© Светлана Сысоева, 2017
ISBN 978-5-4485-4507-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
По дороге печали
– Глупо было надеяться. Чего я ожидала?
Дашка грустила на верхней полке каюты для мотористов индонезийского плавучего транспортного средства «Пелни». На нижней полке и на полу на матрасе дрыхли два большеглазых и белокурых ангела из Голландии. Ангелы путешествовали в честь окончания с отличием средней школы и, как Дашка, перемещались с острова Флорес на остров Сулавеси. Каюта для мотористов была удачно куплена уже на борту за наличные. В кассе все билеты с койко-местами были проданы, предлагался лишь экономический класс, сулящий нежелательные перспективы экономного путешествия.
С ангелами Дашка познакомилась на пристани. Оба были под два метра ростом и торчали над вечерней темной толпой как два маяка. Надо было узнать, удалось ли им купить билеты в каюту и напроситься ночевать на полу. Ночи, аналогичной переезду на пароме Купанг—Флорес, Дашке очень не хотелось.
Корабли «Пелни» и паромы – необходимость для Индонезии – были задуманы для перемещения индонезийских жителей с одного острова на другой. Паромы поменьше и подешевле, корабли побольше и подороже; и те, и другие – лодки массового предназначения. Массового. Со всеми атрибутами этого определения. Такие понятия как ISO или «ехать с комфортом» индонезийского водного транспорта не касались. Сколько в Индонезии островов, островков и иных частей суши, выдающейся над морем, столько пассажиров набивалось на борт. Количество продаваемых билетов никто не ограничивал, а еще были безбилетники, платившие напрямую контролерам.
На паром Купанг—Флорес Дашка загрузилась одной из последних. Перед закрытыми воротами, ведущими на причал, в колонну по девять выстроились более опытные пассажиры с чемоданами, детьми и домашними животными, причем не кошками и собаками, а курами или свиньями на привязи. За два часа ожидания – Дашка еще не знала, что и корабли, и паромы никогда не уходят вовремя – люди, животные и багаж составили плотную массу, готовую в любой момент начать двигаться, сначала медленно, потом быстрее и быстрее, чтобы занять себе на пароме личное пространство, лучше на палубе, а, если не повезет, хоть где-нибудь.
Дашка вспомнила поездку Брянск—Москва в сидячем вагоне, на каждое место которого было продано по три билета. На пароме людей было больше. Пришлось действовать быстро. Увидев небольшую палубу наверху, на которой уже примостилось человек семь, Дашка жестом показала подросткам, что нужна помощь закинуть рюкзак, а сама забралась по пожарной трубе, постелила на пол оранжевую туристическую пенку и уселась, подложив под спину сумку с едой, водой и деньгами. Народ на палубе напротив одобрительно загугукал, молодец, миссис, не растерялась, теперь поедешь с комфортом.
Еще с каким. На палубе экономического класса люди сидели или лежали на креслах, под креслами, в отсеках, в проходах, на лестницах и даже подступы к туалетам были заняты. На нижней палубе транспортно-животноводческого класса пассажиры устраивались на крышах грузовых машин, на сиденьях стоящих в ряд мотоциклов, на лестничных пролетах и выступах в стене, на багажных коробках, чемоданах и мешках с рисом. Кто побогаче —подстелив соломенную циновку; кто пошустрее – отвоевав место, достаточное, чтобы ночью спать в привычной человеку позе. Над пассажирами и транспортом ехали цыплята – у них был свой паром в виде картонных коробок с отверстиями для воздуха. Цыплята нервничали, пищали, наступали друг другу на лапы, самые приспособленные занимали большие боковые отверстия и смотрели сверху вниз на людей. С пола на людей смотрели две огромные и три маленькие свиньи. Около свиней оставалось единственное свободное место, размером в три квадратных метра, на которое никто не позарился, поскольку свиньи, как и цыплята, тихо не путешествовали. Они с визгом делили территорию, чавкая, ели принесенный заботливым хозяином корм, под настроение хрюкали и по нужде ходили под себя. Любое проявление жизнедеятельности свиней сопровождалось радостными возгласами или терпеливо-усталыми взглядами пассажиров по соседству.
На Дашкиной палубе тоже было не без изъянов. Каждые два часа с верхней палубы, куда пассажирам ход был заказан, раздавалось:
– Бойся!
Надо было увернуться, поскольку вслед за «бойся» матрос вытряхивал коробку с мусором. В воду и на головы пассажирам разноцветным дождем летели обертки, пустые пластиковые стаканы из-под быстрорастворимой лапши, сигаретные бычки, пепел и иная мелкокалиберная дребедень.
– Йо—го! – в один голос кричали пассажиры, закрывая головы.
– У—лю—лю! – кричали пассажиры с палубы напротив.
– Достали уже! – обижался кто-нибудь из Дашкиных соседей, стряхивая с плеча обертку от печенья, но при этом улыбаясь от уха до уха.
– Через час снова приду, – подмигивал матрос сверху и, тряхнув коробку еще раз, удалялся до следующего выброса.
Один из попутчиков, дед в драных штанах, с китайской косичкой и повадками балагура—алкоголика начал что-то вещать, видимо смешное, поскольку люди вокруг засмеялись. Подросток в белой майке повернулся к Дашке, поднял руку и провел ладонью перед переносицей, как волна.
– Сумасшедший, – сказал он.
Жест именно это и обозначал.
– Ты куда едешь? – спросил подросток.
– Флорес.
– О, хорошо! А откуда ты?
– Россия.
– О! У тебя есть семья?
– Конечно.
– И дети?
