Галлиполийский крест Русской Армии. Русские в Галлиполи (О. А. Шашкова, 2009)

Сборник статей, посвященный пребыванию 1-го Армейского Корпуса Русской Армии в Галлиполи

Сборник «Русские в Галлиполи» впервые вышел в свет более 80 лет назад в Берлине и сегодня является библиографической редкостью, доступной лишь специалистам в читальных залах некоторых библиотек. Простыми и безыскусными словами повествуется здесь о годе жизни Русской Армии на полуострове Галлиполи после изгнания из России. Знаменательно, что там, на берегу Дарданелл, в день окончания авторами своего труда и накануне отправки первой партии галлиполийцев в Европу – 22 ноября 1921 года – все сохранившие верность присяге создали Общество галлиполийцев. Оно, словно предугадывая начавшееся распыление Армии, продублировало структуру 1-го Армейского Корпуса, а впоследствии вошло в Русский Общевоинский Союз, созданный генералом П.Н. Врангелем в 1924 году. Так появление сборника предвозвестило создание общественной организации, первой, объединившей русскую эмиграцию. Председателем Общества галлиполийцев (ныне существует как его «продолжение» – «Союз потомков галлиполийцев») стал генерал-лейтенант В.К. Витковский, почетным председателем – А.П. Кутепов, а секретарем – капитан В.В. Орехов.

Публикуя книгу полностью, без купюр и изъятий, мы стремились сделать ее не только доступной более широкому кругу читателей, но и показать ежедневный, будничный подвиг воинов генерала П.Н. Врангеля. Эти люди сумели посреди тягчайших моральных и физических страданий, не имея в прямом смысле ничего, сохранить и свою душу, и свой воинский дух для той святыни, ради которой они жили и имя которой – Родина. Это их пример проложил путь, который помог выстоять и стал образцом для последующих поколений русских эмигрантов.

Титульный лист первого издания книги

Авторы книги – люди военные и, безусловно, талантливые, а потому стиль подлинника и язык повествования отмечены своеобразием: строгие формулировки, напоминающие рапорты, соседствуют здесь с редкими по драматизму, эмоциональному напряжению и проникновенности фразами. Бережно, как к великой ценности, составители отнеслись к сохраненным ими после года «галлиполийского стояния» материалам. Они уже не рассчитывали, что когда-либо смогут сказать большее о том времени, а потому поместили в книгу едва ли не все вывезенные с собой документы. Обилие таблиц, составленных с военной пунктуальностью, различные статистические выкладки, детальность описаний быта, – все это говорит не столько об особенностях «мемуарной памяти», сколько о том, что любой штрих, деталь жизни в лагере воспринимались самими галлиполийцами с ясностью последнего «судного дня». А потому главное в книге – ее дух, та нравственная сила и воля к жизни, которые пронизывают и объединяют все статьи. Публикуя сборник «Русские в Галлиполи», мы сочли необходимым снабдить издание примечаниями, раскрывающими предысторию некоторых событий, обстоятельства появления ряда общественных организаций, значение некоторых вышедших из употребления слов. В качестве приложения, помимо ряда официальных документов периода 1920–1921 годов, даются биографические сведения о генералах П.Н. Врангеле и А.П. Кутепове, которые помогают пролить свет на сложность взаимоотношений этих незаурядных личностей. Издание содержит именной указатель, где читатель найдет сведения о большинстве лиц, упоминаемых на страницах книги.

Публикация книги подготовлена кандидатом исторических наук

О.А. Шашковой.

Крым– Константинополь– Галлиполи

(Из телеграммы генерала Врангеля)

В I Книге Царств есть чудесная повесть о единоборстве Давида с Голиафом. Известно, что последний, увидев Давида, а он был молод, белокур и красив лицом, с презрением посмотрел на него и сказал Давиду: «Что ты идешь на меня с палкой. Разве я собака?» А Давид отвечал ему: «Ты идешь против меня с мечом и копьем, и щитом, я иду против тебя во имя Господа Саваофа»[7]. И вышел слабый и почти безоружный. И победил.

Такое же по силам и настроениям единоборство маленьких сил Русской Армии, пережившей всю горечь, потери и ужас новороссийской эвакуации и апертой в Крыму красными армиями всей России, началось 7 июня 1920 года[8] по почину генерала Врангеля.

Он шел открыто на неравный и по силам, и по средствам бой, но шел с твердой верой в победу правого дела – раскрепощения Родины.

Проявляя подвиги изумительного героизма, стойкости и непоколебимой твердости, пошли вперед испытанные боевые полки. Борьба велась хладнокровно и смело, с большим умением; враг нес тяжелые потери и втягивал в борьбу все новые силы, черпая их из необъятного людского океана России. А за нашей Армией был слабый, истощенный двухлетней борьбой тыл, запоздалая и колеблющаяся материальная помощь старой союзницы и измена новых возможных боевых друзей. В то же время затянувшаяся Гражданская война стала все более походить на борьбу регулярных армий и требовала, кроме умелого маневра, притока живых сил и мощных технических средств.

Отступать нельзя было, ибо Крым стал последним плацдармом борьбы за Россию. Истекая кровью, без подкреплений, Армия дралась, выполняя свой национальный долг. Однако неравенство сил становилось все ярче.

В стужу морозных октябрьских дней, в обстановке непрерывных лишений, в подавляюще неравных боях в Северной Таврии единоборство превращалось в жертвоприношение.

Но Армия не теряла своей боеспособности, которая, как и раньше, была очень высока[9]: окруженная со всех сторон в десятки раз превосходившими численно силами врага, главным образом, его конными полками, прорвавшимися уже на пути ее отступления, целиком пробилась к Перекопу и Сивашу, нанося врагу громадные потери.

Позиции Перекопа и подход частей генерала Фостикова, не успевших оправиться после эвакуации с Кубани, были слишком слабыми силами, чтобы изменить боевое счастье и позволить в создавшейся обстановке удержать за собой хотя бы Крым.

Участь борьбы уже была решена.

Как говорило впоследствии официальное сообщение Штаба Главнокомандующего, «неизбежность оставления нами Крыма не явилась для командования неожиданной, и подготовка к эвакуации велась заблаговременно, еще в период нахождения русских войск в Северной Таврии».

Недаром Русская Армия не отдавала красным ни пяди родной земли. Перекопские позиции, укрепления Сивашского полуострова, Карпова балка стали местом (6–9 ноября) самых ожесточенных боев и достались красным очень дорогой ценой. Доблесть полков 1-го Армейского корпуса соперничала по-прежнему и здесь с самоотверженной лихой работой нашей конницы. Почти без пищи, среди продолжавшихся холодов Армия отходила, но отходила как Русская Армия – в руках начальников и в огне борьбы.

А что же было в эти дни в тылу?

Там спокойно спекулировали, брюзжали на голод, ужасались ежедневному падению бумажного рубля; как и всегда во время борьбы, там жили и были десятки тысяч военнообязанных, так или иначе уклонившихся от прямого участия в борьбе; там слишком верили в Армию, чтобы даже при тревожных вестях с фронта особенно беспокоиться за завтрашний день. Там слепо верили в неприступность перекопских позиций и с сожалением готовились к новой зимовке в Крыму, а не в просторе России. Но в общем об эвакуации или близкой возможности ее, при всей теоретической допустимости, в те дни одинокого единоборства нашей маленькой Армии с красными полчищами всей России никто и не помышлял.

Поэтому, когда войска с боями прошли Юшунь и эвакуация была объявлена тылу, там этому просто не поверили. Сразу стали говорить, что это чья-то крупная провокация; текст правительственного сообщения об эвакуации был взят под сомнение, пошли слухи об иных сообщениях, о том, что, по примеру 1919 года, будто бы «Слащев на Перекопе», и поэтому красные опять зазимуют у ворот последней пяди русской земли. Сердце сжималось от боли при мысли, что через несколько дней поля и берега прекрасной Тавриды будут отданы «разбойнику и вору».

Однако правительственное сообщение об эвакуации, объявленное 11 ноября 1920 года, прямолинейно говорило следующее:

«Ввиду объявления эвакуации для желающих офицеров, других служащих и их семейств, Правительство Юга России[10] считает своим долгом предупредить всех о тех тяжких испытаниях, какие ожидают приезжающих из пределов России. Недостаток топлива приведет к большой скученности на пароходах, причем неизбежно длительное пребывание на рейде и в море. Кроме того, совершенно неизвестна дальнейшая судьба отъезжающих, так как ни одна из иностранных держав не дала своего согласия на принятие эвакуированных. Правительство Юга России не имеет никаких средств для оказания какой-либо помощи как в пути, так и в дальнейшем. Все это заставляет Правительство советовать всем тем, кому не угрожает непосредственная опасность от насилий врага, остаться в Крыму».

Тыл закипел сборами, укладкой, ликвидацией, раздачей, слухами и тревогой. Никто толком ничего не знал, но не было в то же время никакой паники, никакой измены, никакой открытой вражды. Только в Симферополе в связи с восстанием на заводе «Анатра» и с выходом из тюрем уголовного элемента была временно тыловая паника, сдержанная терцами генерала Агоева. Можно честно оказать, что наиболее общим чувством была какая-то томящая боль и грусть за такой неожиданно печальный исход героической борьбы, за безысходность на долгое время активной борьбы с большевиками, за то, что в правом деле победа осталась на стороне грубой, кровавой разбойничьей силы.

К полудню 10 ноября борьба на фронте закончилась. Прикрываемая конницей, Армия в полном порядке отходила к местам, предназначенным для погрузки. В идеальном порядке Кавалерийский корпус прошел Симферополь, направляясь на Алушту – Ялту. В ночь на 13 ноября (с 7-ми часов вечера до 6-ти часов утра) непрерывной лентой частей и обозов прошла через Сарабуз вся 1-я армия, направляясь на Севастополь. 2-я армия отходила на Феодосию – Керчь.

Отступление шло неспеша, по шоссейным дорогам, при самом благожелательном отношении со стороны жителей; грабежей населения по пути не было, ибо шли не банды развалившейся Армии, а воинские части.

Приказ Главнокомандующего об отъезде из Крыма застал части на походе и был понят весьма различно: где-то думали, что ограниченность средств эвакуации заставляет брать возможно меньше людей, и всем, кому прямо не угрожало наступавшее владычество «чрезвычаек», предлагали остаться в Крыму; отходившие от частей солдаты плакали, расставаясь с боевыми друзьями; их и пленных красноармейцев снабжали трехдневным запасом провизии; другие же части, наоборот, принимали по пути в свои ряды всех желающих эвакуироваться, и, например, численность конницы при отходе возросла вдвое; все стойкие части отходили полностью.

В городах Крыма шли в это время спешные сборы. Паники не было, так как коренное население относилось к Армии с полным расположением; отъезжавшие же были уверены, что всех погрузят на пароходы.

Были ли грабежи, погромы, восстания в тылу в эти дни?

Грабежи были, да и странно было бы, если бы их не было, так как на фоне крымского бестоварья и голода обнажался перед наступавшими большевиками сравнительно богатый тыл Армии и ее база, появлялись возможности подойти к складам всякого добра. В Симферополе грабили выпущенные из тюрьмы арестанты. В Алуште и Ялте растаскивали винные погреба; в Севастополе в ночь на 13 ноября, когда загорелись мельница и склады у вокзала, начались грабежи складов вещей и медикаментов Американского Красного Креста[11], железнодорожных пакгаузов и груженых поездных составов; в Феодосии и Керчи в ночь на 15 ноября были ночные грабежи магазинов, в которых участвовала грязная накипь Армии.

Но все это не наложило характерных черт на облик последних дней тыловой жизни Крыма. Их скорее можно обрисовать суетливыми сборами в дорогу, молчаливым сочувствием жителей и общим порядком. Никто не отметил ни одного эксцесса против армейских чинов. И друзья, и враги ее в те тяжелые дни преклонялись перед совершенным ею подвигом и перед величием предстоящих ей испытаний.

Когда 12 ноября днем рота Алексеевского училища вошла на Екатерининский проспект с бодрым родным напевом старой студенческой песни «Вскормили нас и вспоили отчизны родные поля», в запрудившей улицу толпе плакали, юнкеров угощали папиросами и шоколадом.

Заблаговременными распоряжениями Штаба Главнокомандующего все морские и транспортные средства были разведены и распределены по портам, заготовлен уголь, медикаменты и продовольствие. Военным училищам была поручена охрана порядка в местах посадки: Алексеевскому, Сергиевскому Артиллерийскому и Донскому Атаманскому – в Севастополе, Константиновскому – в Феодосии и Корниловскому – в Керчи.

В городах было необычайное оживление и движение. Толпы народа с узлами, чемоданами, свертками и вещами шли и ехали на извозчиках, подводах, автомобилях; на пристанях шла погрузка учреждений, штабов и отдельных лиц.

Но в то время, как утром 12 ноября тыловой Севастополь уже грузился, Керчь впервые услышала, что предстоит внезапная эвакуация и еще не верила катастрофе.

Днем 12-го прибыли в Севастополь последние перегруженные людьми поезда, в том числе поезд командовавшего 1-й армией генерал-лейтенанта Кутепова. В это же время к генералу Врангелю в гостиницу «Кист» явилась депутация от славных полков 1-го корпуса во главе с генералом Манштейном для принятия знамен этих полков, стоявших в помещении Главнокомандующего. В комнате уже стояли чемоданы.

Генерал Врангель вышел бледный, в черной черкеске и сказал собравшимся: «Я жалею, что не могу сейчас этого сказать всем; прошу вас передать всем то, что я скажу. Сейчас я убедился, что Европа и Америка нас предали: результаты налицо. В моем распоряжении кораблей настолько мало, что я не могу на них посадить даже все остатки славной армии, которая, истекая кровью, подходит к Севастополю. Куда мы едем, я не знаю, так как на мои запросы, которые я рассылал в течение двух дней со дня юшуньской катастрофы, ответов нет. У нас есть уголь, и мы уходим в море. Я продолжаю по радио вести переговоры и думаю, что они увенчаются успехом. Где мы пристанем, я не знаю, но где бы это ни было, я прошу вас передать эту просьбу частям: сохранить безусловный порядок, дисциплину и, самое главное, уважение друг и лично убедился, что ничего враждебного войскам ожидать было нельзя.

К утру 13 ноября стали подходить к городу части 1-й армии, и началась их погрузка. В порту было большое оживление: гудки, свистки, крики тысяч голосов, шипение пара; подходили, накренялись и уходили громады транспортов, усеянных людьми; к другу. Потому что я в состоянии говорить за вас только тогда, когда буду уверен, что мы и там останемся такими же, как и здесь, твердо веря в нашу идею и в то, что вина нашей катастрофы – не в нас самих».

В тот же день к вечеру командующий 1-й Армией принял ряд энергичных мер, чтобы обезопасить и обеспечить посадку на суда подходящих к Севастополю частей Армии… До глубокой ночи он на автомобиле с адъютантом объезжал окраины и предместья города, был на вокзале, пешком прошел длинный путь по железнодорожному полотну сновали лодки, буксиры; говор, гам. Небо было обложено тучами, дул холодный осенний ветер. На рейде уже стояли нагруженные трехтрубный «Рион», шведский «Модик», французский крейсер «Вальдек Руссо». Город пустел. Охрана города переходила к городскому самоуправлению и рабочим, которым было роздано оружие и патроны; много броневых машин и танков стояло по Екатерининскому проспекту. Уже темнело, когда на Нахимовском проспекте показалась большая толпа народа, во главе которой шел генерал Врангель: население Севастополя провожало популярного вождя. Он подошел к сменившимся караулам Атаманского училища и сказал: «Рад, что вижу вас такими же стойкими и бодрыми, как это было в Новороссийске и всегда на родной земле. Спасибо за порядок, за сильный дух. Мы отправляемся в неизвестность; что ждет нас, ничего не знаю. Будьте готовы ко всяким испытаниям и лишениям. Знайте, что спасение России и нас в наших руках».

Внутренняя гавань в Галлиполи. 1921 г.[12]

Ночь на 14 ноября и утро этого дня прошли в Севастополе совершенно спокойно, по городу ходили патрули юнкеров. Пароходы почти все ушли; на рейде стоял крейсер «Корнилов». Днем заставы и караулы стали стягиваться к Графской пристани. Около 2-х часов дня туда подошел генерал Врангель, обошел караул и стянувшиеся заставы сергиевцев, поблагодарил их за службу. Затем снял корниловскую фуражку, перекрестился, низко поклонился родной земле и на катере отбыл на крейсер «Корнилов». За ним погрузились на «Херсонес» юнкера; последним с берега сошел начальник обороны Севастопольского района генерал Стогов. Он остановился, перекрестился и заплакал. На берегу была масса народа. Благословляли, плакали.

Это было около 3-х часов дня, а в 4 час. 45 мин. английский миноносец по радио передал, что в город вошли большевики. Ночь пароходы простояли на внешнем рейде. Вечером доносился из города благовест церквей.

Так начался исход Русской Армии.

В благоговейной тишине отходили перегруженные суда в море, в неизвестность, отрываясь от далей Севастополя, от берегов Отчизны милой.

Боль обиды, тоска и тревога охватывали сердце.

