Глава 1
Когда Азамат рассказал мне, что названия месяцев на Муданге происходят от архаичных имен разных богов и каждый месяц посвящен своему богу, мне не потребовалось ни заглядывать в календарь, ни обращаться к Старейшинам, чтобы предсказать, что рожать я буду на стыке месяца Укун-Тингир и месяца Ирлик-хона. Сезоны на Муданге неравной длины: весной и осенью по пять месяцев, а летом и зимой по шесть, только зимой еще несколько дней съедаются, потому что год составляет немножко меньше двадцати двух месяцев. Ну, или потому, что бог стужи, на которого приходится третий месяц зимы, – карлик. Тут уж кому какое объяснение ближе. Укун-Тингир посвящен пятый месяц лета, потому что это самое урожайное время в северном полушарии, в котором лежит бо́льшая часть муданжского континента. Конечно, раз лето такое длинное, в принципе растительность приносит по нескольку урожаев в сезон, но все же месяц Укун-Тингир – это пик изобилия. Ну, а Ирликом, понятное дело, все заканчивается, потому что он ведь крадет солнце. Равноденствие выпадает приблизительно на последний день лета, и после этого дни становятся короче ночей, к тому же весь месяц муданжские луны проскальзывают по небу еще до заката, а ночью воцаряется беспросветная тьма. В этот месяц муданжские дети, собираясь в пустующих по ночам клубах, рассказывают страшилки, а молодежь развлекается гаданиями и прочей ворожбой, примерно как у нас на Святки. В это же время активизируется разнообразная нечисть, которая боялась показать нос, пока грозная Укун-Тингир приглядывала за планетой в свой месяц.
Вот и лежу я теперь в шезлонге на веранде с видом на искрящиеся в полуденном солнце воды Дола, слушаю, как Азамат воркует над колыбелькой, и вроде как восстанавливаюсь после родов. Хотя и восстанавливаться-то особенно не приходится: все прошло без сучка без задоринки, даже понервничать не успела. Я долго думала, лететь ли мне на Гарнет, или довериться Ориве, которую я несколько месяцев прицельно учила принимать роды, но Азамат категорически заявил, что не доверит мою жизнь ни местным, ни гарнетским повитухам, и договорился с Земным Союзом о поставке партии врачей с целью обеспечивать медицинскую поддержку развивающемуся региону Вселенной. Честно говоря, я ужасно обрадовалась, и не столько даже тому, что буду в надежных руках (я-то Ориве вполне доверяю), сколько тому, что будет с кем поделиться пациентами. Последнее время ко мне стали выстраиваться такие очереди, что пришлось задрать цены вдесятеро, чтобы хоть как-то справляться с потоком страждущих. И тут же, конечно, включилась совесть и стала меня пилить, что помощь надо оказывать тем, кто в ней больше нуждается, а не тем, у кого больше денег, и все в таком духе. Удивительно, как внезапно слишком мало пациентов превратилось в слишком много. Короче говоря, когда Азамат сказал, что подписал визы пяти врачам, я даже немножко поплясала от радости, хотя уже было тяжеловато.
Набрать миссионеров оказалось довольно трудно. Во-первых, мало кто вообще хотел лететь за тридевять галактик на этот никому не нужный Муданг, даже ради очень больших денег. И то сказать, у всех семьи, друзья, и все привыкли, что с работы домой можно добраться максимум за несколько часов, да и то если очередь в туннель слишком длинная. А тут земными средствами передвижения три недели, муданжскими – полторы… С другой стороны, абы кого привозить тоже нельзя – окажутся жуликами какими-нибудь, обманут солидных людей, и вот он, международный скандал. Поэтому для всех желающих пришлось устроить серьезную проверку чуть ли не под микроскопом, и многие ее не прошли. Еще заметное количество порядочных людей сами сошли с дистанции, и, зная методы Земного Союза, я не могу их осуждать. В итоге остались четверо, и тут я вспомнила про Янку. Мы с ней переписывались все то время, что я осваивалась на Муданге, и я много чего ей понарассказывала о местных обычаях. Она, конечно, от муданжцев несколько пострадала, ее ведь тоже, как меня, пытались силком замуж выдать, но зато у нее уже был опыт культурного контакта, хоть и негативный. К тому же она училась вместе со мной в космическом колледже и тоже ходила на муданжский язык, а это очень большой плюс, поскольку на Муданге совсем мало народу говорит на всеобщем. Так что я принялась Янку уговаривать. Ломалась она долго и крови всем попортила изрядно, но после того, как Азамат лично перед ней извинился за поведение своих сограждан и пообещал, что никто больше на ее свободу не покусится, она все-таки согласилась. И пока что об этом не жалеет. Вон она сидит на перилах, крутит рыжий локон и пожевывает полоску вяленой сурчатины, наслаждаясь видом на девственную муданжскую природу.
