я. Данилевским, в известной работе «Россия и Европа» (1871). Сказалось также и влияние формулировок «географической цельности» России в «Заветных мыслях» (1903) и «К познанию России» (1906) Д. И. Менделеева, которого впоследствии Савицкий назовет «евразийцем здравого смысла»[184].

Важно отметить, что данный принцип цельности в русской геополитической традиции славянофильской, почвеннической направленности увязывался с идеей уникальности, неповторимой особенности Российской империи во всех ее проявлениях. Это касалось и экономической сферы. Следуя этой же логике, Савицкий подчеркивал: «В отношении к Российской империи решительно неприменима та экономическая структура, которая вырабатывалась в колониальных империях, созданных западными державами, например, империи Британской, где метрополия сосредоточила в себе огромную мощь и всесторонность обрабатывающей промышленности и хозяйственно, в той или иной форме, властвует над колониями. В России, по естественным условиям, промышленность должна быть как бы рассеяна по всему лицу империи» (выделено мной – А. М.)[185].

Таким образом, геополитическая теория двух типов империализма дополнялась экономическим обоснованием. Если для колониальных империализмов свойственна концентрация промышленности в метрополии, то для России, по мнению Савицкого, экономически целесообразна была бы ее децентрализация.

Основным препятствием для реализации такого равномерного территориального распределения экономических баз являлось «роковое территориальное несовпадение сосредоточий русской культуры с центрами природных ресурсов в России»1. При этом, было верно подмечено, что коренная Россия восполняла недостаток промышленных ресурсов «культурно-хозяйственным расширением», вектор которого был направлен на северо-запад: «Петербург-Петроград являлся как бы символом этих исторических необходимостей и тяготений»[186]. А богатые полезными ископаемыми юго-восточные территории находились в культурном состоянии «пустынности и дикости». Выход из этой ситуации виделся в «промышленном использовании и ином культурно-хозяйственном включении» окраинных областей востока и юга России[187].

Такой подход был созвучен концепции знаменитого политгеографа В. П. Семенова-Тянь-Шанского (ныне считающимся одним из столпов отечественной геополитики), сформулированной им в работе «О могущественном территориальном владении применительно к территории России» (1915). Относя русскую империю к особому типу «систем могущества» держав – «от моря до моря» – великий географ считал главным недостатком подобной организации – неравномерность в культурном и, прежде всего, в хозяйственно-экономическом развитии широтно очень растянутой территории: «В наших же условиях колонизация имеет вид постепенно суживающегося меча, тончающего и слабеющего на восточном конце»[188]. Указывая на стратегическую уязвимость и экономическую невыгодность подобного положения, он также, как и Савицкий, видел выход в выравнивании периферии и центра по плотности населения.

Интересны варианты предложенных путей реализации поставленной задачи Савицким и Семеновым-Тянь-Шанским. Последний предлагал создать в азиатской части России культурно-экономические колонизационные базы на Урале, Алтае, горном Туркестане с Семиречьем и на «Кругобайкалье»[189]. И П. Н. Савицкий также настаивал на необходимости создания промышленных центров в областях «окраинных и малокультурных», прежде всего, Урала и Алтая[190].

Параллели очевидны. Говорить о каком-то заимствовании Савицким у его коллеги представляется лишенным оснований. Тем более что над этой проблематикой Петр Николаевич начал работать задолго до этих публикаций, в 1913 году, будучи еще первокурсником[191]. Это говорит о другом. Как и Семенов-Тянь-Шанский, Савицкий – был продолжателем традиций русской геополитики, исходил из того же накопленного исторического опыта. И так же, как и Семенов-Тянь-Шанский, стремился к максимальной объективности в своих построениях. Это представлялось возможным, через рассмотрение географического фактора в связи с экономическим, играющим решающую роль в процессе формирования территориального господства. А реализация теорий ученых о колонизационных базах как анклавах ускоренного развития в восточной части России, как генераторах и гарантах территориально-политического могущества, в практике Советского Союза[192] – свидетельство того, что рассмотренные выше концептуальные положения были обоснованы научно.

Развивая свою теорию двух типов империализма, Петр Николаевич обратился к вопросу о возможностях промышленного развития России в соотношении со странами Запада. Таким образом, под русскую геополитическую традицию была подведена еще одна научная основа – экономгеографическая[193].

