Музыкальная биография Терентия Травника
Детство: «Пусть бегут неуклюже…»
Именно эту детскую песенку крокодила Гены, из любимого всей советской детворой мультика «Чебурашка», Терентий исполнил на прослушивании в детском садике, когда его попросили что-нибудь спеть. Историю о своем первом «неуклюжем» знакомстве с музыкой рассказал мне сам музыкант. Я слушала его и не переставала удивляться, как этот взрослый, степенный, седовласый, уверенный в себе мужчина, давно сложившийся как художник, поэт и композитор, со смущением и волнением в голосе вспоминал о своём первом вхождении в мир музыки.
Немного забегая вперед, скажу, что маленький Игоряша от природы был очень стеснительным, даже «сверхстеснительным», по определению самого Терентия. Он все время старался держаться «в тени» и больше всего не любил выступлений на публике. И когда в тот, можно сказать, знаменательный для других день, педагоги, да к тому же ещё и в белых халатах, позвали его на прослушивание, первая его мысль была о том, как бы ему туда вообще не попасть.
Когда комиссия вошла в группу, и эти взрослые люди сели на детские стульчики недалеко от столика воспитателя, он моментально догадался, что пришла опасность, замер и заволновался, краем глаза наблюдая за их поведением, в то время, как другие дети весело и непринужденно возились на полу с игрушками. Его вызвали первым. Вообще-то ему «везло» на первого, и как бы он ни пригибался, ни устремлял взгляд в пол, всё равно постоянно на этом попадался.
Подойдя, он встал рядом с улыбчивым дяденькой и услышал его спокойный голос с вопросом, обращенным к нему: «Ну, как тебя звать? Какую песенку ты знаешь? Спой нам что-нибудь…». Игоряша упорно молчал и от этого ещё больше стеснялся и краснел, суча ножкой и накручивая уголок вылезшей из колготок рубахи на палец… Наконец-то он выдавил из себя:
– Игорь…
– Вот и хорошо. Не бойся, Игорек, не волнуйся, пой, – подбадривал его мужчина, двигаясь к нему вплотную вместе со стулом и подставляя как можно ближе свое большое, красное ухо.
Не зная как, вероятно своим детским чутьем, малыш догадывался, что если и запеть, то это надо сделать как можно хуже, чтобы его оставили в покое. Это состояние души он хорошо запомнил. Обычно дети хотят, чтобы их заметили, любят выступать перед зрителями, ждут похвал, а он, ну совершенно этого не хотел, и надо сказать, что на это у него были весьма серьезные причины.
Во-первых, он точно не знал, куда его заберут в случае успеха, как-никак, но педагоги пришли в белых халатах, как доктора. Он же не знал, что в то время всем пришедшим в садик полагалось одевать белые халаты; а во-вторых – он никогда, нигде и ни в чем особо не участвовал. Для него выступить с номером перед зрителями, покувыркаться, спеть, станцевать означало катастрофу – до слез иногда доходило, как он не хотел. К примеру, его зимой выбрали играть на новогодней елке медведя. «Ну, нет слов, что выдумали – мишка же неуклюжий!» – размышлял он. Это же позор перед ребятами, а для стеснительного мальчика вдвойне. Что тут ещё сказать? Короче: все это для него было очень и очень трудным.
А мужчина настойчиво продолжал обращаться к нему:
– Ну, давай, спой, не волнуйся. Какую песенку ты знаешь?
– Пусть бегут неуклюже… – тихо прошептал Игоряша в надежде, что его не расслышат.
Человек в белом халате ещё ближе придвинулся, наклонился так, что малыш носом уткнулся в бобрик его стриженной головы…
«И вот я начал петь, – вспоминает Травник. —Уткнувшись глазами в пол и покраснев, можно сказать, до колгот и шортиков, я сжал кулачки, глубоко вдохнул и с каким-то присвистом затянул песню любимого мною крокодила, варварски при этом коверкая ритм, и кромсая всё, что касалось мелодии. Фальшивил самозабвенно, иначе и не скажешь. Мастерски! В общем, старался испортить и песню, и впечатление о себе, насколько был способен. Дойдя до слов: «почему я веселый такой…», я вдруг затих и расплакался. Мужчина обнял меня и почему-то рассмеялся, отчего я ещё сильнее заплакал.
