Вы здесь

Генерал на белом коне (сборник). Граф Попо – гражданин Очер (В. С. Пикуль, 1954-1990)

Граф Попо – гражданин Очер

Летом 1817 года фрегат русского флота «Святой Патрикий» вышел из Копенгагена в Лиссабон, чтобы доставить в Португалию графа Павла Строганова, умиравшего от чахотки.

– Я не доживу до Лиссабона, – сказал он жене. – А перевод Дантова «Ада» ты закончишь, Софи, уже без меня…

Фрегат вздрагивал от ударов волн, тяжкие скрипы шпангоутов были уже привычны. Строганов беседовал с врачами по-английски, с племянником по-французски, с женою и слугами по-русски. Все говорили ему «ваше сиятельство», а близкие называли его: «Попо… наш дорогой Попо!» Среди ночи он вызвал в каюту капитана Фому Кандлера:

– Сколько футов под килем и сколько миль от берега?

Берег Дании был еще недалек, а глубина небольшая.

– Вот и хорошо. Сейчас вы бросите якоря в море, всех с корабля прошу сойти на берег. Со мною останется только собака.

– Нет! – закричала Софья Владимировна. – И я… и я…

– Ты уйдешь с корабля тоже. Я хочу побыть один.

От фрегата отвалили вельботы. Плачущая женщина смотрела, как угасают за кормою сигнальные огни «Святого Патрикия». Еще несколько взмахов весел, и шлюпки с хрустом полезли на берег. Матросы развели большие костры. Черная ночь почти враждебно нависала над бивуаком русских людей, случаем заброшенных на чужбину.

Звезды не спеша угасли. Розовой полосой обозначился рассвет. Софью Владимировну доставили на борт фрегата. Догоревшая свеча дымилась еще в стакане. Верный друг – собака – с жалобным воем лизала руку мертвого хозяина. «Святой Патрикий» поднял паруса и поплыл обратно – в Россию…

…В эту же ночь в парижском бедламе умерла всемирно знаменитая Теруань де Мерикур.

Какая же связь между русским аристократом и этой кровавой героиней Французской революции?

Если падают звезды при смерти людей, то в эту ночь две большие чистые звезды обрушились с небосвода в кипящую бездну океана.


Попо родился по дороге из Фернея в Париж, после визита его родителей к Вольтеру. Об отце его Екатерина II шутя говорила: «Вот человек, который тщетно желает разориться, и все не может». Детство Попо провел во Франции. Когда мальчик подрос, его гувернером стал бродячий математик Жильбер Ромм. Республиканец в душе, Ромм на своем ученике доказал, что не происхождение, а воспитание образует человека. Мрачный умница, резкий и раздражительный, как все уроженцы Оверни, гувернер был человеком возвышенной души и чистый нравами. Легкомысленные родители Попо были заняты своими страстями, и Ромму никто не мешал формировать из мальчика человека своих представлений.

Волшебный Грез писал тогда портрет с Попо (в овале – пышнокудрая голова ребенка). Легран резал с портрета гравюру. Неистовый гувернер в бешенстве разворотил гравюрную доску.

– Не будите в ребенке тщеславия, – заявил он родителям.

Ромм вместе со Строгановыми приехал в Петербург; по дороге ученик и его учитель изучали русский язык. На Невском их ждал дворец – дивное создание Растрелли. Но вернулись они не вовремя – фаворитом Екатерины был красивый Римский-Корсаков, которого за его вокализы прозвали «Царем Эпирским»; в него-то сразу и влюбилась чувственная мать Попо. Граф А.С. Строганов великодушно подарил жене-изменнице подмосковное Братцево (близ села Тушина), и она, бессердечная к сыну, укатила туда с Римским-Корсаковым.

– А вы замените ему мать, – сказал Строганов гувернеру.

Ромм ввел в комнаты Попо робкого крестьянского мальчика:

– Его зовут Андреем Воронихиным, он приехал из пермских владений вашего отца… Попо, я хочу, чтобы вы стали братьями!

Воронихин был крепостным, Ромм отечески наставлял обоих – и графа и его раба. Мальчики дружили. Подрастали. Строганов-отец верно считал, что для образования необходимы путешествия. Неповторимы были их маршруты: от Архангельска до Алтая, от Дунайских гирл до солнечной Тавриды… Попо зачислили в адъютанты к Потемкину, а Воронихин от графа получил отпускную бумагу – будущий архитектор стал «вольным» человеком.

Втроем они выехали за границу. Берлин, Рим, Лион, Женева… Музеи, библиотеки, беседы с учеными, тихие душистые вечера. Попо и Воронихин вырастали в задумчивых, стройных юношей, которыми любовались на улицах. Рядом с ними шагал их сгорбленный учитель – враг деспотии, пламенный друг народной свободы.

– Дети, – внушал юношам Ромм, – зачем вы разглядываете женщин? Неужели видение заката менее достойно вашего внимания?

Париж и революция! В них Попо нашел свою любовь.