– Ага, сын, большой уже, в школе учится.
Где бы ты ни был, стоило тебе остановиться, как рядом оказывался индонезийский подросток, изучающий английский язык и желающий попрактиковаться. Плюсом для тебя была его помощь в переводе, ведь другие языка не знали, но тобой интересовались, пытались заговорить, узнать откуда ты, куда едешь, чем живешь, сколько тебе лет, замужем ли и есть ли у тебя дети. На последние два вопросы нужно было отвечать правильно. Что замужем и есть ребенок. Лучше взрослый, поскольку если ребенок маленький, люди не понимали, как можно было его оставить и уехать так далеко.
– У тебя только один ребенок?
– Да.
– Но почему?
Вопрос был задан осторожно и даже шепотом. Дашка задумалась.
– Не знаю. У нас так принято. Один, два, максимум три ребенка.
– Это потому что вы пользуетесь… … контрацептивами?
– Да… Нет… Нет! Просто так принято. В городах. Да и дорого. Если на юг России поехать, там большие семьи.
– У вас есть мусульмане?
– Есть. Как раз в их семьях может быть много детей.
– Я христианин, – вздохнул подросток и отважился задать еще один вопрос. Тоже шепотом, только опустив глаза вниз и подойдя к волнующей теме издалека. – У нас темная кожа, потому что солнце очень сильное…
Он вытянул руку вперед и ущипнул себя за предплечье. Дашка улыбнулась.
– А мы специально загораем, чтобы кожа стала такая же, как у вас. Это считается красивым.
– Ты не знаешь, почему мы такого маленького роста?
Вопрос, надо сказать, даже не личного, а национального самоопределения. Когда появляется, с кем сравнивать, появляются такие вопросы. Почему мы такого маленького роста? Почему мы не такие, как они. Дашка начала было объяснять про расы, но подросток упорно не понимал. Пришлось пойти простым путем.
– Многое зависит от еды. Например, китайцы невысокие, и они не пьют молоко. Их правительство провело кампанию, разъясняющую, что молоко полезно. Дети начали молоко пить и как результат стали расти быстрее и выше. Вы ведь молоко не пьете?
Подросток задумался и заулыбался.
– Да! Я тоже думал, что из-за еды.
Пример оказался понятным.
– И это ведь не важно, какого роста, – добавила Дашка. – У нас в России есть и высокие, и маленькие. Люди с севера невысокого роста, но плотные. Иначе замерзнут в холодном климате. На юге может быть легче худеньким. А в городах все очень и очень разные.
Умные и не очень, красивые и непривлекательные, чистюли и грязнули, атлеты и задохлики, сильно пьющие и сказавшие водке решительное «нет». И все это не важно! Не важно!
На палубу залез кудрявый парень с потрепанным жизнью лицом, в модных очках, джинсе с наворотом заклепок и настоящих туристических сандалиях. По-хозяйски растолкал всех, уселся посередине, достал из сумки бутылку с кремом от солнца – на поверку оказавшейся лосьоном для тела – и деловито намазал руки и лицо. Вокруг парня по-быстрому сорганизовались остальные и появилась бутылка с виски, на этикетке которой красовался бравый генерал с орденами во всю грудь. Жидкость темно-желтого цвета аккуратно наливали в крышку и дегустировали по кругу.
– Да, – сказал парень Дашке по-английски, улыбаясь широко, приветливо и виновато. – Я такой. Я люблю виски. Мы немножко выпьем, но шуметь не будем.
Вслед за виски появилась бутылка с пальмовой водкой. Круг любителей выпить увеличился в радиусе.
«Сейчас начнется, – подумала Дашка. – Выпиваем, но ведем себя прилично. Надо бы с девушкой мир-дружба наладить. На всякий случай. И в туалет сходить. Не могу я прямо в воду, как некоторые». Она повернулась к девушке, показала на свою сумку и сказала «toilet». Девушка подтверждающее кивнула, подвинула сумку к себе и обняла ее правой рукой. Смелый ли это был с ее стороны поступок – мало ли что у туристки в сумке, вернется, будет скандалить, что ее обокрали – или типичный жест женской дружбы в мире мужской пальмовой водки? Скорее второе. Присмотреть за вещами, понимающе друг другу улыбнуться, спросить, куда едешь. Девушка с ребенком, мужем и друзьями мужа были с Флореса. Половина пассажиров на палубе оказалась их родственниками и знакомыми, другая половина быстро стала как родственники и знакомые, поэтому за вещи, а также за гордость и девическую честь можно было не беспокоиться.
Кудрявый повернулся к Дашке и, как положено, спросил, откуда она, куда едет, замужем ли и есть ли дети. Получив исчерпывающие ответы, он распорядился:
– Ок! Все хорошо. Все очень хорошо. Ты нам как сестра. Ты ничего не бойся. Эй, ты, подвинься, это ее коврик. И вообще, подвиньтесь все, не мешайте!
Другой парень занял часть Дашкиной пенки, пока ее не было. Это считалось нормальным. Знакомые, не знакомые, через час после отправления парома, никто границы не очерчивал, каждый сел, как ему удобно, даже если для этого нужно было облокотиться на своего соседа. Дашка вспомнила, как московский знакомый Герка объяснял, что мужчины друг друга не касаются. Это, мол, противно. Руку пожать, но не более. Индонезийские мужчины на палубе пожимали руку, когда знакомились, а дальше могли улечься, положив голову кому-нибудь на живот, а ноги на ноги другому, который в свою очередь будет использовать плечо третьего в качестве подушки.
