В центре круга. 1 (О. Жогов)

1

Роман все-таки вышел. Пусть небольшим тиражом и в скромном оформлении, но это была первая значительная удача в писательской жизни Ника. Это уже не те мелкие журнальные публикации или дешевые брошюрки, которыми он зарабатывал на повседневную жизнь и которые оставляют в поездах, как пустую бутылку из-под колы. Он презирал самого себя, что занимается этим. Конечно, выйди этот роман лет десять назад, когда он, как изнемогающий от жажды путник, ждал своим пересохшим горлом хоть самую незначительную капельку влаги. Когда он хотел удовлетворить своё графоманское тщеславие, чтобы о нём знали, говорили, обсуждали, узнавали не улице, улыбались незнакомые девушки. Вот тогда это было бы наслаждением. Теперь… он перегорел, переждал и сейчас больше заботила продажа тиража, чтобы хоть как-то закрыть образовавшиеся дыры в личном бюджете, чем утешаться славой и известностью, о которой грезил раньше.

Ник вначале каждый день заходил в крупный книжный маркет на Лё Роз, с трепетом и нетерпением набрасывался на продавца, словно на почтальона, который должен принести долгожданное письмо от любимой, заглядывал в глаза, спрашивал, сколько было продано. «Сейчас мало читают, господин Крейц», – отвечали учтивые девушки из маркета. «Сейчас мало читают»… звучит, как скрытый, успокаивающий приговор врача обречённому больному – «Нужно верить в выздоровление, Вы обязательно поправитесь». Какой, к чёрту, «поправитесь»? Он уже обречён! Какой, к чёрту, «мало читают»? Совсем, ни хрена не читают! Почему не сказать честно?

Затем, чувствуя свою надоедливость и раздражение продавцов, стал заходить реже или вовсе не спрашивал их, а только украдкой наблюдал за посетителями, которые подходили к стеллажу с его романом. На лицах посетителей он тоже не отмечал восторга. Отчего, выйдя из маркета, направлялся в ближайший бар, залить горечь двойным виски и выслушать глупые библейские нравоучения бармена. Конечно, это было слабое утешение. Дело в том, что по договору с издателем, Ник мог претендовать на часть гонорара, только после продажи половины тиража. Да, это было непростое решение, но издатель мог вообще не согласиться печатать его роман и поэтому Ник пошёл на все условия, какие ему только выставил господин Фриссе. И роман был напечатан.

Жизнь Ника плелась усталой кобылой по наезженной колее и он уже не держал поводья, не подгонял и не пытался свернуть с пыльной привычной дороги: дом – маленькая квартира на верхнем этаже, с возможностью выйти на крышу, маленькая консьержка – маори, плохо понимающая, если говорить бегло, каким-то чудом занесённая сюда и посаженная повторять, как краснолобый какарик: «Здляствюйте, господин Клэйц, до свидания, господин Клейц». Уставшая, как и он сам, машина, с противным, как у всех старух, характером и поэтому простаивающая под домом, бар, с барменом – африканцем и по парадоксальному сочетанию – библейским проповедником и ещё много и много чего, примелькавшегося, въевшегося в его жизнь – вещей, людей, домов и улиц. Может быть, кому-то и нравится такая предсказуемость и размеренность, но не Нику. Его угнетает однообразие, его угнетает, что он покупает одни и те же сигареты в одном и том же автомате и дает себе клятву в следующий раз купить в другом месте, другую марку, но – идет туда же, покупает ту же марку и опять дает клятву. «Нет ничего более убийственного, чем системность. Система делает из нас роботов, запрограммированных зомби», – думал Ник и продолжал жить по системе.

Единственным, где Ник допускал сбой «системы» – были женщины. Хотя и это тоже была «система» – «система разнообразия». Он не повторялся. Их было много, каждый раз новых, разных, весёлых и молчаливых, светлых и тёмных, совсем молоденьких и смотрящих на жизнь устало. Были европейки, тайки, негритянки, арабки, худенькие и в теле, скромные или запуганные и совершенно вульгарные, разнузданные, а объединяло этот женский интернациональный калейдоскоп то, что все они или почти все были проститутками. Он не хотел отношений и считал, что так гораздо честней, не морочить голову ни себе, ни партнерше – любовь слишком затратное для его души состояние. Когда ты возвращаешься к одной и той же женщине, ты становишься уязвим, зависим и ответственен за кого-то. Все равно, что подобрать на улице котёнка, поиграть с ним, а потом выбросить. Нет, ответственность – это конец твоей свободы.

