Глава 9
Наступила долгая тревожная пауза. Ушаков задумчиво смотрел на меня, сжимая и разжимая кулаки. На лице его отражалась широкая гамма чувств – от раздражения до недоумения.
Я сидел ни жив ни мертв. Если всесильный глава Тайной канцелярии обрушит весь гнев на несчастного фон Гофена, от меня и мокрого места не останется.
Ушаков откинулся на спинку высокого кресла и безапелляционно заявил:
– Подумайте, барон, хорошенько подумайте. Второго раза не будет. Я предложениями не разбрасываюсь. Многие приняли бы, не раздумывая.
– Очень хорошо вас понимаю, однако решения не изменю, – заикаясь, произнес я, холодея от проявленного безрассудства.
Мысль о том, что этим я могу поломать и жизнь Карла, пришла в голову значительно позже.
– А не боитесь, барон, что после отказа я велю, скажем, закопать вас живьем? – сухо осведомился генерал.
– Очень боюсь.
– Тогда в чем дело? – Генерал нахмурился. – Почитаете нашу службу бесчестием?
– Помилуйте, Андрей Иванович. Разве может служение родине быть бесчестным? Но ведь не всегда известно, когда ты служишь стране, а когда выступаешь марионеткой в чужих руках.
– И за меньшие слова люди языков лишались. С огнем играете, фон Гофен, – покачал головой Ушаков. – Боюсь, мой долг возбудить супротив вас новое расследование.
– Что это вам даст, Андрей Иванович? Ну, повеселятся ваши каты: ребра переломают, мясо кнутами вырвут, иголки под ногти позагоняют. И что? Каков будет результат? Сломать меня не проблема, и не такие у вас после пыток ноги целовали. Натешите самолюбие, а какая от того польза стране выйдет?
– Одним болтливым наглецом станет меньше, – просто констатировал Ушаков.
– И все? Стоит ради этого запускать государственную машину? Неужто нет дел поважнее? Все воры пойманы, предатели по дубам развешены, а иностранные шпионы в казематы посажены… Все, Андрей Иванович?
– Это упрек? Да я тебя… – Ушаков побелел от злости, – в порошок сотру, мерзавца этакого.
– Постойте, не наломайте дров, господин генерал. Простите мою вольность. Я никоим образом не хотел задеть ваши чувства.
Ушаков быстро взял себя в руки и заговорил спокойным тоном:
– Тогда как прикажете понимать?
– Вопрос в том, кто вам нужен, Андрей Иванович. Если ищете доносчика, презираемого всеми, в том числе и товарищами, то я не являюсь подходящей кандидатурой. Бегать в Тайную канцелярию с криками «Слово и дело» из-за того, что кто-то по глупости ляпнет что-то не вполне подобающее в адрес императрицы или членов ее кабинета, – не для меня. Уверен, вы завалены такими делами и сыты по горло.
Ушаков улыбнулся. Я все же задел струнку в его душе. Действительно, львиная доля расследований в Тайной канцелярии, и без того небольшой по штату, приходилась на откровенную ерунду. Порой случались по-настоящему анекдотические случаи, но чиновникам приходилось тратить время, деньги и прочие важные ресурсы на полноценное следствие с привлечением свидетелей, тремя пытками и прочими стандартными процедурами. За рутиной от внимания инквизиторов ускользали действительно важные вещи – реальные, ненадуманные заговоры, интриги иностранных дипломатов, разыгрывавших свои партии при дворе, да что говорить – государственные перевороты, делавшиеся силами нескольких сотен гвардейцев.
– Я недавно прибыл в Россию, – продолжил я, – но уже успел оценить «гостеприимство» вашего учреждения.
Генерал усмехнулся.
– Чем богаты… – сказал он. – Похоже, до меня начинает кое-что доходить. Быть доносчиком вы не желаете, но от сотрудничества, кажется, не отказываетесь. Набиваете себе цену, барон?
– Можно сказать и так, Андрей Иванович. То, что вы предлагаете, – не мой уровень.
– Неужто на место мое замахиваетесь? – с иронией спросил Ушаков.
