Господину Виктору Гюго
К жилищу моему для славы путь неведом,
За песней жалобной она не мчится следом;
Та песнь мне одному мила
На проказы ваших блуждающих духов, – сказал Адам, – я обращаю не больше внимания чем орел на стаю диких гусей, все чти твари разбежались с тех пор, как в храмах стали проповедовать достойные пастыри и народ услышал святые истины.
Милую книжечку твоих стихов через сто лет будут, подобно нам, лелеять, как драгоценность, владелицы замков, щеголи и менестрели, она останется декамероном любви и будет служить обитателям поместий утехой их благородных досугов.
Зато книжечка, которую я посвящаю тебе, позабавив, быть может, одно утро двор и горожан, которых порою забавляет какой-нибудь пустяк, к тому времени претерпит то, что суждено всему обреченному на смерть.
Тогда пусть неведомый библиофил извлечет из могилы эту заплесневевшую, трухлявую книжицу, и он на первой странице прочтет твое прославленное имя, которому моего имени не спасти от забвения.
Любопытный высвободит легкий рой моих духов, после того как столько времени серебряные застежки продержат их в пергаментной темнице.
И для него эта находка будет не менее ценной, чем для нас находка какой-нибудь легенды, записанной готическими буквами, с гербом в виде единорога или двух аистов.
Париж, 20 сентября 1836 г.