Теруань де Мерикур была прекрасна. В багровом плаще амазонки, обутая в античные сандалии, она вела женщин Парижа на штурм Версаля. Обнаженная грудь ее была перетянута шелковой перевязью. С кинжалом в руке она шла, неотразимая, как смерть.

Попо полюбил ее со всею горячностью юности. Была несусветная любовь, и был диплом якобинца, на котором краснела печать с девизом: vivre libre ou mourir (жить свободным или умереть)…

Скоро до Петербурга дошло известие, что молодой граф Попо, известный в Париже как «гражданин Очер»[4], с ружьем в руках и во фригийном колпаке якобинца, рука об руку со своим гувернером, ходил на штурм Бастилии. В Париж был срочно отправлен кузен Попо, Николай Новосильцев, который и доставил «якобинца» вместе с Воронихиным на родину.

Екатерина II распорядилась круто:

– Разбойника титулованного с глаз моих долой – в ссылку!

Попо сослали в деревню. Здесь, в сельской глуши, он встретил свою ровесницу – Софью Голицыну, которая полюбила его свято и спокойно. Скоро до него дошла парижская газета, из которой он узнал ужасное. Толпа разъяренных женщин схватила в парке Тюильри его богиню и подвергла ее мучительным издевательствам. Теруань де Мерикур этого не вынесла и сошла с ума. И он пошел к венцу с памятью о невозвратном.

В 1794 году Жильбер Ромм был на «вершине» Конвента (на горе – «монт», отчего соратников его называли «монтаньярами»). Отсюда, с этой «горы», учитель Попо боролся с врагами якобинцев. Он был последним из числа павших. Когда озверелая толпа вела его на гильотину, Ромм выхватил стилет и вонзил его в свое сердце. При этом известии Попо горько рыдал, а Софи говорила ему:

– Отчего ты плачешь, любовь моя? Вот наш сын, ты посмотри, как он смеется… Попо, я тебя так безумно люблю. Не плачь!

Она опустилась перед ним на колени, высоко подняла над собой своего первенца – Александра.

И молодость затягивала раны – почти безболезненно.


Смерть Екатерины II избавила Попо от ссылки, и он вернулся в Петербург, где Павел I разлаял его при всех за якобинство и тут же (вне всякой логики) велел быть камер-юнкером. Здесь, при дворе, произошла встреча с Александром, наследником престола. Ученик республиканца Лагарпа протянул руку ученику якобинца Ромма:

– Какое дивное волнение испытываю я, глядя на вас, друг мой. Вы для меня – пришелец из иного, нового мира. Поверьте, я с живым участием, тайком от бабки, следил за революцией во Франции. В подлиннике изучил конституцию. И хотя осуждаю крайности всех революций, но искренно радуюсь республиканской форме правления. – И он нежно обнял Попо, нашептывая ему на ухо: – Наследственность власти есть учреждение нелепости. Верховная власть должна вверяться человеку не по случайности его рождения, а лишь по подаче за него большинства голосов нации…

– Гражданин Александр, – отвечал Попо наследнику престола, – я счастлив при дворе российском обнаружить республиканца.

Попо поверил в искренность человека, который был «тонок в политике, как кончик булавки, остер, как бритва, и фальшив, как пена морская». Что делать? Не только Попо, но и многие видные умы Европы ошибались в Александре. А разочарование – страшно!

Едва наследник занял престол, как Попо сказал ему:

– Так исполните же свои благие республиканские мечтания – освободите крестьян российских от рабства закоренелого.

– Вы – мой друг, – отвечал император. – Зовите же своих друзей. Мы сообща сделаем нашу родину цветущей и свободной.

При Александре I образовался «Негласный комитет», в который вошли молодые горячие головы («Якобинская шайка!» – называл их старик Державин). Недовольство заслуженных, поседевших в хитроумных кознях сановников было очень велико:

– Какие-то мальчишки управляют Россией, а император почтительно их выслушивает… Они ставят себя выше сената!

Было время, когда казалось, что Александр I готов перекроить свое наследство, как худой кафтан. Попо активно добивался от царя издания закона о всеобщем народном образовании:

– Но сначала уничтожьте право крепостное, право дикое!

Александр I отвечал, что отмена рабства вызовет возмущение помещиков, главного класса в империи, и это довольно-таки опасно.

«Дворян, – писал ему Попо, – бояться нечего. Это сословие самое невежественное… наиболее неразвитое и тупое. Если же в этом вопросе кроется опасность, то она заключается не в освобождении крестьян, а в удержании крепостного состояния». Александр прочел это и… призвал к себе Аракчеева! Кроме того, царственный друг стал ухаживать за женою Попо, и Софи, чтобы не встречаться с царем, вернула во дворец свой статс-дамский шифр. Домоседка, она посвятила себя мужу и детям.

Попо тяжело переживал крах мечтаний.

– Император – фигляр и обманщик! – говорил он.