Проституция, секс за деньги – самый честный договор между мужчиной и женщиной за всё время, сколько существует этот мир. Всё остальное – условности, лицемерие, навязанное религиозной моралью, сделавшее из физиологической потребности человека – сакральное таинство, Вселенский грех, наравне с убийством, а проституток – олицетворением порока. Скольких бы преступлений можно было бы избежать, если бы секс нами воспринимался, ну, как еда или дыхание. Разве мы относимся к женщине, приготовившей нам ужин с таким же презрением? Мы платим ей деньги и благодарим, если вкусно или просто платим. Разве считаем изменой, если пользуемся услугой девушки – парикмахера? Скольких придурков, извращенцев, садистов сделало это «таинство»? Сколько поломано романтических грёз из-за того, что поставлен знак равенства между «Любовью» и «Сексом»?

Ник никогда не презирал их. Иногда жалел, что они занимаются этим по нужде или по чужой воле. Его порой терзала совесть, что из-за него, таких, как он, появляются сутенёры, процветает сексуальное рабство. Особенно, когда Замир, албанец-сутенёр, присылал ему запуганную, со следами засохших слёз, юную «жрицу», обманом, либо насильно, попавшую в жернова этого бизнеса. Но он успокаивал свою совесть тем, что и без него, до него и после него, будут эти жертвы, потому что человечество сделало из этого таинство, на котором можно неплохо нажиться. И если бы цивилизация не вытолкнуло эту человеческую потребность на обочину морали, то и не гроздились бы вокруг этого всевозможные мерзавцы и ублюдки.

Автоматическая дверь книжного маркета привычно раздвинулась перед ним, так же привычно, с дежурной улыбкой встретила продавец.

– Здравствуйте господин Крейц, пока никаких новостей… я сожалею…

Ник проглотил это, как всегда изнасиловано улыбнулся, сморщившись в духе позднего Бельмондо, подошел к стеллажу с эротической дребеденью и стал рассматривать, глумясь про себя, над тупостью названий и оформлений. Выжидать, когда к его роману подойдет какой-нибудь покупатель, было бесполезно, но «система»… Ник стоял и всё равно чего-то ждал. Иногда ему хотелось, швыряться своим романом в прохожих, чтобы как-то обратить на него их внимание. Он обзвонил своих сколько-нибудь знакомых, сообщив о выходе романа, но все, с удивительной одинаковой интонацией ответили, что поздравляют и обязательно прочтут… когда-нибудь… потом.

Он услышал звук открывающейся двери и оглянулся, увидев высокого сухого пожилого мужчину в добротном костюме. Девушка поздоровалась и что-то спросила у мужчины. Ник решил дождаться, что купит незнакомец и пойти по «системе» – в бар, слушать библейские нравоучения бармена, почему-то полюбившего давать советы именно Нику. Девушка подвела мужчину к стеллажу, где был его роман. Ник замер. Он ещё не видел, как выглядит его читатель. Мужчина взял книгу, стоящую рядом, покрутил в руках, поставил на место, взял книгу Ника, таким же движением покрутил и её и хотел уже поставить, чтобы взять следующую, но что привлекло его внимание. Грудь Ника наполнилась тревогой, он хотел сорваться, подойти и самому отрекомендовать свой роман, но посчитал этот жест ребяческим, не солидным, могущим наоборот отпугнуть, как показалось ему, довольно чопорного и скупого на дружелюбие мужчину.

– «Врач – хирург?… точные движения, без суеты… Бывший полицейский? Нет… Вряд ли… читать романы о спецслужбах – удел тех, кто в этом ни черта не смыслит. Бывший пилот гражданских авиалиний, – сделал анализ Ник, – да… в таком почтенном возрасте и читает довольно мелкий текст… заслуга господина Фриссе сэкономить на бумаге…», – размышлял Ник.