Отталкиваясь от географических особенностей стран Запада и России, он пришел к следующим экономико-географическим и геополитическим выводам. Если европейские колониальные империализмы, опираясь на колонии, по преимуществу сельскохозяйственные области, могут идти по пути промышленной ориентации экономики и превращению в «страну-город», то для Российского империализма «проблему промышленного развития, как проблему «преобладания» промышленности над сельским хозяйством, ставить неправильно»[194]. Причина виделась П. Н. Савицким во все тех же пространственно-геополитических особенностях: «Обширность территориальных масштабов ставит также определенный предел их (России и похожих на нее по географическим характеристикам США – А. М.) индустриализации и превращению в сплошную страну-город»[195]. В итоге, специфика русского промышленного развития, вытекающая из особенностей ее географии, по мнению П. Н. Савицкого, заключалась в равновесии между промышленностью и сельским хозяйством. И в случае, если при таком балансе российская экономика по масштабу и объему промышленного производства не будет уступать европейским колониальным странам, то «промышленное производство России надлежит признать осуществившимся». При этом подчеркивалось, что «толчок к подъему производительной энергии русского народного хозяйства может и должен быть дан мощным развитием сельского хозяйства»[196].

Как покажет история, последний принцип будет одним из ключевых в индустриализации советской экономики, что еще раз подтверждает объективные основания первых геополитических построений молодого экономиста. Следует также отметить, что данную «равновесную теорию», отражавшую, в том числе, и «идею своеобразия» России даже ярый критик евразийства П. Н. Милюков считал «выдержанной во вполне законных пределах» и имевшей научное обоснование[197].

Положение о необходимости равновесия промышленной и сельскохозяйственной составляющих экономики России выводилось из представления о «многозначности ее хозяйственной природы» – уникального качества, которого нет у колониальных империализмов. Эта особенность, по мнению П. Н. Савицкого, определяет то, что континентальная Россия по своей экономической природе является «хозяйством имперским», то есть способным достичь экономической самодостаточности в пределах своих политических границ, что в условиях войны представлялось особенно важным.

Этот аспект теории русского империализма уже тогда, в дореволюционный период, имел в геополитическом мировоззрении молодого ученого принципиальное значение. В дальнейшем, он будет одним из основополагающих в евразийской концепции «россиеведения» П. Н. Савицкого. Об этом неоднократно говорил и он сам. Так, в письме к известному византинисту, академику Ф. И. Успенскому от 1928 г. Петр Николаевич утверждал: «К евразийской концепции России я пришел от экономической географии и вопроса о развитии производительных сил»[198]. А позже, он включил статьи 1916 года в свою монографию «Месторазвитие русской промышленности. Вопросы индустриализации» (1932), отметив, что они подтверждают вывод о стратегической необходимости и возможности «догнать и перегнать» европейские государства[199].

1.3. Проблема образования Российской империи. Геостратегия России в мировой системе империализма: поиски геополитического баланса. Роль восточного направления в геополитике Российского государства

В дореволюционных публикациях П. Н. Савицкого прослеживается и другое направление исследования феномена российской континентальной империи – собственно геополитическое и геостратегическое, основанное на анализе исторического опыта. Такой подход был характерен не только для классической западной геополитики, один из отцов-основателей которой Ф. Ратцель определял ее цель, как исследование «связи географического воззрения и исторического разъяснения»[200]. Глубокий исторический анализ был присущ и русской геополитической традиции. И если западная империалистическая геополитика прибегала к исторической науке для обоснования экспансионистских целей государств и колониальных захватов, то наша отечественная (в большей степени, славянофильская и почвенническая), наоборот, – исходила из исторического опыта. Конечно же, это не исключало и определенного идеологического влияния. Но вектор исследования был другой. В этом же русле построены и работы П. Н. Савицкого.

Одной из важнейших задач, поставленных молодым исследователем перед собой, являлось определение предпосылок и времени становления Российской империи.

Отмечая, что важной вехой в государственно-политическом развитии Росси было воссоединение «обособленных первонаций» Московии и Украины в XVI в. – что привело к созданию «империализующего ядра», «великого русского национального единства», П. Н. Савицкий не усматривал в этом империалистических черт, поскольку Великороссия и Украина не составляли сами по себе «империи»[201]. Также и в последующем периоде «от Петра до конца XVIII века», поскольку Прибалтика рассматривалась как «необходимое дополнение русской национальной территории, дававшее России выход к морю, столь для нее необходимый»[202]. Поволжье, Сибирь и Дальний Восток также имели для России внутри-историческое значение, необходимые, как области для русского заселения. Все эти территории составляли русскую историческую и географическую «цельность».