– Он опять заснул, – разочарованно сообщает Азамат.
Я усмехаюсь.
– А ты чего хочешь, чтобы он бегал на второй день?
– Нет конечно, – вздыхает Азамат, и по вздоху понятно, что именно этого он и хочет. – Просто никогда не видел таких маленьких детей…
Я закатываю глаза. Эту фразу за последние двое суток я слышу примерно двухсотый раз. А какого труда нам с Янкой стоило уговорить начинающего папу вообще взять ребенка на руки! Он же такой маленький-хрупкий, ах-ах-ах, да я не знаю, как его держать, а вдруг помну, а вдруг напугаю! Девчонки еще поначалу в другую комнату уходили поржать, а потом плюнули на приличия, все равно Азамат ни на что, кроме младенца, внимания не обращал. То ему стало казаться, что ребенок плачет, потому что его боится. Ребенок же задрых у него на руках, всем своим видом демонстрируя беспочвенность папиных страхов. Азамат некоторое время повосхищался, а потом стал переживать, что это малыш все время спит, а не заболел ли он? В общем, среди этого бардака я волновалась только о том, как бы от смеха кровотечение не началось.
– Погоди, – успокаивает его Яна своим низким блюзовым голосом, – еще на стенку полезешь от его активности.
– Если он в меня пойдет, то да… – мечтательно соглашается Азамат. – Лиза, а ты в детстве активная была?
– Не-а. Я в основном молчала и улыбалась. Но он больше на тебя похож, посмотрим, может, и характером тоже.
Похож – это немного не то слово. Когда Янка мне впервые показала мое дитятко, я почувствовала себя ксероксом. Разве что глазки голубые, так они могут со временем потемнеть. А так просто микро-Азамат. То-то матушка порадуется. Конечно, подрастет, может, еще проявятся какие-нибудь мои черты, но пока вообще ничего общего, даже немного обидно: в конце концов, это я его носила. С другой стороны, теперь уж точно ни у кого язык не повернется предположить, что Азамат ему не отец. А то я уже наслушалась сплетен и обвинений.
– Слушай, Азамат, а нельзя парочку Старейшин сюда выписать на именование? А то уж очень не хочется в столицу переться.
– Ты плохо себя чувствуешь? – тут же настораживается он.
– Да нормально я себя чувствую, просто как представлю, что надо собрать вещи, засунуться в тесный унгуц, потом еще в Ахмадхоте жара, духота, машины, прокисшими фруктами везде пахнет… Может, не будем мучить ребенка?
Азамат качает головой.
– Будущего Императора обязательно должен именовать весь столичный Совет, это ж тебе не сын кожемяки из какой-нибудь островной деревни. А все Старейшины даже по твоей прихоти сюда не полетят, тем более что столичным жителям ведь интересно на наследника посмотреть, убедиться, что он здоровый и красивый. Так что лететь надо, никуда не денешься. В принципе, если ты не хочешь, то можешь остаться, твое присутствие не обязательно.
– Ну, ага, конечно! Мало того что имя моему ребенку будут придумывать какие-то чужие дядьки, так еще чтобы я не присутствовала? Нет уж. Надо хотя бы проследить, чтобы на моем родном языке это имя нормально звучало, а то знаю я вас, назовете каким-нибудь Хунь-Кирдыком, и что я маме скажу?!
– А что не так с этим именем? – удивляется Азамат. – Я знал одного хорошего человека…
Продолжение тонет в нашем с Янкой дружном хохоте.