Попо оставил пост товарища министра. Он записался «волонтером» в армию, участвовал в походах. Служить России можно и так… В 1811 году Андрей Воронихин заканчивал строительство Казанского собора в Петербурге; отец Попо председательствовал в Комиссии о строении. В метельную стужу старый граф ползал по верхним лесам, горячась от неполадок, простудился и смертельно заболел.

– Сын мой, – напутствовал он Попо, – оставляю тебе одиннадцать миллионов… долгов, конечно! Расплатись за меня, грешного.

Попо было уже 36 лет. Из юного красавца он превратился в мужественного полководца. Весь изранен, закален в лишениях и тяготах воинских.

Вырастал сын Александр, и, глядя на него, он вспоминал свою юность… Строганов иногда сбрасывал мундир, переодевался в простонародное платье. Хлопала дверь – он уходил и где-то пропадал. Не раз видели его в лакейской. Там, среди распаренных овчин, в обществе кучеров, дворников и конюхов, кухарка подносила ему миску щей и деревянную ложку. В такие моменты никто не смел назвать его «сиятельством». В нем словно просыпался прежний «гражданин Очер» – пылкий юноша, ученик последнего монтаньяра! В роду Строгановых долго хранилось одно предание. Будто однажды Попо в красном колпаке якобинца велел везти себя во дворец. Имея свободный доступ к императору как генерал-адъютант, Попо высказал в лицо Александру I все, что он о нем думает… Император молча выслушал оскорбления от человека, на счету которого уже были – Аустерлиц, финский поход, Силистрия, гром Бородинской битвы, кровь Лейпцига и… Бастилия (она тоже за ним!).


Наступил 1814 год – армию Наполеона добивали уже на полях Франции. Попо сводил личные счеты с Наполеоном: он ненавидел узурпатора, воссоздавшего на развалинах Великой революции свою империю. Сыну исполнилось уже 18 лет, и Попо сказал ему:

– Саня, пора тебе воевать… Собирайся!

– Оставь сына со мною, – просила жена.

– Наш сын принадлежит не только нам, дорогая Софи, но в нем нуждается и отечество… Не спорь. Мы едем вместе.

Битва при Краоне началась рано утром. Французов было 50 000, русских всего 14 000. Попо, открыв сражение, еще не знал, что против него стоит сам Наполеон, а Наполеон не ведал, кто стоит во главе русских. Император скакал сейчас через фланги:

– Кто этот дерзкий, что осмелился вступить в единоборство лично со мною? Вернулся Барклай? Или подошел Беннигсен?

Французы в натиске отважном сминали передовые линии русских. В разгар сражения до Попо дошел слух:

– Молодой Строганов убит… Ядром ему оторвало голову!

– Коня! – И Попо поскакал в огонь битвы.

Нет, сын – невредим! – стоял в плотных шеренгах, счастливый от участия в битве. Попо с трудом перевел дыхание.

– Ты… жив? – спросил он. – Выходит, слухи неверны.

– Я жив, отец. Поверь, мне сейчас очень хорошо…

Битва при Краоне закончилась под вечер – в топоте и ржанье лошадей. Попо бросил на траву подзорную трубу. И вот тут, в конце битвы, к его ногам положили тело без головы, оторванной ядром. Это и был его сын… Что должен был испытать он, отец, когда с полей Франции увозил на родину тело сына, которому мать не могла на прощание даже заглянуть в лицо!

При встрече с женой Попо сказал ей:

– В последние мгновения жизни наш сын был счастлив. Поверь, это так: я видел его лицо – лицо счастливого юноши…

Для Попо жизнь кончилась. В грудь вошел туберкулез. Он отплыл на фрегате «Святой Патрикий», и была смерть на безлюдном корабле – на якорях, в скрипах шпангоутов, под вой собаки, лизавшей ему руки. Его погребли рядом с сыном на кладбище Александро-Невской лавры в столице…

Пушкин с большим уважением относился к семейству Строгановых и знал подлинную его историю. Остались его стихи:

О страх, о горькое мгновенье,

О… когда твой сын

Упал сражен, и ты один…

И предал славе ты чужой

Успех, достигнутый тобой.

Долгое время эти стихи так и печатали (с пропуском). Юрий Тынянов проставил на месте пропуска слово «Строганов», и тогда все стало ясно… А успех при Краоне Попо подарил графу Воронцову, который до конца дней называл себя «победитель при Краоне».


Был грозный для нашей страны 1942 год, когда в холодном номере неуютной гостиницы в Перми умирал человек с высоким лбом мыслителя. Это был Юрий Тынянов, и перед смертью он торопливо заканчивал свой последний в жизни рассказ.

Рассказ под названием «Гражданин Очер».

Все книги и рукописи писателя остались в его квартире – в блокадном Ленинграде. Он писал о Попо лишь то, что сохранила ему угасающая память. Не надо спрашивать, почему в суровую годину Тынянов, умирая, обратился к жизни человека, жившего задолго до нас… Он писал о гражданине-воине, писал о горячем патриоте, который жертвует всем ради пользы отечества!