По убеждению П. Н. Савицкого, когда Россия вышла за пределы расселения русской национальности в конце XVIII века, присоединив Грузию и Крым, только тогда наше государство стало империей. (В этом его позиция была созвучна с идеями В. О. Ключевского). Из этого исторического факта делался геополитический вывод – с названными регионами увязывалось важнейшее, и одновременно, одно из самых слабо защищенных, стратегическое направление геополитической активности Российской империи – южное (каспийско-черноморское).

Определяя круг стратегических интересов Российской империи к началу Первой мировой, Савицкий заметил, что все главные ее сырьевые области (Донецкий и Керченский бассейны, Кутаисская губерния, Апшеронский полуостров и т. д.) расположены «амфитеатром» вокруг Черного моря. Отсюда прослеживалось экономическое и стратегическое тяготение к ним Константинополя, который молодой экономист считал «крупнейшим русским портом», поскольку в его гавань ежегодно заходило русских торговых судов гораздо больше, чем в любой русский порт[203].

Здесь вполне определенно прослеживалось влияние славянофильской традиции, которая рассматривала черноморское направление и борьбу за проливы как стратегически приоритетное для России. Как отмечал эпигон позднего славянофильства Н. Я. Данилевский: «Одно Черное море в состоянии дать России силу и влияние на морях»1. Подразумевалось, что это даст и определенное влияние на страны Востока. А защитить уязвимую южную границу, с точки зрения этого направления отечественной геополитики, могло одно – присоединение Константинополя с последующим превращением его в столицу Всеславянской Федерации или же, как предлагал К. Н. Леонтьев – в административную столицу Российской империи. Стратегически это значительно бы сократило пограничную линию, обезопасив наше южное направление.

Кроме того, такой подход П. Н. Савицкого к столице Византии на начало 1915 г. (т. е. время написания статьи) не был лишен и вполне практических оснований. Известно, что в меморандуме российского МИДа от 4 марта 1915 г. в числе изложенных официальных требований в связи с Оттоманским наследством указывался, наряду с прочими европейскими владениями Турции, и Константинополь[204]. Иными словами, геостратегические ориентиры, определенные Савицким, соответствовали военно-стратегическому курсу правительства.

Главную угрозу в этом направлении России, по мнению П. Н. Савицкого, представляла Германия, которая, угрожая из Константинополя, могла бы «повторить попытку Крымской войны». Такой стратегический расчет представлялся не только нежелательным для нашей страны, но и неверным для последней. По глубокому убеждению П. Н. Савицкого, «направленность войны против России не уничтожает того обстоятельства, что, при известных условиях, идея империалистической Германии гораздо более совместима в мире с идеей империалистической России, чем с идеей империалистической Англии»[205]. Это объяснялось геополитической природой самой Германской империи.

Исследуя проблему совместимости русского и немецкого империализмов, П. Н. Савицкий обратился к опыту немецких исследователей, прежде всего, экономистов. Следует также учитывать, что в теории и практике политической жизни этой страны проблема империи и имперского хозяйства в период конца XIX – начала ХХ вв. была одной из самых востребованных и глубоко разработанных. Ведь, совершив в конце XIX в. умопомрачительный скачок в развитии, в течение жизни одного поколения, Германия сделалась одной из ведущих индустриальных держав мира. Но, когда это сильнейшее в Европе империалистическое государство вышло на арену борьбы за свои «жизненные интересы» – мир был уже поделен…

Не принимая аргументов известного публициста и общественного деятеля Германии П. Рорбаха, отстаивающего «колониально-экономический» характер Германской империи, и объяснявшего его противоречия с континентальной Россией пресловутым противостоянием Суши и Моря, Петр Николаевич тоже обратился к географическим разъяснениям. Исходя из того, что Германия в силу географического положения, имеет «как бы два лика: один смотрит на океан, другой – на континент», он отнес эту страну к «континентально-колониально-экономическому» типу[206]. Этим обусловливалась двойственность ее геостратегии: «Трагедией современной Германии является именно то, что она принуждена против воли сражаться с Англией, в то время как сама мысль о континентальном расширении в сторону Австро-Венгрии и Турции родилась в Германии, вероятно, вследствие желания избежать этого столкновения с Англией в первой стадии своего колониально-империалистического расширения»[207]. Кроме того, Савицкий выявил уязвимое место в стратегии континентального расширения Германии – зависимость от наличия «континентальных гарантий» со стороны сухопутных держав.

Исходя из своей теории двух типов империализма, Савицкий выявил принцип взаимодействия империй сообразно их геополитической сущности. Согласно нему, «при известных условиях «континентально-политический империализм» России совместим, в отдельности, с «колониально-экономическим» империализмом и Германии, и Англии, в то время как империалистические задачи Германии и Англии, благодаря своей значительной однородности, вряд ли могут быть примирены»[208].

