Глава 2
Командир артиллерийского полка
«Мы просим, чтобы расстояние от Ленинграда до линии границы было бы семьдесят километров»
В связи с тем, что Иван Миронович – активный участник Советско-финляндской войны, вполне уместно рассмотреть причины возникновения этой войны.
К концу 1930-х годов возле северо-западных рубежей Советского Союза имелось явно недружественное нам государство. К началу 1939 года в Финляндии была построена с помощью немецких специалистов сеть военных аэродромов, способная принять в 10 раз больше самолётов, чем их имелось в финских военно-воздушных силах[17]. Правительство Финляндии всячески демонстрировало свою готовность воевать против СССР как в альянсе с Германией и Японией, так и в союзе с Англией и Францией.
Видя приближение нового мирового конфликта, руководство СССР стремилось обезопасить границу возле второго по величине и значению города страны. Ещё в марте 1939 года советская дипломатия зондировала вопрос о передаче или сдаче в аренду ряда островов в Финском заливе, однако в Хельсинки ответили категорическим отказом[18].
С началом Второй мировой войны потребности нашей обороны значительно возросли. Чтобы не дать флоту потенциального противника, будь то Германия или западные демократии, прорваться к Кронштадту, а затем и к Ленинграду, следовало перекрыть акваторию Финского залива артиллерийским огнём с обоих берегов. Эта задача эффективно решалась созданием двух оборонительных рубежей. Во-первых, непосредственно на подступах к Кронштадту. В дореволюционное время вход в так называемую Маркизову лужу прикрывался с юга фортом Красная Горка, а с севера – фортом Ино. Теперь Ино принадлежал Финляндии. Дальний же рубеж обороны имело смысл организовать у входа в Финский залив, получив для этого подходящие базы на северном и южном побережьях. Кроме того, необходимо было отодвинуть границу на суше, где она проходила всего лишь в 32 километрах от Ленинграда, делая возможным его обстрел дальнобойной артиллерией.
28 сентября 1939 года между СССР и Эстонией был заключён договор о взаимопомощи, в соответствии с которым на территорию этой маленькой, но гордой республики вводились советские войска численностью 25 тысяч человек. Советскому Союзу предоставлялось право на размещение гарнизонов и сооружение военно-морских баз в Палдиски и Хаапсалу, а также на островах Эзель (Сааремаа) и Даго (Хийумаа)[19].
12 октября в Москве начались советско-финские переговоры. Советская сторона предложила заключить локальный договор о взаимопомощи в деле совместной обороны Финского залива. Затем разговор коснулся необходимости иметь военную базу на побережье Финляндии, в связи с чем был упомянут полуостров Ханко в качестве возможного места её дислокации.
Кроме того, Финляндию призвали уступить принадлежащую ей часть полуострова Рыбачий, ряд островов в Финском заливе и отодвинуть границу на Карельском перешейке.
В качестве компенсации Советский Союз предлагал гораздо большие по площади районы Восточной Карелии. Однако финские представители категорически отвергли идею заключения договора о взаимопомощи, а по поводу территориальных изменений сообщили, что Финляндия не может отказаться от неприкосновенности своей территории[20].
14 октября переговоры были продолжены. Советская позиция оставалась неизменной. Во время переговоров Сталин сказал: «Никто из нас не виноват в том, что обстоятельства географического порядка таковы, как они есть. Мы должны иметь возможность перекрыть вход в Финский залив. Если бы фарватер, ведущий к Ленинграду, не проходил вдоль вашего побережья, у нас не было бы ни малейшей причины поднимать этот вопрос. Ваш меморандум односторонен и чересчур оптимистичен. Мы должны иметь в виду вероятность самого плохого развертывания событий. Царская Россия располагала крепостями Порккала и Найссаар с их двенадцатидюймовыми орудиями, а также военно-морской базой под Таллином. В то время врагу было невозможно пробить брешь в нашей обороне. Мы не претендуем ни на Порккала, ни на Найссаар, так как они расположены слишком близко к столицам Финляндии и Эстонии. С другой стороны, эффективный заслон может быть создан между Ханко и Палдиски.
В соответствии с законом морской стратегии этот проход в Финский залив может быть перекрыт перекрестным огнем батарей, находящихся на обоих берегах у входа в Финский залив. Ваш меморандум исходит из предположения, что враг не сможет проникнуть в Финский залив. Однако если вражеский флот уже находится в заливе, то залив не может быть защищен.
Вы спрашиваете, какая страна могла бы напасть на нас: Англия или Германия? Сейчас мы находимся в хороших отношениях с Германией, но в этом мире все может измениться. Юденич нападал на нас через Финский залив, позднее такую же атаку предпринимали британцы. Все это может случиться снова. Если вы боитесь предоставить нам базу на материке, мы можем прокопать канал через основание полуострова Ханко, и тогда наша база не будет находиться на материковой части Финляндии. При нынешнем раскладе сил как Англия, так и Германия могут послать крупные военно-морские силы в Финский залив. Я сомневаюсь, сможете ли вы противостоять нападению. Англия сейчас оказывает нажим на Швецию, чтобы та предоставила ей базы. Германия делает то же самое. Когда война между этими двумя странами закончится, флот страны-победителя войдет в залив.
Вы спрашиваете, зачем нам нужен Койвисто?[21] Я скажу вам зачем. Я спросил Риббентропа, зачем Германия вступила в войну с Польшей. Он ответил: “Мы должны были отодвинуть польскую границу дальше от Берлина”. Перед войной расстояние от Познани до Берлина составляло около двухсот километров. Теперь граница отодвинута на триста километров к востоку. Мы просим, чтобы расстояние от Ленинграда до линии границы было бы семьдесят километров (выделено нами. – Авт.). Таковы наши минимальные требования, и вы не должны думать, что мы уменьшим их. Мы не можем передвинуть Ленинград, поэтому линия границы должна быть перенесена. Относительно Койвисто: вы должны иметь в виду, что, если там были бы установлены шестнадцатидюймовые орудия, они могли бы прекратить любое передвижение нашего флота на всей акватории залива. Мы просим 2700 квадратных километров и предлагаем взамен более 5500 квадратных километров. Какое государство поступало таким образом? Такого государства нет»[22].
В ответ глава финской делегации Ю. Паасикиви заявил, что должен проконсультироваться с правительством. Тогда советская сторона представила свои предложения в форме письменного меморандума. Они сводились к тому, что Финляндия должна сдать в аренду полуостров Ханко для устройства морской базы с береговой артиллерийской обороной, могущей вместе с береговой артиллерией на другом берегу Финского залива у порта Палдиски перекрыть артиллерийским огнём проход в Финский залив, а также отодвинуть границу на Карельском перешейке и передать Советскому Союзу ряд островов в Финском заливе и западную часть полуострова Рыбачий. Общая площадь территорий, переходящих от Финляндии к СССР, составила бы 2761 квадратный километр, в качестве компенсации были предложены 5529 квадратных километров в Восточной Карелии возле Реболы и Поросозера[23]. На следующий день финская делегация отбыла в Хельсинки.