Парни спокойно уговорили бутылку, закусили печеньем и легли кто куда. Отдыхать. Дашка облокотилась о корабельный канат и дала треволнениям отбой. Солнце опускалось все ниже и ниже над горизонтом, плескалось багряно-золотыми каплями в морской воде и навевало романтические думы о вечном.
Кудрявый сел рядом, вздохнул, улыбнулся и сказал вдохновенно:
– Я люблю море. Я люблю звезды. Я люблю мою жизнь, потому что она как приключение.
– Так я ведь тоже! Я тоже!
Как раз в этот момент Дашка смотрела на россыпь звезд на небе и думала, как же ей хорошо. Хорошо на пароме, хорошо в окружении этих людей, хорошо не думать, что было вчера и что будет завтра. Ты в центре Вселенной, где нет понятия дом и нет понятия надо. Когда тебе хорошо, твой дом – это ты, а окружающий мир предлагает то, что нужно, помогает, развлекает, пугает, радует, вдохновляет, дает возможность идти вперед и реализовывать свои планы. Сложно свыкнуться с мыслью, что ареол твоих игр не ограничивается одной песочницей. Как только ты разрешаешь себе перелезть через ограждение, оглядеться, выбрать зовущую тебя дорогу и пойти по ней, оказывается, что можно чувствовать себя как дома в любой точке земли. Не это ли называется свободой?
– Yesterday, – запел кудрявый. – All my troubles seem so far away… Знаешь эту песню?
– Конечно, это Битлз.
– А эту? It’s been a hard day’s night and I’ve been working like a dog…
– Конечно!
– Я знаю много песен, – сказал он грустно. – Только я не знаю, что обозначают слова.
– Так ты же по-английски…
– Разговариваю, – засмеялся кудрявый. – Я уличный мальчик. Не ходил в школу. Выучил в разговоре.
– Ага, – вступил в разговор сосед. – Он шесть классов закончил.
Кудрявый достал сотовый телефон и нашел нужную смску.
– Вот, посмотри, что мне прислали. Я могу прочитать, но не все понимаю.
Англоговорящий подросток стал переводить с английского на индонезийскую бахасу. Что-то про море, звезды, любовь и вечную дружбу. Кто прислал смску, кудрявый не сказал. Но хранил ее бережно, прочитал несколько раз вслух, делая паузу и задумываясь после каждой строчки.
Дашке до поездки объясняли, что в Индонезии не принято выражать эмоции на людях, поэтому вести себя нужно сдержанно, держать себя в руках. Психологическое замечание человека из западной культуры. Неверное. Как и многие другие утверждающие или категорирующие замечания, используемые психологами или этнологами.
В Индонезии насчет эмоций никто не думал, что это есть эмоция и следует ли выражать. В Индонезии эмоциями жили. Радовались, печалились, удивлялись, обижались, расстраивались или воодушевлялись. Не думая, не оценивая, хорошо это или плохо.
Кто сказал, что эмоции нужно сдерживать? Что умение ковыряться в собственных мозгах является показателем высокого уровня развития личности? Что, если ты хочешь быть этой высокоразвитой личностью, каждый момент твоей жизни нужно наблюдать со стороны, отслеживать, анализировать и оценивать, делать выводы на будущее и работать над собой? Невротический бред сивой кобылы, добровольно-принудительно надевшей на себя упряжь и назвавшей его стремлением освободиться от оков бренного существования. Попробуйте побегать по лугу, ни о чем не думая, и направляясь не туда, куда мозг нашептывает, а куда ноги сами идут. Если уж приспичит, понаблюдайте за возникающими эмоциями. Как они зарождаются, как на них реагирует тело. Получите удовольствие и от радости, и от грусти. Почувствуете себя живым.
То же и в общении с другими людьми. Кто сказал, что это правильно забыть про себя, сдержать эмоции, войти в положение, подобрать нужные слова. С выражением всепонимания и всепрощения. Конечно, если человеку плохо, и он просит о помощи, нужные слова пригодятся. А если плохо вам? Или, наоборот, очень хорошо? Любая эмоциональная беседа, если она идет из сердца, гораздо полезнее для обоих, чем правильный диалог, примеры которых приводятся в книжках серии «Общаться с другими. Как?».
Кудрявый снова запел:
– I just call to say I love you…
Тема про любовь прервала поток мыслей. Волшебство в момент закончилось, и Дашка вернулась на грешную землю. Пенка стала жесткой, разговоры громкими, соседство попутчиков слишком тесным.
Эх, Демидыч, Демидыч. Дашка не могла смириться с тем, что после года совместной жизни, мужчина Дашкиной мечты неожиданно исчез, не дождавшись ее в западнотиморском Купанге. Не то, чтобы Демидыч пропал совсем. Он писал длинные поучительные письма, подробно отвечал на Дашкины вопросы, но телефона не давал и где находится, не говорил. «Встретимся на Бали через два месяца».
Парень как будто почувствовал:
– Мне 35 лет, а у меня нет девушки.
– Но почему, почему?
– У него была печальная история любви, – сказал сосед.
– И я решил, что больше никогда…
Но это же неправильно! Неверно!
– О, пожалуйста, не надо так решать. Я уверена, что ты встретишь хорошую девушку. И очень скоро.
– Может быть. А сейчас я еду на свадьбу к своей сестре. И я рад! Ладно. Спать пора, давайте укладываться. На тебе куртку под голову.
