Дождались
Это был первый период нашей революции.
Период праздничный.
Развевающиеся над городом красные флаги были ярки, свежи и новы.
Расклеенные по стенам плакаты, призывающие к объединению, к образованию профессиональных и политических союзов, были тоже и новы, и свежи, и ярки.
И среди них – маленькое воззвание, скромное на вид и удивительное по содержанию:
«Осудари новгородские! – гласило оно, – пора нам объединиться под нашим вечевым колоколом. Довольно Москва держала нас в своих цепких лапах и пила нашу кровь. Господин наш Великий Новгород…» и т. д.
Заканчивалось воззвание приглашением на заседание и подписью какого-то мирового судьи, осударя новгородского.
Мне это воззвание очень понравилось. В первую минуту показалось даже, что я сплю и снится мне, что я живу много столетий назад.
Но листок был такой аккуратненький, так чисто отпечатан и пах свежей типографской краской, что я очнулась. Это был не сон, а анекдот.
Хотела взять листок на память, но неудобно было срывать его. «Осудари» могли счесть меня за приспешницу Ивана Калиты и прочих собирателей государства Московского.
Все, кому я об этом призыве рассказывала, приходили в хорошее настроение, и я водила их на угол Садовой и Невского почитать и удостовериться лично.
Листок вдохновлял.
Проектировались новые воззвания. Кто-то предлагал требовать от имени израильтян свержения ига филистимлян.
Но вдохновляющий нас листок скоро оказался заклеенным другим, менее экзальтированным воззванием:
«Товарищи громилы и домушники! Пора объединиться…» и т. д.
«Товарищи уголовные! Выберем представителей, чтобы правильно поставить уголовное дело в России…» и т. д.
И вот в этот-то праздничный и сказочный период в сказочном запломбированном вагоне прибыл в Россию Ленин, так называемый «тёща русской революции».
– Отчего его не арестуют? – спрашивали друг друга бестолковые граждане.
– Помилуйте! За что же? – отвечали толковые. – Наши министры предоставляют свободу пропаганды всяких идей.
Ленин занял особняк Кшесинской.
– Отчего же его не арестуют? – снова спрашивали бестолковые. – Разве можно захватывать чужую собственность?
– Захват дворцов входит в программу каждой революционной партии, – отвечали толковые. – Наши министры уважают программу каждой революционной партии.
Началось.
Ежедневно на балконе дома Кшесинской появлялась фигура, махала руками, кричала хриплым голосом. Покричав часа два, уходила внутрь погреться. Её сменяла другая.
Все фигуры носили общее название «Ленин».
Под балконом собиралась кучка солдат из соседней Петропавловской крепости. Сначала человек десять, двадцать. Грызли семечки, плевали, гоготали.
Останавливались случайные прохожие.
Кучки росли.
Наконец, кто-то кого-то вздул, – интерес к «Ленину» увеличился.
Ленина стали ругать на летучих уличных митингах. Называли немецким шпионом и «запломбированной змеёй».
Кучка любопытных около дома Кшесинской обратилась уже в толпу.
Толпа разносила по городу свежие новости.
– Плеханов-то низкая душа, за деньги продался.
– Кому?
– Да уж известно кому!
– Притворялся революционером, а оказался буржуем. Переодетый ходил!
– А в какое же он платье одевался?
– Да в обыкновенное, как и мы с вами. А как раздели его, подлеца, – а он буржуй оказался.
– Милюков – провокатор. Дарданеллы нам навязать хочет. Кому они нужны? Лёд да снег, а подати плати.
– У него там имение, вот ему и хочется.
Опять кого-то вздули.
Потом арестовали кое-кого из публики, возражавшей балконному оратору.
– Отчего же не арестуют Ленина? – опять подняли голос бестолковые граждане. – Смотрите, ведь он уже посягает на свободу граждан.
– Нельзя его арестовывать, – отвечали толковые. – Ещё рано, нужно немножко подождать.
Подождали.
В крепости распропагандированные Лениным солдаты заколотили каблуками присланного к ним солдата-меньшевика.
В ночь перед уходом Милюкова кучка баб и подростков волокла по улицам плакат: «Через Циммервальд к интернационалу».
– Это кто же такой Циммервальд-то? Еврей, что ли? Али из немцев? – любопытствовала публика.
– Да уж кто бы там ни был, почище вашего Милюкова будет, – огрызались подростки.
На углу Невского и Садовой стреляли.
– Ведь вот они уже стреляют! – вопили бестолковые граждане. – Чего же ещё ждать?
– Надо ещё немножко подождать, – отвечали толковые.
Вспоминался знакомый гимназист-первоклассник, который уверяет, что читал в какой-то «естественной истории», что если найдут человека умирающего с голоду, то нельзя его сразу накормить, а нужно ещё немножко подождать.
– Чего же ждать-то, Вася, милый! Ты, верно, что-нибудь перепутал! – удивлялись слушатели.
Но Вася стоял на своём и даже плакал от несправедливого к нему недоверия.
Сорвалось затеянное большевиками выступление 18-го июня.
– Отчего же их не арестуют?
– Надо же ещё немножко подождать.
– Вася, милый! Чего же ждать-то? Ты, верно, что-нибудь перепутал!
– Ей-богу… читал… в естественной истории!..
– Ну, что ж, подождём.
Дождались.
«Убитых и раненых несколько сот человек…»
«Некоторые полки, распропагандированные большевиками, отказались поддержать товарищей при наступлении…»
– Долой десять министров-капиталистов!
– Да что ты, товарищ, орёшь-то! Какие тебе десять министров? Давно их нет. У нас всех министров-то, почитай, – один Керенский остался.
– Я те поговорю! Долбани его прикладом, чего он тут разговаривает.
Идут осудари новгородские, бестолочь финляндская, казанская, астраханская. Великая и Малыя Руси.
– Куда прёте? На кого идёте?
– Потом разберут. Коли не то вышло – повинимся.
«Убитых и раненых несколько сот…»
Может быть, теперь пора арестовать?
– Нет, теперь уж поздно. Они, кажется, успели скрыться.
– Вася, милый! Ведь говорили мы тебе!
– Ей-богу же, я читал. В естественной истории…