Главнокомандующий направился в Ялту. Там грузилась конница. В идеальном порядке переполнялись вместительные «Крым», «Цесаревич Георгий», «Русь». Садились только люди; с тяжелым сердцем расставались с лошадьми, как со старыми боевыми товарищами.

15 ноября посадка закончилась. По набережной ходит генерал Врангель; уже был второй гудок последнего парохода, но еще нет трех высланных за город застав. Наконец заставы прибыли. Третий гудок. Генерал Врангель на «Корнилове» проехал мимо судов, пожелал счастливого пути, снял фуражку и сделал земной поклон родной земле. Толпы на пароходах стояли с обнаженными головами, со слезами на глазах. Им, тысячам людей, боровшимся за Родину, нет места на ней. Уходят в неизвестность, от своих, от родной опозоренной земли.

В Феодосии до полудня 13 ноября при мертвой зыби шла посадка войск местного гарнизона и кубанских частей генерала Фостикова; однако когда переполненные «Владимир» и «Дон» уже отошли на рейд, пришло донесение, что к городу подходит еще Кубанская дивизия; ее взять было некуда, и ей приказали идти для погрузки в Керчь. В дни посадки в Феодосии горели склады, шли грабежи переполненных поездных составов. Главнокомандующий побывал здесь после отъезда всех судов.

Керчь пережила эвакуацию позже других городов Крыма. 14 и 15 ноября там еще в совершенно спокойной обстановке шла посадка у широкого мола на «Мечту», «Поти», «Самару»; грузился местный гарнизон и тыловые учреждения; подходили для погрузки конные части 2-й армии (донцы и кубанцы); в городе в эти дни был полный порядок; патрули юнкеров отошли и погрузились лишь ярким солнечным осенним днем 16 ноября, после чего большевики заняли последний клочок Крыма.

Пароходы отходили перегруженные людьми, ибо надо было взять всех оставшихся; надеялись в проливе пересадить значительную часть людей на линейный корабль «Ростислав», бывший в Азовском море. Но оказалось, что вывести его не удалось, он прочно засел на мели, и скученность на пароходах не разрядилась.

Кто же и с чем выехал из Крыма?

По данным Штаба Главнокомандующего, из Крыма ушли все морские транспортные средства и боевые корабли, которые могли двигаться самостоятельно и на буксире, – всего 126 судов. На них было погружено около 135 тысяч человек, в числе которых до 70 тысяч бойцов, погрузившихся с ружьями и пулеметами (в Севастополе разоружили лишь садившихся на французские суда «Сегот» и «Сиам»).

Это были десятки тысяч людей, прежде всего училища и наиболее стойкие части тыла, погрузившиеся почти в полном составе; затем строевые части 1-го Корпуса и конница, казачьи части и штабы; потом в большом количестве – тыловые учреждения, военные и административные; в небольшом числе – семьи военнослужащих, и уже после – гражданские беженцы. Главными причинами, заставлявшими покидать родину, безусловно явились боевое братство частей и присущие военнослужащим чувства долга и чести, принципиальная непримиримость с большевиками и желание продолжать с ними борьбу во что бы то ни стало, угроза власти «чрезвычаек», невыносимость рабства советского строя.

Решиться ехать в полную неизвестность, для многих – с семьей и детьми, у порога зимы, буквально нищими, – для этого нужны были убедительные мотивы, а потому это нельзя было назвать стадным чувством, которое якобы загоняло тысячи русских людей на пароходы.

Большинство грузилось без вещей, прямо с похода, лишь с тем, что было в укладке; многие семейные не могли зайти и заехать домой, чтобы попрощаться, взять семью, часть вещей. Тылы грузились несколько богаче, появлялись чемоданы, корзины, перины, но и тут брали случайное, какой-то универсальный жизненный минимум; да и что брать с собой, когда едешь в море, в полную неизвестность?

Интендантство грузило, главным образом, продовольствие, белье, кожу и зерно. Остальное имущество, как достояние русского народа, по приказу Главнокомандующего, не уничтожалось и не портилось, а было передано охране рабочих. Орудия, бронепоезда, бронеавтомобили, танки и аэропланы были приведены в негодность и брошены по дороге к портам и в городах Крыма; лошадей угоняли в горы.

Все военные суда Черноморского флота в количестве 21 вымпела вышли в море. Шел переполненный громадный транспорт «Кронштадт», представлявший единственную по своей величине механическую мастерскую в Севастополе, шли маленькие катера, ехали на фелюгах. Под стройный напев «Спаси, Господи, люди Твоя…» отошел от Севастополя пароход «Ялта», наскоро обращенный в госпитальное судно. Раненых взял английский миноносец.

Пароходы вышли в море переполненными до крайности, все трюмы, палубы, проходы, мостики, решетки у трубы были буквально забиты и завалены людьми. Слава Богу, что море встретило бедных изгнанников хотя и непогодой, но было совершенно спокойно. Качка была малозаметна.

Большой перегруженный «Рион» вышел почти без угля, и в море его стало относить к берегу по направлению к Одессе. Жуткие часы пережили бывшие на нем тысячи людей. К великому счастью их, к «Риону» пришел на помощь буксир.

Переезд по морю до Константинополя длился от одного до пяти дней. Это была мука, которую трудно пересказать. Прежде всего, это было суровое начало физических лишений, которые выпадали потом на долю ничего не имевших, голодных, испуганных будущим людей. «Люди, попавшие на железную палубу, – пишет один из участников этого переезда, – лишенные всякого прикрытия от дождя и леденящего норд-оста, сбитые в кучу возле вонючих ретирад, у которых круглые сутки нескончаемая очередь, не проявляли протеста; они не мечтали о каком-либо благополучии в будущем, ибо для них ''довлела дневи злоба его'', стремление получить какую-либо пищу и возможность вытянуть и уложить свое уставшее от бессонницы и иззябшее тело. Продвинуться за чем-либо со своего места по пароходу почти было немыслимо; для нескольких саженей[13] пути приходилось иногда затрачивать часы, ибо везде стояли бесконечные очереди; за кружкой воды (единственной на день) – очередь, в уборную – очередь, вскипятить воду – очередь, да и то для избранных; перейти направо, пройти в трюм – везде непрерывные очереди; при этом всюду нервные, до крайности раздраженные люди, грубые окрики, обиженная придирчивость не то начальников, не то равных безличных и бесправных беженцев. Офицер, солдат, генерал, юнкер, дама – все сразу уравнялись в правах на кружку воды, на проход в уборную; дисциплина и простая житейская вежливость, воспитанность, выдержка падали катастрофически».

Происходили сцены, совершенно недопустимые с точки зрения воинской дисциплины, как со стороны старших, так и со стороны младших. Сказалось это и на юнкерской среде.

Одним словом, пароходная обстановка сразу разлагающе повлияла на моральный облик людей, резко перешедших из режима безусловного повиновения и дисциплины в расплывчатое в правовом отношении положение бесприютных изгнанников. Скученность породила вскоре грязь и насекомых; вымыться хотя бы и морской водой было невозможно; нельзя было, да и не во что переодеться; нельзя было просто раздеться. Спали вповалку на мокрых палубах, в грязных трюмах, у копоти труб. Особенно тяжело было женщинам. Добавим, что в этой кошмарной обстановке скученности, грязи и голода родилось несколько младенцев и умерло несколько больных и стариков.

Редко у кого были с собой запасы продовольствия; вся надежда была на паек или на скорую высадку. А паек экономили. Выдавали немного хлеба или из муки пекли по ночам в пароходной кухне лепешки; выдавали минимальные дозы консервов, селедки; бывали дни полной голодовки. Тяжело было но только без горячей пищи, но просто без горячей воды, без чая. Правда, были, конечно, отдельные исключения. Большинство же, не ропща, терпеливо несло взятый крест, с тревогой заглядывая в завтрашний день. И душа отдыхала лишь минутами, по вечерам, когда хор юнкеров или частей запевал заунывную или развеселую родную песнь.

На что надеялись тогда?

Говорили и думали, что приютит Франция или Америка, что повезут в Алжир, на Мадагаскар, в Аргентину или в Марсель, одни мечтали о службе в каком-то международном корпусе, другие о плантациях и мирном земледельческом труде. А пока что неуклюжие переполненные транспорты покачивались на волнах родного моря.

Но вот показались огни маяков у входа в Босфор. Проходит несколько часов, и все новые русские суда входят под только что поднявшимся над ними французским флагом в заветный пролив. Все высыпали на переполненные палубы. После нескольких дней созерцания бескрайних, холодных и непривычных просторов моря появились зеленеющие берега, зачернела земля, запестрело жилье людей, узкий коридор пролива разукрасился развалинами башен, причудливой архитектурой вилл, дач, заводов, местечек. У каждого при этом копошились самые простые мысли: «живут же люди», «вот бы высадились здесь, поработали бы, пожили бы, а там и в Россию». Из большого здания под американским флагом кричат «ура», машут платками; кричат и с пароходов, и уже думается, что Америка готова приютить беглецов.

Берега пролива становятся все ярче; замелькал уже трамвай; впереди пестрят мачты судов.

Пароходы подходят к Царьграду.

Развертывается широкая прекрасная панорама Константинополя, видна Святая София.

Прошли по рейду мимо прибывших ранее судов: вот величественный «Генерал Алексеев», а вот и «Корнилов». У трапа появляется знакомая бодрящая своим видом фигура генерала Врангеля. Пароход сразу оживает какой-то радостной энергией. Главнокомандующий здоровается с войсками. Несется единодушное: «Ура!»

То же громкое, долго не смолкавшие «ура» сопровождало Главнокомандующего во время объезда им на катере прибывших судов, многие из которых он посетил. Следует отметить, что пароходы с русскими изгнанниками стали приходить на Константинопольский рейд, начиная с 15 и кончая 22–23 ноября, причем, когда первые суда уже отошли оттуда в Галлиполи («Саратов» и «Херсон» – 21 ноября), суда из Керчи только что начали прибывать. Всего же одновременно более ста русских судов – военных и торговых, крупных и мелких – встали угрюмой, облупленной людьми, голодной армадой на внешнем рейде Константинополя и выкинули флаги: «Хлеба!» и «Воды!»

Это были не только условные знаки и обычные морские сигналы. Это был крик о помощи десятков тысяч людей, запертых в плавучие тюрьмы и воистину не имевших на сегодня ни хлеба, ни воды. Они так катастрофически свалились на голову Константинополю, что, конечно, трудно было ожидать при всем сочувствии к русским изгнанникам с чьей-либо стороны скорой и налаженной помощи. Поэтому первые дни подходили к пароходам какие-то случайные катера и больше наводили справки, чем подвозили продовольствие. Да и то было чисто случайным: то американцы привезут молоко и шоколад детям, то французы сгрузят консервы, то наши русские земцы подвезут в мешках долгожданный хлеб.

А на пароходах продолжалась та же давка, грязь, моральное разложение и общий голод. Международная полиция следила за тем, чтобы русские не съезжали с пароходов.

Вдали причудливой панорамой светился громадный город, вокруг пароходов сновали лодки торговцев – «кардашей», переполненные хлебом и сластями; мимо судов свободно и легко бороздили волны дачные пароходы, переполненные чужой, оживленной толпой. Всюду была жизнь, а русские изгнанники все сидели в своих невольных тюрьмах и терпеливо ждали решения своей участи.

«Я был вчера, – писал в те дни один из молодых наших писателей, – 19 ноября 1920 года, среди 66 кораблей, стоявших в Мраморном море, в устье Босфора; я разыскивал на них остатки замученных русских писателей, а нашел 130 000 распятых русских людей! Они поставлены на глаза всего мира, на самом видном месте между Европой и Азией, но их видят далеко не все обитатели Европы. Это, слава Богу, не вся еще Россия, но это одна тысячная часть распятой России, и этого достаточно, чтобы ослепнуть от потрясающего зрелища».

А Комитет политического объединения русских граждан в Константинополе в обращении к союзникам и друзьям писал: «Разве это только толпа, обезумевшая от горя и страдания? Нет, это люди, отдавшие все в защиту принципов, одинаково дорогих и для вас, и для нас, и для всего человечества. Сделайте все, чтобы остатки всемирного арьергарда не исчезли с мирового поля битвы, чтобы те, в ком остались воля и энергия, вновь собравшись с силами, опять могли выступить на спасение родины своей. Если нашлась территория для временного пребывания сербских героев, для бельгийских мучеников, неужели не найдется в мире угла для русских, отстаивающих грудью вас, Европу, от нового нашествия варваров?»

В первые же дни с пароходов стали сгружать раненых, тяжелобольных, гражданских беженцев, а затем и строевые казачьи части. Многие пользовались любым из подошедших катеров, чтобы объехать суда и разузнать о том, погрузились ли куда-нибудь жена, мать, дети, брошенные в других городах Крыма.

Переполненные транспорты в гавани г. Галлиполи

Вместе с частичной разгрузкой пароходов постепенно улучшалось и питание. Подвоз продуктов становился более регулярным; привезли много пресной воды, появился кипяток, а там заклубились и походные кухни; правда, иногда это была пшенная каша на морской воде, но все же это была уже горячая пища.

Правовое положение офицеров и солдат все еще не выяснилось. Жили по-прежнему только слухами; приказы не доходили. Константинопольские газеты, редко попадавшие, были полны фантастическими описаниями «крымской катастрофы», «эвакуации», «хождения по мукам», но ничего не проясняли в личной судьбе изгнанников: были ли они беженцами или военнообязанными, могли ли высаживаться или должны были ждать, когда их кто-то и куда-то повезет, – этого никто точно не знал. Говорили по-прежнему о Франции, заговорили о Сербии, стали все чаще называть Галлиполи. Но о последнем говорили, что там только палаточный лагерь, малярия, «долина смерти» и там до весны не выживет никто.

Тыловая накипь Армии, загруженная каким-то неведомым добром, довольно свободно съезжала с пароходов и терялась в константинопольской беженской пыли, но воинские части держались сплоченно, открыто издеваясь над разбегавшимися «мучными королями» и возмущаясь людьми, агитировавшими за переход в беженцы.

Они знали, что пока оружие с ними, пока у них в трюмах часть продовольственных и интендантских грузов, пока с ними русские боевые суда, они не пропадут.

Понятно поэтому то отношение, какое встретило со стороны воинских частей выполнение французами международных правил о разоружении. Все знали, что на чужой земле отошедшую армию должны были разоружить, но оружие сдавали французам с большим душевным смятением, чувствуя какую-то незаслуженную национальную обиду, чуя, что это именно может обратить Армию в беженцев, лишить последних средств защиты, национального лица. Оружие прятали, бросали с огорчением в воду, расставались с ним с большой печалью[14].

Это прежде всего понял такой русский и истинно военный человек, каким всегда был генерал Кутепов. Через три дня после прибытия на рейд он уже издал следующий приказ, весь дышащий призывом к боевой готовности:

«Константинополь. ''Алмаз''

Приказ № 1

по войскам 1-й Армии

5/18 ноября 1920 г.

§ 1

Приказываю в каждой дивизии распоряжением командиров корпусов всем чинам за исключением офицеров собрать в определенное место оружие, которое хранить под караулом.

§ 2

В каждой дивизии сформировать вооруженный винтовками батальон в составе 600 штыков с офицерами, которому придать одну пулеметную команду в составе 60 пулеметов.

§ 3

К исполнению приступить немедленно и об исполнении донести.

Генерал-лейтенант Кутепов».

По соглашению с французами, воинским частям оставляли одну двадцатую часть оружия. У офицеров оружия не отбирали. Несмотря на это французы сгрузили с прибывших из Крыма судов:

45 000 винтовок,

350 пулеметов,

12 000 000 ружейных патронов,

330 000 снарядов,

60 000 ручных гранат.

Одновременно с этим французские власти стали разгружать принятое ими в свое распоряжение прибывшее на пароходах русское казенное имущество[15].

Все это, происходившее на глазах нищих голодных людей, при самом начале изгнания, произвело на всех очень тяжелое впечатление. Всего было выгружено тогда:

а) продовольствия:

зерна …………………….. 300 000 пудов,

сахара…………………….20 000 пудов,

чая……………………….. 17 000 пудов,

табака ……………………… 1500 пудов,

разных продуктов ………….. 50 000 пудов;

б) обмундирования и белья:

шинели, френчи и шаровары … 42 000 пудов,

рубахи и кальсоны ………….. 340 000 пар,

носки ……………………… 640 000 шт.,

полотенца…………………… 285 000 шт.,

обуви………………………..58 000 пар,

кожи………………………… 592 000 кг,

перчаток …………………….. 53 000 пар,

одеял………………………..140 000 шт.,

сукна и мануфактуры …….. 810 000 метров.

и другое имущество,

всего на сумму 69 075 888 франков.

Непрерывно работали лебедки, пустели трюмы, а вместе с этим Русская Армия все более обездоливалась, переходила в материальную зависимость к чужому, хотя и другу. И право было наше командование, которое в эти тяжелые дни организовало отступивших русских бойцов в стройную вооруженную силу, которая в данных условиях одна только могла сохранить лицо Армии, спасти ее от распыления.

Приказ по войскам 1-й армии, данный 19 ноября за № 3, говорил, что приказом Главнокомандующего 1-я армия сводится в 1-й Армейский Корпус, во главе которого становится генерал от инфантерии Кутепов; в состав Корпуса должны были войти: 1-я Пехотная дивизия, 1-я Кавалерийская дивизия и Технический полк.