– Ну ладно, ладно, – успокаивает нас Азамат. – Я написал Старейшине Ажгдийдимидину, объяснил, что у вас на Земле совсем другая традиция с именами, и он пообещал, что Совет посчитается с твоим мнением.
В столицу мы выбираемся на следующий день всей компанией. Янка там вообще-то работает вместе с Оривой, которую я отдала ей во временное пользование, пока я в декрете, так сказать. Коллеги-земляне по-прежнему побаиваются переселяться в другие города и толкутся в столице, где немного повыше процент говорящих на всеобщем. Старейшина Унгуц и еще двое книжников по возможности интенсивно учат их муданжскому, но все равно они еще долго не смогут свободно общаться с пациентами без переводчика, а пациенты совершенно не жаждут посвящать этих переводчиков в свои проблемы. Янка, конечно, тоже не ахти как разговаривает, примерно как я в начале всей этой эпопеи, но ее пациенты часто и сами говорить не умеют, она же педиатр.
Азамат сажает нас прямо перед Домом Старейшин, вынимает меня из кабины и аккуратно ставит на крыльцо, косясь на Янку. Все никак не поверит, что меня уже можно размещать в пространстве вертикально. На площади почти никого нет, только несколько ребят сидят на перилах над рекой, да еще мимо проходят какие-то люди. Мы заходим внутрь.
В Доме Старейшин, как всегда, жарко, душно и пахнет благовониями, отчего мелкий на руках у Янки тут же начинает хныкать. Я не успеваю даже обернуться, как Азамат его уже перехватил и принялся укачивать, одновременно командуя прислужнику открыть окна.
– Старейшины этого не любят, – хмурится прислужник.
– Плачущих детей они любят еще меньше, – веско отвечает Азамат.
Янка выходит подождать нас снаружи в теньке, а нас приглашают в Сердце Дома, то бишь зал, где заседает Совет. Гляди-ка, и правда, все восемнадцать собрались. Унгуц нам радостно подмигивает, Ажгдийдимидин кивает, мы киваем обоим в ответ. Прислужник и тут открывает два окна и занавешивает их тяжелыми гобеленами, чтобы никто с улицы не подсмотрел за таинством.
– Тэк-с, – начинает Старейшина Асундул и прокашливается, глядя в какой-то листок. – Что у нас дальше… Именование наследника.
Можно подумать, они сегодня прямо с утра всем составом заседают и уже забыли, ради чего! Хотя, наверное, это что-то обрядовое, чтобы нечисти голову заморочить, сделать вид, будто дело не важное. Ох и набралась же я тут суеверий!
– Азамат Байч-Харах, значит… – продолжает бубнить Старейшина Асундул. – Урик, ты списки предков составил?
Прислужник кивает и принимается раздавать всем Старейшинам листки с огромным списком имен, насколько я могу видеть, исключительно мужских.
– А что, имена предков как-то влияют?.. – спрашиваю у Азамата шепотом.
Он прищуривается.
– Скорее помогают выбрать.
Прислужник Урик, закончив со списками, прикатывает большой прозрачный экран, из тех, которые с одной стороны картинку показывают, а с другой выглядят как тонированное стекло, и ставит его между Старейшинами и нами. Ага, то есть нам туда смотреть не предлагается. Старейшина Асундул, прищурившись, начинает что-то двигать на экране пальцем.
– Так, ну, глухие я сразу убираю? – уточняет он, оглядывая Совет.
Все согласно гудят. Азамат тихонько выдыхает. Тоже ведь переживал, а вдруг мальчику не судьба править, вдруг глухое имя дадут. Можно подумать, Старейшинам очень надо следующего Императора заново выбирать. Они только расслабились, что можно часть обязательств на кого-то свалить…
Кстати об обязательствах. Азамат теперь крутится как белка в колесе, конечно. Каждый десятый день у него судебный – разбирает тяжбы. В остальное время он пытается оживить институт полиции, который благополучно загнулся за двести лет, и ведет постоянные переговоры с другими планетами, к счастью, в основном по Сети, хотя пару раз уже выезжал на какие-то станции. Еще он надеется к зиме обновить дороги, чтобы обеспечить торговое сообщение между экватором и севером, а еще пришлось создать регулярную армию, джингоши-то не спят. Опять же надо что-то делать с джингошскими платиновыми карьерами, пока свои же до центра планеты все не растащили, а в перспективе хорошо бы вступить в экономический союз с Землей, Ареем и Тамлем, а они требуют устойчивого природопользования… В общем, я бы уже давно слегла, а Азамат ничего, вертится. Старейшины, правда, сильно помогают, да и бывшие соратники тут же получили посты с полномочиями. Вот уж что Азамат хорошо умеет делать, так это организовать осмысленную деятельность. Так что в итоге он даже время от времени может себе позволить выходные, вот, например, чтобы посидеть под дверью, пока я рожаю, и от души понервничать.
