Скрип больного дерева
Гум наблюдал за Лилит: она листала модные журналы, шелестела глянцевой чепухой, выискивая вычурные фасоны и рассматривая их; её глаза бегали как воробьи в песочных баталиях; и это нескрываемое её удовольствие Гум впитывал корнями и фибрами своей потрескавшейся и полинялой души. Впрочем, он уже привык к таким сценам и обиходу, Лил могла делать несколько мысленных операций в секунду, пока глаза заняты фасонами, мозг прикидывал планы на неделю, а животик Лил прикидывал основное меню, Лил могла думать и животом подчас; ноги Лил также могли жить отдельно от разума и тела, выстраиваясь в загадочные змеиные переплетения, распрямляясь и вновь собираясь в клубки. Гум даже научился предугадывать её настроения и порывы, наблюдая за этими хитросплетениями и марш бросками, вот и теперь было ясно, что эти ноги улизнут в бутики, а потом рестораны и, возможно даже ночные пати, полные абсурда и алкоголя. Гум несколько встревоженно вздохнул, но совсем тихо, чтобы она не услышала, и исподволь начал разговор.
– Лил, знаешь, я начинаю новую книгу, мне бы хотелось услышать твое мнение как независимого эксперта, ммм, что скажешь?
«Ну, вот началось, только приляжешь отдохнуть», – с тоской подумалось Лилит. И все же она включила четвертую мысленную операцию в угоду этому мнемоническому событию.
– И? По-моему, ты уже целый год собираешься с мыслями, и вот, ты все хорошо обдумал, дорогой? – уже ехидничала она, настроение у неё было прекрасное и праздники на носу сулили веселье.
– Да, то есть я как раз размышляю над сюжетом, и остановился на одном названии, оно само пришло мне в голову, будто свыше кто-то настоятельно прошептал мне, «Скрип больного дерева»…
– Хмм, это удивительно, Гум! И о чем же скрипит дерево? Ах, да, дай я угадаю! О чувствах, да, одиночество, тоска… ммм любовь, наверное!
– Лил, может быть, ты читала Димфну Кьюсак, её «Полусожженное дерево», мне пришла на ум эта книга, в детстве я читал этот роман, и он меня тронул.
– Нет, Гум, ну, откуда я могла его читать, – это начинало её немного злить, – откуда ты выкапываешь эти названия, это совсем не из моей жизненной оперы, – отрезала она, и даже слегка пожалела о таком тоне уже, потому как ноги её скрутились в какой-то невообразимый узор.
– Лил, а ты не думала о йоге, мне кажется, твоему телу не помешали бы занятия йогой, – прокомментировал Гум, видя эти завораживающие петлеобразные пассажи.
– Нет, это утомительно для меня, я пробовала, но мастер был недоволен, потому как я порывалась сама преподать ему урок, и я решила, что мои бесценные ноги недостойны такого пиетета, – Лил облизнулась довольная и даже прищелкнула языком.
– Лил, ты неподражаема, однако беспорядок твоих мыслей и ног вселяют в меня беспокойство уже, – пронудил Гум.
– Не беспокойся! Мои ноги сами себя отпустят погулять и за покупками, а потом также вернуться и будут стоять у плиты, словно столпы храма в Иерусалиме, цементируя домашний уют!
Гум, уже совершенно обескураженный, «и где она нахваталась этих словечек, бестиарная шаловливая кошка», – подумал он про себя.
– Тааак, – протянул Гум, – и все же, мне нужны некоторые рекомендации относительно сюжета, Лил.
– О, боже! Я что похожа на критика? И с какой стати ты стал беспокоиться о сюжете. Ты всегда писал, как бог на душу положит, или кто там еще, у тебя такой обширный пантеон, и вдруг теперь у меня просишь помощи как у Альцгеймера!
– Да, и вот теперь я решил задуматься о сюжете, потому как хочу написать простую меланхоличную и добрую историю, Лил, у меня даже есть небольшое задание, все равно ты болтаешься по злачным местам без дела, а так принесешь пользу мне, – уже как по накатанным рельсам пёр Гумбольт.
– Что??? – чуть не заорала Лил, это было выше ровно на два тона, и Гум обрадовался в глубине души, потому как это говорило о том, что Лил вполне согласна, вот если бы было на три тона выше, – тогда дело застопорилось с большей вероятностью, однако Лил была все же любопытна больше, чем эгоистична.