– Ну ладно. Иди, – сказал он все тем же спокойным голосом, и чуть громче позвал следующего».
Основная группа детей перебралась в игротеку, и Игорь почти бежал к ним, боясь, что его вернут и опять чего-то попросят сделать.
Прошла неделя, и он, как нормальный ребенок, про этот случай забыл. А потом к ним домой пришло письмо. Это уже его мама рассказала мне – открывает она конверт и читает: «У вашего сына при прослушивании обнаружен…». Первое, что пришло ей в голову – туберкулез! Но потом дочитала до конца: «…великолепный слух. Приглашаем Вас прийти в музыкальную школу по адресу…». Людмила Георгиевна действительно испугалась, прочитав первые строки, подумала, что Игорь заболел. Он же рассказал ей только про белые халаты. О своем пении все детали скрыл. А тут нате вам – письмо, да еще и в школу позвали. Невозможно представить, какой ужас он тогда испытал. Игоряша что-то говорил маме, хныкал, упрашивал… Но его папа, игравший тогда в джазовом ансамбле, легко убедил жену в необходимости обучения сына, раз обнаружили слух. Это было полное и окончательное поражение для Игоря. Город, как он любит говорить в таких случаях, пал, флаги на башнях поснимали.
Дома ещё от прадеда сохранилось пианино, и он окончательно понял, что беды теперь точно не миновать, музыка взяла его в плен, и он вынужденно капитулировал. Все усилия маленького Игоряши не попасть туда, куда он не хотел, оказались тщетны.
Его без проблем берут в музыкальную школу в класс фортепиано. На мой вопрос: «А как же распознали, что у ребенка хороший слух, при том, что он старательно фальшивил?» – Терентий с улыбкой ответил:
– Видимо это были большие специалисты в музыкальном деле! Фальшь всегда слышна, но у меня-то она была особая. Дело в том, что любому музыканту известно, что если человек со слухом, то он и фальшивит музыкально. Если же без слуха, ему и фальшивить не надо, он и так не споет хорошо. Оксана1 мне позже подтвердила, что человек со слухом плохо не сфальшивит, даже если и захочет «петуха» дать или пустить «козла».
Несмотря на детские отчаянные слезы и решительный отказ заниматься музыкой, Игоря всё-таки в школу повели. Свое нежелание посещать занятия, он пытался объяснить тем, что школа находилась не в детском саду, а на приличном расстоянии от дома, в котором они жили, на малознакомой улице, близ Новодевичьего монастыря. Но это был очень слабый аргумент в противовес найденному у него великолепному слуху.
Музыкальная спецшкола располагалась в старом двухэтажном здании. В ней царил не привычный уклад, как в обычной школе, а музыкальный: занятие здесь вел не простой учитель, а самый настоящий педагог, как его называли взрослые. Всё здесь было по-иному, начиная от доски с расчерченным на ней нотным станом, портретами и бюстами композиторов в классах, огромными гибискусами и пальмами в кадушках в фойе каждого этажа и до красных ковровых дорожек по всей длине нескончаемых коридоров. Эти обстоятельства больше пугали маленького Игоряшу, нежели располагали к занятиям. Первое его впечатление от школы было таким:
«Мы пришли туда зимним вечером. Шли по безлюдной, плохо освещенной улице. Вошли, а потолки-то высоченные, кругом ноты нарисованы на стенах. Помню, нас встретила женщина в черном платье с белым, наглухо застегнутым воротничком и такими же манжетами, и сразу повела к директору в кабинет. Идём, а кругом металлофоны „звенькают“, слышны хрипы пиликающих скрипок и „дудение“ на трубе. Ну, в общем, никакой музыки особой не было, а только так, шум сплошной. Классы были приспособлены для разных занятий, но что смущало больше всего – это то, что все дети были совершенно незнакомые. Первый месяц прошел быстро. Сначала на пианино никому не разрешали играть, и я, как все, играл месяца два на металлофоне».
Игорь пошел в музыкальную школу лет с пяти-шести, еще в детском саду, даже не став первоклассником. Отношение к инструменту на тот момент у него было такое: «Я на дедовское пианино больше забирался и ползал по нему, да в солдатиков на нем играл. В общем, оно выполняло какую угодно функцию, кроме своего прямого назначения. Я и не открывал его особо, и не знал, что у него внутри. А потом мне на семилетие, в связи со школой, ещё и официально его подарили, сделав табличку с гравировкой, прикрепив ее на обратной стороне крышки: „Игорю в день 7-летия от дедушки и бабушки“. К моменту поступления в первый класс я уж с год, как прозанимался в музыкалке».