Укладываться так укладываться. Слово подходящее. Слева от Дашки примостился сосед кудрявого, уткнувшись носом ей в плечо. Справа по диагонали, укутавшись с головой в разноцветный саронг, улегся какой-то пришлый. На корабельных канатах над Дашкиной головой, раскинув руки, заснул пацан лет тринадцати. Оставалось маленькое треугольное пространство между Дашкой и пришлым, куда посередине ночи отчаянно нырнул тощий подросток. В прыжке мальчик свернулся вчетверо, подтянул к груди ноги, принял треугольную форму, вздохнул и затих.
Купанг—Флорес. Одна такая ночь – хорошо. Вернее, не хорошо, а удачно. Или даже не удачно, а так, как должно быть, когда мир о тебе заботится и оберегает. Оказывается, вполне можно провести ночь в окружении семнадцати человек, из которых женского пола только одна, а остальные мужчины. Которые будут спать рядом с тобой без каких-либо похотливых мыслей и слащавых фразочек, дадут джинсовую куртку под голову и даже попытаются сдвинуть с места корабельный канат, чтобы тебе было куда вытянуть ноги. Важно только палубу выбрать правильно. В смысле не попасть в плохую компанию.
Только удачливость – или забота – зависит от тебя. От твоего настроения. Если душа поет и ты с миром вибрируешь на одной частоте, то все складывается удачно. А если нет… Лучше перестраховаться, так как неприятности, которые с тобой могут приключиться, исключительно твоих рук, вернее твоей головы дело. Притягиваешь ты их или они тебя выискивают, если у тебя настрой не на победу – лучше принять дополнительные меры предосторожности.
На Флоресе Дашкина голова страдала. Дашка галопом промчалась по острову, надеясь догнать Демидыча, что стоило ей две бессонные ночи и триста долларов денег. Все напрасно. Демидыч, если и был на Флоресе, спрятался так, что следы его потерялись в портовом городе Энде.
– Я видел вашего друга, – сказал Дашке Ньоман, гид из местных. – На большом мотоцикле. Только было это пять дней назад.
Видели Демидыча и в мотоциклетном магазине «Хонда». Продавщица недовольно сказала, что приезжал тут один ненормальный, сфотографировал магазин и даже спасибо не сказал. Да, да, высокий, с бородой и с пузом. Пузо было показано двумя руками, размером с живот беременной женщины на седьмом месяце. Даже если девушка и преувеличивала немного, описание походило на Дашкиного мужчину, ради которого она уехала из Москвы, сдав квартиру и попрощавшись с тем, что считала своей жизнью.
За вдохновением Демидыч уехал или еще за чем, Дашка не знала. Последние два года он находился не в лучшей форме. Ряд событий затащил Демидыча в глубокую яму, откуда он смотрел на мир печальными глазами, не позволяя себе радоваться и решив, что для него в этой жизни ничего интересного не осталось. Демидыч завершил путешествие «Россия—Австралия», поселился в городе Перт и ждал лучших времен. С приездом Дашки он ожил и позволил себе влюбиться и поснимать. Только яма оказалась глубже, чем Дашка думала. Через полгода они переехали в Восточный Тимор, там Демидыч опять загрустил, перевел любовь в ранг партнерских отношений, отснятое раскритиковал и вернулся в горизонтальное положение. Валялся на диване, читал детективы, не работал и никуда не торопился. Но и удовольствия от этого не получал. Совесть за лень и бездействие корила, Демидыч нервничал, срывался, хватал старый фотоаппарат, шел на улицу, возвращался, ложился на диван и говорил «а чего здесь снимать, здесь снимать-то нечего».
Восточный Тимор вполне мог оказаться дырой, из которой не возвращаются. Но там, наверху, сказали – перебьешься. Просроченная виза, лихорадка денге и внезапно сломавшаяся камера заставили Демидыча встряхнуться, завести боевого коня и двинуться на запад. В Купанг, в Индонезию. Дашка пришлось дождаться, когда пройдет аллергия на укус неизвестного доктору насекомого, чтобы через неделю переехать в Купанг на автобусе. Вот и переехала. «Приезжаю пятницу тчк встречайте тчк». «Велкам, – ответил Демидыч. – Я где-то на Флоресе. А потом, наверное, сразу на Калимантан. Виза-то на два месяца, и это тебе не Тимор. За просрочку могут в дом-тюрьма посадить».
Дом-тюрьма. Опять. «Успокойся, – сказал Дашке друг, к которому она бежала за советом, если ситуация казалась безнадежной. – Дай ему время, пусть парень отдохнет от непрухи. Чего ты его ревнуешь к свободе. Она же статуя. Наберись терпения и не надо его искать. Понадобится ему скоро родственная душа, сам найдется».
Может оно и хорошо. Потому что при страдающей голове, душа Дашкина оставалась спокойной. Душа тихонько шептала, что ничего страшного не произошло. Как уехал, так и приедет. Тем более что тебе есть, чем заняться, а с Демидычем на хвосте придется жарить ему курицу и в тридцатый раз слушать одну и ту же историю. И перестроиться надо. Одно дело осесть в Дили. Другое – жить на маршруте, идти по дороге и все свое носить с собой. Планов творческих, действительно, было много. В Тиморе для них перспектив не было. Дашка не могла дождаться, когда они переедут в Индонезию, и из Дили1 два раза сбегала. Сначала на месяц на Бали – пришлось вернуться, дать ситуации еще один шанс. Потом на две недели в Москву – пришлось не только вернуться, пришлось прибежать обратно из-за Демидовской денге и осознания, что московская жизнь осталась далеко-далеко в прошлом.
Вот она, Индонезия. И вот он, Демидыч. Одна приветливо встретила. Другой преподнес неожиданный сюрприз. Так, что у нас? Переезд Флорес—Сулавеси?