Тем временем в финском руководстве возобладало сформулированное министром иностранных дел Э. Эркко мнение, что Советский Союз блефует и по отношению к нему надо проводить твёрдую линию. Ещё 12 октября в Финляндии были объявлены всеобщая мобилизация и эвакуация гражданского населения из крупных городов. Начались аресты членов левых общественных организаций, было запрещено издание ряда газет и журналов. 17 октября маршал Маннергейм назначается главнокомандующим. В состав финской делегации на переговорах был включён В. Таннер, занимавший в тот момент пост министра финансов, который должен был контролировать склонного к компромиссам Паасикиви[24].
23 октября московские переговоры возобновились. В соответствии с полученными инструкциями представители Финляндии соглашались передать 5 островов в Финском заливе и отодвинуть на 10 километров границу на Карельском перешейке. По поводу сдачи в аренду Ханко последовал категорический отказ. В свою очередь советская сторона продолжала настаивать на создании на полуострове Ханко военно-морской базы, хотя и согласилась уменьшить численность её гарнизона с 5 до 4 тысяч человек. Кроме того, была высказана готовность несколько отодвинуть к востоку линию будущей границы на Карельском перешейке[25].
Добиваясь получения военно-морской базы, советская сторона готова была пойти на любой устраивающий Финляндию вариант передачи нам полуострова Ханко, будь то аренда, продажа или обмен[26]. Наконец, мы соглашались и на острова у его побережья. Как отмечает в своих мемуарах Маннергейм, «Советское правительство в свою очередь заявило, что может удовлетвориться группой островов Хестё – Бусё – Хермансё – Коё, расположенной восточнее мыса Ханко, а также упоминавшейся ранее якорной стоянкой в Лаппохья. Это была довольно значительная уступка, которая и в экономическом смысле была бы менее тяжёлой, чем передача Ханко, хотя и были бы потеряны важные батареи береговой артиллерии»[27].
4 ноября финская делегация отправила в Хельсинки шифрованную телеграмму, в которой запрашивала у своего правительства согласие на передачу под советскую базу острова Юссарё и уступку СССР форта Ино на Карельском перешейке[28] (http://militera.lib.ru/research/ pyhalov_i/06.html). Однако руководство Финляндии окончательно утратило чувство реальности. В ответной телеграмме от 8 ноября предписывалось отказаться от любых вариантов размещения советской базы на Ханко или каких-либо островах в его окрестностях. Уступка же Ино могла рассматриваться лишь при условии, что СССР откажется от своих требований по Ханко. Как пишет Таннер, «все мы были очень разочарованы полученными инструкциями. Мы ожидали, что в Хельсинки поймут: соглашение может быть достигнуто только путём новых уступок»[29].
9 ноября состоялось последнее заседание советской и финской делегаций. Таннер вспоминает:
«Сталин указал на карте остров Руссарё: “Может быть, вы уступите хотя бы его?”
Как предписывали наши инструкции, мы ответили отрицательно.
“Тогда, похоже, ничего не выйдет. Ничего не выйдет”,– сказал Сталин»[30].
Переговоры окончательно зашли в тупик. 13 ноября финская делегация покинула Москву. При пересечении ею границы финская пограничная стража открыла огонь по советским пограничникам[31].
Нельзя не отметить подстрекательскую роль британской дипломатии. 24 ноября Англия намекнула СССР, что не станет вмешиваться в случае советско-финского конфликта. В то же время Финляндии заявлялось, что следует занимать твёрдую позицию и не поддаваться нажиму Москвы. Таким образом, речь шла о провоцировании войны с целью использовать Финляндию «для того, чтобы причинить как можно больше вреда России, не считаясь даже с тем, если в конечном счёте финны потерпят крах перед лицом её превосходящей мощи»[32].
Для нашей страны в 1939 году в сферу жизненных интересов входили Финский залив и Карельский перешеек. Даже отнюдь не симпатизировавший советской власти бывший лидер партии кадетов П. Н. Милюков в письме И. П. Демидову высказал следующее отношение к начавшейся войне с Финляндией: «Мне жаль финнов, но я за – Выборгскую губернию»[33].
28 ноября правительство СССР денонсировало советско-финляндский договор о ненападении и отозвало из Финляндии своих дипломатических представителей. 30 ноября начались боевые действия.
В предполье линии Маннергейма
В начале ноября 1939 года И. М. Пядусов получает предписание штаба Ленинградского округа убыть в 7-ю армию на Карельский перешеек. Армией командовал командарм 2-го ранга К. А. Мерецков. Артиллерию армии возглавлял комдив М. А. Парсегов, начальником штаба артиллерии армии был назначен комбриг Л. А. Говоров. Иван Миронович сначала был назначен начальником штаба 311-го пушечного артиллерийского полка Резерва Главного командования (РГК). А вскоре ему пришлось возглавить 311-й артполк и принять участие в Советско-финляндской войне.
Командование полком много дает командиру. Маршал Советского Союза И. С. Конев, оценивая роль командира полка в бою, утверждал: «Командир полка был на войне тем мастером, без которого не обойтись в любом деле, в любом цехе, тем более в цехе войны. Без мастера – знатока всех элементов данного производства – дело так же не пойдет, как на войне без командира полка – знатока всех элементов организации общевойскового боя. Командиров таких надо беречь и следить за их судьбой. В меру сил мы старались это делать. Именно из командиров полка в ходе войны вырастали командиры дивизий, корпусов и другие крупные военачальники.
Роль командира полка я хорошо понял в мирное время, когда сам пять лет командовал полком. Командовал по-настоящему, не стремясь поскорее уйти ни вверх, ни в сторону, наоборот, стараясь именно там, в полку, постигнуть все премудрости войсковой службы и жизни. С чувством удовлетворения вспоминаю, как много дала мне эта работа.
Потом я прошел через все должности, начиная с командира дивизии, на которой тоже пробыл шесть лет. И каждая должность меня чему-то учила. Учила меня и Военная академия имени М. В. Фрунзе. Но все-таки самой главной для меня академией был полк. Именно в полку я страстно полюбил поле, учения, проводимые с максимальным приближением к боевой обстановке»[34]. Ивану Мироновичу Пядусову пришлось командовать полком в боевых условиях. И это был большой плюс в становлении военачальника.
Вверенный И. М. Пядусову 311-й пушечный артиллерийский полк состоял из трех артиллерийских дивизионов. Два из них имели на вооружении 122-мм пушки образца 1931/37 года (А-19) и один 152-мм гаубицы-пушки образца 1937 года (МЛ-20). Всего в полку насчитывалось: 122-мм пушек—24; 152-мм гаубиц-пушек—12.