Окончил Игорь в музыкальной школе пять классов, при этом параллельно занимался с преподавателем, в общеобразовательной школе, которая вела уроки музыки. Педагогом она была, что называется от Бога – очень талантливая, и ее тоже звали Людмила Георгиевна, как и маму нашего героя. Учительница взялась подтянуть «слухача» по сольфеджио, заметив, что ребёнок «безумно талантливый, но при этом ужасно ленивый». Терентий считает, что «она была абсолютно права по поводу его лени, потому что музыку он тогда, в полном смысле, почти ненавидел, она для него была в то время, что называется «хуже некуда».
Терентий Травник за домашним фортепиано. 2000 г.
Он не учил уроки, увиливал от занятий, домашние задания делал кое-как, и поэтому родители вынужденно привели его к Людмиле Георгиевне на дополнительные занятия, т.к. он изрядно отстал в музшколе, благодаря собственной лени. Людмила Георгиевна тянула его по музыке, как могла, а могла она даже очень хорошо. При встрече она говорила маме Игоряши, что у него хорошие композиторские данные:
– Он сочиняет мелодии и неплохо подбирает на слух, но совершенно не любит играть по нотам. Если из него и получится музыкант, то только уличный.
Этот факт Терентий признает и подтверждает: «Да, ноты я, действительно не любил, не учил, и они были для меня просто ужасны. Я даже имя им придумал – «вражья пехота». Они полностью съедали всю мою свободу и желание бесконечно импровизировать на фортепиано, купаясь в океане звуков. Учительница, конечно, как могла, поддерживала меня, называя талантливым, но ужасно ленивым мальчиком – просто «несносным лентяем с композиторскими данными и замечательным слухом». Она считала, что у меня «большие перспективы в музыке», но при этом добавляла: «Если не будет лениться и начнет-таки учиться играть по нотам».
Терентий нигде так больше не ленился, как в этой самой музыкальной школе. И все потому, что он музыку почему-то не любил. В то время у него были другие планы по организации своего досуга и иные увлечения: рисовать-то он не ленился, а всё потому, что – любил. А музыкой нужно было заниматься, причем долго, упорно и методично, приложив все свои усилия и старания к приобретению и закреплению музыкальных навыков, постоянно играя гаммы. Рисование было ему дано сразу, от рождения. Оно хорошо получалось, и не нужно было особо этим заниматься – взял карандаш и рисуй. А в музыке нельзя сесть за инструмент и просто по клавишам стучать – здесь надо было за-ни-мать-ся, напрягая при этом всё: и голову, и уши, и пальцы, запоминать ноты, синхронизировать исполнение обеими руками, т.е. делать немалые усилие над собой.
У Игоря были свои, куда более интересные мальчишеские дела: после школы он с ребятами занимался возведением городов из песка, сказочными путешествиями по переулкам, лазанием по чердакам и подвалам, хождением по таинственным картам в поисках сокровищ, игрой в геологов, астрономов, археологов, биологов и… поджиганием помоек. И вообще он любил после школы – гу-лять!
На выполнение домашнего задания у него уходило не более часа. Как правило, он сразу после школы делал уроки, не откладывая на вечер, тут же собирал портфель и дальше, где-то с трех-четырех часов дня и до десяти вечера, была только улица – его отдушина, его радость, его жизнь.
Улица – это было всё и даже больше для всех ребят, и не выйти на улицу – означало для каждого преступление и предательство всего мальчишеского братства. Ну о какой улице могла идти речь, когда его два раза в неделю с четырех и до шести соседка Клавдия Львовна водила за ручку помимо основных занятий по музыке, еще и на дополнительные. Чтобы добраться до школы, надо было переходить улицу Плющиху, и его одного пока не отпускали: машины всё-таки, а он маленький, вот за ручку и водили.