– Да-альше, – тянет Старейшина Асундул. – Ну, тут в списке все на «А», это менять не будем? Хорошо-о… Так, занятые от-клю-ча-ем… Ну вот, ребят, смотрите, что есть.
Старейшины вытягивают шеи, прищуриваются, кое-кто достает очки. Шевелят губами, бормочут, переспрашивают друг друга. Один Ажгдийдимидин глядит в пространство, как будто происходящее его вообще не касается.
Унгуц отрывается от созерцания экрана:
– Ну, это все хорошо, но давайте на ребеночка-то посмотрим!
– Да, да, точно, – гудят остальные, как будто только что вспомнили об этой немаловажной детали. Азамат встает и, неся мелкого на вытянутых руках перед собой, предъявляет его всем Старейшинам по очереди.
– Ой ты какой хороший! – не удерживается Унгуц. Асундул на него цыкает, но сам тоже улыбается в бороду.
– Здоровый? – уточняет Изинботор.
Азамат кивает.
Ажгдийдимидин смотрит на ребенка таким взглядом, как будто вспомнил что-то веселое, но ничего не пишет и не показывает. Я считаю, это хороший признак. Наконец все обнесены, и Азамат возвращается ко мне.
– Совет предлагает вам удалиться и подождать решения, – будничным тоном сообщает Старейшина Асундул.
Мы выходим в ту самую комнату, где сидели в ожидании приговора по свадьбе. Там сейчас почти прохладно, потому что ветер с реки продувает через два окна.
– Ты как? – спрашивает Азамат, пододвигая мне подушку для сидения.
– У меня, как всегда, начинает болеть голова от благовоний. Тебе не показалось, что наш духовник как-то уж очень безразличен к происходящему?
Азамат пожимает плечами.
– Я думаю, он уже знает, как малыша назовут, так что ему должно быть скучно. Ты заметила, как он на него смотрел? Что-то хорошее у него в судьбе увидел, не иначе…
Минут через десять Урик приглашает нас обратно. Старейшина Асундул держит в вытянутой руке очередной листочек. Надо будет ему дальнозоркие линзы поставить.
– Совет Старейшин в составе по старшинству: Унгуц, Асундул, Удолын, Агылновч… – он продолжает перечислять всех присутствующих, но у меня по-прежнему муданжские имена в голове плохо держатся, – Ажгдийдимидин и Изинботор по поводу имени сына Азамата Байч-Хараха решение принял. Имя то – Арамат.
Вот я так и знала, что налажают!
– Я против, – говорю с тяжелым вздохом. Я так надеялась обойтись без драки… Еще и живот заныл вдобавок. Азамат смотрит на меня с сочувствием.
– Как это против? – моргает Асундул. – Это решение Совета!
– А так – против, – тоскливо поясняю я. – Был уговор, что если на моем языке имя звучит нелепо, то вы это примете в расчет, правда же?
Старейшина Асундул явно собирается возмутиться, но наш духовник быстро вкладывает ему в ладонь бумажку. Асундул некоторое время щурится, читая мелкий почерк коллеги.
– Ну ладно, – говорит он наконец растерянно. – Уговор был, не спорю. Но почем же нам знать, какое имя как на твоем языке звучит?
Я только собираюсь картинно развести руками, дескать, это вам виднее, дорогие мудрецы, когда меня перебивает один из самых древних дедов, кажется, Агылновч.
– Да она свои варианты сначала предложит пусть!