По своему предназначению полк специализировался на контрбатарейной борьбе. «Это, – отметил генерал-полковник артиллерии Н. М. Хлебников, – особый вид артиллерийской боевой работы. Умение ее вести – высший класс в аттестации артиллериста. Подавление и уничтожение главной огневой силы противника – его артиллерии требует всесторонней и тщательной подготовки, развитой и хорошо организованной артиллерийско-штабной службы, основательной разведки, в которой участвуют подразделения, специально предназначенные для засечки вражеских батарей по звуку выстрела, подразделения топографов и фотограмметристов, а также корректировочной авиации»[35].
Ход Советско-финляндской войны условно можно разделить на два периода. Первый период охватывает военные действия с 30 ноября 1939 года до 10 февраля 1940 года, второй период – с 11 февраля по 12 марта 1940 года.
Боевая задача 7-й армии Ленинградского военного округа, обозначенная в оперативной директиве № 0205/оп (ноябрь 1939 года)[36], состояла в том, чтобы «мощной атакой, во взаимодействии с авиацией, разгромить войска противника, овладеть его укрепленным районом на Карельском перешейке, выйти на фронт Кякисалми (Кексгольм), Антреа, Виипури (Выборг)»[37]. В дальнейшем 7-я армия должна была во взаимодействии с частями 8-й армии развивать наступление в направлении Лахти, Хюзинцяя, Хельсинки.
В более подробном виде задачи 7-й армии были зафиксированы в директиве командующего ЛенВО № 4717 от 21 ноября 1939 года. Главный удар должен был наноситься на Выборг смежными флангами 19-го и 50-го стрелковых корпусов. На армейскую операцию, которая должна была состоять из трех этапов, командованием отводилось в целом 10–12 дней. Первый этап, длительность которого была запланирована в двое суток, заключался в преодолении предполья[38] обороны противника. К концу первого этапа войска должны были выйти к главной оборонительной полосе линии Маннергейма[39]. Затем планировалась трехдневная оперативная пауза, которую следовало использовать для перегруппировки войск и их подготовки к прорыву главной оборонительной полосы. На третьем этапе операции предполагался прорыв за 4–5 дней главной укрепленной полосы финнов. Средний темп наступления войск 7-й армии на операцию был запланирован 8—10 км в сутки[40].
Для артиллерийского обеспечения наступления 7-й армии к началу операции было сосредоточено 16 артиллерийских полков стрелковых дивизий, 5 корпусных артиллерийских (21-й, 28-й и 455-й корпусные, 24-й и 43-й корпусные тяжелые артиллерийские полки) и 6 полков артиллерии РГК (101-й, 116-й, 301-й и 302-й гаубичные артиллерийские полки, 311-й и 320-й пушечные артиллерийские полки). Позже для ведения огня на разрушение особо прочных сооружений прибыли 136-й и 402-й гаубичные артиллерийские полки большой мощности и 316-й и 317-й отдельные дивизионы большой мощности[41].
Для борьбы с живой силой и огневыми средствами противника в полосе наступления армии из дивизионной артиллерии и гаубичных полков РГК были созданы группы артиллерии поддержки пехоты в составе 2–6 дивизионов в каждой и для борьбы с артиллерией – группы артиллерии дальнего действия в составе одного корпусного артиллерийского полка или пушечного полка артиллерии РГК.
Вверенный И. М. Пядусову 311-й артиллерийский пушечный полк в начале боевых действий составлял основу группы артиллерии дальнего действия (АДД) 142-й стрелковой дивизии 50-го стрелкового корпуса. Группы АДД были предназначены для борьбы с наземной и зенитной артиллерией противника, для поражения его резервов, штабов, а также для выполнения особых задач в интересах соединения. Группы АДД создавались по числу дивизий в стрелковом корпусе из средств корпусной артиллерии и приданных частей артиллерии РГК, вооруженных дальнобойными орудиями. При недостатке средств группы АДД могли быть созданы по числу дивизий, действующих на главном направлении, или одна группа на корпус. Как правило, группы АДД образовывались в составе не менее двух дивизионов и на подгруппы не делились. Подчинялись группы начальнику артиллерии корпуса, а начальники артиллерии дивизий устанавливали связь с соответствующими командирами групп.
30 ноября в 8 часов на всем фронте 7-й армии началась артиллерийская подготовка, которая продолжалась 30 минут. Группы АДД, в том числе и 311-й пушечный полк под командованием И. М. Пядусова, вели огонь по участкам на глубину 15–16 километров. Под прикрытием артиллерийского огня соединения и части 7-й армии перешли государственную границу и развернули наступление по всему фронту.
Финское командование уклонилось от решительного сражения, но продолжало выполнять ранее намеченный план, согласно которому оно противопоставило нашим войскам хорошо подготовленное предполье, обороняемое подвижными, хорошо вооруженными автоматическим и минометным оружием многочисленными отрядами силой батальон-полк каждый. Эти отряды устраивали засады, совершали внезапные налеты на фланги наших войск. Отдельные укрепленные опорные пункты войскам приходилось брать в упорных боях. Ивану Мироновичу Пядусову было непросто поддерживать огнем 142-ю стрелковую дивизию. Артиллерийским дивизионам 311-го пушечного полка приходилось перемещаться в полосе со слабо развитой сетью дорог, с многочисленными естественными и искусственными препятствиями. Были случаи отставания артиллерийских подразделений. Тем не менее, 142-я дивизия успешно продвигалась в предполье и вышла к главной полосе обороны противника к 4 декабря. Соединения и части 7-й армии, наступавшие в центре и на левом фланге, вышли к главной полосе к 12 декабря.
Многие исследователи Советско-финляндской войны отмечают отставание артиллерии от общевойсковых соединений и частей. В результате взаимодействие между общевойсковыми формированиями и артиллерией было на низком уровне, что сильно затрудняло выполнение поставленных задач.
Такие примеры не единичны. Не исключено, что командир 311-го пушечного артиллерийского полка И. М. Пядусов тоже испытывал подобные трудности. Следует отметить, что основными причинами, влияющими на отставание артиллерии от общевойсковых формирований, были низкие возможности средств тяги, которыми была оснащена артиллерия РГК.
В 311-м пушечном артиллерийском полку, которым командовал Иван Миронович, для перевозки 122-мм пушек и 152-мм гаубиц-пушек вместо недостающих тягачей «Коминтерн» (производство началось в 1935 году) использовались сельскохозяйственные тракторы С-60 и С-65 (средняя скорость которых в среднем 4–5 км/ч и очень низкая маневренность). Тракторы из-за сложных условий ведения боевых действий часто выходили из строя. В полку была ремонтная мастерская, но она могла ремонтировать только автомобили, но не тракторы. Средним ремонтом тракторов не занимались ни ремонтные базы Народного Комиссариата обороны, ни артиллерийские части: первые из-за отсутствия свободных производственных мощностей, вторые – из-за отсутствия запасных частей, инструмента или мастерских[42].
Из всего сказанного следует, что проблема средств тяги для артиллерии РГК не нашла удовлетворительного решения. Если в количественном отношении полк И. М. Пядусова в какой-то мере был укомплектован средствами тяги в соответствии со штатными нормами, то качество их далеко не отвечало требованиям современной войны.