«Представь, каково мне было, – обращается Терентий ко мне. – В то время, когда все ребята гуляют, перекрывают
ручьи, плотины строят, помойку поджигают или камни швыряют в лужи, делая взрывы, меня с кожаной папочкой, в которой нотки лежат, бабушка мимо них за ручку на эту самую музыку тащит. Слышу, Саша Басов кричит: «Игоряныч, привет, давай быстрей к нам! Сейчас плотину будем вскрывать!» А Коля Игумнов, с каким-то сожалеющим презрением машет рукой и поясняет ему, да так, чтобы я непременно услышал: «Да музыка у него, Сань! Не знаешь, что ли!..»
Отрочество: «Во мне проснулась музыка…»
Время летит незаметно и делает своё далеко «не временное» дело. Только через пять лет, после упорных занятий такой нелюбимой для него музыкой, Терентий осознал: «Какое счастье, что меня водили в музыкальную школу! И пусть не научили всему, что требовалось от её ученика, и моя лень-таки отхватила положенное, но что-то немаловажное в моей душе все же произошло».
Верно говорят, что научить что-то делать хорошо без желания самого обучаемого нельзя, а вот научиться ему самому чему-либо, вполне возможно. Терентий продолжает:
«Да, я неплохо играл сочинения Баха, какие-то простые его вещи, играл произведения для детей Чайковского, и довольно „кривенько“ Моцарта. Хотя музыке меня не доучили, но развили и закрепили слух, и самое, пожалуй, главное – музыке удалось меня в самом прямом смысле влюбить в себя. И когда я стал старше, где-то класс седьмой-восьмой, то во мне она проснулась и заявила о себе во всеуслышание. Да ещё как заявила! Я просто бредил ею, мечтал о гитаре и как заворожённый смотрел на ребят, которые умели играть на ней и петь».
Все началось в пионерском лагере. Ребята ходили на танцы, слушали музыку и подбирали услышанные мелодии на гитаре, а он им подсказывал, какую ноту взять. В один прекрасный момент Игорь заметил, как его «уши слышат всё, что касается музыки». Его уши чувствовали красоту мелодии, тонкости игры, слышали, как поют и как фальшивят исполнители. Он без ума был от игры на гитаре вожатых и пионеров, которые делали это мастерски, и куксился при явном горлопанстве. Он так страстно хотел освоить гитару, что упросил родителей купить её для него.
Москва. Бирюлево Западное. Фото из газеты «Вечерняя Москва». 1979
Когда Игорю исполнилось тринадцать лет, его семья переехала на новую квартиру в Бирюлево-Западное, и родители подарили ему первую в его жизни гитару. Это была известная на весь Советский Союз «шиховская2», и стоила она тогда шестнадцать рублей. Обучение давалось нелегко, хоть он и учился в музыкальной школе, но по классу фортепиано. Гитара была семиструнная, шестиструнных, по его словам, тогда было не достать, но одну струну можно было все-таки снять, распилить порожек под шестиструнку, перестроить и играть. «Всё ничего, – поясняет Терентий, но на ней ещё и струны стояли почему-то не пойми как, что было в духе мелкого брака советского времени: вместо нормального комплекта струн стояли две первых, одна третья, две четвертых и две седьмых».
Но тогда он толком этого не понимал и, не зная ни одного аккорда, выдумывал свои. Игорь целыми днями бренчал, подражая пионерским «лелям», исполняя на свой манер популярные в то время песни, которые услышал в местах своего летнего отдыха и успел к этому времени выучить. Пелось все: от знаменитых «Лица стёрты, краски тусклы…» группы «Машина времени» (то, что песня называлась «Марионетки», тогда мало кто знал) и до дворово-надрывных лирических баллад, типа слезливых «Зазвонят опять колокола», «На что похожи облака» и «Попавшего под рыбацкий борт дельфиненка». Он зажимал на грифе что-то вроде аккорда, и ему казалось, что все звучит удивительно красиво и даже гитара почему-то строит. Его тяга к игре была такова, что абсолютный слух, видимо, не возражал, предоставив возможность «гению» состояться.
Так он «проиграл» с месяц, пока кто-то из знатоков не намекнул ему, что у него гитара с разными струнами, а отсюда и полный, как выражались доки, «нестроевич», да и пел он полную, по их словам, лажу:
«Что за аккорды берешь? Ты откуда это всё надыбил?» – по-свойски возмущался тогда спец Вован. Игорь, интеллигентный мальчик, откровенный тихоня, напустив на себя «отвязно-оторванный» вид, небрежно и с достоинством кинул ему в ответ: «На своих!»