– Правильно, правильно! – соглашаются все.
– Ладно, гхм, Элизабет, – кивает Старейшина Асундул. – Как бы ты этого ребенка назвать хотела?
– Ну-у, например, Олег, – предлагаю, несколько растерявшись. Поскольку Азамат почти сразу поставил меня перед фактом, что называть ребенка будут Старейшины, то я как-то и не думала на эту тему.
– Хм. – Старейшина Асундул почесывает бороду и обводит окружающих взглядом.
Окружающие тоже почесывают бороды, у кого они есть. Азамат приподнимает брови, потом улыбается мне и снова оборачивается к ребенку. Не иначе примеряет.
– По-моему, неплохо, – осторожно говорит Унгуц.
– Да тебе все нравится, что она предлагает, – усмехается его сосед.
– Ладно тебе, правда ведь, имя хорошее, – укоряет его Агылновч. – А что оно значит-то по-вашему, молодушка?
– Э… – Я лихорадочно припоминаю хоть одну дурацкую рекламу типа «Хочешь узнать тайну своего имени? Пришли сообщение!» – там обычно в качестве завлекалки приводят примеры… – Ну-у, мне трудно перевести-и, – тяну время изо всех сил. – Ну, там про благословение… и свет… примерно так… Так звали одного из наших первых князей! – выпаливаю я наконец-то подвернувшийся довод. Правда, историю я помню плохо, и что это был за князь, не имею ни малейшего представления. Да и само слово «князь» на муданжском имеет только одно значение – принц, то есть наследник трона, но не правитель. Не говоря уж о том, что я спокойненько обобщила свою страну до всей Земли… Ну да ладно.
– О-о, неплохо, – кивает Асундул. – И не занято. Ну что, как думаете, подходит имя?
Все согласно кивают, кто с бо́льшим, кто с меньшим энтузиазмом.
– Ну хорошо. В таком случае, Совет в составе по старшинству: Унгуц, Асундул, Удолын… – весь список звучит заново, – Ажгдийдимидин, Изинботор и жена Императора Элизабет по поводу имени сына Азамата Байч-Хараха решение принял. Имя то – Алэк.
Молчу-молчу. Меня все устраивает.
Азамат снова встает и подносит спящего, кхм, Алэка Ажгдийдимидину. Тот извлекает из-за пазухи диля духовнический жезл, несколько раз взмахивает им над ребенком, отчего по залу распространяется приторный запах очередного благовония, что-то нашептывает и кивает Азамату. Тот кивает в ответ, я тоже киваю, остальные Старейшины кивают, и мы выходим на крыльцо.
Мама дорогая, сколько же снаружи народу! Кажется, вся столица пришла посмотреть на нашего первенца. Впрочем, я не удивлюсь, если так оно и есть.
– Князь именован! – вопит кто-то из толпы.
– Князь именован!! – вторят ему еще несколько голосов. Кто-то принимается играть на дудке, ближайшие граждане тянут шеи, чтобы рассмотреть своего будущего Императора.
Азамат осторожно перехватывает мелкого поудобнее и поднимает над головой, чтобы все видели. Люди хлопают в ладоши, свистят и кричат «Танн!». Азамат светится счастьем, а я стараюсь благосклонно улыбаться, хотя не отказалась бы прилечь. Наконец к нам пробивается Тирбиш и сообщает, что у него прямо за домом припаркована машина и в ней уже сидят Яна с Оривой. Пока мы пробиваемся туда сквозь толпу, на меня сыплются подарки – одежда, украшения, бормол, редкие пряности, гобелены, пеленки, конвертики, башмачки, ползунки… К счастью, Тирбиш прихватил Большой Мешок и складывает туда все это барахло, а мне остается только благодарить.
– Куда вас отвезти? – спрашивает он, садясь за руль.
– Давай в «Лесного демона», – говорю. – Там в это время обычно нет никого.
Можно было бы, конечно, домой, но там-то как раз полон дом народу. На месте сгоревшего Азаматова коттеджика столичные активисты за неделю отгрохали целый офисный центр, мы даже воспротивиться не успели. Поскольку нам для жизни так много места не требуется, а вот новой Императорской Канцелярии нужно какое-то помещение, то Азамат решил просто разместить ее в своем доме, раз уж он теперь на семейное гнездышко не похож. Там, конечно, есть жилая часть со спальнями, кухней и куском сада, на который не выходят окна офисов, но все равно довольно неуютно.