Использование тракторов сельскохозяйственного типа для буксировки артиллерийских орудий давало большие преимущества с экономической точки зрения, но в то же время снижало одно из важнейших качеств артиллерии – ее маневренность. Государство затратило огромные средства для того, чтобы наряду с улучшением других тактико-технических характеристик артиллерийского вооружения повысить маневренность артиллерии. Однако все эти усилия сводились на нет применением тихоходных средств тяги. В ходе не только Советско-финляндской войны, но и в начальном периоде Великой Отечественной войны это обстоятельство нередко являлось причиной нарушения взаимодействия между артиллерией и другими родами войск, особенно с танками.
Поэтому абсолютно неправильно огульно обвинять всех командиров артиллерийских частей РГК в том, что они опаздывали с готовностью к ведению огня. Они делали все возможное в данных условиях и даже больше.
Успешное продвижение войск в полосе предполья и выход 19-го стрелкового полка 142-й дивизии к реке Тайпален-йоки приводит командование к решению выполнять ранее намеченный план: форсировать реку Тайпален-йоки и ударом в направлении Кексгольма попытаться прорвать на этом участке укрепленный район; в дальнейшем развивать прорыв во фланг и тыл оборонительной полосы.
4 декабря по приказу командующего 7-й армией была проведена реорганизация управления войсками, правофланговые соединения армии—19-й стрелковый полк, вновь прибывшая 49-я стрелковая дивизия, а впоследствии и 150-я стрелковая дивизия – были сведены в оперативную группу под командованием комкора В. Д. Грендаля[43]. Основной ее задачей являлся прорыв линии финских укреплений на участке Тайпале – Коуккуниеми. Одновременно с этим 461-й и 701-й стрелковые полки 142-й стрелковой дивизии, поддерживаемые 311-м пушечным артиллерийским полком под командованием И. М. Пядусова, а также 90-я стрелковая дивизия должны были форсировать перешеек между озерами Вуоксиярви и Сувантоярви (Суходольское) возле железнодорожной станции Кивиниеми (Лосево).
Группа Грендаля была поставлена в очень тяжелые условия: времени на организацию форсирования ей было предоставлено совершенно недостаточно; артиллерия еще не подошла по указанным выше причинам; разведка противника по существу не была проведена; времени на организацию взаимодействия было не дано. Кроме того, оборона противника была необычайно удачно вписана в окружающий рельеф местности: крайний левый фланг линии Маннергейма упирался в Ладожское озеро (на котором у нас не было мощных боевых кораблей), а далее линия укреплений пролегала по более высокому северному берегу озера Сувантоярви (Суходольское). Таким образом, позиции противника господствовали над окружающей местностью и обойти укрепления линии Маннергейма на этом участке было просто невозможно. Поэтому единственным способом прорвать ее было лобовое наступление в направлении Тайпале или форсирование по льду озера Сувантоярви (Суходольское).
Выполняя полученный боевой приказ, войска группы Грендаля в 12 ч 50 мин 6 декабря 1939 года (после 3,5-часовой артиллерийской подготовки) переправились на левый берег реки Тайпален-йоки, вклинились в линию Маннергейма на глубину 5–6 километров и, захватив несколько ДОТов, создали на северном берегу реки прочный плацдарм. 8 декабря для оказания поддержки наступлению в районе Риска – Лапинлахти – Вехмайнен была сосредоточена артиллерийская группа в составе пяти дивизионов 311-го пушечного артиллерийского и 334-го артиллерийского полков[44].
Вот что писал о тех нелегких днях сам И. М. Пядусов: «Прорыв линии Маннергейма происходил в чрезвычайно трудных географических и климатических условиях, ведь морозы зимой 1939–1940 годов доходили до 50 градусов, а с началом боев 311-й артиллерийский полк, как и другие части, не получил зимней одежды. Все пришлось исправлять в спешке, на ходу. Нерасторопность наших интендантов вызывала большое недовольство среди личного состава. Не все ладилось и с организацией питания, однако настрой у всех был один – быстрее завершить разгром финской армии. Солдаты и офицеры 142-й и других дивизий, да и наши артиллеристы совершили немало героических подвигов»[45].
10 декабря группа Грендаля пыталась развить успех, но у нее ничего не получилось. 311-й пушечный артиллерийский полк под командованием И. М. Пядусова весь день вел борьбу с укрепленным узлом противника, а также более дальними целями[46].
В целом боевые действия войск 7-й армии и оперативной группы Грендаля завершаются к 10 декабря подходом к основной оборонительной полосе, чем и заканчивается первый этап войны. 7-я армия и группа комкора Грендаля преодолели предполье (оперативную зону заграждений), разгромили части прикрытия и захватили 12 железобетонных, 845 дерево-земляных огневых точек, 400 дерево-земляных убежищ, преодолели 220 км проволочных заграждений, 200 км лесных завалов, 50 км рвов и эскарпов, 80 км надолб и 386 кв. км минных полей[47].
Второй этап операции 7-й армии был продолжительностью не три дня, как планировалось, а 8, то есть с 10 по 17 декабря.
Группа комкора Грендаля на втором этапе должна была наносить вспомогательный удар в направлении на Кексгольм (Приозерск). 311-й пушечный артиллерийский полк под командованием И. М. Пядусова по-прежнему выполнял боевые задачи в составе группы комкора Грендаля.
Попытка прорвать линию Маннергейма с ходу успеха не имела. За 5 дней неудовлетворительно организованной и проведенной разведки система обороны противника изучена не была. Войска оказались неподготовленными к началу операции.
Итоги боевой деятельности войск 7-й армии за декабрь 1939 года оказались совершенно неудовлетворительными. Наступление на главном и второстепенном оперативных направлениях полностью провалилось, в немалой степени из-за плохого знания и недооценки оборонительных возможностей финской армии, ее оборонительных укреплений и природно-климатических условий театра военных действий, а также явной переоценки собственных сил и средств. Вообще, как считал командующий 7-й армией, отсутствие опыта и средств по прорыву такого рода укреплений дало о себе знать, ибо «ни с чем подобным мы раньше не сталкивались»[48].
Заслуживает определенного интереса мнение известного английского военного историка и теоретика Лиддела Гарта о первых итогах Советско-финляндской войны: «Первое русское наступление завершилось неожиданной остановкой. Под влиянием этих событий усилилась общая тенденция к недооценке военной мощи Советского
Союза. Эту точку зрения выразил в своем выступлении по радио 20 января 1940 г. Черчилль, заявив, что Финляндия “открыла всему миру слабость Красной Армии”. Это ошибочное мнение до некоторой степени разделял и Гитлер, что привело к серьезнейшим последствиям в дальнейшем. Однако беспристрастный анализ военных действий дает возможность установить истинные причины неудачи русских в первоначальный период. Условия местности во всех отношениях затрудняли продвижение наступавших войск. Многочисленные естественные препятствия ограничивали возможные направления наступления. На карте участок между Ладожским озером и Северным Ледовитым океаном казался довольно широким, но фактически он представлял собой густую сеть озер и лесов, что создавало идеальные условия для ведения упорной обороны»[49].