Вслед за Иваном Аксаковым[209], Савицкий отмечал, что в противоположность Британской и Германской империям, где в территориальном, а значит, и в экономическом отношении нет единства между «империализующим центром» и «империализуемыми народами», территориально-единой России, «где вся «империя» соединена в одно целое» присуща «экономическая равносильность и равноправность народов»[210]. Это неагрессивный территориальный империализм, и при наличии гарантий от континентальных поползновений Германии, «вопрос Великая Британия или Великая Германия, как преобладающая колониальная империя становится для России принципиально безразличным»[211]. Без этих гарантий Россия, по его мнению, заинтересована в сильной Британии. Как видно, в этом аспекте концепции П. Н. Савицкого прослеживается противоречие с классической западной геополитикой, возводящей в абсолют противоречие империй Суши и Моря. Российский геополитик при определении стратегических интересов государств-империй исходил из принципа приоритета однотиповых имперских противоречий (Континент-Континент, Океан-Океан) над разнотиповыми (Суша – Море или Континент-Океан). Отсюда стратегия дружеского сосуществования России и сильной Германии могла быть осуществима в случае ориентации последней на колониально-заморское расширение, что, разумеется, повлекло бы конфронтацию с Англией. Но это дало бы возможность усилиться в континентальном союзе России, вектор имперского расширения которой, по мнению П. Н. Савицкого, обращен на Восток, «и многое говорит за то, что она может создать здесь органическую империалистическую целостность, сходную иными чертами и заданиями с эллинистическими монархиями Востока и Римской империей»[212].

2.1. Теория геополитического и исторического оптимизма: анализ событий 1917 года и Гражданской войны. Формирование основ пореволюционной идеологии

В работах, посвященных творчеству П. Н. Савицкого в доэмигрантский период, не принято выделять 1917 год как важную веху в формировании его взглядов. Подобный подход представляется неверным, поскольку после Октябрьских событий, о чем свидетельствуют письма и опубликованные работы Петра Николаевича в годы гражданской войны, стала проявляться его политическая позиция, во многом, отличная от «струвистской». А это, в свою очередь, повлияло и на его научное мировоззрение, на осмысление исторических событий первой трети ХХ века. Этот фактор очень важен при рассмотрении формирования евразийской исторической концепции П. Н. Савицкого.

В одном из писем П. Б. Струве времен Гражданской войны Савицкий охарактеризовал пореволюционный период так: «Сатанинская, но захватывающая наша современность»[213]. В этой фразе отражалась его позиция и отношение к событиям того времени. Понимая, что «России, которая была, уже нет», не приемля революции, ненавидя большевиков, он не собирался уезжать из страны, «не прикоснувшись и не узнав, будет ли Россия и какова она будет»[214].

Он уехал на Украину, свою малую родину, где «силою слова и оружия» защищал черниговский хутор от «большевистских банд». «Видел немецкий режим, (сражался в рядах русского корпуса «как нижний чин»[215]), отстаивавшего Киев от Петлюры, пережил падение Киева и вместе с отцом не то уехал, не то бежал из него, видел и касался французов в Одессе и дождался «славного» конца occupation française»[216]. Позже скитался по разным городам Юга: Полтава, Харьков, Ростов и другим.

Затем вступил в Добровольческую армию А. И. Деникина, где занимал должность помощника начальника управления торговли и промышленности в Особом Совещании, был начальником экономического отделения в Управлении иностранных дел правительства А. И. Деникина. В 1919–1920 гг. находился в заграничных командировках в качестве представителя администрации Деникина в Париже. В правительстве П. Н. Врангеля был помощником начальника отдела Управления иностранных дел П. Б. Струве, начальником экономического отделения Управления иностранных дел при Главнокомандующем ВСЮР, помощником Уполномоченного по устройству русских беженцев при Временном комитете Всероссийского Земского Союза.

Оказавшись в гуще динамичных событий, постоянно изменяющихся перспектив для будущей России, П. Н. Савицкий, как ученый, постоянно размышлял над историко-философской проблемой о геополитическом будущем России. Это нашло отражение в его переписке со Струве, со своими родственниками, но системно было изложено в его работе 1919 г., опубликованной в Екатеринодаре – «Очерки международных отношений». Проанализировав эту брошюру, можно утверждать, что к 1919 г. у Савицкого имелся целостный, концептуальный взгляд на события революции 1917-го и Гражданской войны.