В «Лесном демоне» я блаженно растягиваюсь на подушках, наблюдая, как Азамат с Тирбишем воркуют над ребенком, теперь вдвоем.
– Очуметь, – бормочет Янка. – За все время, что практикую, таких трепетных мужиков не встречала.
– Это Муданг, детка, – хихикаю я.
Азамат что-то заказал, но я пока есть не хочу. Зато хозяин заведения, принеся заказ, никуда не уходит, а тоже присаживается поворковать, поздравить Императора и меня с чудесным отпрыском и пожелать удачи и красоты.
Пока происходит обмен любезностями, в трактир входят Эцаган и Алтонгирел, который несколько дней назад временно вернулся с Гарнета специально, чтобы посмотреть на мелкого, когда он родится. Эцаган с ним теперь не летает, потому что Азамат его назначил кем-то вроде шефа полиции. Я не очень разбираюсь в муданжской системе чинов.
– Ой, какой маленький! – с порога восклицает Эцаган. – А можно его подержать? Здравствуйте, Лиза, здравствуйте, капитан! Ну можно?
Я начинаю посмеиваться, отчего у меня снова болит живот. Янка только головой качает.
– Привет, – скалится Азамат. – Можно, наверное, только ост… О, Алтонгирел, привет!
Эцаган тут же усаживается по-турецки в торце нашего столика и укладывает мелкого на свои скрещенные ноги.
– Ой ты хоро-о-о-оший какой, краси-и-ивый, да как похож на па-апу, ой, а глазки какие голубые! Алтонгирел, смотри!
Алтонгирел, который обменивался приветствиями с Азаматом, тут же отвлекается и идет смотреть на глазки. Алэк начинает хныкать. Алтонгирел осторожно гладит его по голове, отчего хныканье вовсе не прекращается, а потом смотрит на меня с каким-то странным выражением.
– Ты это, Лиза, – он сглатывает, – будь хорошей матерью.
– Уж постараюсь, – хмыкаю я, принимая более-менее сидячее положение. – Давай-ка его сюда, он уже есть хочет, да и затискали вы его совсем.
Алтонгирел кивает, забирает мелкого у Эцагана и подносит мне. Я начинаю пристраивать его на подушку для кормления, как вдруг Алтонгирел снова нагибается и целует меня в макушку.
– Да благословят тебя боги, – говорит он в ответ на мой ошарашенный взгляд. Азамат и Эцаган со странными улыбками переглядываются.
Как следует меня эпатировав, Алтонгирел с неподобающей поспешностью покидает помещение.
– Что это с ним? – спрашиваю.
– У него вчера было какое-то видение, – лукаво ухмыляется Эцаган. – Он ничего не рассказывал, но, наверное, это было про вас.
Я поджимаю губы.
– Что еще он мог про меня такого увидеть? Мне кажется, уже вся моя жизнь по пророчествам так расписана, что можно ежедневник не вести. Последние месяца два только ленивый не пытается предугадать, что я сделаю завтра. Тут вон на днях Азамату жаловалась: какой-то духовник-недоучка предсказал долхотским горожанкам, что после родов я стану носить шпильки по десять сантиметров, так они, бедные, накупили этого добра и теперь мучаются, по улицам в них ходят. А в Долхоте, помнишь, какие улицы? Это ж один сплошной глинистый буерак, а не город!
Эцаган хохочет, а Азамат вздыхает.
– Надо с городскими дорогами что-то делать, это никуда не годится. В Ахмадхоте-то не лучше. Но Алтонгирела ты зря в один ряд с такими записываешь. Уж если он что предсказывает, то это точно от богов идет. Он потому и взбудораженный такой, что контакты с богами для людей непросто проходят.
– Ну, не знаю, – пожимаю плечами. – Для меня просто…
Мужики снова переглядываются и смеются.
– Это вам сейчас так кажется, Хотон-хон, – хихикает Тирбиш. – Вы просто тогда себя со стороны не видели.
