Глава III
Ночь больная провела очень плохо. Перрина несколько раз вставала и давала ей пить. Несмотря на свое желание поскорее сбегать за доктором, девочка должна была ждать, когда проснется Грен-де-Сель, чтобы узнать у него адрес какого-нибудь хорошего врача.
Грен-де-Сель действительно знал одного врача, довольно именитого, который объезжал пациентов в экипаже, а не ходил пешком, как другие. Жил он на улице Риблет, возле церкви, и звали его доктор Сандриэ. Перрина испугалась, не слишком ли дорого нужно платить этому знаменитому врачу.
– Да, довольно дорого, – ответил Грен-де-Сель, – не меньше сорока су за визит, и лучше вперед.
Это было еще ничего. Перрина отправилась за врачом, расспросив хорошенько дорогу. Когда она дошла до квартиры врача, тот еще спал. Пришлось дожидаться на улице. Но вот к подъезду подали старинный кабриолет, запряженный крепкой лошадью, и через несколько минут на крыльцо вышел сам доктор. Это был толстый, огромного роста мужчина, с красным лицом и длинной рыжей бородой.
Перрина поспешно подошла к нему и изложила свою просьбу.
– Шан-Гильо? – переспросил он. – Кто же там болен?
– Моя мать… Мы фотографы…
Он встал на подножку. Перрина торопливо подала ему сорок су.
– Я беру за такой визит три франка.
Перрина прибавила еще двадцать су. Доктор сунул деньги в карман жилета и сказал:
– Через четверть часа я буду у вас.
Перрина бегом вернулась домой.
– Мама! Мама! – закричала она радостно. – Сейчас приедет настоящий доктор. Он тебя вылечит.
Она принялась приводить больную в порядок; вымыла ей лицо, причесала ее длинные, шелковистые волосы, потом прибрала вещи в фуре. Вскоре послышался стук колес, и у загородки остановился экипаж. Перрина догадалась, что приехал доктор, и побежала к нему навстречу.
– Мы живем в фуре, – сказала она. – Проходите, пожалуйста.
Доктор вошел в фуру. Как ни был он привычен ко всякой обстановке, практикуя среди парижских бедняков, но и у него на лицо набежала тень, когда он окинул глазами убранство повозки.
– Покажите язык, – обратился он к больной.
Люди, дающие доктору за визит от сорока до ста франков, не могут и представить себе той торопливости, с которой врачи осматривают больных, платящих им по сорок су.
Осмотр больной продолжался ровно минуту.
– Вам надо лечь в больницу, – сказал он.
Мать и дочь одновременно вскрикнули.
– Девочка, выйди на минуту! – приказал доктор.
Перрина вышла, дождавшись знака от матери.
– Я безнадежна? – тихо спросила больная.
– Вовсе нет, но вам нужно серьезно лечиться, а здесь это невозможно.
– В больницу меня возьмут вместе с дочерью?
– Дочь будут пускать к вам по воскресеньям и четвергам.
– Что же она будет делать одна? Где будет жить? Нет, уж если мне суждено умереть, то пусть я умру у нее на руках.
– Во всяком случае, вам нельзя оставаться в фуре. Вас убьют ночные холода. Вы должны непременно снять комнату. Можете?
– Если на короткий срок, то можем.
– У Грен-де-Селя сдаются внаем недорогие комнаты. Но, кроме того, вам нужны лекарства, хорошая пища, уход. В больнице у вас все это было бы.
Больная отрицательно покачала головой.
– Я не могу оставить дочь.
– Ну, как хотите… Воля ваша… Девочка, можешь войти!
Перрина вошла. Доктор вырвал из записной книжки листок, быстро написал на нем карандашом несколько коротких строчек и подал девочке.
– Вот, отнеси это в аптеку. Дай матери порошок № 1 и микстуру № 2. Давай через час по ложке; хинное вино давай ей за обедом, и пусть она ест больше и все, что ей нравится; особенно ей будут полезны яйца. Вечером я заеду опять.
Доктор направился к экипажу; Перрина пошла его провожать.
– Уговори ее лечь в больницу.
– А вы разве не можете ее вылечить?
– Не в одном лечении дело: нужен еще и уход… Она совершает ошибку, отказываясь лечь в больницу; ты и без нее не пропала бы: ты молодец.
Доктор подошел к экипажу, сел в него и уехал. Перрина побежала в аптеку. На все, предписанное доктором, у нее не хватило денег, потому что флорин брать не хотели; пришлось повременить с хинным вином и ограничиться одними лекарствами. На оставшиеся деньги она купила свежие яйца и венский хлебец.
– Очень свежие яйца, – сказала она, вернувшись в фуру, – и замечательный хлебец. Покушай, мама!
– С удовольствием, дорогая.
У обеих появилась надежда, а надежда иногда творит чудеса. Больная, два дня отказывавшаяся от всякой пищи, с аппетитом съела яйцо и половину хлебца.
– Ну, что, мама? Правда, так лучше?
– Да… да… правда…
Больная успокоилась. Перрина воспользовалась этим и отправилась к Грен-де-Селю, чтобы посоветоваться с ним относительно продажи фуры. Ее, наверное, купит сам Грен-де-Сель; он ведь все покупает: мебель, платье, тряпки, музыкальные инструменты, кости, бутылки. Труднее будет продать Паликара. Во-первых, кому и где? И сколько вообще в Париже может стоить осел? А вдруг Грен-де-Сель заплатит за фуру столько, что Паликара можно будет пока не продавать и оставить в Париже, а после выписать в Марокур и поселить там в конюшнях?
Но этой надежде не суждено было сбыться. Грен-де-Сель осмотрел фуру, постучал по ней крючком, заменявшим ему ампутированную руку, и с видом презрительного сожаления предложил за нее пятнадцать франков.
– Так мало? – воскликнула Перрина.
– А что я с ней буду делать? И то ведь из одной жалости к вам покупаю.
– Можно ли будет нам снять у вас комнату?
– Сколько угодно.
Сошлись на семнадцати с половиной франках за фуру, с тем что Перрина и ее мать снимут у Грен-де-Селя комнату, но днем будут иметь право пользоваться своей повозкой, поскольку в ней не так душно.
Грен-де-Сель повел Перрину осмотреть ее комнату. Помещение оказалось на редкость грязным и вонючим.
– Доктор знает эти комнаты? – спросила девочка с сомнением.
– Конечно, знает: он часто приезжал сюда к Маркизе, когда лечил ее.
Раз доктору эти комнаты были известны, стало быть, в них можно было жить, – иначе он не рекомендовал бы их. Если в одной из них жила маркиза, отчего же в другой не поселиться Перрине с матерью?
– Это будет вам стоить восемь су в день, – сказал Грен-де-Сель, – да три су за осла и шесть су за фуру.
– За какую фуру? Ведь вы ее у нас купили?
– Вы будете ею пользоваться, стало быть, должны и платить.
Перрина не нашлась, что ответить. Не в первый раз ее обманывали. Она уже к этому привыкла…