20 декабря Военный совет 7-й армии отправил в Ставку Главного командования донесение, в котором доложил о том, что без разрушения основных долговременных сооружений противника и без проведения инженерных работ по расчистке подступов к его переднему краю успешная атака пехоты и танков невозможна. Командование армии предложило провести перегруппировку частей и начать систематические разрушения обнаруженных финских ДОТов артиллерией. Необходима была более тщательная и продуманная подготовка к прорыву линии финских укреплений. Ставка Главного командования РККА, рассмотрев представленные соображения, утвердила их и разрешила 7-й армии с 26 декабря 1939 года перейти к позиционной обороне[50].
Декабрьские бои показали, что главная оборонительная полоса – линия Маннергейма является укрепленным районом, для прорыва которого потребуется сосредоточение мощных средств, а также длительная и всесторонняя подготовка. На опыте декабрьских боев Главное командование Красной Армии убедилось в том, что необходимо улучшить управление войсками. Для этого приказом от 26 декабря 1939 года войска, действовавшие на Карельском перешейке, были разделены на две армии: оперативная группа комкора Грендаля, действовавшая на кексгольмском направлении, была реорганизована в 13-ю армию, а на решающем выборгском направлении по-прежнему оставалась 7-я армия. Ивану Мироновичу Пядусову во главе 311-го пушечного артиллерийского полка предстояло вести боевые действия в составе 13-й армии.
В подготовительный период непрерывно велась контрбатарейная борьба. Как было отмечено выше, борьба с артиллерией противника являлась основной задачей пушечного артиллерийского полка И. М. Пядусова. Контрбатарейная борьба велась с целью недопущения воздействия огня артиллерии и минометов противника при перегруппировке и сосредоточении войск и для того, чтоб обеспечить работу наземных наблюдательных пунктов, а также боевую работу артиллерии по разрушению долговременных сооружений.
Уничтожение батарей противника в подготовительный период ослабляло его оборону. Восстановить уничтоженные батареи финской промышленности было не под силу, что в значительной мере облегчало выполнение задачи по прорыву.
Но борьба с артиллерией противника усложнялась тем, что методы использования артиллерии противником – ведение огня кочующими взводами и орудиями и широкое применение временных запасных и ложных огневых позиций – создавали впечатление о наличии у противника большого количества батарей. Сам характер ведения огня – короткие огневые налеты с быстрой сменой огневых позиций – не давал возможности своевременно нацелить разведку, особенно АИР, с задачей определения координат огневой позиции и последующего ее подавления. Метеорологические условия – туман, снегопад – затрудняли ведение разведки, часто не давали возможности использовать аэростаты наблюдения и артиллерийскую авиацию. В этих условиях организация разведки артиллерийских батарей и незамедлительное огневое воздействие по ним определяли успех контрбатарейной борьбы.
В последней декаде декабря командир 311-го пушечного артиллерийского полка И. М. Пядусов получил «Указания по организации контрбатарейной борьбы на фронте 7-й армии», разработанные штабом артиллерии 7-й армии во главе с комбригом Л. А. Говоровым и разосланные 23 декабря в соединения армии, в том числе и группу комкора Грендаля. Здесь следует особо подчеркнуть огромную роль штаба артиллерии 7-й армии в организации планирования боевых действий артиллерии, разработке методов решения задач артиллерией и боевых документов. Не исключено, что И. М. Пядусов впервые ознакомился с требованиями своего будущего командующего Л. А. Говорова по организации борьбы с артиллерией противника. Указания состояли из трех разделов. В первом разделе давалась количественная и качественная оценка артиллерии противника и его боеприпасов.
Во втором разделе рассматривались способы боевого применения артиллерии, стрельба. Третий и наиболее обстоятельный раздел был посвящен организации контрбатарейной борьбы. В этом же разделе вскрыты недостатки и упущения в организации разведки батарей противника, в планировании в штабах начальников артиллерии дивизий, корпусов и в штабах групп АДД.
«До сих пор в штабах групп, НАК и НАД, – отмечалось в указаниях, – нет четкой организации разведки батарей противника, анализа разведданных и организованной контрбатарейной борьбы.
Поступающий материал (разведсводки и схемы) о батареях противника от пехоты, с наблюдательных пунктов, от батарей звуковой разведки, авиации и воздухоплавательных отрядов без всякого сопоставления и анализа фиксируются в разведсводках и разведсхемах и посылаются в вышестоящие штабы…
Разведкарты с анализом обнаруженных батарей противника вовсе не ведутся в штабах, а там, где имеются, ведутся очень небрежно, благодаря чему невозможно установить по дням и часам деятельность батарей противника.
В штабах групп, НАД и НАК вопрос организации и планирования разведки батарей противника упущен. Средства инструментальной и воздушной разведки работают без плана, самотеком и часто без достаточного обеспечения.
Штаб НАК не планирует и не организовывает разведывательную работу штабов НАД, а последние не руководят штабами групп АДД, штабы же групп АДД в свою очередь отдают это дело на волю ВЗР, воздухоотрядам и самолетам…
На наблюдательных пунктах артиллерии нет специально выделенных наблюдателей за батареями противника. Забыты простые, но очень эффективные методы засечки батарей по секундомеру и блеску выстрела в ночных условиях. Воронки от разрывов снарядов не изучаются, между тем по ним можно определить направление на батарею противника, тип и калибр орудий»[51].
Далее отмечалось, что подавление батарей ведется с нарушением 353–358 статей «Правил стрельбы наземной артиллерии 1939 года» и что, как правило, огонь ведется одной батареей и редко дивизионом. «Невнимание к необходимой расчетной плотности ведет к тому, что обстрелянные батареи противника через короткий промежуток времени вновь оживают»[52].
В Указаниях требовалось решительно перестроить всю систему организации контрбатарейной борьбы: штабам спланировать работу всех органов разведки, поставив перед ними конкретные задачи; при обнаружении батарей с наблюдательных пунктов артиллерийских и пехотных начальников немедленно сообщать об этом в батареи звуковой разведки, воздухоплавательные отряды и авиаотряды, нацеливая их на засечку этих батарей противника; все сведения о батареях, поступающие в штабы, тщательно анализировать, сопоставлять и обрабатывать, в итоге чего должен быть сделан вывод о достоверности батареи; установить систематическое наблюдение всех видов разведки за деятельностью батарей противника, фиксируя время их работы и огневые позиции; при засечке батарей применять наиболее точный метод засечки.
«В целях быстрого подавления обнаруженных батарей противника, – говорилось в Указаниях, – необходимо звукометрические взводы, самолеты и аэростаты придавать дивизионам групп АДД. Обнаруживаемые батареи противника подавлять немедленно, причем подавление вести, как правило, дивизионами, для чего в группах АДД иметь круглосуточное дежурство батарей и дивизионов.
По обнаруженным батареям противника и наблюдаемым с аэростата или самолета огонь вести не на подавление, а на уничтожение»[53].
Разосланные войскам Указания способствовали улучшению контрбатарейной борьбы. Начиная с января, артиллерийские группы АДД успешно подавляли и уничтожали обнаруженные батареи. Это стало возможным потому, что активно вступили в работу все средства разведки. После перегруппировки войск в 7-й и 13-й армиях действовало четыре разведывательных артиллерийских дивизиона, две отдельные разведывательные батареи, четыре эскадрильи корректировщиков и два воздухоплавательных отряда.
Для руководства войсками на Карельском перешейке приказом НКО от 7 января 1940 года образован Северо-Западный фронт (командующий С. К. Тимошенко, начальник артиллерии А. К. Сивков, со 2 марта – В. Д. Трендаль) в составе 13-й и 7-й армий, усиленных авиацией, артиллерией, танками и другими средствами. Для управления артиллерией создавались штабы артиллерии во фронте и в армиях.
В середине января 1940 года, реализуя требования указаний по повышению эффективности борьбы с артиллерией противника, в полосе наступления 13-й армии над советскими позициями за Тайпален-йоки, в районе Неосаари, в воздух взмыл аэростат. Гигантская серебристая «колбаса» с оперением в хвостовой части колыхалась в бледно-сером небе, неся в себе угрозу для оборонявшихся финнов. Впервые наблюдавшие это изобретение финские солдаты поначалу не поняли, зачем русские вывесили над рекой этого монстра. И только приглядевшись, они увидели под брюхом у аэростата висящую на канатах небольшую корзину, в которой сидел наблюдатель. Теперь все их позиции, в том числе и артиллерии, просматривались корректировщиками артиллерийского огня. Огонь артиллерии, в том числе и 311-го пушечного артиллерийского полка, стал более эффективным.
Конечно же, аэростат – штука капризная, и он мог применяться только в ясную и спокойную погоду. Но особенность здешней зимы в том и состоит, что чем тише и солнечней погода, тем крепче мороз. В ярком свете январского дня, когда световой день пусть ненамного, но все-таки больше декабрьских, советская авиация и артиллерия стали наносить противнику значительные потери в условиях наступившего прекращения крупных лобовых атак.
Наряду с налетами с земли и с воздуха, которые стали ежедневными, напор на передовые позиции также не ослабевал. Тщательным образом обдумав ситуацию, командующий войсками С. К. Тимошенко направил в войска директиву не только об изматывании противника авиационными и артиллерийскими ударами. В руководстве к действию соединениям приказывалось периодически пытаться расшатать оборону финнов вклинением и расчленением их передовой посредством захвата отдельных огневых точек.
В таких стычках прошел почти весь январь 1940 года. Когда месяц перевалил за свою середину, давление на финскую оборону начало постепенно усиливаться.
Несмотря на многочисленные неудачи, на постоянные вылазки и отходы на исходные рубежи, небольшие периодические атаки на противника все-таки выполняли определенную задачу, принося положительный результат. Мало-помалу все огневые точки обнаруживались и наносились на карту. Так постепенно командирами Красной Армии наконец была обрисована детальная картина финской обороны.
В один из январских дней финны уничтожили так досаждавший им аэростат в районе Тайпале. Это был единственный случай уничтожения советского аэростата за всю войну на всех участках Северо-Западного фронта[54].
Горящий воздушный шар поднял боевой дух у защитников линии Маннергейма, которые надеялись, что с отсутствием корректировщика стрельба русских пушек будет не такой эффективной. Но через несколько дней мерзнущие в окопах финские наблюдатели с изумлением увидели еще один аэростат с наблюдателем.
На опыт применения аэростатов для борьбы с артиллерией противника обращал внимание В. Д. Грендаль в своем выступлении на совещании при ЦК ВКП(б) начальствующего состава по сбору опыта боевых действий против Финляндии (14–17 апреля 1940 года): «Борьба с артиллерией противника была трудной задачей, несмотря на то, что финская артиллерия малочисленна и плохо обучена, но они применяли способ так называемых кочующих орудий, тем самым вводили в заблуждение, какое количество батарей у них имеется. Они поставят 2–3 орудия в одном месте, постреляют, потом переносят в другое место, потом в третье. Когда приносят сводку, то с ума сходишь – откуда столько артиллерии. Оказалось, что это одни и те же орудия, но они умело ими маневрировали на поле боя. Поэтому разыскивать их было трудно. Нужно сказать, что огромную пользу в борьбе с артиллерией принесли аэростаты. У меня был один аэростат, его сожгли, но через 5 дней он опять висел, принес огромную пользу. Нам нужно это культивировать. Недаром французские и немецкие армии, имея огромную авиацию и зенитную артиллерию, все-таки применяют аэростаты на линии Зигфрида и Мажино. По-моему, мы напрасно и рано отказались от этого дела»[55].
По данным всех видов разведки было установлено, что перед фронтом 13-й армии противник имел 22–26 батарей (в том числе одну тяжелую и 6 зенитных)[56].
Огневые позиции батарей противника были хорошо оборудованы в инженерном отношении: орудия находились в окопах с накатами; орудийные окопы были связаны с землянками ходами сообщения. Землянки для личного состава покрыты бревнами в 2–3 наката; ходы сообщения имели перекрытия в один накат или маскировались сетями. Задульные конусы маскировались белыми полотнищами[57].
Прорыв линии Маннергейма
На завершающем этапе Советско-финляндской войны 311-й пушечный артиллерийский полк усиливал 49-ю стрелковую дивизию 3-го стрелкового корпуса, действующего на вспомогательном направлении 13-й армии. По-прежнему борьба с артиллерией противника была основной задачей полка И. М. Пядусова. Иван Миронович учел все замечания по борьбе с артиллерией противника в предыдущих боевых действиях, устранил недостатки в ее организации, и его полк успешно выполнил боевые задачи в полосе наступления 13-й армии.
Для штурма линии Маннергейма на Карельском перешейке было сосредоточено огромное количество артиллерии всех видов, в том числе и РГК.
Войска Северо-Западного фронта перешли в наступление с утра 11 февраля 1940 года после мощной артиллерийской подготовки атаки. Затем пехота и танки атаковали противника и под прикрытием огневого вала вклинились в его оборону. Всего же в первый день наступления артиллерия 7-й армии израсходовала 149985 снарядов всех калибров, а артиллерия 13-й армии—80000 снарядов*. По свидетельству финского подполковника И. О. Ханнулы, мощь артиллерийского огня была такова, что ее «можно сравнить только с наибольшими артиллерийскими сражениями мировой войны»**. Стрелковые окопы главной линии финской обороны были уничтожены во многих местах, пулеметные гнезда и блиндажи разрушены от точных попаданий, а живая сила противника на участке прорыва понесла очень большие потери.
28 февраля 1940 года началось новое, еще более мощное наступление. 3-й, 15-й и 23-й корпуса 13-й армии после артподготовки тоже перешли в наступление, овладев Муола-Ильвесским узлом сопротивления, и начали преследование противника в направлении станции Хейниоки (ст. Вещево). 311-й пушечный артиллерийский полк под командованием И. М. Пядусова по-прежнему вел боевые действия в составе 3-го стрелкового корпуса.
Противник, не выдержав удара, стал отходить по всему фронту. Вторая полоса укреплений была прорвана за два дня.
Военные историки по-разному оценивают состояние и возможности Красной Армии в Советско-финляндской войне.
«Финская война, – пишет военный историк А. В. Исаев, – это одно из тех событий, которые порождают прямо противоположные мнения о себе в рядах историков и публицистов. Это своего рода “линия фронта” между людьми с разными политическими взглядами. Позицию одного лагеря вполне прозрачно отражает, например, А. И. Солженицын: “И потом все видели эту бездарную, позорную финскую кампанию, когда наша огромная страна тыкалась, тыкалась около этой самой "линии Маннергейма". Всем показали, что мы воевать… и противники наши видели, что мы воевать не готовы”. Другая сторона опирается на высказывания, подобные: “Ни одна армия мира не прорывала еще такой, взятой в бетон и сталь, оснащенной по последнему слову военной техники линии обороны”. То есть, с одной стороны, огромная армия, остановленная маленькой Финляндией, с другой – беспрецедентное в мировой истории сокрушение сильных укреплений в жестокую стужу. Обе стороны снимали фильмы, писали книги. В одних с каким-то мазохистским упоением показывали засыпанные снегом танки “БТ” с распахнутыми люками и замерзшие трупы красноармейцев, в других с удивлением читаем рассказы про многоэтажные ДОТы с центральным отоплением и мощными орудиями.
…Никогда не нужно бросаться из крайности в крайность. Финская война выявила как недостатки в подготовке командного состава, так и возможности РККА в качестве достаточно современной для 1940 г. армии, оснащенной массой артиллерии, танков, авиации, способной преодолевать укрепленные полосы и развивать успех ударом танков и пехоты»[58].
Не менее важны и оценки противника. В начале Советско-финляндской войны, как уже отмечалось, практически отсутствовало тесное взаимодействие пехоты с артиллерией. Либо пехота не успевала использовать результаты артиллерийского огня, либо огонь артиллерии был неэффективным. По этому поводу К. Маннергейм в своих мемуарах дает следующую оценку действиям советских войск: «Атаки противника в декабре можно было сравнить с оркестром под управлением плохого дирижера, где инструменты играют не в такт. На наши позиции бросали дивизию за дивизией, но взаимодействие различных родов войск было недостаточным. Артиллерия расходовала снаряды, но ее огонь был плохо спланирован и не очень связан с деятельностью пехоты и танков»[59]. Советское командование серьезно работало над ошибками. И в дальнейшем разительные улучшения во взаимодействии пехоты и танков с артиллерией в полной мере ощутил на себе противник. «Русские теперь научились “оркестровке” взаимодействия между различными родами войск. Это проявлялось, с одной стороны, в гибком согласовании артиллерийского огня с маневром пехоты, с другой – в большой точности огня»[60].
Комментировать эти строки вряд ли есть необходимость. Отметим только следующее. Война – самая суровая и высшая школа проверки боевой готовности войск и правильности военной теории, разработанной в мирных условиях. Только в ходе войны с достаточной полнотой можно выявить и оценить подлинные взгляды и возможности своих войск и противника на ведение боевых действий. Для военного человека война – самый серьезный экзаменатор и кадровый работник. Другими словами – война отбирает кадры. В условиях войны иного пути нет, все лишнее, не имеющее отношения к оценке личных качеств, отбрасывается в сторону. Старые заслуги, высокие звания, должности учитываются лишь до первого испытания в войне. Способен или не способен командир справиться с возлагаемыми на него обязанностями! Только так ставится вопрос при рассмотрении кандидатуры для выдвижения на любую должность в годы войны. Советско-финляндская война не стала исключением. В течение четырех с половиной месяцев этой войны трижды менялось командование советскими войсками. Сначала руководство операцией осуществлял командующий 7-й армией командарм В. Ф. Яковлев, затем – К. А. Мерецков, а на завершающем этапе – С. К. Тимошенко. Правда, пришлось полностью поменять структуру управления советскими войсками в этой войне. Добавим, что проверка в ходе войны командного и начальствующего состава – кто на что способен – тоже может быть отнесена к положительным результатам, которые были достигнуты в Советско-финляндской войне. В конце концов Советско-финляндская война «встряхнула» в положительном смысле этого слова как руководство страны, так и командно-начальствующий состав Красной Армии.
Заметим, что Иван Миронович Пядусов командовал артиллерийским полком в течение всех 105 дней Советско-финляндской войны. Уже только по этому факту можно судить, что он справился с возложенными на него обязанностями.
В ходе войны И. М. Пядусов получил опыт организации контрбатарейной борьбы, которая сводилась к разведке батарей, организации контрбатарейных групп, планированию огня и огневому воздействию по батареям противника.
Иван Миронович не по книгам, а на практике познал, что разведка группировки артиллерии противника – основа успеха борьбы с артиллерией противника. Советско-финляндская война явилась хорошей проверкой для разведывательных подразделений. Хотя подразделениям артиллерийской инструментальной разведки (АИР) приходилось действовать в тяжелых условиях северо-западного театра военных действий, они успешно выполнили возложенные на них задачи. Об этом свидетельствуют итоговые цифры войны с Финляндией. Так, артиллерийские батареи противника на 65 % были разведаны звуковой разведкой, на 16 %—средствами сопряженного наблюдения, на 10 %—артиллерийской авиацией, на 5 %—измерительно-пристрелочными взводами и на 4 %—аэростатами наблюдения[61]. Командиры артиллерийских полков, в том числе и И. М. Пядусов, на практике убедились в необходимости уделять должное внимание звукометрическим подразделениям, которые заняли ведущее место в борьбе с артиллерией противника.
С задачей подавления и уничтожения батарей противника успешно справлялись группы АДД, образованные из корпусных артиллерийских полков и артиллерии РГК, в состав которой входил и 311-й пушечный артиллерийский полк под командованием И. М. Пядусова. Опыт показал Ивану Мироновичу, что для успешной борьбы с артиллерией противника необходимо подавлять и уничтожать не только батареи, находящиеся на огневых позициях, но и наблюдательные пункты. И борьба с артиллерией противника должна вестись на всем протяжении операции. Опыт, приобретенный И. М. Пядусовым в Советско-финляндской войне, будет вскоре востребован на полях Великой Отечественной войны.
Следует отметить, что военные специалисты многих государств не прекращают обсуждать вопрос: управление войсками – это наука или искусство?! Имеют место различные точки зрения. Одно лишь верно, что не каждому, у кого на плечах погоны, дано умело управлять подчиненными в ходе боевых действий, равно как и не каждому предпринимателю (бизнесмену) дано эффективно руководить заводом и фабрикой, быть успешным в бизнесе. Можно слыть отличным знатоком военного дела, разумеется, знать принципы военного искусства, историю их зарождения и развития, но это не дает гарантии того, что каждый блестяще реализует свои знания на практике. Вспомним слова М. В. Фрунзе: «В военном деле необходимы особые, специфические качества (выделено нами. – Авт.). Самым важным из них является так называемая интуиция, способность быстро разобраться во всей сложности окружающих явлений, остановиться на самом основном и на основании учета этого основного наметить определенный план борьбы и работы»[62]. В связи с этим уместен вопрос: можно ли научить человека интуиции или способности разобраться во всей сложности окружающих явлений? Можно ли научить человека повелевать людьми? Или эти качества приобретаются с опытом? А может быть, эти качества передаются исключительно на генетическом уровне? Вопрос из вопросов! И на сегодняшний день на этот вопрос нет однозначного ответа. Заметим, что управленческая деятельность командующего (командира), его способность охватывать воедино все элементы сложной боевой обстановки, в кратчайшие сроки принимать обоснованные решения и целенаправленно добиваться претворения их в жизнь требует сочетания многих качеств, характеризующих военного человека как творческую личность в условиях выполнения боевых задач. Это и аналитическое мышление, организаторские способности, целеустремленность и сила воли, психологическая устойчивость и убедительность в действиях и др. Как видим, довольно широкий спектр способностей. И все это должно проявляться в условиях активного противодействия противника, неудач, значительных потерь в живой силе и огневых средствах.
Перед Великой Отечественной войной во всех боевых уставах Красной Армии подчеркивалась важность маневра войск, умелого взаимодействия между родами войск, управления, массирования сил на решающих направлениях, боевого и тылового обеспечения. И наши кадровые командиры в большинстве своем теоретически эти положения усвоили. И тем не менее пришлось в годы Великой Отечественной войны пройти через труднейшие испытания, провести сотни, тысячи боев, прежде чем командующие (командиры) прошли суровый «конкурсный отбор» на полях боев и сражений. Дело в том, что боевая обстановка чрезвычайно изменчива, многолика, противоречива и неповторима. Поэтому в большинстве случаев отличается высокой степенью неопределенности. Если в других видах деятельности человек часто волен сам создавать условия, благоприятствующие решению поставленной задачи, то в операции (бою) достижение цели происходит в сложной обстановке активного противодействия противника.
Иван Миронович Пядусов уже в Советско-финляндской войне прошел суровый «конкурсный отбор», показал своей деятельностью способность успешно выполнять поставленные боевые задачи. Об этом свидетельствует награда Ивана Мироновича. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 7 апреля 1940 года И. М. Пядусов был награжден орденом Красного Знамени № 129 за боевые заслуги перед Родиной во время Советско-финляндской войны 1939–1940 годов. Заметим, что 311-й пушечный артиллерийский полк также был награжден орденом Красного Знамени.
«Если Петр Великий прикажет, то мы заплатим компенсацию»
Перед командиром артиллерийского полка И. М. Пядусовым, в отличие от некоторых современных историков либерального толка, не стоял вопрос: кто выиграл в этой войне? Безусловно, Красная Армия одержала победу. Выигранной считается такая война, в результате которой победитель оказывается в лучшем положении, чем был до войны.
Как мы уже убедились, к концу 1930-х Финляндия представляла собой страну, настроенную к СССР явно недружественно и готовую вступить в альянс с любым из наших врагов. Так что в этом отношении ситуация отнюдь не ухудшилась. 22 мая 1940 года в Финляндии было создано Общество мира и дружбы с СССР. Несмотря на преследования финских властей, к моменту его запрещения в декабре того же года оно насчитывало 40 тысяч членов[63]. Подобная массовость свидетельствует, что вступали в общество не только сторонники коммунистов, но и просто здравомыслящие люди, полагавшие, что с великим соседом лучше поддерживать нормальные отношения.
Согласно Московскому договору СССР получил новые территории, а также военно-морскую базу на полуострове Ханко. Это явный плюс. После начала Великой Отечественной войны финские войска смогли выйти на линию старой государственной границы лишь к сентябрю 1941 года.
Необходимо отметить, что если на переговорах в октябре – ноябре 1939 года Советский Союз просил меньше 3 тысяч квадратных километров да ещё и в обмен на вдвое большую территорию, то в результате войны приобрёл около 4 тысяч квадратных километров[64], не отдавая ничего взамен.
Также следует учесть, что на предвоенных переговорах СССР помимо территориальной компенсации предлагал возместить стоимость оставляемой финнами собственности. По подсчётам финской стороны, даже в случае передачи маленького клочка земли, который она соглашалась нам уступить, речь шла о 800 млн марок[65]. Если бы дело дошло до уступки всего Карельского перешейка, счёт пошёл бы уже на многие миллиарды.
Зато теперь, когда 10 марта 1940 года накануне подписания Московского мирного договора Паасикиви завел речь насчет компенсации за передаваемую территорию, вспомнив, что Пётр I заплатил Швеции по Ништадтскому миру 2 млн талеров, Молотов мог спокойно ответить: «Пишите письмо Петру Великому. Если он прикажет, то мы заплатим компенсацию»[66].
Более того, СССР потребовал сумму в 95 миллионов рублей в качестве возмещения за вывезенное с захваченной территории оборудование и порчу имущества. Финляндия также должна была передать СССР 350 морских и речных транспортных средств, 76 локомотивов, 2 тысяч вагонов, значительное число автомобилей[67].
Явным минусом является то, что советские потери в несколько раз превосходили финские. Однако подобное соотношение не удивительно. Возьмем, например, Русско-японскую войну 1904–1905 годов. Если рассматривать боевые действия в Маньчжурии, потери обеих сторон оказываются примерно одинаковыми. Более того, зачастую русские теряли больше японцев. Однако при штурме крепости Порт-Артур потери японцев намного превысили русские потери. Казалось бы, и здесь, и там сражались те же самые русские и японские солдаты, почему же такая разница? Ответ очевиден: если в Маньчжурии стороны сражались в чистом поле, то в Порт-Артуре наши войска обороняли крепость, пусть даже и недостроенную. Вполне
естественно, что штурмующие понесли гораздо более высокие потери. Такая же ситуация сложилась и во время Советско-финляндской войны, когда нашим войскам пришлось штурмовать линию Маннергейма, да ещё в зимних условиях.
В результате советские войска приобрели бесценный боевой опыт, а командование Красной Армии получило повод очень серьезно задуматься о недостатках в подготовке войск и о неотложных мерах по повышению боеспособности армии и флота.
Выступая 19 марта 1940 года в парламенте, Даладье заявил, что для Франции «Московский мирный договор – это трагическое и позорное событие. Для России это великая победа»*.