Дашка подошла к ангелам, которых окружили подростки, практиковавшиеся в английском языке.
– Не волнуйся, миссис. Мы студенты.
Студенты были из группы поддержки острова Комодо. В кепках с комодскими драконами и с хорошим знанием английского. Другие подростки смущенно прятались за спинами студентов, но интерес к людям из другой страны перебарывал смущение. Они начинали говорить на бахасе, смущались еще больше, просили перевести и ждали ответа, смотря на тебя круглыми глазами и переминаясь с ноги на ногу.
– Меня зовут Даша. Я из России. Saya dari Rusia.
Дашка бахасу не учила, но отдельные фразы запоминались, почему бы не повторить.
– Я писатель. Пишу книгу про Индонезию.
O—o—o! Писатель! Россия! О—о—о! Как здорово! Владимир Путин. Мария Шарапова и Роман Павлюченко. И вдруг:
– Как вас зовут?
По-русски. И «как у вас дела».
– Россия – моя любимая страна. Я люблю историю. Россия – большая страна с историей. В мою школу приезжали русские. И я видел российский конкурс красоты. Потому что я очень люблю смотреть телевизор.
К списку типовых имен, включавших помимо Путина, Шараповой и Павлюченко Веру Звонареву и Гуса Хиддингса, прибавилась Мисс «Русская Краса». И несколько фраз на русском языке. Про телевизор тоже было подмечено верно. Ни вечера без телевизора – девиз любой индонезийской семьи.
– Ты писатель! – продолжил восхищаться подросток. – Писатель – это особенная профессия здесь. О! Я вижу по твоему телу, твоему прекрасному телу…
– ???
«Что-то я не поняла про тело».
– … что ты писатель. Как ты стоишь. Как ты смотришь. Ты серьезна. Ты наблюдаешь.
Пора бы уже научиться понимать все, что говорят, буквально. И в свою очередь выражаться правильно. Это в Москве в сказанном несколько смыслов. А здесь никто не хочет тебя обидеть, просто выражаются ровно так, как думают. Знакомый француз зашел в магазин и спросил у продавщицы, пожилой женщины: «У вас есть молоко?» «Нет, – ответила женщина. – Я слишком стара для этого». Она не пошутила и не обиделась. Просто ответила на вопрос, правильной версией которого была бы «Вы продаете молоко?».
Раз буквально, то и ангелов Дашка спросила напрямую:
– Привет! По-английски говорите?
Ангелы обрадовано закурлыкали.
– Билеты в каюту у вас?
– Нет, нет, эконом-класс.
– Эх, и у меня эконом. Ребята, вы не возражаете, если я буду держаться к вам поближе на корабле. Знаете, на всякий случай.
«Иначе я, пожалуй, не поеду. Слишком много народа, слишком страшна неизвестность, слишком много печали в мыслях. И Эдвин еще этот. Зануда приставучая».
От Эдвина пришла очередная смска. «Ты где?» В гнезде!
В истории с Эдвином крайним выступил Демидыч. К очередному его подробнейшему письму, полученному Дашкой перед отъездом из Дили, была прикреплена фотография унылого длинноносого мужчины на фоне круглого инь-янского знака. Демидыч утверждал, что сей мужчина является кладезю информации по Западному Тимору, а деверь его, мол, величайший специалист по икату2. И хостел у них в Купанге дешевый, не особо шикарный, но на несколько дней сойдет. Проведя по ошибке ночь в «Теддис-баре», в обществе огромных тараканов и оттопыренных проституток, Дашка пошла искать инфо-центр. Инь-янский круг был нарисован на двери открытого с двух сторон помещения на скалистом обрыве. Обещая вселенскую гармонию, знак стыдливо опускал наличие канализационного слива справа от помещения, двух запаршивленных собачек у входа и самого хозяина – доброго внутри, но потерянного и сбившегося с пути истинного, оттого печального, завистливого и недоверчивого.
– Привет, – сказал Эдвин Дашке, как будто знал ее всю жизнь, – Я тебя ждал. Приезжал тут твой бойфренд, нарассказывал всем, что должен с тобой встретиться через два дня. А потом взял и уехал. Как он мог тебя бросить? Он должен о тебе заботиться.
– Мне койко-место нужно в хостеле, – перебила Дашка, игнорируя высказывание про бойфренда. – Я в «Теддисе» переночевала, мне там не очень понравилось.
– Конечно, – сказал Эдвин, не отрывая глаз от компьютера. – Это место не для таких девушек как ты. Там одни проститутки.
И желающие воспользоваться их услугами, помятого вида пожилые австралийцы, которые настолько привыкли, что находятся на дне, что дно дном не считали и не делали никаких попыток подняться выше. Впрочем, они были приветливы. Только подходить к ним близко не хотелось.
– Я сейчас позвоню своему менеджеру и скажу, что ты придешь. Он просто менеджер, он на меня работает. Это мой хостел. Я ему зарплату плачу. А ты надолго к нам?
Дашка планировала уехать ближайшим паромом на Флорес. Хотя это было неумное решение.
– Когда следующий паром? Мы договорились с бойфрендом встретиться на Флоресе.
Эдвин поднял глаза и посмотрел на Дашку из-под козырька потертой бейсболки.
– Следующий паром нескоро. Но я позвоню и узнаю. Я тебе помогу. Вот прямо сейчас и позвоню.
Линия якобы оказалась занятой. Хостел тоже оказался занятым. Кругленький менеджер со щенячьим взглядом развел руками и сказал, что мест нет. Вернее, есть место в дормитории, но там уже живет итальянец, он сейчас спит, а второй ключ от комнаты давно утерян.