– Не по Сеньке шапка. Надеюсь, я правильно применяю эту русскую поговорку?
– Скажем так, ошибок за вами я пока не замечаю, – кивнул генерал.
– Тогда я объясню свою позицию.
– Окажите милость, – опять заулыбался Ушаков.
А мужик-то с юмором, подкалывает в нужный момент. И чувствуется, что заинтересовался. Постараюсь, чтобы рыбка с крючка не спрыгнула.
– Не сомневайтесь, я знаю себе цену, но не собираюсь требовать денег, чинов и привилегий. Нет-нет, – я поспешил предупредить ехидное замечание Ушакова, – меня с полным основанием можно назвать честолюбивым карьеристом, но всякая милость с вашей стороны быстро обратит внимание тех, кому лучше бы держаться в неведении. Я буду пробиваться сам. Если действительно увижу угрозу стране и престолу, приду к вам и расскажу все, что знаю. Но роль мелкого шпика не для меня. Уж извините. Это все равно что палить из пушки по воробьям.
– Вы ведь из немцев, фон Гофен. Почему я могу вам доверять?
– Очень просто: я решил связать судьбу с Россией, поэтому буду служить ей до последнего вздоха. Простите за пафос, но это так.
Задумчивость во взоре генерала снова сменилась живым интересом.
– Что-то в вас есть, фон Гофен, правда, пока не понимаю, что именно, – проницательно заметил он.
– Что вы! – удивленно сказал я. – Человек я самый рядовой.
– А вот тут я с вами не соглашусь. Странный вы, барон, зело странный, но странность эта искусно маскирована. Не могу вас раскусить вот так, с пылу с жару. Ну да ничего. Человек вы вроде невредный, и какая-то польза от вас непременно должна быть. Я подумаю над вашими словами.
Взгляд Ушакова пронизывал, будто рентген, казалось, генерал читает мои мысли. Человек, занимавший такой высокий пост, просто обязан иметь хорошую интуицию, иначе не выжить, но у Андрея Ивановича она была не просто хорошей – я бы назвал ее потрясающей. Не знаю, что он чувствовал, но мне было весьма не по себе.
– Вижу, беседа наша подошла к концу. Не стану неволить вас, барон. Я бы, конечно, мог заставить вас следовать только моим директивам, но боюсь потерять на этом больше, чем приобресть.
– Спасибо за разговор, Андрей Иванович. Перед тем как меня уведут, скажите: что будет со мной и моим кузеном? – я не мог не задать этот главный вопрос.
– Скоро узнаете, – многозначительно произнес Ушаков, прежде чем вызвать караул.
Я вернулся в камеру. Не находивший себе места Карл успокоился, увидев, что со мной все в порядке. День прошел как обычно, а вот наутро нас ожидал сюрприз.
Еще до первых петухов дверь камеры распахнулась. На пороге стоял сержант-измайловец. Благодаря караульным я научился довольно сносно различать мундиры полков, так что определял теперь практически с лету – особенно гвардейцев. Правда, отличий между унтер-офицерами в одежде не имелось, что сержант, что капрал одного полка одевались одинаково. Но этот представился, видимо гордясь должностью.
– Господа фон Гофен и фон Браун, прошу привести ваши костюмы в порядок и следовать за мной, – тоном, не терпящим возражений, объявил он.
– Что это значит? – спросил я, теряясь в догадках.
– Вы свободны. Всякая вина с вас снята. Пройдемте в канцелярию, дабы уладить формальности и подписать бумаги о неразглашении тайны.
Не веря в происходящее, мы с Карлом пулей вылетели из камеры, ожидая вдогонку криков или выстрелов в спину, но все обошлось. Подписав все, что требовалось, и заверив, что будем строго блюсти все тайны, мы поспешили покинуть Тайную канцелярию, пока никто не передумал.
За воротами крепости стояла закрытая карета.
– Садитесь, – приказал сержант.
– Но ведь мы свободны и вольны поступать как заблагорассудится, – удивился я.
– Садитесь, – настойчиво повторил сержант. – Это в ваших же интересах.