Савицкий рассматривал революцию как проявление «гражданской смуты», ведущей к «погибели национальной силы»: «она означает полный национальный разброд, отсутствие власти и распадение государства на множество грызущихся между собой территориальных единиц и партий, настоящих злых шавок государственной действительности»[217]. В Гражданской же войне через борьбу «двух великих полюсов» «живой силы былой Российской Империи» проявляется созидательное начало: «И разве мы не замечаем, как постепенно исчезают с исторической арены шавки Российской революции, непримиримые белорусские и украинские “самостийности”, сепаратизмы a la Одесский сепаратизм господ Андро и Рутенберга и ублюдочные образования вроде Уфимской Директории»[218].

Рассматривая феномен «идейных» гражданских войн в мировой истории, Савицкий пришел к выводу, что они «предуказывают» великую историческую судьбу народа. Например, после гражданских войн времен О. Кромвеля Британия установила мировое океаническое господство; США после гражданской войны превратились в одну из сильнейших мировых держав и т. д.

Основания для оптимистических прогнозов на итог гражданской войны в России П. Н. Савицкий находил не только в области мировой истории, но и в сфере геополитики.

Продолжая исследование феномена Российской империи, уже в складывающихся условиях нового Версальского миропорядка, Савицкий не мог не обратить внимания на Германию, как и Россию, выброшенную за борт с корабля мировых держав решениями Парижской мирной конференции. Критикуя такой вердикт, П. Н. Савицкий пророчески заметил, что страны-участники этого «международного судилища» «горестно ошибутся в своих ожиданиях и в исторической перспективе уготовят себе несколько смешное положение»[219]. Кроме похожего униженного состояния, эти две страны сближало такое историческое свойство государственности, как великодержавность, существо которого, заключается, по мнению, Петра Николаевича – в том, «что они остаются великодержавными при всех поворотах своей истории»[220]. А это означало, что центростремительные силы снова проявятся в государственном организме и возродят империю. Это утверждалось Савицким как закон «исторической необходимости», который не в силах отменить никакая политическая сила.

Победит ли в России национальный лагерь Колчака и Деникина с лозунгом Единой Великой России или же большевики, геополитический итог будет тот же самый – собирание пространства России-Евразии. Еще в письме к П. Б. Струве от 2/15 марта 1919 г. Савицкий впервые употребил термин Евразия применительно к пространству бывшей Российской империи: «За политическое же величие России я ни капельки не боюсь: не мытьем, так катаньем, не добровольцам, так большевикам, а Россия останется властителем во всем круге наших «евразийских» земель, а может быть и не только в нем, и никакие самостийности, в том числе и финляндско-польские, в исторической перспективе не изменят этого положения» (выделено мной – А. М.)[221].

Уже в 1919 году Савицкий замечал, что «воинствующий интернационализм российской Советской власти перерождается и неизбежно должен переродиться в воинствующий российский империализм»[222]. Эта позиция была принципиальной. Позже, в письме к Струве от 21 января /4 февраля/ 1920 г., Савицкий подчеркивал, что категорически не согласен с убеждениями некоторых представителей антибольшевистского движения, вроде барона Б. Э. Нольде и Б. В. Савинкова, считавших, что большевики могут пойти на заключение мира с Антантой, «симпатизирующей расчленению России», и тогда «Совдепия войдет скромным сочленом в мировое сообщество», как, например, Абиссиния или Персия»[223]. Как только Советской власти перестал угрожать «бронированный кулак» Германской империи, она стала воссоединять Белоруссию, Украину, прибалтийские области бывшей Российской империи. Более того, Савицкий считал, что «если бы Советская власть одолела Колчака и Деникина, то она «воссоединила» бы все пространство бывшей Российской империи и, весьма вероятно, в своих завоеваниях перешла бы прежние ее границы»[224].

Получалось, что пространство «метафизически» само моделирует свою политику и даже хозяйственное развитие, а политические силы как бы надстраиваются, или перестраиваются, в соответствии с его (пространства) «исторической необходимостью».

Так, Савицкий считал, что одной из исторически необходимых потребностей державного организма России является создание крепкого собственника. Отсюда делался вывод, что в случае победы приверженцев «историко-индивидуалистического» пути развития будет идти процесс признания и реформирования собственности; в случае же прихода к власти проводников «абстрактно-коллективистской» линии – результат будет такой же: от «ненависти к собственности» – к ее признанию. Савицкий был уверен, что большевики, в случае их победы, неизбежно придут к осознанию этой внутренней геополитической данности и признают имущественные права среднего собственнического крестьянства. Начала такой эволюции он просматривал уже в 1919 г. в «заискивающих фразах Ленина о крестьянах-середняках»[225].