– Бред какой-то, – сказала Дашка. – Тебе ведь только что позвонили.
Менеджер опять развел руками и предложил заселиться в отель «Мальяна». В котором, правда, все номера тоже были заняты.
Пришлось вернуться в «Теддис». Девочки из обслуживающего персонала встретили Дашку как родную, радостно улыбаясь и предлагая другую комнату взамен предыдущей, где помимо тараканов кондей выключался каждый час, а вода в ванной лилась прямо из дырки в стене. Комфортное, но экономное проживание за десять долларов. Если желаете заплатить двадцать пять, получите горячую воду из настоящего крана и огромную кровать и нише с полумраком. Комаров в нише вы вряд ли отловите, поэтому спокойного сна вам никто не обещает, еще и потому, что бар прямо под окном, сегодня суббота и мы встречаем неких сотрудников ООН, с шумом, помпой и караоке для любителей. От такой радости Дашка отказалась сразу. В комнате за десять долларов хотя бы комаров не было. А в другой, выделенной сегодня, кондей работал хорошо, а против тараканьих супостатов была проведена комплексная дезинсекция.
– Тедди, – сказала Дашка владельцу-китайцу. – Мне машина нужна, чтобы в Боти3 съездить.
Китаец накануне проявил чудеса гостеприимства, выдав ключи от дешевой комнаты и корректно заметив, что знает, каково оно «путешествовать на бюджете». Корректное замечание было сформулировано по всем правилам. Китаец не сказал, что нужна дешевая комната. Китаец выразил понимание того, что бюджетные деньги лучше потратить на что-то нужное. При этом он приврал. Но и вранье было исключительное правильное. Он не подтвердил, что Демидыч жил в «Теддис-баре». Он согласился, что да, мотоцикл Демидыча стоял вот на этой парковке, перед входом.
Узнав, что Дашка пишет книжку про Индонезию, почему и едет в Боти, китаец про правила забыл и несколько раз попросил, чтобы Дашка указала в книжке про него и про его гостиничное хозяйство, состоящее из отеля, бара и персонала выше указанного назначения. Почему-то подобные отели одинаковые во всех странах. Они многоэтажные, темные, с флуоресцентным баром и обязательным караоке. В славном городе Ярославле есть аккурат такой же. Тоже с побитыми ванными комнатами и сопутствующими тараканьими сожителями. Где вам будут рады и выдадут ключ от номера, видавшего лучшие времена, на пятом этаже, холл которого будет украшать керамическое убожество под названием «лесная нимфа ранним утром». Где завтракать придется в полумраке, скрывающем последствия вчерашнего вечера. А жить придется только потому, что все другие места в городе заняты.
«Может ну его, Макассар? – подумала Дашка. – Ехать в неизвестность, искать себе жилье… Опять…» Ста тысяч рупий хватило на телефонный звонок Аньке в Москву. Стою в толпе, жду парома, от Демидыча нет вестей, не знаю, ехать или не ехать.
– Конечно, ехать, – сказала Анька, она же Добрый Ангел, расчищающий дорогу. – Ты куда пропала, ни один телефон твой московский не работает.
Ехать так ехать. В Купанге ведь вопрос с жильем быстро решился. Итальянец освободил дормиторию, Дашке выдали ключ, а немецкую семью поселили в комнату напротив. Правильно расположенный вентилятор и мягкий матрас за три доллара в сутки. Чего еще можно желать. Только Купангу этого было мало. Купанг предложил для проживания обстоятельства с Эдвином в качестве нагрузки.
– Я подумала и решила, что глупо вот так срываться и уезжать, – сказала Дашка Эдвину. – Побуду здесь несколько дней. Надо отдохнуть, столько всего случилось за последнее время.
– Конечно, – подтвердил верность решения Эдвин. – Не каждый такое вынесет. Я рад, что ты остаешься. Ты от меня один раз ушла. Но я ждал, и ты вернулась. Может быть, завтрак? Омлет?
В хостеле на завтрак выдавали типовую пайку, состоящую из чашки кофе и двух жареных бананов. Дашка пайку отдавала серфингисту из Англии, а себе заваривала чай в металлической кружке с помощью верного друга – маленького дорожного кипятильника.
– Вот омлет. И вот чай. Хороший, из коробки, – сказал Эдвин.
В стеклянном бокале плавали ошметки от россыпного чая, который покупали в Купанге для особых случаев, типа этого.
– Денег не надо. Ты меня вчера научила пользоваться фотошопом. И внесла луч света в мою жизнь.
Только этого не хватало. Истории, начинающиеся со слов «ты внесла луч света в мою жизнь», заканчиваются либо очень хорошо, но в этом случае слова не произносят, их подразумевают, ведь и так все понятно. Либо эти истории тянутся за тобой просроченной жевательной резинкой, намертво приклеившейся к подошве твоей обуви и оставляющей на асфальте бесконечные грязные серо-белые метки. Пока ты не пересилишь брезгливость, не возьмешь губку для посуды и не ототрешь жвачку раз и навсегда, послав инициатора истории куда подальше, а себе в очередной раз сказав, что взрослая уже и сколько можно оступаться по элементарной глупости.
Будьте добры к тем, кто не садится к вам на шею и у кого хватает сил с вашей помощью выкарабкаться из своей жевательной резинки самостоятельно. Эдвин же решил, что луч света, озаривший его вяло текущую жизнь, теперь не только укажет ему дорогу, но и останется с ним не перегорающей лампочкой Ильича. Употребляемые в Индонезии лампочки были лампочками дневного света. Холодными и безжизненными. Едешь по сельской дороге ночью, и как будто смотришь в прибор ночного видения. В самом маленьком подмосковном светлячке света и то больше.