Через день после этого первые пароходы с частями Корпуса («Саратов» и «Херсон») отошли в Галлиполи.

А остальные угрюмо покачивались на рейде, продолжая держать своих невольных пассажиров в обстановке невероятной грязи, в самом угнетенном настроении. Общая неизвестность и неосведомленность продолжались. То пароходы подымали якоря и направлялись к живописным островам Проти и Халки – якобы для общей дезинфекции; то продвигались неожиданно вперед, то грузили уголь, но дальше этого дело не шло. Постепенно стало выясняться правовое положение чинов Армии. В приказах по 1-му Армейскому Корпусу от 19–20 ноября, поздно дошедших до всех пароходов, так разъяснялись приказы Главнокомандующего о правах эвакуированных: все генералы и штаб-офицеры, не получившие должностей, а также все категористы (штаб– и обер-офицеры, солдаты) отплытию в Галлиполи не подлежали, а эвакуировались как беженцы в Константинополь и славянские страны; таково же было положение всех больных и раненых. Кроме того, могли воспользоваться этим правом беженства все офицеры, окончившие военные академии и не получившие должностей по своим специальностям. Генералы и штаб-офицеры, не получившие назначения, могли оставаться в частях на положении рядовых офицеров; вместе с офицерами временно, как говорил приказ, могли оставаться семьи военнослужащих в составе отца, матери, жены и детей.

Время шло. Свежим ясным вечером 3 декабря вдали от обагренных лучами заходящего солнца силуэтов Святой Софии на многих пароходах в благоговейной тишине помянули русскую жизнь совершением вечерни под двунадесятый праздник Введения во храм Богородицы.

А потом неожиданно началось стремительное отплытие оставшихся пароходов: шли по Мраморному морю к входу в Дарданеллы. Теперь уже было ясно, где ждал Армию первый тернистый приют.

Еще в Константинополе 20 ноября на пароходе «Саратов» генерал Кутепов отдал приказ, которым организация высадки Корпуса в Галлиполи возлагалась на начальника 1-й Пехотной дивизии генерал-лейтенанта Витковского. Говорили, что город разрушен, что придется жить в палатках, что мало воды, что дуют норд-осты. Вообще, ожидания были самые печальные.

Но когда пароходы, минуя водный простор Мраморного моря, входили в коричневый, кое-где желтевший, а местами зеленевший коридор берегов и уже виднелись довольно широкие просветы Дарданелл, взорам представилась совсем удручающая картина.

С правого борта парохода показались сначала унылые постройки казарменного типа. Сергиевское Артиллерийское училище не знало еще тогда, что там оно проведет девять месяцев – в унылом соседстве с сенегальцами. Затем – маяк, а дальше потянулись серые каменные развалины небольшого городка с редкой зеленью пинии, с красневшими черепицами крыш, с унылыми домиками набережной.

Не верилось, что пароход завернет именно в эту безнадежную бухту. А там уже оживление: «Аскольд» кого-то разгружает, вдали видны вереницы людей, идущих с грузом куда-то в поле по холмистой дороге, а вон и неуклюжие зеленые палатки.

Да, это Галлиполи.

Но неужели надолго? Неужели здесь зимовать? Неужели на нашей планете за все понесенные изгнанниками страдания, за всю пролитую русскими кровь за общесоюзное дело не могли найти им иного приюта, прикоснуть к иной земле?

Вот показались сенегальцы; слышны окрики французских лейтенантов, работают лебедки. Выгрузка начинается.

Так прошел первый этап крестного пути.

Географический очерк Галлиполийского полуострова и города Галлиполи

Город Галлиполи находится под 40°, 30' северной широты и под 26°, 40' восточной долготы от Гринвича и расположен на северо-восточной части Галлиполийского полуострова. Полуостров тянется узкой полосой с северо-востока на юго-запад верст на 75-80 вдоль Дарданелльского пролива. Наибольшая ширина полуострова, несколько юго-западнее г. Галлиполи, – около 25 верст, наиболее узкое место по перешейку, соединяющему его с материком у с. Булаир, – около 4 верст.

Полуостров является результатом тектонического действия подземных сил, происхождения геологически сравнительно недавнего, и до сих пор находится в зоне действия тектонических сил внутри мирового вулканического кольца; сейсмическая линия проходит через Дарданелльский пролив.

Общий рельеф местности делит полуостров на две части: северо-восточную – более низменную, переходящую почти в равнину у Булаирского перешейка, и юго-западную – гористую; последняя вся изрезана хребтами и отдельными горными вершинами. Расположение хребтов, тянущихся, главным образом, с северо-востока на юго-запад, на всем протяжении полуострова почти нигде не создает долин, защищенных от действия постоянных и сильных северо-восточных ветров. Отчасти в силу этого на вершинах нет развитой растительности. Другой причиной слабой растительности в горах является недостаток влаги. Стекающие с гор воды сносят органические остатки в долины, и здесь образуются почвы, достаточно богатые для растительной жизни. Почвенный слой в долинах действительно мощный.

Эти условия создают общий колорит полуострова, растительностью своей мало отличающегося от южных частей России, главным образом, Крыма и северной части Черноморского побережья Кавказа. Значительная разница средней температуры и более южное расположение как будто должны были бы дать совершенно иную картину, однако непостоянство уровня и количества подпочвенных вод, относительный минимум атмосферных осадков и холодные северо-восточные ветры не дают здесь развиться богатой южной растительности. Представители тропической флоры встречаются только лишь в виде отдельных исключений.

При более детальном ознакомлении с флорой полуострова здесь можно выделить лишь небольшое количество семейств, но, правда, с большим разнообразием видов. Преобладающими являются семейства мотыльковых, сложноцветных и злаковых. Характерна и та особенность, что климатические условия накладывают на растения свой особый отпечаток. Растения как бы не доверяют тем благоприятным условиям, которые дали возможность им развиться и на всякий случай сохраняют особые аппараты для защиты от чрезвычайного испарения и приспособляемость к восприятию минимума питательных веществ; так, даже дуб, развившийся достаточно мощно, сохраняет иногда листья с игловидными окончаниями, густо усаженные покровными волосками.

Горные хребты и плато в большинстве своем покрыты кустарниками шиповника, каменного дуба, терновника; значительно реже– бобовника и низкорослой груши; встречаются целые долины, заросшие можжевельником. Зато чрезвычайно редко встречаются кустарники низкорослой сосны и исключением надо считать нормально развитую сосну. В долинах картина значительно изменяется. Здесь уже встречаются платаны, дубы, березы, иногда ясень, тополь, осина. Встречаются и фруктовые деревья; из них можно назвать маслину, инжир, миндаль, орех, черешню, персик, абрикос, айву. Редкими деревьями надо считать яблоню, гранатовое дерево, грушу; кипарис тоже составляет редкое исключение: в естественном состоянии он почти никогда не встречается, но является обычным гостем мусульманских кладбищ, заботливо посаженный там руками человека.

Долины, мало обрабатываемые под пашню, сплошь заросли различными травами, могущими давать богатый сенокос. Весной сочная густая трава покрывает землю великолепным бархатным ковром. Довершают картину ромашка и маки, заливающие красными и белыми пятнами все поля и луга. Особенно буйно расцветают маки по склонам прибрежных холмов и оврагов.

Климатические и почвенные особенности полуострова создают благоприятные условия для занятия земледелием. Несмотря на относительно малое количество атмосферных осадков и недостаток подпочвенной влаги земля дает вполне хорошие урожаи, даже при той системе обработки ее, которая здесь существует. Однако местное население земледелием занимается мало и крайне неумело; использована далеко не вся площадь земли, годной для обработки, всего 20–25 процентов. Земледелием занимаются лишь в долинах, и даже склоны гор, вполне удобные для земледелия, не обрабатываются. Обработка земли производится совершенно примитивными средствами. Никаких сельскохозяйственных машин местное население не знает и не хочет знать. Обычные орудия – это деревянный плуг и двузубая мотыга. Сельскохозяйственные машины, как редкость, встречаются лишь в немногих крупнейших экономиях. Система хозяйства – обычная– здесь представляет так называемое «пестрополье». Никакой очистки полей не производится, и редкий колос густо перемежается с сорными травами. Бороньба производится самым примитивным способом при помощи орудия в виде железного листа с пробитыми в нем дырами, развернутые острые края которых, обращенные к земле, производят требуемую работу. Такая бороньба, конечно, цели не достигает. Уборка урожая производится ручным способом. Сорта хлеба, культивируемые здесь, самого низкого качества. Главная культура – пшеница плохого качества и ячмень. Овса нет совсем. Корнеплоды и клубнеплоды отсутствуют. Из пропашных растений встречаются кукуруза и бахчевые – дыня, арбуз, тыква. Значительна обработка земли под бобы, фасоль, горох.

Огородничество тоже развито очень слабо. Встречаются огороды лишь вблизи города. На огородах разводятся самые простые сорта лука, чеснока, перца, помидоров, салата, огурцов. В остальной части полуострова огороды встречаются лишь небольшие, для собственного потребления, да и то крайне редко.

Садоводство не развито, несмотря на благоприятные для него условия. Из культивируемых фруктов можно назвать, прежде всего, инжир, которому отводилось раньше здесь большое место, но война уничтожила плантации инжира. Виноградники встречаются чаще, но без достаточной культурной обработки. Виноделия в полном смысле слова нет. Сорта винограда разводятся европейские, но лозы сильно устарели и огрубели. Такое печальное состояние культуры земли никакими условиями почвенными и климатическими не объясняется. Единственное объяснение можно найти в инертности населения, но, может быть, близость Константинополя, положение на большой морской дороге, отсутствие непосредственного культурного воздействия Европы сыграли здесь еще большую роль.

Вид города Галлиполи. 1921 г.

Большое значение на полуострове могли бы иметь роскошные сенокосы. Главные сорта трав: костры разных видов, ежа, райгрос, лисохвост, мятлики; из бобовых: клевер, вики, эспарцет, люцерна. Между тем население пользуется ими для прокорма скота выпасом круглый год, совершенно не заготовляя сена. Но и в этом виде богатство края мало использовано, так как и скотоводство мало развито. Разводят местные жители, главным образом, коз и значительно меньше баранов. Этим и ограничивается их занятие скотоводством.

Количество населения на полуострове определить трудно, так как сбор всяких статистических сведений и здесь, как на всем Балканском полуострове, считается делом политическим. Состав населения – турки и греки, причем каждая народность считает себя многочисленнее другой.

На полуострове довольно много сел и деревушек. Единственный город – Галлиполи. Излучина берега, закрывая его рейд от восточной зыби из Мраморного моря, образует удобную якорную стоянку для пароходов, а старинная маленькая гавань дает безопасное убежище каботажным парусникам и рыбачьим лодкам. До печальных событий последнего десятилетия[16] Галлиполи пользовался относительным благосостоянием, так как через него шла вся торговля прилегающего к Галлиполи на севере Кешанского округа, в котором свыше 130 богатых селений. Но теперь и Кешан жестоко пострадал от войны, а греческие власти по каким-то соображениям запрещают оттуда всякий вывоз в Галлиполи. Вся торговля в городе замерла. Самый город лежит на две трети в развалинах. Целые кварталы можно проследить только по фундаментам да по мостовым, полузасыпанным обломками зданий. На уцелевших участках дома редко ремонтируются, и их верхние этажи, построенные буквально из щепочек, кривятся в разные стороны и расседаются.

Когда русские прибыли в Галлиполи, они не застали в нем никакой торговли, кроме мелочных лавочек и кабачков для матросов. Пребывание наших войск внесло в город заметное оживление. Жителей в Галлиполи, по данным греческой префектуры, теперь стало 7994.

Из них:

греков …………………………….. 3941,

армян………………………………608,

турок ……………………………… 2537,

евреев ………………………………908.

По словам жителей, да и по размерам развалин можно думать, что число жителей города до 1920 года было вдвое больше теперешнего.

Самое название города объясняется различно. Одни производят его от «καλος πολις» – «красивый город»; другие – от названия племени галлов, которые пробыли некоторое время здесь около 278 года до Рождества Христова и отсюда переправились в Азию; третьи связывают название с мифом о Фриксе и Гелле[17] и, наконец, с героем Троянской войны Калласом.

Что касается занятий жителей, то, как было указано, огородничество развито слабо, садов совсем нет; торговля же вся сосредоточена в руках евреев-испаньолов и греков. Испаньолы – потомки евреев, выселившихся сюда от ужасов испанской инквизиции. Пользуясь полной свободой исповедания и никем не стесняемые, они здесь сохранили и свой тип, сильно разнящийся от типа русского еврея. В них нет ни той приниженности, ни той забитости, которые были присущи евреям в России. Они ведут свободно торговлю, и еврейский квартал – не из самых бедных в городе. Говорят они на испорченном испанском языке. Турки занимаются немного рыболовством и ремеслами. Каждая национальность имеет в городе свои школы и храмы.

Вот, собственно, и все, что можно сказать о Галлиполи. В давно прошедшие времена это был богатый город с большими населением и охватывал, кроме нынешней территории, еще большое пространство к северо-востоку, включая сады и бухту к северу от мыса, на котором теперь стоит маяк. А ныне его развалины и старина лишь свидетельствуют о былом величии и богатстве, да почва, насыщенная древностями, ревниво хранит фактические свидетельства былого расцвета.

Исторический очерк Галлиполийского полуострова

Жизнь на Галлиполийском полуострове должна была возникнуть очень рано. Местоположение его на границе Европы и Азии, то есть там, где появилась та великая культура, которая стала родоначальницей европейских культур, уже само по себе обеспечивало необходимость раннего зарождения жизни. В глубокой древности гораздо большее значение имели водные пути сообщения, чем сухопутные, караванные, и пути эти, определившись на заре человечества, продолжают оставаться важными и в наше время. Уже в эпоху медного века наметился ведущий путь «балтийского янтаря», тот самый путь, который впоследствии вызвал к жизни первые русские государственные образования (великий водный путь «из варяг в греки»), путь, куда входил и Дарданелльский пролив. Другой путь, караванный, проходивший через Галлиполийский полуостров, вел из Передней Азии в Европу.

Таким образом полуостров лежал как раз на пересечении наиболее крупных торговых путей Древнего мира. Надо полагать, что уже в ту отдаленную эпоху жизнь на Галлиполийском полуострове была довольно интенсивна. Тесные культурные связи Юга России с островными культурами подтверждают это предположение (трипольская культура – культура нижних городов Гиссарлыка микенская культура). В эпоху героической Греции связи Черного моря с Эгейским (точнее со средиземноморским культурным очагом) несомненны, подтверждением чего является ряд мифов, «ведущих» нас через проливы: о похищении Европы, об аргонавтах и др. Сюда же следует причислить и свидетельства гомеровских поэм о Трое. Открытия Шлимана и позднейшие раскопки европейских ученых установили существование в Гиссарлыке ряда городов, древнейшие из которых имеют тесную культурную связь с югом России (диоритовые топоры из с. Петрен, Бессарабской губернии, и др.). Все эти данные указывают на один естественный путь поддержания единства островных культур с Югом России через проливы, в стороне от которого никак не мог находиться и Галлиполийский полуостров.

Самая легенда о Троянской войне является отражением действительности – борьбе между европейским и азиатским населением берегов Эгейского моря за обладание ключом к проливам.

Стратегическое значение Трои, замыкавшей проход через эту важнейшую артерию, несомненно. По окончании войны греки-победители начинают прочно обосновываться на проливах, обеспечивая себе безопасные торговые сношения с богатым Югом России, поставлявшим в Грецию столь необходимый ей хлеб и не менее нужную рыбу. С течением времени греки заселяют берега проливов и пробираются в Черное море, покрывая берега его сетью своих колоний. Ольвия [близ нынешней Одессы], Пантикапея [нынешняя Керчь], Тирас, Херсонес [рядом с современным Севастополем], Фанагория [неподалеку от Тамани], далекий Танаис [Дон] и др. начинают развиваться и приобретают важное значение как пункты экспорта для Греции хлеба и рыбы. Основание колоний относится к VII веку до Р. Х. Развитие и процветание их возможно было лишь при условии обладания проливами. Греческие колонии и городки на их берегах процветают и поддерживаются как важнейшие стратегические пункты и промежуточные тор говые порты.

Мирное развитие городов на берегах Геллеспонта было прервано военной грозой и самом начале V века, когда великая персидская империя царя Кира[18] стремилась достичь своих естественных границ на западе, заняв всю Малую Азию. В этом стремлении она столкнулась с сопротивлением греческих ионийских городов в Малой Азии (главнейший из них Милет), опиравшихся на свою метрополию. Неудача Дария I Гистаспа[19] на Марафонском поле не устрашила его преемника и сына Ксеркса, который двинул огромные войска на Грецию, причем избрал старый караванный путь – через Галлиполийский полуостров. Переправа через Геллеспонт происходила близ нынешнего Чанака и Килид-Бара, где был наведен плавучий мост, составленный из крупных купеческих кораблей. С этой переправой связано предание о телесном наказании строптивых волн пролива, разметавших мост.