Я открываю рот, чтобы возразить, но тут в таверну снова впадает Алтоша, только уже не один, а с «нашими» Старейшинами – Унгуцем и Ажгдийдимидином. И тоже застывает с раскрытым ртом, вытаращась на меня. Так и смотрим друг на друга, как на приеме у дантиста.
– Ну чего ты, Алтон-хян? – Унгуц похлопывает его по плечу. – Кормящей женщины не видел никогда?
Алтонгирел стремительно краснеет, это видно даже в неярком свете таверны.
– Ну-у, как бы… – с трудом выдавливает он. – А обязательно делать это у всех на виду?
– А что мне, всех выгонять, что ли? – удивляюсь я. Вот еще тоже блюститель приличий на мою голову. Старейшины, которые усаживаются за нашим столиком, посмеиваются.
– М-мне казалось, обычно женщины уходят для этого в другую комнату, – осторожно намекает Алтоша. Все-таки что-то изменилось в его отношении ко мне. Еще весной так бы и сказал прямым текстом: «Пошла вон!»
– Не нравится, не смотри, – фыркаю я.
Алтонгирел вопросительно косится на Азамата, дескать, как же ты такое позволяешь? Азамат смотрит на него исподлобья.
– Ты же не думаешь, что я должен Лизу выставлять из-за стола на время кормления? Она, между прочим, еще не совсем здорова…
– Не думаю, – быстро отвечает Алтонгирел и садится в дальний угол так, чтобы не видеть меня из-за Тирбиша. Ребенок помахивает ему вслед кулачком; выглядит довольно угрожающе.
– Алэк, значит. – Унгуц подвигается поближе и принимается рассматривать мелкого.
– А что это имя значит по-муданжски? – спрашиваю. Имена из двух слов я обычно могу перевести, а такие короткие, насколько я знаю, очень старые и за века приобрели всякие сложные значения.
– Так назовут человека, который всегда добьется своего. Целеустремленного, – Унгуц ласково гладит мелкого по животу, – энергичного, удачливого…
Ажгдийдимидин дергает Унгуца за рукав, а потом стукает кулаком об пол, что у муданжцев соответствует нашему жесту погрозить пальцем.
– Да ладно тебе, – отмахивается Унгуц. – Я в прошлом месяце вообще благодать не раздавал, могу себе позволить!
Ажгдийдимидин прищуривает глаза и шкрябает на бумажке: «Копил?»
Унгуц поджимает губы.
Духовник продолжает писать: «Тут и без тебя хватит, расслабься».
– Можно подумать, ты сам не больше обычного выложился, – ворчит Унгуц, но от меня отодвигается.
– Как… прошел обряд? – осторожно спрашивает Тирбиш, чтобы всех отвлечь. Остальные изо всех сил стараются не замечать диалог Старейшин. Простым людям не положено знать, что Старейшины могут быть неправы или не соглашаться друг с другом.
– Предсказуемо, – хмыкаю я. – Хотя мне показалось, в этот раз было как-то формальнее, чем на свадьбе. Тогда нам и Старейшин не перечисляли, и никакого «Совет решение принял»…
– Ну, ты сравнила! – усмехается Унгуц. – Именование – обычная процедура, давно обкатанная, там и думать особенно не надо. А свадьба – это же ответственное решение! Тем более, чего ждать от твоего ребенка, и без имени понятно. А вот чего ждать от тебя, никто из нас не знал. Даже твой духовник. Правда же, Ажги-хян?
Духовник хмурится, но не возражает.
– Вот-вот, – продолжает Унгуц. – У нас такого еще не было, чтобы пришлось решать судьбу человека, которого ни один Старейшина до тех пор в глаза не видал! А именование-то что, именование мы раз по десять в день проводим и обычно всего по трое-четверо для этого собираемся, а то, когда много народу, видно плохо. Впрочем, сегодня и так все было ясно. Я как пришел на Совет, мне Агжи-хян р-раз записочку, мол, можно расслабиться, Лиза все равно сама имя выберет. Это Асундул вечно любит, чтобы все по уставу было. Кстати, что-то он в последнее время фамильярничать стал. При своих-то ничего, но с этими международными делами как бы не оконфузиться… Я понимаю, конечно, что он остальных Старейшин почти всех сам читать учил, но я-то его помню, еще когда он на лошади сидеть не умел!