– Лил, послушай, это будет вполне реалистичная история с преамбулой, развитием и взвешенным завершением; и мне нужна кое-какая информация от тебя, моя кизиловая косточка!
– Хих… хорошо, кто главная героиня романа? Что ты хочешь донести этой историей, помимо любовного скрипа, о боже! Я не соглашалась на это!!! Я потребую плату с твоего гонорара, потому как ты совсем обленился!
– Это Розамунда…
– Розамунда? Я где-то уже встречала этого персонажа в твоем пестром творчестве, по-моему.
– Разве? Хорошо, Розалин, пусть Розалин, тебе нравится?
– Кто она?
– Лесбиянка…
– И?… протянула Лил, – не подходит.
– Что не подходит?
– Имя Розалин не подходит, если она лесбиянка, это обычно андрогинные создания, с андрогинными именами, Кэролин, Лаура, Сьюзен, Максвел, Линда, что-нибудь в этом роде.
Гум задумался и видно, это немного его опечалило.
– Нет, это Розалин, по-детски инфантильная душа, попавшая в стечение жизненных обстоятельств, слегка астеничная, аутентичная и гипертрофировано циничная.
– Хорошо! Я что должна делать, во льдах Арктики словно «Потемкин», курсировать твой роман, есть какие-нибудь инструкции, маэстро?
– Да, примерно так, – заулыбался Гум, – ты же у меня умница, и у тебя много бесценных подруг, правда, мой корнишон сердобольный??? Мне нужна психология, сюжет выстраивается по аналогии высвобождения психической функции, и мне нужна инсинуация, чтобы вывернутую психику дешифровать, понимаешь меня, крошка?
– Нет, – Лил, уже начинала уставать, и ноги свисали теперь с кровати как две спагетти.
– Ну, тебя это не должно волновать так, успокойся, твоя задача копаться в мозгах лесбиянок, выискивая звенья и корни и мне описывать в сыром виде, хорошо?
– Гум, ты спятил, в конец? Ты думаешь, кто-то вот так даст копаться в своих мозгах? Знаешь, дорогой от твоего гонорара останутся рожки да ножки, если я под это подпишусь, – удовлетворительно вставила Лил.
– От него и так останутся рожки, да ножки, – вздохнул опечаленно Гум, – мне не нужны прямые откровения, это должны быть опосредованные замечания, одежда, телодвижения, манера говорить, украшения, Лил, вехи событий прошлого играющие выцветшими тонами, книги, любимые фильмы. Текст объёмного восприятия, рельеф, я выстрою, вылеплю сам, мне нужен колорит, предыстория, в общих чертах истории душевных комплексов и изъянов всем знакомы, но я хочу создать экзистенциальный шедевр, понимаешь. Действо внутри описательного шаржа, слой за слоем; робкий флирт и эссенцию. Напиток подобно эликсиру, разливающемуся по телу черной меланхолией и втягивающего в себя постороннего читателя как опиум наркомана.
– Гум, тебе придется весь гонорар свой пожертвовать мне! Ты понимаешь, о чем меня просишь, злодей???
– Определенно, – это очень просто для тебя, ты и по сложней задачи привыкла решать.
– Ага, подхалим! А дерево, кто претендует на роль больного дерева, аха-ха-ха, – засмеялась Лил, – даже не думай, пусть скрип его подобно ореховой дудочке ласкает мой меланхолично гниющий слух!
– Лил, ты невыносима! И злорадна словно фиолетовый марципан! Дерево, это и есть Розалин; её тень водрузившаяся сверху и оберегающая от знойного Солнца.
– Хорошо, ты меня тронул, я помогу тебе, развратник! У меня есть несколько персонажей на примете! Плакали твои денежки, – беспредельное самодовольство Лилит, она, казалось, готова была взмыть в воздух от внутреннего ликования, поскольку теперь это стечение обстоятельств наделяло её практически безграничной свободой, – да, мой дорогой, она подошла к нему, склонилась, и с томным кульком пальцев на его вороте, поцеловала нежно в губы.
– Я ухожу! – бойко прикрикнула она, удаляясь в уборную.
– Постой, ты не дослушала меня, это еще не всё!!!
– Пока хватит! Ты же не хочешь, чтобы я закипела, не ровен час!
– Конечно, я не желаю этого, мой злорадный корнишон, – уже про себя произнес Гумбольт.