Окончательная победа греков в персидских войнах подняла могущество Афин, стоявших тогда в центре греческого союза против персов, получивших в виде трофея гегемонию на море и обладание проливами. Все преимущества торговых связей с черноморскими колониями были в руках афинян, что и вызвало столкновение со Спартой; вполне естественно, что финал этой борьбы происходил именно в проливах. Спартанский флот под начальством Лизандра в 405 году до Р.Х. прорвался через Геллеспонт и овладел небольшим поселением Византий. Афинский флот, не имевший после изгнания Алкивиада и других талантливых полководцев способных руководителей, вошел в Геллеспонт и отрезал спартанцев от родины. Решающее сражение произошло при устье р. Эгос-Потамос (ныне Буюкдере, на берегах которой был разбит русский лагерь). Спартанцы занимали нынешнюю Лампсакию, афиняне – «долину роз и смерти». Уничтожение афинского флота и переход гегемонии на море к Спарте были результатами этого сражения.

После этого на берегах Геллеспонта водворяется полное спокойствие, которое было возмущено лишь в 278 г. до Р. X., когда полуостров заняла случайно забредшая сюда большая орда галлов. На этот раз обошлось без кровопролития, причем галлы перебрались в Малую Азию, где впоследствии возникла римская провинция Галатия.

К этому времени постепенно путь через проливы теряет свое значение в силу событий, разыгравшихся на юге России. Падение могущественного скифского государства и смена его слабым сарматским не могли не отразиться на греческих колониях. Сарматы, менее культурные, чем скифские племена, не удержали натиска народов Востока, и богатый Юг России оскудевает хлебом. Одновременно завоевание Египта открывает для Греции новую житницу, и центр торговых интересов переходит с Севера на Юг. Однако это мало нарушило внутреннее домашнее развитие городов при проливах. Впоследствии распространение власти могущественной Римской империи на проливы и пришедший с нею долгий мир (pax Romana) лишь способствовали их мирному процветанию.

Перенесение в начале IV века после Р. Х. столицы мировой империи на берега Босфора подняло значение и благосостояние этих городов. Галлиполийский полуостров вошел в сферу интересов и влияния Константинополя, и маленький до того городок стал расцветать. Галлиполийский водопровод относится именно к этому периоду наибольшего расцвета. Город насчитывал тогда десятки тысяч жителей. Памятников этой эпохи, кроме грандиозного водопровода, до настоящего времени не дошло: их ревниво хранит насыщенная древностями земля Галлиполи. Только намеком на древнейшую эпоху города могут служить растущие по склону холма акрополя сосны, обычно посвящавшиеся Аполлону; возможно, здесь некогда стоял его храм.

Появление в VII века нового врага с Востока опять выдвинуло проливы на арену исторической жизни. Воинствующий ислам подошел к проливам, но напряжение всех сил, сделанное Византией, на первый раз спасло ее. Однако она утеряла большинство своих азиатских провинций, в том числе и Святую землю.

После разделения Церквей стремление освободить Гроб Господень из рук мусульман и религиозное движение, возникшее в Европе, разразились рядом Крестовых походов, которые принесли больше тревог, чем обезопасили христианский мир от агрессивных соседей. В 1206 году Византия почти вся была занята французскими крестоносцами, которые основали Латинское королевство и дали своим союзникам венецианцам право и возможность основывать по всем берегам укрепленные торговые фактории. В 1261 году византийцы прогнали западных рыцарей, но не могли совсем прогнать венецианцев и, чтобы создать их влиянию противовес, дали одинаковые права их соперникам – генуэзцам. Большая квадратная башня у галлиполийского порта имеет древнегреческие фундаменты, но вся ее надстройка сделана, вероятно, генуэзцами.

Им же принадлежит сооружение обеих маленьких гаваней и возвышавшейся на соседнем холме цитадели, остатки которой покрывают его до сих пор. Об этом говорят кладка стен и характерный план ограды с зачатками бастионов, обычных у генуэзцев в XIV–XV вв.

Дальнейшая борьба Византии с турками привела к постепенному падению обессиленной империи: в 1353 году отважный сын султана Орхана, Гази Сулейман-паша, произвел внезапную высадку в Галлиполи и занял замок. Высадка происходила близ нынешнего маяка. Памятниками этой высадки являются столб, стоящий на камне у берега – на месте, где был убит первый высадившийся турок, и стоящая наверху лагерная мечеть – на месте первого турецкого лагеря. Последняя интересна тем, что имеет лишь одну стену с двумя кафедрами и кибле, то есть местом молитвы, обращенным к Мекке. Недостающие стены заменились огромным шатром. Камни для постройки мечети использовались с греческих домов в Галлиполи, о чем свидетельствуют сохранившиеся осколки с орнаментами.

После занятая Галлиполи турки неудержимой волной разлились по Балканскому полуострову, и в 1453 году, наконец, пал Константинополь. Проливы обратились во внутренние турецкие воды. Однако материальное благосостояние местного населения от этого скорее выиграло, – внутри Турции долго царила тишина, и торговля и земледелие достигли цветущего состояния. Памятником той эпохи в Галлиполи является караван-сарай, построенный около середины XV века. Во время минувшей войны он был обращен в казармы и теперь постепенно разрушается. К этому же времени относится мечеть в Теке – монастырь «вертящихся дервишей»[20], орден которых здесь зародился; здесь же было их главное святилище. Грубый и некрасивый куб по внешности, внутри эта мечеть поражает своими легкими арками и стройными колоннами. Своеобразный план ее в виде двух соединенных кругов происходит от ее назначения – для обрядов дервишей. К этому же периоду мирного процветания и спокойствия следует отнести и немалое количество сооружений турецкой архитектуры, которые теперь заполняют весь город своими развалинами. Множество остатков мечетей, мраморных плит, фонтанов с изукрашенными орнаментами и надписью плитами, водоемов и прочего говорит о благосостоянии и процветании города как крупного торгового пункта. Особенно интересна облицовка фонтанов, сделанная уже в эпоху турецкого владычества, причем строители часто пользовались подручным материалом греческих построек. В этот период спокойствия пришли в упадок и военные укрепления, а замок был, возможно, обращен в невольничью тюрьму. Можно думать, что в этом замке сидели невольники и русского происхождения. Среди русских ходили рассказы, со слов местных жителей, что здесь находили надгробные плиты со славянскими надписями. До сих пор этих плит не найдено, но возможность обнаружения их не отрицается.

После долгого периода спокойствия и мирного процветания в 1854–1855 годах вновь до Галлиполи докатился отдаленный шум Крымской войны. Здесь французами была устроена промежуточная база, для охраны которой возведены сильные укрепления на Булаирском перешейке. Тогда же в Галлиполи оказалась крупная партия русских пленных, часть которых, окончив жизнь на чужбине, была погребена на участке, который ныне отведен под русское кладбище и где теперь стоит памятник, построенный 1-м Армейским Корпусом. Во время Русско-турецкой войны 1877–1878 годов военная гроза опять готова была разразиться над полуостровом. Русские войска уже подходили к булаирским укреплениям, но были остановлены заключением перемирия.

Последние события довершили разрушение города, приходившего уже в упадок и много пострадавшего от жестокого землетрясения в ночь с 23 на 24 июня 1912 года, когда в округе погибло много тысяч жителей, а на фортах Килид-бара и Седиль-бара несколько береговых орудий слетело с платформ. Во время Балканской войны 1912 года здесь скопилось до 200 тысяч мусульман, бежавших от сербов и болгар, угрожавших Константинополю. Эти беженцы грабили местных христиан и уничтожали цветущие фруктовые сады на топливо. В войну 1914–1918 гг. часть христиан была выселена с полуострова, и их дома тоже подверглись ограблению и разрушению. От бомбардировки судов в эту войну Галлиполи мало пострадал, но налеты и бомбардировки воздушного флота уничтожили много лучших домов в городе.

Теперь город замер, а политическая ситуация и ряд нерешенных политических вопросов создают обстановку, с которой город справиться не может.

Оглядываясь на длинный ряд исторических событий, мы видим, что все они обусловливаются, главным образом, географическим положением Галлиполийского полуострова в узле торговых путей с Севера на Юг и с Востока на Запад. Это же положение обусловливает его большое значение и для России: никакой народ, живущей в низовьях Днепра и Дона, не может быть равнодушен к судьбе проливов.

Вид на галлиполийский лагерь

Размещение (Лагерь и город)

22 ноября на Галлиполийском рейде отдали якорь пароходы «Херсон» и «Саратов», прибывшие с первыми эшелонами 1-го Артиллерийского Корпуса. Когда суда стояли еще под желтым карантинным флагом, командир Корпуса генерал Кутепов первым сошел на берег; вслед за ним сошли квартирьеры и чины корпусного интендантства, чтобы сразу же решить вопросы о квартирном довольствии Корпуса и о снабжении его всем необходимым.

В палатке Корниловского Ударного полка

Беглый осмотр города и беседа с начальником французского отряда майором Вейлером сразу же выяснили, что в маленьком, разрушенном землетрясением, а также и бомбардировкой в минувшую войну, Галлиполи едва ли удастся разместить даже треть Корпуса и что остальная часть его должна быть размещена где-то за городом, в 6–8 верстах, у подножия какой-то горы. При этом начальник французского отряда мог сообщить только одно: лагерь в достаточной степени будет обеспечен водой, так как в месте предполагаемого размещения протекает большой горный ручей.

На предоставленной французами верховой лошади генерал Кутепов проехал в указанное место, которое было отведено для разбивки лагеря. Ехать ему пришлось по сильно пересеченной местности, покрытой липкой грязью, под осенним дождем и пронизывающим северным ветром. На месте, отведенном для лагеря, он нашел буквально голое поле, покрытое жидкой грязью. Где то вдали виднелась гора, покрытая низкорослым кустарником, да сбоку серела полоска грязного Геллеспонта. Дул норд-ост и пригибал к земле колючие травы. Картина была настолько мрачна и пустынна, что генерал Кутепов невольно спросил: «И что, все?», – а вернувшись на пароход, даже ни с кем не поделился вынесенным впечатлением.

Утром последовал приказ немедленно начать разгрузку пароходов. Мелководная Галлиполийская бухта не давала возможности подойти пароходам вплотную к пристани, и потому разгрузка велась небольшими партиями на фелюгах, которые подплывали к пароходам, забирали людей и груз, и доставляли на берег.

Толпы измученных от долгого пребывания в донельзя переполненных трюмах (на некоторых пароходах число пассажиров превышало 5 тысяч человек), голодных и вшивых людей провели всю ночь на открытом воздухе под холодным осенним дождем. Только очень немногим счастливцам удалось найти приют под кровлей турка или грека, пожалевших «русса». Видя неприветливость серых развалин и пустынные окрестности, солдаты Корпуса вывели название города от двух русских слов: «голое поле».

Население города с каждым прибывающим пароходом быстро возрастало, и квартирный вопрос по остроте положения становился близким к полной катастрофе. Поэтому сразу же приступили к разрешению его, и вот во что это вылилось.

Пристань в г. Галлиполи с проложенной по ней дековилькой (узкоколейкой)

На второй день по прибытии первых эшелонов Корпуса французским интендантством вместе с первой выдачей пайка были выданы и палатки двух типов: большие двойные, «госпитальные», с целлулоидными окнами – палатки-бараки, и упрощенные маленькие – типа «марабу». Немедленно же началась переноска палаток на место, отведенное для разбивки лагеря. Перевозочных средств никаких не было предоставлено. Офицеры и солдаты на собственных плечах тащили по липкой грязи через горы крайне неудобные тюки тяжелых полотнищ. Кирки, мотыги и лопаты были выданы в очень ограниченном количестве, а топоров и пил почти не было отпущено. Все это крайне затрудняло разбивку палаток, вызывая непомерную затрату энергии и отнимая массу времени на поиски подходящих кусков дерева для кольев и проч. Отсутствие достаточного количества инструментов и короткий осенний день заставляли напряженно работать, чтобы возможно скорее укрыться от непогоды под навесом. Разбивка палаток и приведение их в более или менее жилой вид в среднем заняли около трех суток, и это время люди проводили на воздухе, ночуя здесь же, в поле.

Долина, где разбивался лагерь, разделена небольшой речкой, пересыхающей летом; вдоль нее по обоим берегам ровными рядами ставились палатки, и так как каждый полк располагался отдельно, на значительном расстоянии один от другого, вся долина покрылась рядом отдельных полотняных городков. Ближе к городу расположилась пехота с артиллерийскими частями, по ту сторону реки, у подножия горы – конные части, а у устья речки, поближе к морю, сформировавшейся позже Беженский батальон.

С установкой палаток начались самые деятельные работы по устройству и оборудованию остальных сторон лагерной жизни. Очень многого не хватало, и создавать недостающее приходилось из подручного материала, притом исключительно собственными руками. В полках и ротах разбивались передние линейки, для украшения которых приходилось ходить за камнями и черепицей в город или за много верст в сторону от лагеря. Полки словно конкурировали друг с другом в том, кому удастся лучше сделать клумбу для солнечных часов, выложить из цветных камней и черепицы огромного двуглавого орла, соорудить позатейливее навес для знамен, вычурней выплести из соломы «грибы» укрытия от солнца для дневальных, нарисовать эмблему своей части, национальный флаг и т. д. На работу по устройству лагеря наряжались, за исключением лиц командного состава, все солдаты и офицеры.

Нельзя не коснуться, хотя бы вскользь, двух больных вопросов первых дней пребывания Корпуса в Галлиполи, которые затем нашли разрешение в приказах.

Пережитые моральные потрясения, скудость французского пайка и огромное физическое напряжение на работах вызывали в людях настолько сильную апатию к личной участи, к желанию удобно разместиться, что приказом по Корпусу пришлось понудить сделать во всех палатках койки. В крайнем случае, разрешалось сделать одну койку на два человека. Не будь этого, значительная часть лагеря продолжала бы долгое время располагаться на голой земле.

Одновременно с украшением лагеря спешно шло оборудование палаток внутри. Ветки кустарника приносились с горы за семь верст от лагеря, густо сплетались и шли на подстилку, а тростник и морская трава заменяли собою циновки и матрасы. В некоторых частях сразу же стали делать плетеные койки, у которых вместо ножек ставили принесенные большие камни либо сучья из того же кустарника. Домашнюю утварь заменяли консервные банки, служившие в одно и то же время кухонной и столовой посудой. Укупорочные ящики из-под консервов стали материалом для столов, но достать такой ящик было нелегко, и потому сравнительно только очень немногие комфортабельно размещались в своем углу. Для большинства же, при чрезмерном уплотнении палаток, вся площадь, занимаемая одним человеком, строго ограничивалась лишь размером его ложа. В больших палатках первоначально помещалось в среднем около 100 человек; впоследствии численность населения такой палатки была понижена до 60 человек. Кое-где в палатках устраивались очаги, сложенные из кирпичей вперемежку с камнем, но чаще печь просто вырывали непосредственно в земле, под землей прокладывали от нее трубу, которую и выводили за палатку. Трубы делались из консервных банок.

Керосин французское интендантство или не отпускало вовсе, или отпускало в незначительном количестве; карбидовых фонарей, выданных Американским Красным Крестом, едва хватало, чтобы осветить канцелярии, околодки и офицерские собрания. Тогда для освещения палаток начали применять кокосовое масло, удерживая всякий раз некоторое количество от пайка; лампы заменялись капищами, сделанными из простых банок с фитилем из куска тряпки.

Теснота в палатках ставила в особенно тяжелое положение людей семейных. Отгородить какой-нибудь угол в палатке не представлялось возможным, и семьи оставались или в общежитиях в городе, или тут же в лагере вырывали для себя землянку; в большинстве случаев такая землянка представляла собою просто квадратную яму, заложенную сверху хворостом и засыпанную землей, с одним только отверстием для входа и света. Во время дождей землянки протекали, а топились они обычно мангалом. В лагере были, однако, землянки и крытые черепицей, с дверью и застекленными окнами, но такое устройство влекло за собой расходы и потому не всякому было доступно.

На «хуторах Барбовича», как называли место расположения кавалерийских полков, шире других расположившихся друг от друга, один полковник вместе с женой прожил все время до отъезда в Сербию просто в большой вырытой яме, затянутой сверху куском старого брезента.

По мере того как лагерь приспосабливался к тяжелым условиям жизни, назревала острая потребность в создании полковых офицерских собраний, где усталый от физической работы по устройству лагеря офицер мог бы посидеть в освещенном и теплом помещении, почитать или послушать газету, провести досуг в дружеской беседе или просто отдохнуть. Собрания были устроены в каждом полку. Лучшим из них, наиболее комфортабельно, если такое слово применимо, обставленным и занимавшим огромную палатку с бесчисленными земляными пристройками, было собрание Дроздовского полка. К этому собранию впоследствии была пристроена сцена, и в дни спектаклей помещение являлось и зрительным залом.

В каждом собрании имелся буфет, где за 10 лепт можно было выпить сладкого чая, а за 25 лепт съесть сделанную хотя и из консервов, но довольно большую котлету с куском хлеба. Несмотря на дешевизну буфета, широко пользовались им только в первые дни получения ежемесячных двух лир[21].

Офицерские собрания в значительной степени скрашивали тяжелые условия лагерной жизни. В них же появлялись и осуществлялись идеи организации полковых театров, журналов и т. д.

Таково было в общих чертах размещение воинских частей в лагере.

Что же касается города, то здесь для жилья использовалось все, где можно было приютиться, занимались места, казалось бы, совершенно непригодные для жилья, например, дома, лишенные крыши, с двумя уцелевшими стенами.

Только немногим в первые же дни удалось найти частные квартиры. Платить 5-10 лир за комнату не всякому было доступно, а кроме того, турки, встретившие в общем довольно приветливо первые эшелоны русских, имея патриархальный уклад жизни, очень неохотно пускали к себе на постой холостых. Обычно первый вопрос, который они предлагали при найме комнаты, был: есть ли у нанимателя «мадам»; при отрицательном ответе даже не впускали в дом. Все это создавало положение, при котором прибывавшие все время русские в течение нескольких дней оставались под открытым небом. За счастье считалось найти какой-нибудь навес и укрыться от дождя. При этом с каждым прибывавшим пароходом цены на квартиры все возрастали, доходя до 15 лир в месяц за чулан, лишенный всякой мебели и каких-либо удобств. Чтобы хоть несколько ослабить остроту квартирного кризиса, греческое самоуправление города бесплатно отвело небольшое количество комнат в частных домах, а, кроме того, выпустило воззвание к греческим гражданам с просьбой войти в бедственное положение русских и оказывать им всяческое содействие при найме помещения.

Но и турецкое население тоже проявляло самое трогательное внимание к беженцам. Турецкие женщины заходили к особо нуждавшимся русским женщинам и детям и, видя, что в их скудном привезенном скарбе многого не хватает в хозяйстве, приносили иногда недостающее. Но меры, принятые греческой мэрией, оказались очень слабыми и существенной помощи для разрешения квартирного вопроса не внесли. Благородный же порыв турецкого населения скоро сменился равнодушием.

Выбора среди развалин, конечно, не могло быть, и при размещении воинских частей принимались во внимание только их численный состав и объем помещения.

Корниловское Военное училище заняло огромную полуразрушенную мечеть Теке, принадлежавшую ранее ордену «вертящихся дервишей». Сергиевское Артиллерийское училище разместилось за городом в сараях при сенегальских казармах. Остальные военные училища: Кавалерийское Николаевское и пехотные – Александровское им. генерала Алексеева и Константиновское, а также Николаевское Алексеевское Инженерное училище нашли приют в сараях, пакгаузах и в развалинах брошенных домов в городе. Технический полк занял на базарной площади огромный «караван-сарай» – здание, существовавшее, вероятно, уже не одну сотню лет и изъеденное угрожающими трещинами. Госпитали и лазареты занимали наиболее оборудованные и уцелевшие здания в городе или размещались в госпитальных палатках.

Мелкие воинские части ютились в случайно захваченных брошенных домах. Очень часто в одном доме помещалось несколько отдельных частей, ничем не связанных друг с другом и размещенных в порядке поселения в доме. При этом уплотнение жилищ достигало крайних пределов. Прибывавшие ранее занимали лучшее углы, а последующие теснились в проходных коридорах, на лестничных площадках и даже на ступеньках. Например, в небольшом двухэтажном доме в первые дни прибытия в Галлиполи разместились: конвой генерала Кутепова, радиотелеграфное отделение, штаб какой-то артиллерийской бригады и командный состав Технического полка. Люди спали вповалку на грязном, заплеванном полу. Не было ни коек, ни столов, ни стульев, а посудой служили те же неизменные консервные банки.

Грязь, холод, обилие вшей и растущая заболеваемость возвратными тифом и воспалением легких… В таких условиях люди жили недели и месяцы.

Для размещения семей военнослужащих было решено приступить к устройству общежитий. Это оказалось делом очень нелегким, так как занятые для этого старые дома и мечети, чтобы привести их хотя бы в относительно годный для жилья вид, требовали колоссального ремонта. Всех общежитий было устроено 13, и организованы они были по одному типу. Для иллюстрации условий жизни в них приведем краткое описание считавшегося наиболее оборудованным общежития Кавалерийского полка.

Общежитие это устроили в брошенном большом доме, который, очевидно, был когда-то роскошным зданием, о чем говорили уцелевшие обломки мраморной террасы в саду, прекрасные потолки, большие амбразуры окон, размеры комнат и даже следы бывших уборных. При вселении туда семей большинство оконных отверстий пришлось заложить камнями, законопатить щели морской травой, вместо дверей повесить одеяла и т. д. Печей в доме не было, и в каждой семье полное «право гражданства» приобретал мангал, служивший в одно и то же время очагом и печью для отопления. Ни общей кухни, ни общей прачечной, как и всюду в общежитиях, не было. Обед и ужин готовились, если позволяла погода, на кострах, на воздухе, а в дурную погоду на мангалах в комнате.

В каждой отдельной комнате помещалось две-четыре семьи, то есть не менее 6-10 человек; в некоторых комнатах отдельные семьи старались хоть как-нибудь отделиться друг от друга, устроить свой угол и завешивались одеялами, простынями, пледами. Комната, таким образом, принимала вид целого ряда отдельных кабинок. В большинстве же случаев, за невозможностью поделить право на пользование окном все семьи жили, не разделяясь, и спали вповалку на полу. Однако кроме этих полных физических лишений условий, жизнь в общежитиях отягощалась еще одним, самым тяжелым в моральном отношении – вынужденным сожительством бок о бок с совершенно чужими и часто чуждыми по воззрениям, воспитанию и привычкам людьми.

Квартиры семейных офицеров в Галлиполи. 1921 г.

У Достоевского в «Записках из мертвого дома» есть пронизывающая ужасом сознание фраза впервые попавшего в общую тюремную камеру: «Теперь я никогда не буду один». То же самое должны были испытывать обитатели общежитий: усталые нервы требовали покоя и отдыха, а вместо этого ни днем, ни ночью не представлялось возможности побывать наедине или только в своей семье, постоянно приходилось являться невольным свидетелем всех интимных сторон чужой жизни. Это не всякому было по силам, и при первой к тому возможности из общежитий старались уйти, устроиться, может быть, и хуже, но все-таки в своем собственном уголке.

Во всех тринадцати общежитиях размещалось в среднем 325 женщин и 80 детей.

Описание уклада жизни в общежитиях – это бесконечный синодик мелких дрязг и недоразумений, оканчивавшихся иногда дуэлью.

Поиски своего угла заставляли продавать последний скарб на оплату комнаты или вызывали к жизни новый вид жилища в городе – сложенную из камней лачугу или вырытую землянку.

Обычно для постройки такого жилища подыскивались среди развалин одна-две уцелевших стены и к ним пристраивались недостающие. Строевым материалом служили огромные серые камни, обильно разбросанные среди развалин. Складывались они без всякой скрепы, и щели между ними засыпались землей. Для крыш использовали колючую проволку, которой очень много можно было найти в Галлиполи; вместо балок применялись рельсы, взятые с конной железной дороги, находили место куски жести, да и все, что попадалось под руку. Из проволоки сплеталась густая сетка, поверх которой наваливались ветви, валежник, тростник, морская трава; все это засыпалось слоем земли и обмазывалось жидкой глиной. Иногда прослойка из веток прокладывалась два и даже три раза. Однако крыша такой «циклопической» постройки не отличалась прочностью; во время сильных дождей она промокала и иногда, не выдержав собственной тяжести, проваливалась. Несмотря на это первые «люди серого камня» нашли много подражателей; такие жилища, как грибы после дождя, вырастали в разных местах города, а кое-где образовали даже целые улицы.

Неизвестно почему эти жилища стали называться «дачами», но некоторые из них даже украшались дощечками с названием: «Тоска по родине», «Одинокая», «Надежда» и т. д.

Невозможность почему-либо обзавестись собственной «дачей» не останавливала, однако, поисков собственного угла. Группа офицеров-авиаторов с семьями занимала на берегу пещеры, в которых рыбаки в непогоду прятали сети. Какой-то офицер с женой долгое время находил приют в выброшенной на берег полуистлевшей фелюге. На старом турецком кладбище для жилища был использован каменный резервуар испорченного водоема. Над ним долгое время развевался русский флажок и красовалась надпись «Дача Мечта». Укладываться спать в этой «даче» можно было только по диагонали, упираясь головой в один угол и ногами в другой.

Название «дачи», к сожалению, не было иронией, и такой изолированный угол на общем фоне квартирной нужды являлся завидной долей.

Такова, в общих чертах, картина первых дней размещения в городе. Обостренный донельзя жилищный вопрос, а главное – отсутствие возможности просто отдохнуть на кровати, поесть у стола, очень угнетали настроение усталых и голодных людей, либо вызывая у них болезненную апатию, либо повышая нервозность.

Однако с течением времени то колоссальное количество работы, которое было затрачено на оборудование занятых помещений, сделало их совершенно неузнаваемыми.

Мертвые разрушенные дома оживали. Они не только наполнялись русским говором, песней, но и преображались внешне. Голые грязные стены белились известью, украшались орнаментом, пейзажами и видами далекой родины, устраивались очаги и печи, появлялась мебель (столы, стулья, кровати), сделанная из консервных ящиков.

Ситуация утрясалась, а с наступлением первых теплых дней жилищный вопрос сразу утратил свою остроту. Сухое лето и отсутствие дождей давали полную возможность спать на воздухе.

Организация Корпуса

При эвакуации из Крыма части Русской Армии в силу условий боевой обстановки и отчасти в зависимости от распределения тоннажа значительно перемешались; по прибытии в Константинополь, а затем в Галлиполи, части эти не представляли строго организованных единиц, почему предстояла большая организационная работа.

Прежде всего, надо было учесть происшедшее уменьшение численности Армии и свести войска в организационные единицы соответственно их численному составу. Во-вторых, в виду решения французского командования поселить казаков на Чаталдже и на острове Лемнос, необходимо было выделить все казачьи части.

Юнкера и офицеры в Галлиполи. Лето 1921 г.

Исключая казачьи части, все прочие части Русской Армии были сведены в 1-й Армейский Корпус, который возглавил командовавший до этого 1-й армией генерал от инфантерии Кутепов.

Организация строевых частей 1-го Армейского Корпуса

19 ноября Главнокомандующий издал приказ за № 4721, согласно которому 1-му Армейскому Корпусу придана была следующая организация:

1. Управление Корпуса.

2. 1-я Пехотная дивизия – генерал-лейтенант Витковский:

а) Корниловский ударный полк – из Корниловской дивизии;

б) Марковский пехотный полк – из Марковской дивизии;

в) Сводно-стрелковый генерала Дроздовского полк – из Дроздовской дивизии;

г) Алексеевский Пехотный полк – из Алексеевского полка, Сводно-гвардейского полка, частей 6-й, 13-й и 34-й пехотных дивизий.

Примечание: при каждом пехотном полку состояли одноименные конный и артиллерийский дивизионы и инженерные роты.

д) Артиллерийский батальон – из частей тяжелой, крепостной и бронепоездной артиллерии.

3. Конная дивизия – генерал-лейтенант Барбович:

а) 1-й, 2-й, 3-й и 4-й конные полки – из всех частей регулярной конницы;

б) Конно-артиллерийский дивизион – из всех конно-артиллерийских частей.

4. Технический полк – из всех саперных, телеграфных, авиационных, железнодорожных, броне-автомобильных и прочих технических частей.

Управление Корпуса

Управление Корпуса в составе Штаба Корпуса, управлений инспектора артиллерии, корпусного инженера, корпусного интенданта, корпусного врача, корпусного ветеринара, корпусного контролера, корпусного суда и главного священника Корпуса сразу было сформировано в составе и по штатам, близким к нормальному составу корпусного управления, полагавшегося во время войны. Впоследствии в его организацию серьезных изменений внесено не было.

Следует лишь отметить, что в состав управления Корпуса вошли в соответствии с потребностями обстановки управление коменданта города Галлиполи (часть военно-полицейская) и управление коменданта порта (вопросы морского транспорта). Последнее было, впрочем, в конце июля включено в состав управления коменданта города.

Штаб и управления Корпуса функционировали, в общем, вполне нормально.

Пехота

До переезда в славянские страны в организации пехотных частей никаких изменений по сравнению с первоначальной не произошло, если не считать перемещения сводной Самурской роты из Алексеевского полка в Дроздовский.

Артиллерия

Организация артиллерии подверглась некоторым изменениям. Первоначально состоявшие в дивизиях артиллерийские бригады были сведены в дивизионы и включены в состав одноименных пехотных полков. Артиллерия, не входившая в состав дивизии, сведена была в Отдельный Артиллерийский полк, входивший в состав 1-й Пехотной дивизии и разделявшийся на два дивизиона по три батареи в каждом.

Когда с течением времени выяснилась возможность организовать в войсках занятия по их боевой подготовке, решено было перейти к более нормальной организации. Уже 22 декабря 1920 г. вся артиллерия 1-й Пехотной дивизии сведена была в 1-ю Артиллерийскую бригаду.

Бригада состояла из шести дивизионов: Корниловского, Марковского, Дроздовского, Алексеевского, 5-го, в который вошли части тяжелой артиллерии, и 6-го дивизиона, состоявшего из частей бронепоездной артиллерии.

Конная артиллерия, первоначально сведенная в один четырехбатарейный дивизион, была в середине апреля разделена для удобства управления на два двухбатарейных дивизиона; одновременно для подготовки младшего офицерского состава сформировали учебную Офицерскую Конно-артиллерийскую батарею.

Такая организация оставалась до переезда в славянские страны.

Конница

В составе 1-й Конной дивизии произошли также некоторые перемены: сформированы были Ремонтный и Запасный эскадроны, выделены чины бывших гвардейских частей и сведены в отдельный Гвардейский дивизион, наконец, в связи с переездом большей части дивизии в Сербию, сформирован был офицерский учебный Кавалерийский полк.

Инженерные войска

Все технические части, как то: саперные, телеграфные, радиотелеграфные, бронеавтомобильные, танковые, железнодорожные, – были, как сказано выше, сведены в Технический полк. В его состав вошли части, обычно не соединяемые, например, авиационные и железнодорожные, но этого требовало удобство управления, для чего и необходимо было соединение мелких единиц в более крупные части.

Не считая состоявшегося в марте по распоряжению Ставки выделения из Технического полка радиотелеграфных станций в особое отделение, перемен в организации инженерных частей не произошло.

Военно-учебные заведения

Находившиеся в Крыму военные училища и Артиллерийская школа постепенно также сосредоточились в Галлиполи. Сюда прибыли Константиновское, Алексеевское и Корниловское Военные училища, Сергиевское Артиллерийское училище и Офицерская Артиллерийская школа. Из этих училищ Алексеевское было 3 марта переименовано в Александровское им. генерала Алексеева Военное училище.

С течением времени в Галлиполи были открыты Инженерное и Кавалерийское училища.

Николаевское Алексеевское Инженерное училище возникло сначала в виде курсов; в середине февраля курсы эти были переименованы в Николаевско-Алексеевское Инженерное училище, а 11 июля рота юнкеров училища, в связи с новым приемом, развернута в батальон двух-ротного состава.

Николаевское Кавалерийское училище, в лице которого было восстановлено старое училище того же наименования, первоначально именовалось «Учебным дивизионом кавалерийских юнкеров»; в середине февраля оно было переименовано в Кавалерийское училище, которому 2 августа присвоено наименование «Николаевское».

Прибывшая из Севастополя Офицерская Артиллерийская школа начала функционировать в середине января.

Для пополнения знаний офицеров инженерных частей была организована 20 апреля Офицерская Инженерная школа, при которой 2 июля открыто железнодорожное отделение.

Наконец, для подготовки инструкторов по физическому развитию сформировали Офицерскую Гимнастическо-фехтовальную школу, открывшую свои занятия в конце января.

Заканчивая краткий обзор организации в Галлиполи военно-учебных заведений, упомянем еще о функционировавших с февраля при Марковском полку Штабс-офицерских стрелковых курсах с программой, близкой к программе бывшей Офицерской Стрелковой школы, и об открытых в начале июля Военно-административных курсах, имевших целью подготовку не способных к строю офицеров к занятию административных должностей.

Вспомогательные части и учреждения

В связи с потребностями в Корпусе были сформированы некоторые вспомогательные части и учреждения.

Для перевозки продовольствия в лагерь французское командование предоставило Корпусу 50 повозок и 100 мулов, которые и образовали корпусной обоз, обслуживавшийся исключительно русскими.

При Управлении корпусного интенданта были организованы починочные мастерские, а также хлебопекарни, выпекавшие хлеб на весь Корпус. Была также и своя рыболовная команда, однако в силу различных неблагоприятных условий, рыболовство широко поставить не удалось.

Для солдат, отбывавших наказания, сформировали дисциплинарную роту.

Наконец для офицеров и солдат, которые пожелали оставить Армию, а также для удаленных из Армии властью начальства в январе образовали Сводно-беженский батальон, который имел правильную строевую организацию, а командные должности в нем замещались кадровыми офицерами. Режим в батальоне был общим с обычным режимом строевых частей.

Для ремонта оружия вскоре по прибытии в Галлиполи открыли Артиллерийский склад с артиллерийской мастерской при нем. Большую мастерскую организовал Технический полк. Следует отметить, что эта мастерская создавалась буквально из ничего. Впоследствии мастерская стала выполнять весьма сложные и тонкие слесарные и кузнечные работы.

Генерал Александр Павлович Кутепов

Имя командира 1-го Армейского Корпуса генерала от инфантерии Александра Павловича Кутепова всегда будет неразрывно связано с тем, что пережили «русские в Галлиполи» в период с ноября 1920 по декабрь 1921 года.

Все, что было достигнуто в Галлиполи, самый характер и строй жизни – все это носило отпечаток воли и энергии генерала Кутепова.

Назначение генерала Кутепова командиром 1-го Армейского Корпуса произошло на Константинопольском рейде, когда из остатков 1-й армии формировался и самый Корпус.

Перед командиром вновь сформированного Корпуса стояла очень ответственная и тяжелая задача. Условия, в которые был поставлен Корпус, мало способствовали поддержанию дисциплины и организации, а общее состояние духа скорей должно было вызвать полную дезорганизацию и окончательно разрушить последние остатки Армии. Однако Армию необходимо было сохранить. И если оставившие Крым войска после невиданной до сих пор в истории эвакуации Армии с континента вместе с гражданским населением не растворились в последнем, если русские в Галлиполи не попали за проволоку и не оказались в концентрационном лагере под командой французских сержантов, – это заслуга, главным образом, генерала Кутепова.

Сама природа, казалось, предназначила его к выполнению трудных, почти не разрешимых задач, снабдив редким трудолюбием, выносливостью и упорством в достижении раз принятых решений.

Он, прежде всего, – до глубины души русский человек. Действуя уверенно, иногда до резкости прямолинейно, он в то же время никогда не упорствовал в защите того, в чем не был уверен. Терпимость к чужим мнениям и способность считаться с другими доводами свободно сочетались у него с громадным упорством в достижении намеченных целей. Поэтому не было и нет более доступного начальника и человека, чем А.П. Кутепов.

Русский по происхождению, с русской наружностью, крутой, плотно сбитый, он точно вышел из здоровой, крепко срубленной избяной Руси, веками упорно боровшейся за свое существование. И когда Русская Армия оказалась в неслыханных дотоле условиях, он, стоявший всегда в первых боевых ее рядах и пронесший на своих плечах всю ее боевую страду, большими рабочими руками стал укреплять войска на новом месте. Сам похожий на солдата, знаток его будней, той повседневной армейской жизни, которая, незримо для современников, порой слагается в героическую эпопею, генерал Кутепов стал делать для Армии именно то, что в данный момент было для нее самым необходимым.

Он вырос из Армии и крепко врос в нее всем своим существом. С первых же дней высадки в Галлиполи он сам вошел во все детали армейской жизни, которую надо было как-то налаживать и строить.

В это первое время генерал Кутепов бывал всюду: встречал прибывавшие эшелоны, наблюдал за разгрузкой судов, осматривал предназначенные для приходивших частей помещения, заходил в баню посмотреть, как моются солдаты, посещал лазареты и т. д. и т. д.

Генерал Кутепов продолжал твердо верить, что для спасения России нужна Армия, и готовился приложить все свои силы на восстановление этой Армии из остатков войск, привезенных на Галлиполи.

Вряд ли можно предполагать какой-либо заранее обдуманный план восстановления Армии. Скорее, все действия, направленные к восстановлению ее, проистекали от существа натуры А.П. Кутепова. Военный до мозга костей, он не мог видеть распущенных, расхлябанных офицеров и солдат, опустившихся и растерянных. И вот, он прежде всего начинает доказывать не словами, а делом, что Армия существует, что все прибывшие в Галлиполи не только по имени офицеры и солдаты, но и в действительности продолжают состоять в рядах Армии. В первое время только один он продолжал проявлять свою власть как командир Корпуса. Да, кажется, только за ним одним и признавали право на осуществление дисциплинарной власти. К своей цели восстановления Армии генерал Кутепов шел подчас прямолинейно. Он не считался с тем, что его действия могут вызвать ропот.

А ропот был. Каждый знал, что неотдание чести, распущенный вид, неаккуратная одежда при встрече с командиром Корпуса повлекут за собой неминуемый арест. И характерно, что до конца пребывания в Галлиполи не было, кажется, человека, с обидой вспоминавшего наказание, наложенное командиром Корпуса. Вот этими как будто мелочами люди постепенно проникались сознанием, что Армия существует, и состояние в рядах ее накладывает определенные обязательства.

Но наряду с неуклонным требованием точнейшего несения службы и соблюдения до мелочей воинской дисциплины, генерал Кутепов проявлял глубочайшее внимание к нуждам людей.

Сам пройдя суровую военную школу, командир 1-го Армейского Корпуса хорошо знал нужды офицеров и солдат, а потому заботы его направлялись всегда к тому, что действительно было необходимо и нужно. Властная и заботливая рука его чувствовалась всеми.

Стоя во главе столь большого дела, входя во все мелочи жизни, генерал Кутепов считал нужным ко всему присматриваться и у всех чему-нибудь учиться. «Я прошел три школы, – любил говорить он полушутя-полусерьезно. – Строевая служба в Лейб-Гвардии Преображенском полку, где пришлось командовать учебной командой, черноморское губернаторство и … Галлиполи. В последнем, – добавлял он, – я учился больше всего».

Сознавая, что Корпус является как бы школой кадров будущей Русской Армии и понимая, что сила Армии – в командном составе, генерал Кутепов особенно обращал внимание на создание хорошего кадра офицеров. Вообще, отношение его к офицерскому званию было исключительно и отличалось особой бережливостью.

– Я высоко ставлю офицерский мундир, – говорил он, – и беспощаден с теми, кто роняет его достоинство.

И действительно, сам не пьющий, не курящий и умеренный во всех отношениях, он был нетерпим к пьянству, дебоширству и распущенности офицеров. В таком свете становятся понятны постоянные взыскания, налагавшиеся на офицеров, и его требования образцового несения службы, которые проводились в жизнь с неуклонной последовательностью.

– Офицер во всех случаях жизни должен быть офицером, – постоянно говорил он.

В одном из приказов Кутепова есть характерное заявление, где выразилось истинное отношение генерала к офицерскому званию: «Никакой труд не может быть унизителен, если работает русский офицер». И он действительно сумел заставить уважать офицерский мундир.

Но главное значение деятельности генерала Кутепова состояло не в том, что он возродил на Галлиполийском берегу Русскую Армию, не в его заботах о солдатах и требованиям к офицерскому званию. Главное заключается в том, что он сумел свою любовь к Родине и свою веру в конечный успех дела передать возрождающейся Армии. Именно это так тесно связало его, слило воедино с Корпусом. Без преувеличения можно сказать, что все приказы Кутепова говорят только об одном:

«Всем надлежит помнить, что мы являемся единственным кадром будущей Русской Армии…»

«Вновь напоминаю, что мы являемся последним и единственным кадром Русской Армии и мы должны напряженно и неустанно готовиться с честью выполнить свое назначение…»

«Каждая войсковая часть будет крепка лишь тогда, когда она дисциплинирована, воински воспитана и обучена. Только такая часть может противостоять внешним испытаниям и, явившись в Россию, действительно послужить надежным и примерным кадром при будущем развертывании Русской Армии…»

«Наш долг перед Родиной обязывает нас быть сплоченными, дисциплинированными и обученными…». И все это для того, чтобы «донести наши честные знамена в Россию».

Это же руководило генералом Кутеповым и во всех его сношениях с французами. Когда на запросы французского командования генерал давал уклончивые ответы, а на категорические требования отвечал не менее категорическими отказами, все понимали, что он, действуя так, защищает достоинство Русской Армии, а вместе с ней и России. В то же время, считая Армию «слугой государства», он не допускал и мысли о возможности, что бы она служила каким-либо частным партийным интересам. Перед Армией всегда должны стоять только национальные интересы. Оттого и развалилась в годы безвременья Русская Армия, что ее захотели сделать партийной и заставить служить не государству, а частным группам лиц.

Посещение генералом А.П. Кутеповым галлиполийского лагеря. 1921 г.

Поэтому, говоря о восстановлении России, он никогда не позволял себе даже намеком предрешать будущий ее государственный строй. На борьбу с красными он смотрел как на тяжелую необходимость вооруженной рукой освободить Россию от захватчиков власти. Весьма характерной фразой один раз обмолвился генерал Кутепов. В разговоре о будущем России, в случае освобождения ее Армией, он сказал:

– Армия должна занять Москву… – и, помолчав, добавил:

– А затем взять под козырек.

Если вначале генерал Кутепов входил решительно во все мелочи жизни Корпуса, то, когда жизнь вошла в определенное русло, он как-то невольно стал центром ее во всех отношениях. Не говоря уже о чисто военных и административных сторонах, не было, кажется, ни одного общественного или культурного начинания, где бы генерал Кутепов не был своим. В гимназии он – не только почетный председатель Попечительного совета, но и частый близкий гость, хорошо знающий все заботы и огорчения. С живым интересом следит он за деятельностью Общеобразовательных курсов и живо откликается на все их нужды. Частый гость он и на выпусках «Устной газеты». Наконец, работает в тесном содружестве с русской общественностью в лице представителя В.З.С. и В.С.Г.[22]

Понимая, что для будущего возрождения России важно не только сохранить Армию, но и создать культурных работников для грядущего государственного строительства, генерал Кутепов широко шел навстречу всем культурным начинаниям. Чувствуя недостаточность в Галлиполи духовной пищи для молодежи, еще не закончившей своего образования, он, узнав случайно из постороннего письма о возможности послать студентов Корпуса в Прагу, немедленно по телеграфу запросил для них 500 вакансий. Ни один офицер и ни один солдат не встречали отказа в командировке для продолжения образования.

Отъезд генерала А.П. Кутепова в Константинополь.

Набережная г. Галлиполи. Весна 1921 г.

Когда выяснилось, что молодежь Корпуса должна ехать в Прагу за свой счет, он добивался средств для их отправки, а командирам частей предписал увольнять на платные работы в первую очередь зарегистрированных студентов, и в конце концов они поехали учиться за казенный счет.

И первые галлиполийские кресты он послал именно «своим студентам».

Генерал Кутепов не искал ни популярности, ни любви к себе. И то и другое пришло к нему само собой. Он горячо любил свой Корпус, и последний не мог не ответить ему такой же любовью, ибо в Галлиполи все жили лишь одной надеждой, думали только об одном – о России.

Когда после французского ультиматума о распылении Армии генерал Кутепов возвратился из Константинополя, на пристани собрались в большом числе офицеры и солдаты. Все ждали успокаивающих новостей. Но командир Корпуса ничего нового не сказал. Он только, как всегда спокойно и громко, поздоровался с собравшимися. Этого одного было достаточно. Тотчас же раздалось «ура!», сопровождавшее его до самой квартиры… Корпус верил своему командиру и каждую минуту готов был поддержать его.

К генералу Кутепову трудно подходить с обычными мерками оценки людей. О нем нельзя говорить как о добром или жестоком, вспыльчивом или терпеливом и прочее, – все эти индивидуальные качества. Если они и есть у Александра Павловича, то целиком покрываются в нем чем-то, что превосходит эти чисто личные масштабы.

Именно так его характеризовал и Главнокомандующий в своем приказе по случаю годовщины пребывания Корпуса в Галлиполи: «Величием духа, всесокрушающей силой, непоколебимой верой в правоту нашего дела и безграничной любовью к Родине и Армии он неизменно в самые трудные дни нашей борьбы вселял в свои части тот дух, который дал им силы на Родине и на чужбине отстаивать честь родных знамен. История в будущем оценит генерала Кутепова, я же высказываю ему мою безграничную благодарность за неизменную помощь и дружную поддержку, без которой выпавший на мою долю крест был бы непосилен».

Характерно и то, что в то время, как часть русской заграничной общественности обливала имя генерала Кутепова потоками грязи, все русские общественные деятели, побывавшие в Галлиполи и видевшие все, что было им там сделано, и те отношения, которые созидались между командиром и его Корпусом, проникались к нему глубочайшим уважением.

Так, А.С. Хрипунов, председатель Главного комитета В.З.С., цитируя в своей речи слова баллады, написанной офицером в Галлиполи:

«Так было всегда и во все времена,

Только потомки из брошенных в пророков камней

Алтарь небесам воздвигали…»,

– говорил, обращаясь к генералу Кутепову: «Вы не пророк, алтарь Вам не воздвигнут, но памятник Вам поставят наверное!»

А представитель общественности в Галлиполи так характеризует деятельность командира 1-го Армейского Корпуса: «Во главе этой, невиданной еще в истории войн Армии в Галлиполи, стоит еще молодой генерал Кутепов, человек совершенно русский, совершенно решительный, совершенно честный и весьма прямолинейный. Топором, а не резцом отесывал он то здание, которое строил. Летело много щепок, а вышло совсем хорошо!»

Снабжение Корпуса

Санитарная часть

Недочеты санитарного состояния частей 1-го Корпуса, подъезжавших к Галлиполи, явившиеся следствием катастрофических условий эвакуации из Крыма, были основным фактором санитарного состояния частей в первое время после выгрузки их в Галлиполи.

Скученность, временами доходившая до невозможности передвигаться по пароходу, и вши сделали то, что за две-три недели пребывания на пароходе до выгрузки на берег насекомыми обзавелся почти весь Корпус. К этому надо прибавить недостаток воды не только для мытья, но и для питья, крайне скудную пищу, отсутствие запасного белья для смены, – все это страшно ослабило организм людей, создав благоприятную обстановку для заболеваний. В момент эвакуации на пароходы вместе со здоровыми попадали и больные (в том числе заразные в начальной стадии заболевания) и, располагаясь среди здоровых, принесли немало свежих случаев сыпного и возвратного тифа, которые распространялись по пароходу. Ясно, чего можно было ожидать от санитарного состоянии частей Корпуса в момент его выгрузки в Галлиполи. С помощью медицинского персонала, бывшего на пароходах, конечно, принимались меры к изоляции больных от здоровых в отдельном помещении, но это было выполнимо только отчасти (для уже ясно выраженных случаев заболеваний). К моменту высадки на берег таких больных на разных пароходах было до 200 человек, и их, ввиду отсутствия готовых лечебных учреждений на берегу, собрали на один пароход и эвакуировали в Константинополь для помещения в соответствующие госпиталя, как русские, так и французские.

Речка Буюк-дере, протекавшая по территории лагеря и города. Весна 1921 г.

Сам город Галлиполи в момент прибытия в него частей 1-го Корпуса имел весьма непривлекательный вид. Всюду на улицах грязь, кучи мусора, канавы, наполненные грязной, вонючей жидкостью, полное отсутствие общественных отхожих мест. Единственным светлым пятном в санитарном состоянии Галлиполи был его водопровод с чудной водой, построенный еще римлянами. Галлиполи, в значительной степени разрушенный во время Великой войны 1914–1918 гг., не был готов к приему такого количества «гостей», неожиданно свалившихся на голову, а потому выгружающиеся с пароходов военнослужащие вместе с семьями вынуждены были располагаться под открытым небом, на голой земле, в лучшем случае пользуясь для укрытия различными развалинами, порой весьма небезопасными (что подтвердил позднейший случай с обвалом в Корниловском и Кавалерийском юнкерских училищах). Изнуренные долгим сидением на пароходе, при почти полном отсутствии питания, люди должны были на себе доставлять в лагерь все, начиная с своего будущего жилища – палаток, которые доставлялись нерегулярно, почему и части переводились в лагерь также весьма постепенно.

Главная задача санитарных властей Корпуса в это время состояла в том, чтобы изолировать заразных больных от здоровых и принять меры, препятствующие дальнейшему распространению инфекций. Так как в работоспособном состоянии в Галлиполи прибыло только одно лечебное учреждение – 4-й госпиталь Красного Креста, то он, выгрузившись на берег 13 ноября, с 14 ноября уже начал прием всех больных в отведенном ему помещении школы при французском католическом иезуитском монастыре. Большое каменное здание школы, кроме двух комнат, которые еще временно занимала часть Штаба Корпуса, скоро было переполнено больными: заразными, с разными видами инфекций, и незаразными, которые все лежали на полу без кроватей и постельных принадлежностей, вповалку, в огромной тесноте. Выделить больных по роду инфекции совершенно не представлялось возможным, что при скученном расположении больных привело к тому, что больные, переболев одной инфекцией, вслед за ней приобретали следующую.

Из других санитарных учреждений Корпуса приехали с некоторым санитарным имуществом: 7-й передовой отряд Красного Креста и госпиталь Белого Креста, которые постепенно с помощью французского командования и греческих властей пополнились имуществом и развернули свою деятельность. 7-й передовой отряд был развернут 29 ноября 1920 года со штатом в 120 коек специально для приема заразных больных всех сортов инфекций, хотя он и не обладал достаточным помещением для необходимой изоляции больных с разными видами инфекций. Количество больных в нем в это время достигало 170–180 человек.

В числе больных были больные со следующими видами инфекций: все три вида тифа, дизентерия, оспа, скарлатина, дифтерит и рожа. Размещение больных было скученное, как и в 4-м госпитале, и также без кроватей и постельных принадлежностей, на полу, в небольшом здании с четырьмя маленькими комнатами и коридором. Почти одновременно вслед за тем, недели через две, открылся госпиталь Белого Креста и вновь сформированный дивизионный 1-й Пехотной дивизии. Дивизионный развернулся 14 декабря 1920 г. в каменном одноэтажном здании школы при армянской церкви и функционировал как гарнизонный госпиталь по всем болезням, кроме хирургических, причем главный контингент больных был с брюшным, возвратным и сыпным тифами. Способ размещения больных был такой же, как и в других госпиталях, то есть на полу, без постельных принадлежностей, причем в комнате, рассчитанной на 70–80 человек, помещалось 200 человек.

Одновременно в каменном здании греческой школы развернулся лазарет[30] Белого Креста, работавший в совершенно таких же условиях и при таком же контингенте больных.

Кроме помощи имуществом со стороны французских и греческих властей, в это время Греческий Красный Крест прислал свой госпитальна 50 кроватей, который и был открыт специально для приема инфекционных больных, будучи вполне оборудован и снабжен кроватями, медикаментами, принадлежностями для ухода за больными и даже собственной лабораторией для клинических анализов.

Думать о строгой дифференциации в смысле распределения больных по госпиталям по роду болезни в первое время не приходилось, так как число мест в лечебных учреждениях, по сравнению с числом больных, было недостаточно. Тем не менее для возможности успешной работы одно из учреждений играло роль распределительного пункта, куда поступали все больные и оттуда уже направлялись по лечебным учреждениям, согласно роду заболевания и наличности свободных мест в учреждениях. Первое время такую роль играл 4-й госпиталь Красного Креста, а затем, с открытием дивизионного лазарета 1-й Пехотной дивизии, распределение больных перешло к нему. Лишь в январе 1921 года, с прибытием госпитального судна «Румянцев», явилась возможность распределить госпитальную работу по специальностям. До этого времени все силы всех госпиталей были направлены, главным образом, к борьбе с эпидемиями сыпного, возвратного и брюшного тифов.

Одновременно с развертыванием госпиталей в городе были приняты другие меры по предотвращению распространения инфекций. С помощью греческих и французских властей оборудовали две бесплатных бани (одна из них с дезинфекционной камерой); в них ежедневно могло мыться 600–650 человек.

В январе 1921 года при комендантском управлении была учреждена санитарная комиссия, целью которой стало приведение города в удовлетворительное санитарно-гигиеническое состояние. При этом главное внимание решили обратить на прилегавшие к городу места, особенно на низменные берега мелкой, но очень загрязненной речонки, служившие свалкой.

Одной из важных мер к улучшению санитарного состояния города явилась организация медицинской помощи в общежитиях, на гауптвахте, в войсковых частях, не имевших своих постоянных врачей, для отдельно живущих лиц. 7 февраля 1921 года была открыта комендантская амбулатория, главной задачей которой стало санитарное состояние гауптвахт – как мест возможных очагов эпидемических заболеваний. С 18–20 февраля уже не наблюдалось случаев инфекционных заболеваний среди заключенных. Общее число оказанной комендантскими врачами помощи как в амбулатории, так и вне ее, достигало 2000 человек в месяц.

В центре города были устроены общественные отхожие места, особенно близ мест скопления прибывавших по делам в Галлиполи воинских чинов (на базаре, около интендантства и пристани и т. д.), а также удалось наладить систематическую уборку главных улиц чинами Корпуса.

Одновременно велись работы но обследованию водопровода и приведению его в состояние, при котором страдающий летом от недостатка воды город мог бы благополучно справиться с этим даже при случившемся столь резко увеличении его народонаселения за счет эвакуированной Русской Армии. После проведенных изысканий в системе старого римского водопровода удалось включить в сеть новый источник воды, благодаря чему недостатка в питьевой воде в городе в самое сухое время не было. В результате соединенных усилий чинов Корпуса санитарное состояние Галлиполи улучшилось во много раз, и в дальнейшем уже почти не оставляло желать лучшего. В лагере, ввиду высыхания речки, из которой лагерь питался водой, было вырыто до 15 новых колодцев. В момент появления острых желудочно-кишечных заболеваний было поставлено по два фильтра на Пехотную и Кавалерийскую дивизии, где брали воду для питья. Фильтры были изготовлены при участии Центральной химико-бактериологической лаборатории.

Однако несмотря на это, в городе условия жизни военных чинов Корпуса в санитарном отношении были тяжелы. В лагере же они были еще хуже. Крайняя скученность людей, размещенных в палатках вповалку, почти без подстилки, при холодной, дождливой погоде, отсутствии топлива, несвоевременной доставке продуктов из города, переобремененности людей физической работой по устройству лагеря и доставке на себе топлива из леса и продуктов из города, – все это изнуряло людей, создавая благоприятную почву для развития эпидемий. Отсутствие дезинфекционных и дезинсекционных средств делало невозможной борьбу с распространяющими заразу паразитами. Однако со временем нижнее белье большинство чинов уже могло содержать в чистоте благодаря близости речки Буюкдере, на берегах которой каждый стирал свое белье и даже часто вываривал его для уничтожения паразитов.

При разбивке лагеря особое внимание обращали на его санитарное благоустройство: кухни были вынесены в одно место из каждого лагеря, а все отхожие места удалены в сторону от расположения палаток. 30 ноября 1920 года организовали дивизионные санитарные комиссии для периодических осмотров лагеря. По их указаниям лагерь быстро привели в порядок: сожгли мусор и загрязненные отбросами кусты, обращая внимание на содержание в должной чистоте бассейнов и источников питьевой воды. Начали строить бани, а позднее – дезинфекционные камеры в земле с печами, поднимавшими температуру в камере до 110 °C, с большой пропускной способностью. В одной из полковых бань за неделю могли вымыться все чины полка.

В целях борьбы с малярией берега речки Буюк-дере были очищены от камышей и кустарников, в которых гнездились комары – передатчики этого вида заразы. Для стирки белья отводится специальный район ниже всех лагерей, чтобы сточные воды не загрязняли источник питьевой воды.

Что касается оказания медицинской помощи заболевшим, то она оказывалась в полковых око-лодках, в большинстве которых по обстоятельствам эвакуации медицинского персонала было больше положенного по штату количества – как врачей, так и сестер милосердия.

Почти во всех полках околодки оказались снабженными медикаментами и перевязочным материалом так, что сразу могли начать интенсивно работать, оказывая амбулаторную помощь, то же касается и полковых лазаретов. Задачей их было по возможности в самом начале заболевания изолировать больного от здоровых. Для этой цели выделялись палатки, в среднем для полка – на 20 коек. Долгое время в полковых лазаретах лечились до выздоровления все, без особенных осложнений переносившие тот или другой вид тифа. Затем понемногу они стали разгружаться, прежде всего от тяжелых больных. Если первое время больные там лежали вповалку на подстилке из сухих листьев или травы, без разделения по видам инфекций, то затем стали переходить к устройству индивидуальных или небольших групповых отделений, огороженных плетнем, с подстилкой из травы, а позднее – к устройству плетеных из гибких прутьев коек, отдельных для каждого больного. К началу декабря 1920 года размещение больных в полковых лазаретах стало даже удобнее и гигиеничнее, чем в городских лечебных заведениях.

Что касается эвакуации больных из лагеря в город, то большие партии захватывались обозом сенегальских стрелков, привозивших продукты в лагерь, а единичные больные, равно как и наиболее тяжелые, направлялись в город на ручных носилках.

Со второй половины декабря 1920 года начинается новая эпоха в жизни санитарных учреждений Галлиполи и лагеря. К этому времени некоторые учреждения с помощью французского командования получили кровати. Но главное, что в это время прибыл представитель Американского Красного Креста майор МДавидсон, который сразу приступил к оказанию энергичной помощи, привезя с собой оборудование для госпиталей, белье, продукты питания и т. д. Давидсон снабдил все лечебные учреждения как в городе, так и в лагере матрасами, постельным бельем, подушками, одеялами, госпитальным бельем, кухонной и столовой посудой, медикаментами, принадлежностями по уходу за больными и продуктами питания.

Благодаря улучшению питания слабые больные впервые смогли получать подходящую для них и удобоваримую пищу.

Около этого времени французское командование дало несколько подвижных дезинфекционных камер, которые и были переданы в распоряжение госпиталей для дезинфекции госпитального имущества (одеяла, тюфяки, подушки, белье), а также собственных вещей больных, находившихся на излечении.

Одновременно госпиталя устроили у себя отделения для мытья всех поступающих больных, для чего французским командованием было отпущено несколько душей.

Так как количество госпитальных мест с открытием новых госпиталей и прибытием парохода «Румянцев» увеличилось, то был поднят вопрос о специализации госпиталей и создании распределительного учреждения. Таковое начало формироваться в лице Эвакуационного пункта 1-го Армейского Корпуса с 1 января 1921 года с приемником на 180 коек. 14 января 1921 года эвакопункт и амбулатория при нем начали функционировать. Все больные из лагеря и города поступали на эвакопункт в приемную палату, где их стригли, мыли, переодевали в чистое белье. Далее больных направляли в изолятор, где устанавливали диагноз, и затем переводили в соответствующую палату эвакопункта, где больные дожидались отправки на свободное место в соответствующий его заболеванию госпиталь. Легкобольные, обыкновенно, дальше эвакопункта и не шли, а лечились на месте. Одежда каждого вновь поступающего больного обязательно проходила через дезинфекционную камеру.

Из лагеря больные поступали первоначально в дивизионный лазарет 1-й Кавалерийской дивизии, развернутый при повороте от шоссе в лагерь, на 52 кровати; из них 4 – для острозаразных. Этот лазарет служил коллектором для всех лагерей; впрочем, часть больных одиночным порядком попадала и прямо на эвакопункт в городе. Из полковых околодков больные на ручных носилках, а тяжелобольные 1-й Пехотной дивизии на вьючных носилках, на ослах, доставлялись в дивизионный лазарет 1-й Кавалерийской дивизии, а оттуда на автомобилях, предоставленных командиром Корпуса, – на эвакопункт, в город. С эвакопункта больные по учреждениям развозились также автомобилями. Бензин для автомобилей предоставлялся французскими властями. Впоследствии, когда в лагерь провели узкоколейную железную дорогу, французы прекратили отпуск бензина для автомобилей. Тогда эвакуация из лагеря была налажена двумя поездами из двух вагонеток с носилками, что вполне удовлетворяло потребности. Вагонетки подходили к самому эвакопункту.

Общее количество прошедших через эвакопункт больных к 1 сентября 1921 года было 4645 человек, из них:

Пехотной дивизии ………………….. 2245

Кавалерийской ……………………… 634

военных училищ и офицерских школ ….. 649

частей, приданных Корпусу ………….. 909

Беженского батальона…………………135

медицинского персонала ……………… 73.

Средняя цифра суточного поступления колебалась между 20 и 80 больными. Прошедшие с 14 декабря 1920 года через дивизионный распределитель (до открытия эвакопункта), а позднее – через эвакопункт, по 1 сентября 1921 г. больные по роду болезни распределялись так:

тиф возвратный …………………….. 828

тиф сыпной ………………………… 492

тиф брюшной ………………………. 356

лихорадных больных с невыясненным

диагнозом …………………………….. 652

дизентерия…………………………..72

оспа …………………………………. 6

рожа …………………………………. 5

малярия …………………………….. 351

туберкулез………………………….. 260

москитная лихорадка ………………… 259

прочих болезней …………………… 2274.

До 14 декабря, сверх того, прошло через 4-й госпиталь, в то время игравший роль распределителя, 522 человека больных разных категорий.

Соответственно санитарному состоянию Корпуса и открытию специальных мест в лечебных заведениях среди поступающих на эвакопункт больных преобладали следующие категории их:

1) до мая месяца – тифозные больные,

2) май – июнь – хирургические больные,

3) июнь– июль – легочные больные (для дальнейшего направления в здравницу, недавно открывшуюся),

4) вторая половина июля – август – москитная лихорадка, желудочно-кишечные расстройства,

5) август – сентябрь – брюшной тиф с москитной лихорадкой и малярия.

Амбулатория при эвакопункте с 14 января по 20 августа приняла 6580 человек; венерическое отделение ее имело около 3000 посещений и зубоврачебный кабинет – 7234 посещений.

Госпитальная помощь в Галлиполи оказывалась по следующим специальностям: хирургия, акушерство и гинекология, внутренние болезни, детские болезни и кожные и венерические болезни.

Хирургическая работа была сконцентрирована в двух учреждениях: первоначально – в одном 4-м госпитале Красного Креста, а после – и в госпитале Белого Креста.

4-й госпиталь Красного Креста на 200 штатных коек развернулся 14 ноября 1920 года и до 28 ноября был единственным лечебным учреждением в Галлиполи для всех родов заболеваний. Затем он, понемногу освобождаясь от инфекционных больных, развертывал хирургическою деятельность и с 6 февраля 1921 года начал функционировать как чисто хирургический госпиталь. Госпиталь имел развернутых 154 койки, из них 105 хирургических, 45 для тяжелобольных туберкулезных и 4 койки для рожениц. С этого времени по 13 сентября 1921 года, когда потребовалось освободить для занятий здание школы, бывшее под госпиталем, через госпиталь прошло больных 771 человек; им была сделана 631 операция и 7639 перевязок; через амбулаторию госпиталя прошло 2107 больных и им было сделано 65 амбулаторных операций.

Госпиталь Белого Креста был открыт в половине декабря 1920 года, имея по штату 84 койки, оборудовано же было всего 72 койки. Первое время госпиталь предназначался для обслуживания только инфекционных больных (возвратный и брюшной тифы). С 17 марта он был переименован в исключительно хирургический, причем на него была возложена преимущественно малая хирургия.

Здравница для больных при 4-м госпитале Красного Креста. Галлиполи, 1921 г.

Акушерская и гинекологическая помощь оказывалась сначала в 4-м госпитале Красного Креста, где было развернуто 8 женских хирургических мест и 4 места для рожениц. 12 февраля 1921 года было открыто самостоятельное акушерско-гинекологическое отделение при дивизионном лазарете 1-й Пехотной дивизии, состоявшее из родильного зала на 5 коек и гинекологической палаты на 7 человек. Через отделение прошло 266 больных, из них родов – 100, гинекологических заболеваний – 94, заболеваний в начале беременности – 72; послеродовых септических заболеваний не наблюдалось. В июне 1921 года гинекологическое отделение при дивизионном лазарете было закрыто и осталось действовать только родильное отделение. С 27 июня по 10 сентября 1921 года гинекологическое отделение было развернуто при госпитале Белого креста в двух палатах, по 9 кроватей каждая. Через это отделение прошло за указанный срок 35 больных.

Для обслуживания больных с незаразными внутренними болезнями первоначально был предназначен пароход «Румянцев», приспособленный как госпитальное судно и стоявший на рейде города Галлиполи. Он их и обслуживал до своего ухода из Галлиполи. Позднее эти функции госпиталя для незаразных больных перешли к дивизионному лазарету 1-й Пехотной дивизии, через который с 14 декабря 1920 года по сентябрь 1921 года с общими заболеваниями прошел 1131 человек. По мере уменьшения эпидемии тифов (в апреле – мае 1921 года бывали только единичные свежие случаи) терапевтическую помощь начал оказывать 7-й Передовой отряд Красного Креста; туда поступали больные с малярией, москитной лихорадкой, открылась отдельная палата для слабосильных воспитанников военно-учебных заведений. Некоторое количество терапевтических больных принимал и госпиталь Белого креста, особенно в августе, во время вспышки малярии и москитной лихорадки.

Совершенно особое место занимает в санитарной жизни Галлиполи вопрос об оказании помощи туберкулезным больным. И без того слабый организм подобных больных при крайне неблагоприятных условиях, в смысле питания и других условий жизни, вышел из состояния устойчивости. Многие чины Корпуса, ранее имевшие только наклонность к заболеванию туберкулезом, теперь захворали его активной формой, быстро подтачивавшей последние остатки их сил. Ввиду того, что тяжелобольные туберкулезные представляли опасность для других, склонных к такому заболеванию, что при недостатке питания контингент последних возрастал с каждым днем, – явилась необходимость их изоляции в одном лечебном заведении. С 24 февраля 1921 года для этого и была развернута 7-я палата 4-го госпиталя Красного Креста на 45 человек. За время по 26 ноября через палату прошло 184 человека, которые провели там 7009 больничных дней. Больные сюда поступали с активным процессом в легких или других органах. Большинство из них заболело в Галлиполи.

Благодаря помощи Американского Красного Креста и средствам, отпускавшимся на это командиром Корпуса, оказалось возможным несколько улучшить питание больных. В суточных рационах если и чувствовался недостаток жиров и почти полное отсутствие зелени, то калорийная ценность была вполне достаточной. Благоприятные результаты лечения больных, поступивших сюда в первой стадии процесса, а отчасти и во второй, это подтверждали.

Но изъять из среды здоровых военнослужащих больных с активным туберкулезом было только половиной дела. Не менее важно стало усилить питание, при соответствующем режиме, и оставшимся, неустойчивым в смысле предрасположенности к туберкулезу, чтобы таким образом бороться с дальнейшим распространением заболевания. Здесь пошел навстречу представитель Американского Красного Креста майор Давидсон, и только благодаря его помощи туберкулез не получил такого распространения, как это могло бы быть при питании одним французским пайком.