Ажгдийдимидин жестом показывает мне перекатиться к нему поближе и вручает мне распечатанный листок. Видимо, подготовил речь заранее.
«По нашим традициям, – гласит листок, и я уже начинаю нервничать, – Хотон-хон положено иметь круг приближенных подруг из числа уважаемых горожанок. Пока ты была тяжелая князем, Совет решил тебя не беспокоить. Однако теперь настало время задуматься, кого ты хочешь видеть вокруг себя. Выбирай женщин надежных, опытных в обращении с детьми и в отведении сглаза».
– Э-э-э… – растерянно говорю я. – Да у меня тут всего-то подруг две с половиной, из них одна с Земли. Зачем мне какие-то женщины, когда у меня вон Тирбиш нянькой?
Духовник, не теряясь, протягивает мне еще одну распечатку.
«Приближенные подруги нужны, чтобы поддерживать тебя в грусти, развлекать в скуке, наставлять в сомнении и покрывать в грехе. Женщине не всегда может помочь духовный наставник, поскольку пути мыслей мужчины и женщины различны. Не забывай также и о том, что столичные женщины об этой традиции знают, помнят и надеются войти в твой круг приближенных».
– То есть, проще говоря, вы опять хотите загнать меня в клуб, только теперь круглосуточно и на дому? – обреченно спрашиваю я.
«Тебе не обязательно с ними шить, – пишет Ажгдийдимидин на обороте листка. – И можешь сама их выбрать».
– Азама-а-а-ат, – хнычу я. – Мне опять велят общаться с местными тетками…
– Ну почему только с местными? – пожимает плечами Азамат. – Никто не будет против, если ты пригласишь в круг своих землячек. Все поймут, я думаю. А еще у тебя есть Задира и Орешница. Вот и круг.
– Так это чисто формально или мы как-то собираться должны?
– Формально, – успокаивает меня Унгуц. – Но видеться ты должна хотя бы раз в месяц с каждой из женщин.
Ну ладно, раз в месяц, может, и выкроится часок. Не все так плохо, как я сначала подумала. Это не районный клуб, это мои нормальные знакомые, и много времени такой клуб не отнимет. Подзываю девиц и объясняю на двух языках, что мне (а точнее, Старейшинам) от них занадобилось.
Янка пожимает плечами: надо так надо.
Орива вытаращивает свои и без того немаленькие глаза:
– Вы правда хотите взять меня в круг? А мне разве можно? Я ведь не ахмадхотская…
– Живешь-то здесь, – отмахивается Унгуц. – А где родилась, кому какое дело.
Я киваю на Унгуца, мол, вот, слушай, что умные люди говорят.
– Но вы серьезно хотите меня взять? – снова уточняет Орива. – Я же не знатная никакая, даже не замужняя, не говоря уж, что детей нет. Да и мы с вами не очень-то близки…
– Ну, дорогая, у меня не так уж много близких людей, – пожимаю плечами. – Не волнуйся, тебе не придется, э-э, как это там было? Наставлять меня в сомнении, во. Но если не хочешь, так и скажи, я не обижусь. Сама бы обошлась, да вот заставляют…
– Да вы что, для меня это честь! – заверяет меня Орива. – Сестрам напишу – вот обзавидуются! Ничо так! Приехала подзаработать, бац – и в кругу приближенных подруг Хотон-хон!
Я только головой качаю. Подумаешь, какая существенная разница! Ходить ко мне наряды шить – это нормально, а попасть в круг приближенных – уже честь. Никогда не угадаешь с этими муданжцами.
– Две – это мало, – напоминает о своем существовании Алтонгирел. – На первое время сойдет, но начинай присматриваться к горожанкам. Нужно хотя бы четыре-пять.
– А как я, интересно, могу выбрать надежных подруг из совершенно незнакомых женщин? – задаю я риторический вопрос. Вернее, я-то хотела задать очень даже конкретный практический вопрос, но духовники явно истолковали его как риторический. Проигнорировали то есть.