А «на своих» наш гитарист играл по большей части дома и в основном для бабушки Марии Васильевны, которая, сидя на кухне, размачивала сушки в спитом чае, слушала и с умилением приговаривала: «Хорошо-то как, внучек! Ай-да молодец!». Вот он и старался наяривать и голосить ей «лагерные» зонги: «А вокруг такая тишина…» или «Сегодня битва с дураками» из репертуара Макаревича, и еще что-то подобное: «Кто виноват, скажи-ка, брат…»
Но пришла пора, и будущий бард, как-то неожиданно для себя понял, что не может дальше играть без нот и правильных аккордов. Вместе со своим соседом по дому Ваней Ламочкиным – Вано, как его называл Терентий, они занялись взаимным самообучением на гитаре. Вано купил себе гитару, и все дни напролет ребята «лабали» от души, к тому же умудрились привлечь к обучению и друга Игоря по старой квартире Колю Игумнова. Тот давал уроки по телефону: учил какую струну и каким пальцем нужно зажимать, а за какую дергать, если играть перебором, чтобы «клево» звучал «Дом восходящего солнца».
«Я настолько полюбил гитарную музыку, – рассказывает Терентий, – что в первый месяц стёр свои пальцы до кровавых мозолей, т.к. струны стояли высоко от грифа. Но я очень сильно хотел научиться играть! Пальцы опухли и болели. Проложив кое-как их ваткой, и надев напальчники, я и по ночам потихоньку музицировал, терпя боль. На пальцах левой руки образовались мокрые волдыри, вскоре они лопнули и засохли. Не дожидаясь, пока пальцы заживут, всё время игрой бередил раны. Только месяца через два у меня сошли мозоли – настоящие корки. Зато потом пальцы стали мягкие, пластичные и совершенно не болели, видимо адаптировались, и от этого я был благодарен сразу всему на свете».
Два года спустя, в 1979 году, когда появилась школьная группа «Ноев Ковчег», Игорь играл в ней не только на фортепьяно, но ещё и на гитаре. И что самое главное, он освоил ноты, мог свободно сочинять и записывать мелодии. С этим умением он быстро завоевал авторитет среди одноклассников, особенно среди его «шпанистой» прослойки.
Он как-то разом почувствовал свое превосходство и явную пользу от того, что музыкально образован. Наконец-то у него появилось то неоспоримое личное преимущество, которого никто не имел среди его ровесников: он умел играть на гитаре, на фортепьяно, мог объяснить, что такое «ля минор» и «до мажор», и точно подобрать к мелодии аккорды, или, как говорили тогда: «грамотно снять гармошку», что вызывало неоспоримое уважение к нему одноклассников, и конечно же, привлекало внимание девчонок.
Музыка! Это и было тем необходимым «вещдоком» для выживания на улице, когда тебе пятнадцать. Ведь до этого ничего приметного, кроме примерного поведения, хорошей учебы и проглядывающего сквозь поросль юной личности таланта, он предъявить не мог. Сверстники, скорее всего, не поняли бы. И если талант, в силу своей видимости, представлял хоть какой-то социальный вес, то ни учеба, ни тем более поведение не ценились тогда совсем, впрочем, как и сегодня. В остальном же, когда нужно было хорошо прыгнуть в длину, сигануть на «физ-ре» через коня или ловко кувыркнуться, он изрядно отставал, и по его выражению у него это получалось «через пень колоду»: «Я был неспортивным, стеснительным, неуклюжим, одним словом, «не курил», а это плохо. Откровенно говоря, в то время никто в классе особо и не курил, а так – покуривали.
Произошло осознанное вхождение в музыку: играл по многу часов, слушал магнитофонные записи, подбирал партии гитары и баса, разучивал их, и так целыми днями.
Возвращаясь немного назад в своем повествовании, Терентий продолжил рассказ о своем друге Иване Валентиновиче Ламочкине – Вано, который сегодня живет в Канаде. Когда он купил себе гитару, то ребята организовали свою концертную программу «Иван и Игорь», или сокращенно «ИиИ», и начали проводить домашние выступления. Ваня быстро обучился игре, купил «звучок» – звукосниматель на гитару, точнее темброблок, и они вдвоем подключились к единственной стереорадиоле папы Травника. Мама Игоря принесла с работы списанные барабаны, ей их просто отдали, купив новые. