Вы здесь

Где папа?. Глава 6 (Юлия Кузнецова, 2016)

Глава 6

Андрюша

Андрюша ниже меня на голову. У него странные карие глаза, они постоянно слезятся, словно он хочет заплакать. Волосы у него тёмные, на них видна перхоть. Он вообще такой… Неопрятный. Рубашка всегда мятая, грязь под ногтями, ботинки грязные даже в сухую погоду. Тетради и книги у него замусоленные, рюкзак в бурых пятнах.

Хотя я не знаю, может быть, вблизи все мальчишки такие. Я их, если честно, не разглядывала. Только Андрюшу, да и то не по своей воле.

Наша дружба (хотя я бы таких громких слов про наши отношения не произносила) началась со смешка.

Был диктант. И прозвучала какая-то длинная фраза про степь. А Андрюша сидит за моей спиной, на второй парте. И он шёпотом сказал: «А степь через “а” или через “у”?». Так, никому, он один сидит. Я не удержалась и хихикнула. Хотя я обычно строю из себя немую и вообще на шутки одноклассников (тупые на редкость) не реагирую.

А после уроков я, как обычно, отправилась в туалет. Я там пересиживаю то время, пока одноклассники одеваются внизу. Терпеть не могу, когда девчонки долго и манерно застёгивают ботинки, вздыхают, что поцарапали на этой дебильной физре маникюр, а парни ржут и стреляют сигареты друг у друга, а потом все вместе договариваются пойти поиграть в автоматы или зайти к кому-то на «кинцо да музончик».

Я наблюдаю за школьным двором из окна туалета. Когда все расходятся, я спускаюсь.

На этот раз в раздевалке остался Андрюша. Он запихивал в рюкзак пакет со сменкой, пакет не влезал. Тогда Андрюша выложил учебники и затолкал пакет, но теперь не влезали учебники. Я собиралась пройти мимо, как вдруг увидела, что в результате всех махинаций у него из рюкзака что-то выпало. Что-то белое, маленькое и твёрдое. Оно закатилось под стойку гардероба. Я наклонилась и вытащила белого зайца. Такого, с намагниченными лапками. Его можно прицепить куда угодно. Я открыла рот, чтобы сказать Андрюше о зайце, но он резко обернулся, заметил игрушку у меня на ладони и выхватил её.

– Дай сюда!

«Да пожалуйста!» – подумала я и побежала к выходу. Я решила, что в следующий раз подольше посижу в туалете.

Андрюша догнал меня у школьных ворот.

– Ну извини, – пробормотал он, – я думал, ты…

– Что?

– Да ничего. Я знаю, что это тупо – таскать его с собой.

– …

– Просто это… Мне папа подарил.

И дальше, по дороге домой, Андрюша неожиданно вывалил на меня всю историю. О папе-дальнобойщике. Который перевозил грузы. А этот заяц у него на зеркале сидел. Андрюшке, тогда трёхлетнему, зайка понравился, и отец ему снял с зеркала. А через некоторое время мама ушла от папы. И папа уехал в Питер. Возит грузы в Финляндию. А заяц этот дурацкий, теперь живёт в кармане.

– Ну это типа как… связь с ним, – бормотал Андрюша, – вроде телефона. Я вот думаю, у него наверняка есть другой заяц теперь.

– Это необязательно, – сказала я, решив, что под другим зайцем он другого сына имеет в виду.

– Да нет! Это было бы круто. Понимаешь, у него заяц на зеркале и у меня – в кармане. И мы как бы связаны этими зайцами. Как линиями телефонными. Бред, конечно, – хмыкнул он, поддавая ногой по камешку.

Я не знала, что сказать. Я себя дико неудобно чувствовала. Как будто тоже должна рассказать историю про себя. Про то, как мне было плохо. Но я ничего не могла на тот момент припомнить. У меня есть и папа, и мама, и сестра, хотя она бывает довольно противной, особенно рядом с Костей. И все они меня не обижают.

В общем, очень себя я чувствовала по-дурацки. Как на уроке, если страшно чешется горло, а кашлянуть стесняешься, и пытаешься сделать это с закрытым ртом, и понимаешь, что выглядишь как идиотка.

– А ты на картонке любишь кататься? – спросил неожиданно Андрюша и, не дождавшись ответа, уточнил: – Где катаешься обычно?

– Со стороны моста, – соврала я.

Я не катаюсь на картонках по снежным горкам, но видела пару раз там девчонок на санках.

– Прикалываешься? Это ж для малышей. Хочешь, я тебе настоящую трассу покажу? Там реальные виражи.

Произнося это, Андрюша смотрел куда-то в сторону, на проезжающие машины, а пальцы дёргали за язычок молнии на пуховике.

– Я вообще не очень люблю… – начала я.

– Там полюбишь! – пообещал Андрюша, ещё яростнее дёргая за язычок молнии. – Давай сегодня в шесть? Ну пожалуйста. Просто я сам это место недавно открыл, и так хотелось с кем-то поделиться, а…

Он оборвал себя, но я догадалась – он хотел сказать: «А не с кем». И кивнула.

Как всё кончилось

Мы тогда здорово накатались. Склон у реки был крутой, с зарослями сухой травы, торчащей из-под снега, и вот на этих кустиках мы здорово подпрыгивали. Я себе всю попу отбила, а Андрюха порвал рукав пуховика, зацепившись за ветку. Но всё равно было круто, потому что когда я съезжала, то Андрей складывал руки рупором и кричал:

– Внимание, внимание! На старте команда бобслеистов из Южной Африки! Они в первый раз увидели снег и горки и сейчас отобьют себе все африканские конечности!

Я падала набок уже наверху и съезжала, перекатываясь, вниз, а Андрюха, мигом перевоплощаясь в кого-то другого, называл меня асфальтовым катком, и это опять было смешно, а не обидно, потому что он с серьёзным видом благодарил меня за то, что я так аккуратно горку заасфальтировала.

Накатавшись, мы залезли на мост, перегнулись через перила и стали смотреть на уток в речке.

– Как думаешь, почему здесь вода не замерзает? – спросила я.

– Ладно не замерзает, – хмыкнул Андрей, – посмотри, вон там вообще пар идёт.

– Думаешь, в речку с заводов всякую дрянь сливают? Вот гады, а?

– Нет. Я думаю, они дрянь выпивают, а в речку сливают дистиллированную воду.

Лицо у Андрюши было очень серьёзным, и я даже не сразу поняла, что это шутка. А Андрюша тем временем достал из рюкзака своего зайца и прикрепил его намагниченными лапами к перилам. Получалось, заяц тоже смотрит на уток, а они – на него.

Подошла бабушка в зелёном пальто, за руку она держала девочку в смешной шапке с кроличьими ушами. Бабуля достала из чёрного ридикюля батон хлеба, отломила кусок и дала девочке. Та принялась крошить батон уткам. Бабуля и нам протянула кусок батона.

– Спасибо! – обрадовалась я и стала ломать его на маленькие кусочки, а Андрюша взял один и сунул зайцу в лапы. Мордочка у зайца стала горделивая – вот он какой, кусок у уток отхватил.

– У тебя есть мечта? – вдруг спросил Андрюша, глядя на своего зайца.

Я чуть не уронила весь кусок в воду от неожиданности. Конечно, у меня была мечта. Я хотела бы стать смотрителем на маяке. Купить кучу книжек и запереться с ними в своей каменной башне с прожектором. Но я никогда никому не говорила об этом. Да и как это можно сказать? Ведь любой нормальный человек спросит: «А где учат на смотрителей маяков?»

Но тут я сообразила, что Андрей спрашивает, потому что сам хочет что-то мне рассказать.

– А у тебя? – спросила я и кинула кусок потолще особо наглому жирному селезню, который вылез на снег.

Кинула подальше, чтобы он дал возможность покормить уточку, боязливо ковылявшую за ним.

– Есть. Хочу, чтобы меня Фокс и Алаша к себе приняли.

– Фокс и Алаша? – удивилась я. – Они же п…

Я прикусила язык.

– Придурки? – просиял Андрюша. – Ну конечно. Они тебе и не могут нравиться. Ты такая вся спокойная, а они хулиганы.

Я хотела возразить, что я не такая уж и спокойная, у меня бывает и торнадо внутри, но он не дал мне сказать:

– Понимаешь, они настоящие парни. Сильные. Ничего не боятся.

– Попадёшь к ним, сам станешь придурком, – прошептала я, кидая кусок хлеба уточке-хромоножке.

– Не стану! – пообещал Андрей. – Понимаешь, если я к ним попаду, то, наоборот, смогу следить за тем, чтобы они гадостей не делали. Я буду вроде как шпионом, понимаешь?

Я с сомнением посмотрела на Андрюшу. Мне показалось, он врёт. Ничего он не будет следить. Просто будет частью шайки, которая всех унижает. Но хочет, чтобы я это одобрила. Не дождётся!

– Знаешь, они мне кажутся какими-то безжалостными. Они как-то стояли в «Пятерочке» передо мной и шутили с кассиршей, но шутки у них… издевательские, что ли.

– А я буду следить, – упрямо сказал Андрей и, забрав у зайца хлеб, бросил его уткам. – Зато меня люди будут нормально воспринимать. Нормально на меня смотреть.

– На тебя и так все нормально смотрят.

Он что-то хотел возразить. Потом снял зайца и вдруг схватил себя за рукав куртки:

– Уй! Порвал! Маман убьёт. Она кучу денег за неё выложила на Черёмушкинском.

– Пошли к нам, зашьём, – предложила я, с грустью наблюдая за тем, как толстый селезень всё-таки спихнул в реку хромоножку, – чтобы она не сразу разглядела.

Дома нам открыла моя мама. Она сидела на больничном, лечила ангину и ходила в повязке, чтобы меня не заразить.

Мама налила нам чаю, разрезала пополам «калорийную» булочку, достала из холодильника маслёнку и пошла в комнату зашивать куртку.

Мы, хихикая, выковыряли из булочки изюм и орешки, представляя, что это тараканы, как в истории про булочника Филлипова.

– Что это, булочник? – грозно спрашивала я, изображая царя.

– Изюм-с, – почтительно кланяясь, отвечал Андрей и отправлял «таракана», который крутился и извивался в его пальцах, в рот.

Потом мама вынесла Андрюхе куртку.

– Сейчас, – сказал Андрюша, – а у вас пуговицы не найдётся? И газировки?

Мама принесла свою коробку с нитками, выдала Андрюхе пуговицу от моей детской шубы, большую и коричневую. Он кинул её в стакан с газировкой и сказал:

– Пуговица, ко мне!

И пуговица поднялась наверх. Потом он сделал руками пассы и сказал:

– Пуговица! На дно!

И она опустилась. Я захлопала, а мама улыбнулась под повязкой.

– Папа научил, – скромно сказал Андрюха, надевая куртку, – когда я маленький был. Ну, спасибо, я пошёл.

Мама закрыла за ним дверь. Я всё сидела на кухне, наблюдая за тем, как пуговица, уже без Андрюхиных пассов, то поднимается, то опускается.

– А что, – спросила мама, – других кавалеров у вас в классе не нашлось? Без косоглазия?

– Какого косоглазия? – не поняла я.

– Ты что, не заметила? У него же глаза косят. Сколько ему? Твой ровесник? Тогда, скорее всего, глаз уже потерян. Родители у него дураки, что ли? В детстве надо было операцию сделать. Раздвинуть их. Это несложная операция. Помнишь Регину, у бабушки на даче? Ну, в очках. Ей эту операцию ещё в год сделали, и сейчас нормально всё, я с её мамой разговаривала.

Мама сняла повязку и взяла стакан, в котором заварила ромашку. Я хотела сказать, что родители Андрюши не дураки, они в разводе, и что он здоровски шутит, но толку не было. Мама же сняла повязку, то есть разговаривать со мной не сможет. Не будет раскрывать рот, чтобы из него не вылетели бактерии и не сели на меня.

Мама всегда заботилась о моём здоровье.

Поэтому я молча сидела и смотрела на пуговицу, которая наконец-то утонула.

Но это был ещё не конец нашей дружбы. Настоящий конец настал на следующее утро.

Друг Дроботенко

Вечером вернулась Ирка.

Они с Костей тогда две недели жили у нас: подыскивали новую съёмную квартиру, к Костиной работе поближе. Целых две недели мне приходилось накидывать поверх ночной сорочки халат, чтобы Костя не увидел, и сушить своё бельё не в ванной, а у себя в комнате. И чистить картошку на Костю тоже.

Так вот, вечером пришла Ирка, и, пока она ужинала, мама ей что-то говорила вполголоса. А потом Ирка пришла в мою комнату, разлеглась на моей кровати, закинула руки за голову и спросила:

– У тебя друзья вообще есть?

– Да, – отчеканила я, сообразив, что именно сказала ей мама. – Андрюша. Дроботенко.

– Андр-рюша, – повторила она, нажимая на «р», – Др-роботенко. Надеюсь, он ещё и Игор-ревич. А то «р» маловато.

– Что тебе нужно, Ир?

– Да мамуля беспокоится… Что у тебя нет друзей.

– Как – нет? У меня есть друг!

– Ну да, ну да, – повторила Ирка, но тут Костя позвал её смотреть кино.

А утром в дверь позвонили. Я опаздывала в школу, поэтому стояла на коврике в прихожей в одном ботинке, во рту – бутерброд с колбасой, на тумбочке – недопитый чай. Ирка меня потеснила и открыла дверь.

– О, – сказала она, – друг Дроботенко?

Андрюша поклонился с дурашливым видом. Я быстро жевала бутерброд. Но тут в прихожую вышел Костя. Он высоченный, весь такой красиво одетый. У него только два костюма, но оба – «Версаче», и она страшно ими гордится. И вот вышел Костя в своём «Версаче», духами пахнёт за километр, и протянул руку моему «другу Дроботенко».

А Ирка сделала мне сначала страшные глаза, потом покачала головой. Мол, ну и чудо этот твой Дроботенко. И я невольно сравнила их с Костей. Один высокий, другой – низкий. Один в «Версаче», другой – в мятой рубашке. Один нормальный, другой – с косоглазием, которое я сейчас действительно заметила.

Я отвернулась от Ирки, допила чай. Андрюша направился к лестнице.

– Поторопись, – прошептала Ирка, тыча меня пальцем в бок, – ухажёр ждёт!

– Да не ухажёр он мой! – разозлилась я. – Он мне никто вообще! Абсолютно!

Ирка закрыла дверь, я пошла к лестнице и увидела, что Андрюша стоял на лестничном пролёте и всё слышал. У него это на лице было написано.

До школы мы шли молча. А в классе он сразу пересел на самую последнюю парту. Аж за Фоксом и Алашей. На вторую парту никто пересаживаться не хотел. Так она и осталась пустой. Как ров, окружающий мой замок на первой парте от врагов.