– Ты сколько здесь пробудешь?
– Эдвин, я не знаю. Мне девочки в «Теддис-баре» сказали, что в среду есть паром до Аймере. В одиннадцать часов.
А не до Лабуанбаджо в четыре, как ты наврал.
– Да? Я не знаю. Надо позвонить.
Ага. Позвонить. Только линия снова окажется занятой.
– Ты пока располагайся, – предложил Эдвин. – Ты икатом интересуешься, поэтому должна научиться в нем разбираться. Съездить туда-сюда, посмотреть.
В инь-янский проем протиснулся мужчина с огромной полосатой сумкой.
– Икат, – вежливо опустив глаза долу, заметил мужчина. – Просто посмотреть.
За «просто посмотреть» денег не просили, хотя и считали это несправедливым. В музеях же платят за осмотр. Мы чем хуже. У нас ручное ткачество и антиквариат. Потаскайся с наше по отелям, ничего за день не заработав. А у нас семья большая, очень много детей.
Про семью и про детей нужно было говорить при торге. И добавлять, что сами мы бедные, денег совсем нет. Тогда в тебе видели опытного переговорщика, радовались и предлагали «особую цену» для своих.
– И почем такая красота?
Дашка уже провела ревизию трех магазинов на центральной площади и с ценами ознакомилась. Продавец этого не знал.
– За этот миллион рупий, а за этот полтора.
– Эдвин, – сказала Дашка, когда мужчина с сумкой ушел. – Вы чего, издеваетесь? В магазине качество лучше за пятьсот тысяч.
– Да? – спросил Эдвин, опять уткнувшись в компьютер. – Правда? Я не знал. Ты чего собираешься делать сегодня вечером? Я могу арендовать мотоцикл и свозить тебя к мастеру игры на сасандо. Там тоже икат есть. С острова Роте. Это недалеко.
Мечта всей жизни. С Эдвином на мотоцикле. То есть за рулем мужчина, а ты на заднем сиденье. Издевался не только мужчина с сумкой. Издевались там, наверху. Мечты, говорите? Наверху захихикали. Как вам такой поворот? Хибара с инфо-центром сойдет за мечту иметь домик в дер… тьфу… на скале над морем. Практически то, что запрашивали. Не подходит? Вот странно.
Бензобак до краев долил Эдвин, поставив диск из разряда Будда-баров. Дорогих и с претензией. Первую песню пели по-русски. И первая же строчка поднесла к бензобаку спичку словами «вот стоишь ты совсем одна».
– Ты располагайся, – повторил Эдвин. – И чувствуй себя как дома. Тебе надо забыть про своего бойфренда. Он тебе не подходит. Если он вот так бросил тебя одну, зачем он тебе нужен. А у меня интернет для посетителей бесплатный. Пользуйся.
Ага. Вы там наверху юмористы. Это проверка на что? Плохо тебе? Бросили тебя, как положено думать? Вот отличный выход из положения. Даже делать ничего не надо. И дом, и мужчина, и иката вокруг завались. Не это ли просили? Сделай только шаг… И все устроится.
– Спасибо, – отказалась Дашка, – но у меня уже есть дом. И бойфренд мой – не вашего ума дело. Вы чего вообще лезете в мою жизнь? Мне не надо нечего лишне-бесплатного, второсортного и угодливо вами предложенного, не важно из каких соображений. Я о помощи не просила, поэтому пошли вон! Я делаю свои дела, скупаю половину текстильного магазина, отправляю посылку в Москву и, что бы там ни было, сажусь на паром до Аймере или куда там он идет. И все, что я делаю сейчас, будет направлено на то, чтобы опять встретиться с Демидычем! Отвалите!
Отвалите было сказано и той части самой Дашки, которая чувствовала себя несчастной и одинокой. Одиночество. Еще один наркотик для мозгов. От которого любят лечить, с которым учат как жить, не выдавая при этом страшную тайну мальчиша-кибальчиша. Одиночества на самом деле не существует. Есть человек, как уникальный организм. Есть индивидуальность и неповторимость таланта, характера, умений и привычек. Есть личные планы и мечты, ставящие перед тобой определенные задачи, выводящие на твой собственный жизненный путь. И есть другие люди, которые тебя окружают. Которых ты любишь или которые тебе безразличны. До которых тебе либо есть дело, либо нет. Позиция «мне до вас нет никакого дела» обществом всегда осуждалась, поэтому тема одиночества муссировалась. Кому нужны уникумы, одиночки, свободные индивиды? Обществу подавай отшлифованного под задачи общества среднестатистического жителя, которому для лучшего контроля над ним дополнительно внушат, что он одинок.
Прав Демидыч, говоря, что мы, русские, слишком много значения уделяем понятию «общество», полагаемся на других, а не на себя, слушаем других, а не себя, и как результат слишком сильно зависим от обстоятельств. «Он – жертва обстоятельств». «Обстоятельства так сложились». С таким подходом мы гордимся лишь тем, что можем выживать в любых условиях. И этим выживанием только и занимаемся. Изменились условия, надо приспособиться. Опять изменились, не важно, в плохую или хорошую сторону, опять приспосабливаемся. Поэтому и грустные такие ходим. За главное не то принимаем. На лице каждого второго русского за границей выражение «ну, и что нам день грядущий приготовил?». По этому выражению и узнаем друг друга.