Мы с Карлом переглянулись и, не сговариваясь, полезли в карету. Терять все равно было нечего: без рекомендательных писем, которые в канцелярии испарились вместе с деньгами и некоторыми предметами гардероба, перспективы вырисовывались безрадостные. Хорошо хоть шпаги сохранились. Судьба наших коней тоже оказалась скрытой в тумане. Похоже, кому-то из окрестных крестьян повезло заполучить в хозяйство парочку отличных лошадей.
Сначала нас отвезли в баню – я не мылся больше месяца и с восторгом принялся парить себя веником. Карл впервые столкнулся со странной процедурой русского мытья и долго не мог оценить ее по достоинству. Он очень удивлялся тому, что я балдею от этого «варварства». А когда истопник окатил его ушатом ледяной воды, кузен едва не проделал в незадачливом мужике лишнюю дырку.
Из парилки мы вышли красными как вареные раки, без сил свалились на деревянные лавки и поняли, что умираем от жажды. Проблема решилась мигом. Нам преподнесли по здоровенному ковшу кваса, и тогда я понял, что попал на небеса.
Сержант положил на лавку две нательные рубахи и две пары портов. Если Карлу белье пришлось впору, то на мне все угрожающе трещало и местами рвалось. Я уже обратил внимание, что по здешним меркам был все равно что великаном, возвышаясь над всеми почти на голову.
– Ваша одежда пришла в негодность, – сообщил сержант.
– Тоже мне новости, – хмыкнул я.
Длительное пребывание в сырых и холодных застенках вряд ли смог выдержать даже спецкомплект химзащиты из двадцать первого века, что говорить про наши штаны и камзолы.
– Я купил кое-что из готового платья, – не обращая внимания на иронию в моих словах, произнес измайловец.
– Спасибо, конечно, но у нас нет денег. Не представляю, как буду с вами рассчитываться, – вздохнул я.
– Ничего страшного. Мне выдана денежная сумма для этих целей, – со стоическим спокойствием пояснил сержант.
– Кем выдана? – заинтересовался я, но измайловец почему-то не стал отвечать.
Обсохнув и переодевшись, мы вышли на улицу. Солнце стояло высоко, обогревая не по-осеннему теплыми лучами.
Мы поехали в сторону Васильевского острова. Я с любопытством посматривал по сторонам, понимая, что этот город очень отличается от привычного Петербурга, начиная с того, что один из самых прекрасных уголков любимого города был пока на две трети занят лесом, а добрая половина встреченных домов стояли пустыми, без окон и дверей, подвергаясь неминуемому разрушению.
Карета подъехала к красивому двухэтажному каменному особняку, окруженному густым ельником. Стены покрывала штукатурка, крыши были уставлены печными трубами из красного кирпича. Мы спрыгнули на деревянную мостовую и сразу оказались объектом внимания вооруженных гвардейцев, охранявших дом. Судя по тому, что их было человек десять, не менее, я понял, что нас привезли к какому-то знатному вельможе.
Мы вошли через высокие, покрытые темным лаком двери, по верхнему уровню которых с обеих сторон расположились круглые оконца, и оказались в вестибюле с полом, напоминающим шахматную доску. Сводчатые потолки сияли белизной побелки и были украшены лепниной с непонятным узором. Ряды ступенек, выстроившихся полукругом, вели к арке. За ней начиналась широкая лестница с железными перилами.
Возле арки стоял дворецкий в зеленом камзоле и жилете из золотой парчи, обутый в мягкие туфли. Он скорчил любезную мину и сообщил, что хозяин особняка приглашает навестить его и составить «кумпанию» в кабинете.
– А как зовут твоего господина? – придержав слугу за рукав нарядного камзола, расшитого золотыми нитями, спросил я.
Дворецкий смерил меня удивленным взглядом:
– Разве вам не сказали?
– К сожалению, нет.
– Мой хозяин – господин лейб-гвардии подполковник Измайловского полка и генерал-адъютант ея императорского величества Густав фон Бирон, – с гордостью сообщил дворецкий.