Мужчина полистал книгу, открыл её сзади, внимательно почитал сведения об авторе и пошел к кассе. Ник громко выдохнул и подумал, что сегодня напьется и пошлет бармена с его советами туда, откуда он приехал. Он дождался, когда выйдет «бывший пилот» и вышел следом. Девушка-продавец попрощалась с ним тёплой улыбкой и Нику она уже не показалась дежурной. Он увидел, что мужчина несколько метров прошел пешком, остановился у обочины и посмотрел куда-то в сторону. Рядом остановился шикарный БМВ, мужчина открыл заднюю дверь, сел и машина плавно тронулась, оставив Ника с открытым ртом и не подкуренной сигаретой, висящей на губе. Это был сбой его «системы». Так он ещё не ошибался…

– «Пилот, да не тот… Да, старик, ты промахнулся. У меня для тебя даже нет вариантов… Придется выслушать бармена, может он подскажет … Да…».

В баре толклись каких-то два подвыпивших парня, никак не определившихся, продолжать ли им ещё или уже пора на выход. Ник привычно сел за барную стойку и подумал о «системе». Сейчас Джо возьмет стакан, посмотрит его на свет, протрет грязным полотенцем, нальёт чуть больше двух пальцев виски и скажет: «Чем больше виски в стакане, тем дальше ты от Бога!». Ник обычно молчал, не потому что был согласен, просто не хотел говорить о Боге. На этот раз Ник решил поломать «систему».

– Джо, сделай мне сегодня тройной …

– О! Господин писатель, вы хотите сегодня быть, как эти два парня? «Горе тем, которые храбры пить вино…»

– И тем, кто «сильны приготовлять крепкий напиток», Джо, нужно цитировать Исайю до конца.

Бармен поднял глаза, в которых читалось признание поражения.

– Увы, это моя работа… господин Крейц, – прозвучала в голосе досада.

– Ладно, Джо, твой грех я сегодня возьму на себя…

Ник криво улыбнулся, сделал жест, будто чокается с Джо и сделал глоток. Что нужно, чтобы человек перестал давать дурацкие советы – поставить его в неловкое положение. Но Ник не любил ощущать превосходство. Он видел поверхностные знания Библии Джо и раньше, но уличил его в этом впервые, сам не желая того.

– Почему ты не ставишь своего любимого Дедди Вилсона.?

Джо взглянул с какой-то грустью.

– Ну, как хочешь… Ответь мне Джо… ты встречаешь мужчину… пожилой белый мужчина, лет шестьдесят пять, осанка, уверенная координация, не носит очков…, – Ник отхлебнул виски, – что ещё?… Очень сдержанный стиль дорогой одежды… кем он может быть?

– О, нет, господин Крейц, этот человек должен прийти ко мне в бар и я должен с ним поговорить, что бы понять кто он. Он может быть и священником…

– Священником?! Вот этого варианта у меня не было, хм…. Нет, маловероятно. Его подобрала дорогая, роскошная машина, на каких ездят политики в телевизоре.

– Тогда может это и был политик?

Ник поморщился больше от несогласия с ответом, чем от выпитого виски. Он поставил стакан.

– Политик не стал бы сам заходить в книжный маркет за какой-то книжонкой малоизвестного автора…

– Он купил вашу книгу?! – оживился Джо.

– Мою…

– Я поздравляю Вас! Если этот господин высокого ранга, он может оказать Вам услугу, – Джо воздел к небу руки и поднял глаза, – Предай Господу дела твои и предприятия твои совершаться…

Ник опрокинул остатки виски, достал сигарету. Джо замахал руками.

– Нет, нет, у меня могут быть проблемы!

– Тогда я буду вынужден повторить виски…

– Нет никого кроме Господа, кто бы мог этому помешать, но я слышу, что он говорит «хватит»!

– Вот прямо отчетливо ты слышишь, что он говорит?

– Да, господин Крейц…

– А скажи Джо, на каком языке он тебе говорит? Какой у него тембр? Бас? – Ник уже поймал первую волну опьянения, когда появляется лёгкость и азарт, ты кажешься себе непревзойденным острословом и твои шутки выходят самыми смешными. Он попытался сделать несколько звуков, подражая «голосу» Бога, затем закашлялся и встретился с недружелюбным взглядом Джо. Бармен смотрел своими крупными, навыкате, африканскими глазами с кровяными прожилками на белках.

– Всякий грех и хула простятся людям, но хула на Господа не простится!

Ник опустил глаза, затем взглянул на Джо и улыбнулся. Прислонил мизинец к стакану.

– Джо не злись на старого грешника, если ты плеснешь вот столько, то Всевышний это даже не заметит. У него и без нас полно забот.

Джо посмотрел с некоторым недоверием, затем взял бутылку и налил ровно по мизинец. Ник взял стакан заглянул в него, словно ища ответ на какой-то вопрос.

– «Вот потому я и не люблю разговоры о Боге, потому что люди, говорящие о нём, лишены чувства юмора и самоиронии. Бармен – проповедник… что может быть более нелепым?… Только сутенер – проповедник», – Ник крутнул стакан и залпом выпил.

– Спасибо Джо!

Ник вытащил несколько мелких купюр и положил на стойку.

– Хорошего вечера, господин Крейц.

Переступив порог бара, оказавшись на улице, Ник сразу же закурил. И первая затяжка оказалась какой-то необыкновенной, долгожданной и выстраданной. Он замер и некоторое время стоял, боясь нарушить эту Нирвану. Неожиданно раздался звонок телефона. Он вернул Ника в реальность. Ему кто-то звонил, что бывает крайне редко. Он забывал телефон дома или носил его несколько дней разряженным и мир не рушился, пропущенных звонков не было. Ник, не глядя ответил.

– Кому же я понадобился?

– Здравствуйте Николас… Это Фриссе…

– О! Господин создатель?! Неужели продалась половина тиража?!

– Нет, по-видимому… весь тираж…

Ник ухмыльнулся, решив, что издатель угадал игривый настрой Ника и решил ответить ему в том же духе.

– Я думал Вы мне звоните, сказать, что изменили условия контракта и Вы можете дать мне хоть небольшой аванс…

На том конце возникла продолжительная пауза.

– Я смогу вам выплатить весь гонорар, господин Крейц…, – словно нехотя выдавил из себя Фриссе.

– Не понял…, – Ник стал судорожно перебирать возможные подвохи от такой щедрости, – Вы хотите получить права на роман?

– Нет… как бы Вам сказать… я не буду больше печатать роман.

– Почему?… – растерянно и совершенно трезвым голосом спросил Ник. Он никак не мог взять в толк, что могло стать причиной не печатать роман, который так быстро продан. Голос у Фриссе показался Нику грустным и подавленным и никак не вязался с тем образом издателя, которого он знал.

– Больше я не могу Вам ничего сказать, господин Крейц. Вам будет сейчас же перечислен гонорар, до свидания…

– Твою мать, Филлип! Ты мне не можешь ничего сказать?! Мне не можешь сказать?! Мне?! Ты что, Филлип?!..

– Мне нечего добавить, Ник. Тираж продан, ты получил то, что хотел, в чём проблема? Все довольны…

– Довольны?! Ты говоришь, что тираж продан… тот грёбаный…мизерный тираж, на дешёвой бумаге мелким шрифтом?! Ты это называешь тиражом?! А теперь, когда скуплен весь тираж, ты не хочешь больше печатать?! Чем я должен быть довольным?! Я не понимаю!

– У меня изменились обстоятельства…

– Какие, к чёрту, могут быть обстоятельства?! Я сейчас же приеду и ты мне скажешь в глаза, какие у тебя обстоятельства!

– Хорошо, я в издательстве…

Ник отключил телефон, нервно стал крутить головой, в поисках такси, достал сигарету и закурил. На противоположной стороне стояла тёмная машина с выключенным светом и она не привлекла бы никакого внимания Ника, если бы не одно обстоятельство – в машине сидели люди.

– «Ну да, конечно, где же им ещё сидеть, если не в машине, не всем же шляться по барам», – Ник пошутил над своей подозрительностью.

Наконец какой-то таксист обратил внимание на голосующего Ника. Машина остановилась перед ним и Ник плюхнулся на сидение, собравшись погрузится в размышления о причинах такого поведения издателя, но каким-то инстинктивным движением обернулся и увидел, как у стоявшей машины зажглись фары и она тронулась в том же направлении. Ник и на этот раз сказал себе, что совпадения бывают ещё и не такими. Проехав несколько кварталов, такси свернуло направо. Ник обернулся, той машины не было. Не то что бы он обрадовался, скорее, лишний раз убедил себя, что писательство романов об агентах, слежках, прослушках и наблюдении, приводит к лёгкой паранойе, при которой начинаешь смотреть на простые вещи и совпадения через призму «теорий заговора». Таксист резко принял вправо, пропуская орущую скорую помощь, мчавшуюся к какому-то несчастному. Через несколько секунд она скрылась в потоке за машинами, озаряя мигающими сигналами глянцевые крыши машин. Когда таксист свернул на улицу, где было издательство, дорогу перегородил полицейский, показывая, что проезд закрыт. Такси развернулось и остановилось. Ник вышел и направился пешком. Возле здания, где размещалось издательство, стояла скорая помощь, вокруг суетились медики. На асфальте лежало тело накрытое тканью. Подойти ближе помешал полицейский. Ник прошёл к группе зевак и решил набрать Фриссе. Телефон издателя был отключен. За спиной две женщины обменивались своими наблюдениями.

– Какой ужас! Когда он летел, так кричал… У меня до сих пор этот голос в ушах… жутко, жутко…

– С какого этажа он выпал? – спросил голос другой женщины.

– С восьмого… вон видите открыто окно на восьмом этаже?

Ник только сейчас взглянул на окна издательства. Второе с краю было открыто. Это был кабинет Фриссе. Среди нескольких мужчин, стоящих неподалёку и обсуждающих происшествие, Ник определил старшего, сухого высокого мужчину около пятидесяти лет. Он рванулся к нему, игнорируя окрики полицейского.

– Офицер! Офицер! Это господин Фриссе?!

Мужчины повернулись к Нику, «старший» из них сделал знак полицейскому, чтобы пропустил его. Ник не ошибся, он был какой-то полицейской шишкой.

– Вы что-то хотите сказать по поводу самоубийства?

– Самоубийства?! Вы уже расследовали? Не успев приехать, вам всё уже ясно?!

– Как одна из версий… Вы кто?

– Я пол часа назад разговаривал с ним… Почему вы решили, что это самоубийство?

Офицер вытащил из папки листок и показал его Нику. Это было несколько предложений набранных на компьютере.

– Что это?

– Предсмертная записка…

– Вы смеётесь?! Тут нет ни подписи, ничего, что могло бы подтвердить авторство этой записки!

– Вы так и не ответили, кто Вы? – офицер с некоторым раздражением спрятал листок в папку, – Откуда Вы знаете господина Фриссе?

– Он мой издатель, я… писатель…

– А…, – офицер криво улыбнулся, – и, наверное, пишите детективы? Понятно…

– Послушайте, дело не в детективах, я сам терпеть не могу детективных фантазеров. Самоубийцы не приглашают свидетелей, они делают это тихо, без рекламы. Филлип был слишком заядлым бабником, чтобы лишать себя этого удовольствия на этом свете, не представляя, что будет на том! И ещё… Вы слышали когда-нибудь, чтобы самоубийца кричал во время падения?

– А он кричал?

– Так говорит вот та дама, – Ник показал на женщину, от которой он услышал. Офицер подозвал полицейского и поручил ему взять показания у женщины.

– В каких отношениях Вы были с покойным?

– Не могу сказать, что в приятельских… Он был порядочной сволочью, этот господин Фриссе…

– То есть, Вы хотите сказать, что у него могла быть масса «доброжелателей» его смерти? Вы тоже его не очень пылко любили?

– Если Вы хотите меня ввести в круг подозреваемых, скажу сразу, морду ему набил бы с удовольствием, но выбрасывать… Человека, который должен перечислить мне гонорар, я должен беречь, как монашка девственность, а не выбрасывать его в окно.

– Зачем же вам так срочно понадобился господин издатель? Вечером, когда в офисе никого нет?

– Это касалось моего романа. Странный разговор. Он сказал, что кто-то выкупил весь тираж и что он больше не будет его печатать. Тут что-то нелогичное. Если у господина Фриссе покупают весь тираж, то господин Фриссе с блаженнейшим лицом херувима, заявил бы, что запамятовал, сколько точно он напечатал и на следующий же день этот тираж был бы в три раза больше. Я не могу понять, что могло случиться, чтобы он отказался от такой выгоды. Доводы должны были быть очень вескими…

– А о чём Ваш роман?

– Это политический детектив, не имеющий с действительностью ничего общего, в общем, теория заговора. Читатель это любит…

– Да… Вы оставьте полицейскому адрес, как Вас найти…

Ник заметил, как тело упаковали в мешок и погрузили в машину. Он оставил свои данные полицейскому, ещё раз взглянул на этаж, словно представляя, как падал Фриссе, проведя глазами траекторию полёта. В поле зрения попалась та тёмная машина, которая стояла недалеко от бара.

– «В городе тысяча машин этой марки, третья часть такого же цвета и десяток их владельцев может жить в этом районе», – убеждал себя Ник.

– И всё же!.. – окликнул Ник уходящего офицера, – самоубийство должно быть на самом последнем месте в списке ваших версий!

Офицер остановился, не сразу оглянулся, постояв, наклонив голову, видимо раздумывая, проигнорировать реплику Ника или дать команду, чтобы его забрать в участок.

– Моя фамилия Хансен! Капитан Хансен… Если бы Вы зашли завтра в комиссариат, я бы был Вам очень признателен! А порядок версий, позвольте я буду составлять сам!

Ник взглянул на машину, недовольно дернул головой. Хотелось ещё выпить, но в бар идти было не охота. Слушать проповеди Джо? На сегодня было достаточно их выслушано. Крейц направился к машине с незнакомцами. Когда до машины оставалось меньше полусотни метров, машина ожила, включив ближний свет и тронулась, быстро исчезнув за поворотом.

– А теперь не верь в совпадения…, – проронил Ник вслух.

Он остановился посреди дороги, вращая головой по сторонам, пытаясь определить в людях, машинах тех, кому ещё он может быть интересен. Всё кругом было буднично. Скорая и полиция уехали, кучка зевак разбрелась по своим делам. В голове Ника был полный сумбур обрывочных фраз, собственных мыслей, подозрений, словно он находился в гомонящей толпе беспорядочно снующих людей и пытался понять, вслушаться в каждую кем-то произнесенную фразу. Он сильно зажмурился, стараясь отогнать, вытолкнуть из головы этот бедлам мыслей.

– «Давай-ка ты будешь циником и реалистом. Фриссе выбросили или он сам выбросился, не важно… что это меняет для меня? Ничего, если он, конечно, перечислил деньги. Его проблемы никак меня не касаются. На тебя произвела впечатление его нелепая смерть? Нет, я их насмотрелся на Востоке и меня тяжело чем-то впечатлить. Я видел многое и прошел через многое. Меня заживо закапывали, в меня стреляли, втыкали ножи. У меня высохла почва сожаления. Что же ты растерялся, девочка?… Девочка… Да нужно взять бутылку виски и позвонить Замиру, чтобы прислал какую-нибудь свеженькую румынку или… да всё равно…»

Замир, албанец-сутенер, с которым Ник уже давно имел дело, знал вкусы своего постоянного клиента и ценил того за то, что вкуса, как такового, у Ника никакого не было. Он был неразборчив и всеяден. Ник потянулся за телефоном, набрал нужный номер. После третьего гудка ответили:

– Алло?!

Ник молчал, задумавшись. Он отключил телефон, не удостоив Замира ответом.

– «Система… опять система… всё надоело!»

Ник побрел по вечернему городу без цели, опустошенный и уставший.