В начале мая 1921 года на берегу моря у маяка, в расщелине между скалами, была открыта с помощью пожертвованного Американским Красным Крестом имущества здравница для легочных и туберкулезных больных при 4-м госпитале Красного Креста, с которым она была связана в административно-хозяйственном отношении. Больных в здравнице разместили в больших палатках-бараках по 30–20 человек в палатке. Сперва она была развернута на 110 кроватей, но затем, ввиду большой потребности в ее помощи, количество коек повысили до 140. Основным лечебным фактором в здравнице было питание, для усиления которого Американским Красным Крестом все время отпускались продукты. Пища больным распределялась следующим образом: в 8 часов утра – утренний чай и к нему – мясные консервы или паштет, или сардины, смальц; в 11 часов утра – макароны или каша; в 2 часа дня – обед из 2-х блюд; в 4 часа дня – кофе, какао, или шоколад; в 7 часов вечера – ужин из одного блюда с чаем. Больные хорошо поправлялись, у них улучшался цвет лица, увеличивалось количество жира в подкожно-жировой клетчатке и т. д. Расположение здравницы давало возможность пользоваться естественными методами лечения: купанием в море, солнечными ваннами и т. д. Конечно, следует отметить, что климатические условия были не совсем благоприятны: почти постоянно дующие ветры, полное отсутствие тени и каких-либо уголков для укрытия от палящего солнца ослабляли больных, и выздоровление шло не так быстро, как могло бы.

Большинство больных поступало с первой стадией туберкулеза. С 3 мая по 31 августа в здравницу поступило 386 больных; из них: 152 офицера, 116 солдат, 60 юнкеров и 58 женщин. 365 туберкулезных больных провели 12 983 больничных дня (среднее пребывание одного больного – 36–37 дней); 21 туберкулезный больной провел 728 больничных дней (среднее пребывание одного больного 32–35 дней). Конечно, силы одной здравницы – при столь большом количестве слабых, неустойчивых в смысле здоровья больных, не могли удовлетворить всех потребностей в этом отношении. Всегда была большая очередь ожидающих попасть в здравницу. Поэтому после прекращения тифозных эпидемий при 7-м Передовом отряде Красного Креста одна палатка-барак была отведена для слабосильных воспитанников военных училищ, которые там отдыхали при усиленном питании, отпускаемом Американским Красным Крестом. Так как и эта помощь не могла удовлетворить всем потребностям, то были оборудованы питательные пункты: один в городе, а другой – в лагере. Продукты для этих пунктов отпускались опять-таки Американским Красным Крестом, который дал и необходимое оборудование для их открытия На этих пунктах отпускалась дополнительная пища, сверх получаемой каждым в своей части из французского пайка; выдача производилась по назначению постоянной врачебной комиссии.

Здесь же следует упомянуть о добавочном отпуске продуктов питания, который производился Американским Красным Крестом регулярно – женщинам и детям, спорадически – юнкерским училищам и, реже – войсковым частям, ибо там были люди более зрелого возраста, более устойчивые к заболеваниям. Благодаря такой помощи продуктами питания рождавшиеся в Галлиполи дети имели нормальный вес – от 9 до 14 фунтов.

Не будет преувеличением сказать, что такое благополучное состояние, в смысле заболеваемости и смертности, которое было в Галлиполи после того, как наладились все стороны жизни Корпуса, обязано, главным образом, помощи Американского Красного Креста как продуктами питания, так и бельем, и предметами обмундирования.

Если условия жизни для взрослых в Галлиполи были тяжелы, то еще тяжелее они отзывались на неокрепшем детском организме. Два врача-специалиста не могли удовлетворить все индивидуальные просьбы о помощи. Больные дети лежали дома или, смотря по роду заболевания, помещались в лазареты наряду с женщинами (в те же палаты). Дети с острыми инфекциями (скарлатина, дифтерит) отправлялись в заразное отделение дивизионного лазарета. 27 февраля 1921 года был открыт для девочек и мальчиков детский санаторий для незаразных детей на 10 кроватей (отделение дивизионного лазарета 1-й Пехотной дивизии). Через него прошло 35 детей.

Основным вопросом в санитарной жизни Галлиполи была борьба с эпидемиями заразных болезней. Первоначально этому были отданы все усилия медицинского персонала 1-го Армейского Корпуса и приданных ему учреждений, и госпитали работали как эпидемические учреждения. Постепенно, с проведением мер личной и общественной гигиены, а также приведения в порядок жилищ, общего благоустройства города и лагеря, бань, дезинфекции, упорядочения питания и снабжения бельем с помощью Американского Красного Креста и т. д., – эпидемии стали сокращаться, пока с наступлением теплых дней, когда военнослужащие стали регулярно купаться и мыть свое белье, они совсем не сошли на нет. Большое значение имели в этом отношении поголовные вакцинации для чинов Корпуса против тифов, холеры и оспы, произведенные с помощью доставленных французским командованием вакцин.

Очень много способствовали благополучному санитарному состоянию Корпуса меры по улучшению водоснабжения, принятые как в городе, так и в лагере. После произведенных изысканий в системе старого римского водопровода удалось включить в свет новый источник воды, благодаря чему недостатка в питьевой воде в городе в самое сухое время не было. В лагере из-за высыхания речки, из которой лагерь питался водой, было вырыто до 15 новых колодцев. В момент появления острых желудочно-кишечных заболеваний было поставлено по два фильтра на Пехотную и Кавалерийскую дивизии, откуда и брали воду для питья. Фильтры были изготовлены при участии Центральной химико-бактериологической лаборатории.

Следует особо отметить большой отпуск мыла из интендантства, что давало возможность регулярно мыться и содержать в чистоте свое белье всем военнослужащим.

Наглядным результатом всех этих мероприятий было сокращение количества больных. Например, число амбулаторных посещений в околотках Пехотной дивизии было в марте 10418, в апреле – 8538, а в мае – 6521 посещений.

Специально для лечения заразных больных при распределении учебных заведений по специальностям были выделены: 7-й передовой отряд Красного Креста (главным образом – для больных сыпным и возвратным тифом); дивизионный лазарет 1-й Пехотной дивизии – для больных брюшным тифом; специально заразное его отделение – для редко встречающихся видов инфекции, как то: оспа, рожа, скарлатина, дифтерит; позднее при нем же была специальная палатка для дизентерийных больных. Часть возвратно– и брюшно-тифозных до половины марта 1921 года помещалась в госпитале Белого Креста.

7-й передовой отряд, получив 2 барака-палатки и все необходимое оборудование, до конца работал как эпидемический госпиталь. Когда прекратились эпидемии сыпного и возвратного тифов, он стал принимать брюшнотифозных больных, а одно время даже, ввиду малого количества заразных больных, одну палатку отвел для слабосильных юнкеров. С 29 ноября 1920 года по май 1921 года через него прошла 1005 больных, из них: сыпнотифозных – 341 (процент смертности 6,13); возвратно-тифозных 244 (процент смертности – 2); брюшно-тифозных, с 29 ноября 1920 года по 1 сентября 1921 года, было 111 (процент смертности 10). Больные поступали в очень тяжелом состоянии, часто имея одновременно заболевания и другими инфекциями: малярией, москитной лихорадкой, туберкулезом и т. д.

Дивизионный лазарет 1-й Пехотной дивизии имел штатных 115 мест: 90 для брюшнотифозных и 25 для остро-заразных (за исключением специальных отделений: острозаразного, детского и акушерско-гинекологического). Через лазарет с 14 декабря 1920 года по сентябрь 1921 года [через него] прошло 1715 человек, из них: брюшно-тифозных – 176, сыпнотифозных – 27, возвратно-тифозных – 222, дизентерийных – 76, с желудочно-кишечными и общими заболеваниями – 83; с момента перехода лазарета за окончанием эпидемий к обслуживанию незаразных терапевтических – 1131 [больной]. Через специальное остро-заразное отделение лазарета прошло с 19 декабря 1920 года 56 больных с натуральной и ветреной оспой, рожей, дифтерией, скарлатиной, экземой, чесоткой и сифилисом.

По венерическим и кожным болезням первые месяцы помощь оказывалась исключительно амбулаторно, с марта же месяца при эвакопункте была открыта для стационарного лечения тяжелобольных венериков палатка на 10 коек, через которую прошло 42 человека, в большинстве случаев с обострением старых процессов. Свежих случаев сифилиса зарегистрировано 5 и острой гонореи – 8. В амбулатории при эвакопункте было более 3000 посещений, из них:

сифилис, заразительная стадия…………. 49

сифилис, незаразительная стадия ………. 135

хроническая гонорея ………………… 114

острая гонорея ………………………… 8.

Наряду с специализацией госпиталей были приняты меры к оказанию более компетентной квалифицированной помощи амбулаторным больным. 4 апреля 1921 года в специальном дощатом бараке, крытом толем и разделенном внутри на отдельные кабинеты была открыта амбулатория врачей-специалистов для дачи совета в случаях, где врачи часто желали консультировать с более опытными коллегами по специальностям. Были оборудованы кабинеты: хирургический, уха, горла, носа, глазной и гинекологический. Там же велся прием по внутренним, нервным, детским и кожно-венерическим болезням. Наиболее интенсивно работал хирургический кабинет, где производились амбулаторные операции и перевязки. При амбулатории же производились приходящим больным подкожные инъекции по назначению врачей и предохранительные прививки против тифа, холеры и оспы. Средняя посещаемость каждого кабинета в день доходила до 50 человек.

К видам специальной помощи относится еще зубоврачевание. Первоначально для этого вида помощи Американским Красным Крестом было пожертвовано оборудование одного зубоврачебного кабинета, который и начал функционировать в начале декабря 1920 года, будучи придан в административно-хозяйственном отношении 4-му госпиталю Красного Креста. Так как ввиду условий прошедшей Гражданской войны зубы оказались запущенными у очень многих галлиполийцев и одному кабинету было не под силу даже отчасти удовлетворить всех, то условием жертвователя было оказание помощи, в первую очередь, женщинам и детям. Очень скоро два врача кабинета не могли удовлетворить нуждам, и был приглашен третий врач. Кабинет этот одинаково интенсивно работал до самой эвакуации из Галлиполи. В среднем за месяц проходило 250–260 больных, которые делали более 1500 посещений. В месяц ставилось 500–600 пломб, делалось около 50 экстракций зубов и т. д.

Под конец пребывания в Галлиполи Русский Красный Крест, разделив часть имущества этого кабинета и добавив недостающее, открыл новый кабинет с одним врачом при 7-м Передовом отряде, а при 4-м госпитале остался кабинет с двумя врачами.

Для оказания же зубоврачебной помощи военнослужащим на средства, отпущенные санитарной частью Русской Армии, приобрели оборудование зубоврачебного кабинета, и таковой развернули в лагере. Оказание первой помощи и экстракция кариозных зубов были развернуты также на эвакопункте.

Большое значение для постановки диагноза и наблюдения за больными имели лабораторные исследования. Первоначально их осуществляла единственная вывезенная из Крыма лаборатория 4-го госпиталя Красного креста. Позднее химико-микроскопические анализы стали производиться лабораторией при госпитале Греческого Красного Креста. 18 марта 1921 года прибыла в Галлиполи и через несколько дней развернулась Центральная химико-бактериологическая лаборатория 1-го Армейского Корпуса, оборудованная на средства Санитарного отдела Русской Армии. Первоначально в оборудовании лаборатории не хватало многих существенных для работы предметов. Позднее с помощью Американского Красного Креста и новых ассигнований из Санитарного отдела Русской Армии лаборатория пополнилась необходимым инвентарем и даже приобрела опытных животных. За пять с половиной месяцев было произведено 3727 анализов, в том числе организована поставка реакция Вассермана, две-три серии.

Кроме чисто медицинской работы лаборатория произвела анализы питьевых вод из источников и колодцев, снабжающих Русскую Армию в лагере и городе. Оказалось, что многие из источников загрязнены органическими отбросами, поэтому были предприняты работы по очистке многих колодцев городской сети. Приходилось производить работы более специально-технического характера, как то: исследование ружейной смазки, кож и других заготовок интендантского имущества. Было произведено несколько судебно-медицинских анализов. Кроме того лаборатория изготовляла для гимназии ботанические и физиолого-анатомические препараты, а также показательные коллекции для экскурсий (исследование почвы, морской воды и т. д.).

Желающим возобновить свои познания в лабораторной технике врачам лаборатория шла навстречу, предоставляя в их распоряжение, кроме того, еще и небольшую медицинскую библиотеку, главным образом, на французском и английском языках.

В связи со всеми вышеназванными санитарно-лечебными учреждениями стоял Центральный аптечный склад, который и снабжал их медикаментами и принадлежностями по уходу и обслуживанию больных.

Склад развернули 2 декабря 1920 года из перевязочного отряда Корниловской дивизии с прибавлением персонала с госпитального судна «Ялта». Основу склада составили остатки базисного склада в г. Севастополе, вывезенные вместе с уцелевшей частью санитарного имущества и аптеки 1-го Армейского госпиталя, 6-го сводного госпиталя и других госпиталей. В Галлиполи же склад пополнялся медикаментами, отпущенными французским командованием, пожертвованными Бельгийским Красным Крестом и, главным образом, постоянным пополнением в большом масштабе Американского Красного Крестом, благодаря помощи которого склад, собственно, и существовал.

Первоначально склад, кроме снабжения медикаментами санитарно-лечебных учреждений Корпуса, исполнял роль гарнизонной аптеки, отпуская лекарства больным по индивидуальным рецептам. Это много усложняло его деятельность. Впоследствии из него была выделена аптека, действовавшая в отдельном помещении и отпускавшая индивидуально по отдельным рецептам.

Наличие значительного числа инвалидов, утративших в той или другой мере трудоспособность и частью не могущих обходиться без посторонней помощи, привело к мысли об устройстве специального инвалидного дома. Его оборудовал Красный Крест с помощью представителя Американского Красного Креста, отпустившего несколько палаток и прочее оборудование для дома и снабжавшего его все время продуктами для дополнительного питания призреваемых, сверх французского пайка. Дом был оборудован на 50 коек, и при нем открыты сапожно-портняжные мастерские для обучения инвалидов ремеслам, чтобы они в будущем могли сами себе зарабатывать кусок хлеба. Машины и прочее оборудование также предоставил Американский Красный Крест.

Так как военнослужащих, желавших воспользоваться тем или другим видом специальной помощи (помещением в инвалидный дом, здравницу, предоставлением усиленного питания на питательных пунктах и проч.) было немало, то для освидетельствования состояния их здоровья стало необходимо учреждение постоянной врачебной комиссии. Комиссия производила и специальные освидетельствования на предмет годности к военной службе, так как по обстоятельствам эвакуации многие потеряли документы о принадлежности к той или другой категории и желали их восстановить. С 1 декабря 1920 года по 1 сентября 1921 года было освидетельствовано на предмет усиленного питания 2549 человек и по другим поводам – 2843 человека.

Все вышеназванные мероприятия достигли того, что практически все виды помощи чины Корпуса могли получать на месте, в Галлиполи. За весь период за его пределы, в Константинополь, было эвакуировано до 100 человек (психические больные, нуждавшиеся в рентгенизации и электризации).

Целый ряд особенностей течения болезней, а также появление новых незнакомых форм заболеваний вызвали потребность у врачей делиться своими наблюдениями и опытом. Последнее было особенно важно для не закончивших своего медицинского образования зауряд-врачей, по обстоятельствам Гражданской войны в значительном числе оказавшихся в частях.

12 апреля 1921 года инициативная группа врачей созвала первое заседание врачей Корпуса и приданных ему учреждений, на котором был решен вопрос об организации Общества врачей и поручено подготовить основания устава. 15 апреля 1921 года состоялось первое официальное собрание Общества, на котором избрали его правление. Тогда же почетными членами Общества стали генерал от инфантерии А.П. Кутепов – за его исключительно благожелательное и внимательное отношение к медико-санитарным нуждам Корпуса, и представитель Американского Красного Креста майор Давидсон, во внимание к той исключительной помощи, которую Американский Красный Крест оказывал Русской Армии.

До 1 сентября Общество имело 15 заседаний, из которых часть была посвящена организационным вопросам, остальные же заседания имели исключительно научный характер.

На заседаниях были прочтены и заслушаны следующие доклады:

1) доктора Черненко – «Новейшие научные данные в этиологии сыпного тифа»;

2) доктора Дуброва – «К вопросу о злоупотреблении наркотиками»;

3) доктора Берзина – «Кариес реберных хрящей как осложнение сыпного и возвратного тифов»;

4) доктора Малышева – «Случай экзостоза ребер гонорейного происхождения»;

5) доктора Поройкова – «Эпидемический энцефаломиелит»;

6) доктора Полетаева – «Демонстрация легочного больного»;

7) доктора Лехачева – «О мужском бессилии»;

8) доктора Каракоза – «К вопросу об энтероколитах»;

9) доктора Черенко – «Бактериология острых энтероколитов»;

10) доклад-лекция доктора Черненко – «Питание 1-го Армейского Корпуса в Галлиполи».

Техническая часть