Причем, шанс победить у большевиков, как бы это не было больно признавать Савицкому, был большой, поскольку у них был перевес в организационном отношении. Он писал Струве: «Насколько добровольцы превосходят большевиков воинской своей доблестью – настолько же большевики превосходят добровольцев в творчестве по части гражданского управления вообще и финансовой «решительности» в частности. Имея за собой все преимущества разума, навыков и современных крестьянских настроений, Добровольческая власть даже приступить не может к разрешению такого вопроса, как аграрный, отданная в узы сохранения безусловного status quo и связанная неправильным пониманием права собственности для ее политиков, perpetuel et absolu»[226].

Савицкий не мог не замечать и последствий «мелкого» хозяйничанья интервентов, и «отсутствие воли» у правительства Деникина в «борьбе с советской валютой». Все это порождало и подогревало социалистические настроения среди интеллигенции Юга. «Стихийное “полевение” приходится наблюдать даже в тех кругах, где его никак нельзя было ожидать. Кто только не изображает теперь собой пророка грядущей всемирной социалистической революции?!», – негодовал он в письме к «Наставнику» от 2 марта 1919 г.[227] Наблюдая эти процессы, и сам Петр Николаевич потерял веру в возрождение России силами Добровольческой армии[228]. Поэтому он чаще писал о возможности победы красных.

Савицкий был уверен, что в случае победы большевиков, сила «праведников» Белого Дела перейдет, «как сила умирающего богатыря в русской былине – к их победоносному врагу. Красный факел запылает в Европе и Азии, и безумием масс, как и безумием раскаленных национализмом не только малых, но и больших наций (Германия!) не будет ли сопротивление сломлено на многих участках» (выделено мной – А. М.)[229] Несмотря на свою ненависть к «большевистской тирании», он отмечал: «”Цепи” большевистских полков идут в атаку, как шли ”цепи” под Эрзерумом» (выделено мной – А. М.)[230].

Эта идея – намек на историческую связь между Советской Россией и Россией имперской, прозвучавшая из уст сторонника белого движения, чтившего «святые имена Каледина и Корнилова» в 1920 г., отражала стремление к объективному научному анализу событий после 1917. Важно отметить, что эти воззрения во многом предвосхитили появление пореволюционной идеологии будущих евразийцев. Геополитическое мышление Савицкого прозревало эту связь в идее сохранения цельной России как геополитического феномена.

Не менее важен здесь и другой момент. При рассмотрении Савицким имперского пространства как некого живого организма, государства как процесса в его истории, проявился подход, характерный для классической западной геополитики.

Принципы географического детерминизма (географической обусловленности политической жизни) и органицизм или органические теории империй (представление о государстве-организме, «жизненном пространстве» у К. Хаусхофера или «Большом пространстве» у К. Шмитта.) особенно активно разрабатывались немецкой школой геополитики, начиная с работ ее основоположника Ф. Ратцеля (конца ХIХ – начала ХХ вв.)[231]. С произведениями этого автора Савицкий был знаком[232]. Но говорить о каких-либо заимствованиях представляется лишенным оснований. Здесь необходимо обратить внимание на то, что органицистские теории в западной империалистической геополитике служили обоснованием для экспансии, были направлены вовне. При рассмотрении же теории Савицкого, видно, что «историческая необходимость» собирает и созидает внутреннее пространство российской империи, она направлена вовнутрь.

Преемственность внешнеполитических форм Российской империи обусловливала и преемственность внутриполитической и экономической ее организации. Таким образом, прогнозировался возврат к принципам хозяйственно-экономической жизни страны, воплощенным, по мнению Савицкого, в столыпинской России.

Здесь сказалось влияние русской геополитической традиции, в большей степени, славянофильской и почвеннической, направленной на изучение «телосложения» империи. Представление об определяющей роли пространства в хозяйственно-общественном развитии государства послужило основой в формировании центральной категории евразийской геополитики П. Н. Савицкого – «месторазвитие».

С другой стороны, прослеживаются параллели с концепцией известного представителя англо-саксонской геополитики Х. Маккиндера, изложенной им в работе «Географическая ось истории» (1904). Отметим, что в 1919–1920 гг. Маккиндер был представителем Великобритании в Белой армии при Колчаке, а затем у Врангеля. А. Г. Дугин не исключает, что «Савицкий, занимавший высокий чин в правительстве Врангеля, был с ним лично знаком (хотя документально подтверждающих это сведений нет)»[233].