Обстоятельства для нас, а не мы для обстоятельств. И вообще к черту обстоятельства. Есть дело – делай. Нет дела – ищи его или просто живи и радуйся. Выбирай то, что нравится тебе, а не то, что предлагают на жизненной распродаже. Обстоятельства подстроятся. Выдадут, что надо, и организуют, как положено. Как только поймут, кто в доме хозяин, и с кем шутки плохи.
«Звучит, как речь с трибуны, но есть к чему прислушаться. Что? Кто там опять про смысл жизни?» Но и на этот вопрос Демидыч успел ответить.
– Мы наполняем эту жизнь смыслом, – написал он Дашке, которая ныла, что у нее тупик, ступор и непонятно, что зачем. – Как-то так. У меня был момент, когда надо было выбрать, продолжать путешествие или дома остаться. Я выбрал продолжать. И несу теперь полную ответственность за свое осмысленное решение.
Эдвин тоже начал нести ответственность. Он сказал, что насчет мотоцикла договорится, а поедет Дашка или нет, это уже как получится. «Может и съезжу, – решила Дашка. – Только не сегодня, а завтра. Икат с Роте лишним не будет. Да и Эдвина порадую. Будет второй ступенькой для него, после фотошопа. Главное, не переиграть. Я-то уеду, а он останется».
И повесит Дашкину фотографию на экран монитора, как фотографию японской девушки. Коллекционера иката, которая приезжала регулярно в Западный Тимор и, по словам Эдвина, была его подругой. Насчет подруги он соврал. Но при этом жаловался, что она ему изменяет, так как ей просто нужен мужчина, который охранял бы ее и ее деньги. Эдвину страдал еще и потому, что он был полукровкой. Наполовину индонезийцем, наполовину португальцем и на чуть-чуть еврейских кровей, наградивших его отсутствием сходства ни с теми, ни с другими, ни с третьими из-за темно—желтого оттенка кожи, европеоидного разреза карих глаз и высокого роста. Рядом с индонезийцами он выглядел европейцем. Рядом с европейцами непонятно кем. Чужой и для тех, и для других. Чужой для продавцов иката, которые приходили к нему в хибару, чтобы продать чего и отдохнуть в жару. Чужой для посетителей бара, которые заваливались в бар вечером выпить, но Эдвина в компанию не принимали. Лет ему было под полтинник, но заметно это было только, когда Эдвин снимал кепку, под которой скрывалась больших размеров проплешина. Такой стареющий topass – «черный португалец», потомок смеси пришлых и местных. Владелец бара и дешевого хостела. Одинокий и печальный. С планами на будущее, которым не удалось реализоваться так, как хотелось, потому что печальные мысли и обстоятельства не дали. С нехорошей наследственностью из-за существующего до сих пор обычая жениться на двоюродных сестрах4. Но верящий в чудо, что придет кто-то и полюбит его таким, какой он есть. Любить Эдвина было просто. При всей своей печали он был открыт миру как двадцатичетырехчасовой бесплатный супермаркет. Но и опасно. Тем, что погрузит он на тебя свои печали, а ты и не заметишь – прямо как в супермаркете в твоей корзинке откуда ни возьмись появляются дорогие и неполезные товары импульсного спроса.
Дашка ответила на смску Эдвина, что садится на паром в Макассар и в Купанг в ближайшее время не собирается. Итак, Макассар.
– Я уже ездила на пароме, – сказала Дашка ангелам. – Из Купанга в Энде. Было так много людей, что я спала между двух мужчин, которых видела первый раз в жизни.
– Конечно, конечно, – ответили ангелы. – Мы, когда тебя увидели, задумали, как же ты путешествуешь одна, знаешь, будучи женщиной.
– Давайте спросим насчет каюты, когда на борт попадем.
– Да-да, обязательно.
Уже лучше. Спросим на борту про каюту. Когда на борт этот попадем. «Пелни» шел по длинному маршруту со всеми остановками. Отрезок Лабуанбаджо—Макассар был где-то посередине. Корабль опаздывал, поэтому погрузка-разгрузка шли параллельно и не всегда удачно. По одному и тому же трапу поднимались на борт люди и разгружали коробки размером с посудомоечную машину. Коробки норовили упасть в воду, грузчики как обезьяны цеплялись за поручни и зависали над щелью между кораблем и причалом, пассажиры с чемоданами застревали в проходе, матросы-распорядители хватали людей за шкирку и утрамбовывали вовнутрь, в лестничный проем, на котором уже плотно расположились другие пассажиры с вещами, детьми, бамбуковыми ковриками и сильно пахнущей едой в пластиковых контейнерах.
На палубе экономического класса можно было арендовать матрас и провести ночь в душном помещении. Можно было найти себе местечко на верхней палубе. Дашке не хотелось ни первого, ни второго. Она поймала взгляд матроса, терпеливо ожидающего, когда же эти недалекие туристы поймут, что им не вниз и не наверх, и спросила:
– Каюта?
– Первый класс ок? – вздохнув с облегчением, ответил матрос. – Один миллион ок?
– На троих?
– Ок, ок!
Конечно, ок. Матрос получил на руки месячную зарплату и проводил Дашку и ангелов в каюту с кондиционером, горячей водой и двухразовым питанием.
– Хорошо иметь деньги, – сказал один из ангелов.
– Хорошо быть богачом, – сказал другой.
– Я займу верхнюю койку, – сказала Дашка.
Достала спальник, хлебнула чая из припасенной заранее бутылки и легла спать. Спокойной ночи, мальчики! Большое спасибо за компанию!