Классик атлантистской геополитики выстраивал стратегию мирового господства, ключом к которой являлся «хартленд» («срединная земля»), сердце Евразии. В пространственном отношении большая часть хартленда располагалась на территории Российской империи (плюс Балканы). Именно по русским землям он проводил «географическую ось истории», полагая, что геополитика Российской империи есть концептуализация стратегических интересов этой оси[234].

Похожие взгляды представлены и в одной из глав «Очерка международных отношений» П. Н. Савицкого, которая называется «Сердце мировой истории». Лейтмотивом этой главы являлось утверждение, что от итогов Гражданской войны в России зависит историческое будущее всей Европы: или ее охватит «пожар всемирной революции» – или же победа Белого движения утвердит на Западе «национально-индивидуалистический строй»[235]. Из этого делался вывод о миссианской роли России в мире: «Тем самым русский народ в определенном смысле оказывается впереди Запада и кристаллизует в себе силы как коллективистского, так равно и индивидуалистского лагеря в таких масштабах, в каких Запад их еще не кристаллизовал»[236]. О схожих выводах двух геополитиков часто упоминают в историографии, но применительно к евразийскому периоду творчества П. Н. Савицкого[237].

Еще раз подчеркнем, что теория о ключевой геополитической роли России-Евразии на пространстве Старого Света была рождена Савицким еще в России до окончания Гражданской войны, до встречи с Западом и «пессимистическими» историческими концепциями постверсальской Европы. Позже представление о России-Евразии как о «сердце мира» стало ключевым звеном в евразийской геополитике «научного россиеведения».

2.2. Формирование методологических основ геополитического подхода. Разработка геостратегии для России в условиях Версальского миропорядка

В годы гражданской войны Савицкий продолжал непрерывно заниматься наукой, но жаловался в письме к Струве (Одесса, 2/15 марта 1919) «зимой и весной 1917–1918 гг. мешало то, что я был помещиком и солдатом собственного хуторского гарнизона. Летом 1918 был предпринимателем и вел 4 или 5 промышленных предприятий; ноябрь-декабрь – германским солдатом «особого корпуса и участвовал в сражениях в Киеве»[238]. При этом Петр Николаевич ухитрялся еще заниматься педагогической деятельностью. Так в Киеве, в 1919 гг. он читал лекции на женских курсах, в коммерческом институте и Народном университете[239]. В течение 1918–1919 гг. он написал докторскую диссертацию: «Метафизика хозяйства и опытное его познание», посвященную методологическим проблемам экономической науки[240]. Работа была основана на критическом переосмыслении обширной базы экономической литературы с середины ХIХ века по начало ХХ, как отечественных, так и зарубежных авторов. Большая часть работы была посвящена критике теории К. Маркса (через вопрос о содержании категорий: «труд», «эксплуатация», «прибавочная стоимость» и т. д.), с работами которого Савицкий был хорошо знаком. В дальнейшем это сыграет свою роль при формировании евразийской исторической концепции, построенной как бы на отталкивании от марксизма. При этом, как будет показано ниже, во многих своих суждениях П. Н. Савицкий будет приходить к аналогичным выводам, что и последователи исторического материализма.

Ссылки на Маркса будут присутствовать во многих концептуальных работах Савицкого – они будут играть роль своеобразной компасной стрелки, указывающей угол отклонения для «самобытного» направления евразийской концепции.

В этой диссертации были заложены важные методологические основы будущей евразийской концепции «россиеведения». Заменив термином «метафизика хозяйства» политическую экономию, Савицкий отошел от традиционного определения содержания последней. Политическая экономия – как наука, всецело основанная на эмпирических данных, по его мнению, ограничена в «свободе научного познания». Содержание же «метафизики хозяйства», как «офилософленной» политической экономики, включало в себя элементы и «хозяйственной веры», что расширяло границы познания, поскольку «свобода философского убеждения не знает пределов»[241]. В дальнейшем, идея о метафизической (философской) сути хозяйства, будет лежать в обосновании геополитической (вытекающей из свойств «одухотворенного ландшафта») обусловленности экономической организации государства.

Неприятие как позитивистских, так и марксистских установок, выразилось в стремлении выработать универсальный метод в критико-методологическом исследовании экономического познания, где политическую экономию можно было бы сопоставить с естественными и точными науками, а также с философией[242]. В дальнейшем эта задача, уже в усложненном виде, будет занимать центральное место в евразийских исканиях «синтезной науки» П. Н. Савицкого.

Другое направление интересов молодого ученого лежало в области геополитического анализа международной обстановки послевоенного мира и поисков геостратегически верного выхода для его Родины из «демократических» объятий Версальской системы[243].

Продолжая размышления над причинами Первой мировой войны[244], Савицкий пришел к выводам, во многом совпадающим с положениями теории неравномерности в экономическом и политическом развитии империалистических государств, развитой В. И. Лениным в работе «Империализм, как высшая стадия капитализма» (1916). Так, он, вслед за Лениным, считал, что участие Германии, как главного зачинщика войны, было связано со слишком поздним появлением ее на арене «международного великодержавия», когда «мир был разделен по кусочкам без ее участия»[245]. Как отмечалось выше, Савицкий полагал, что великие державы способны к восстановлению. Версальский же договор еще более подогревал Германию в этом намерении, которая, несмотря на тяжелые территориальные и экономические потери, сохранила производительные силы, как свою хозяйственную основу. Поэтому, по мнению П. Н. Савицкого, все попытки воспрепятствовать ее политическому расширению не только в прежних пределах, но и за старые границы, тщетны[246].

Двойственность географического положения Германии предопределяла два варианта расширения: западное и восточное. Предвидя угрозу расширения Германии в восточном направлении (еще в 1919 году!) за счет территории России, Петр Николаевич разработал превентивный геостратегический план «континентальных гарантий и океанического равновесия», в соответствии с которым: во-первых, Россия (при этом не имело значение со стороны белых или красных), должна заключить с Германией «соглашение расчета», по которому первая получает гарантии от покушения на нее Германии, заключающиеся в возможности «полного осуществления славянской идеи», а именно: «в укреплении западных и юго-западных славянских государств и союзе с ними России, усилении ее влияния на Балканах и в ненемецких областях бывшей Австро-Венгрии»1. Взамен Россия должна отказаться от интересов в Европе западнее линии Познань – Богемские горы – Триест, в результате чего Германия «бескровно добьется преобладания» в Западной Европе[247]. Савицкий полагал, что в этом случае, Германия может обойтись без войны, создав под своей эгидой вместе с «континентальными странами крайнего Запада и их колониями» (фактически навязав) «западноевропейский таможенный союз», в рамках которого протекционистская политика Франции и Италии была бы ликвидирована, а Германия получила бы доступ к «линии океана, более близкой ко многим центрам ее хозяйственной жизни, чем Любек и Гамбург»[248].

Во-вторых, для устойчивости системы «континентальных гарантий» необходимо ее подкрепить «океаническим равновесием», а именно, поддержкой России Англией, ибо «одоление Германии над одной из этих сторон грозило бы повлечь установление всеевропейской, если не всемирной гегемонии Германии»[249].

По мнению Савицкого, развитие событий вне данного геополитического сценария, то есть, если Германия начнет искать своего «исторического удела» на Востоке Европы, приведет к «новому обескровлению Европы, перед которым побледнели бы даже нынешние бедствия»[250] (т. е. Вторая мировая война – А. М.).

Но основная заслуга П. Н.Савицкого не в том, что он на основе научного анализа еще на заре Версальско-Вашингтонской геополитической эпохи спрогнозировал начало Второй мировой, а в разработанной им геостратегии. Несколько утопичный проект по реализации континентальных панславянской и пангерманской идей при посредничестве «океанической» Британии в основе своей имел очень важное рациональное практическое геополитическое начало. Это идея о необходимости и возможности заключения соглашения между двумя аутсайдерами мировой политики и в то же время политическими врагами. Но Савицкий был уверен, что «народы российский и германский совместно оказались побежденными весьма вероятно, только для того, чтобы в следующий момент совместно же оказаться победителями»[251].

Значение этой концепции наиболее четко проявляется в сравнении с геополитическими планами англосаксонских и немецких геополитиков межвоенного периода.

Так, в 1919 году классик англосаксонской геополитики Х. Маккиндер указывал на то, что возможный союз Германии и России, разумеется, при подключении к нему стран Восточной Европы, создаст мощнейшую континентальную конфигурацию, которая в силах вытеснить с территории материка Евразии любую геополитическую силу, что, прежде всего, касалось «океанической» Британии[252]. Контрстратегия такой геополитической линии должна была заключаться в создании разделительного «срединного пояса» из государств Восточной Европы. Ведь согласно планетарной схеме Маккиндера, «тот, кто правит Восточной Европой, владеет Сердцем Земли» («хартлендом»)[253]. Как известно, такой подход нашел отражение и в «14 пунктах» американского президента В. Вильсона, и, что самое важное, в политической практике – в принципах организации Версальско-Вашингтонского миропорядка.

Конец ознакомительного фрагмента.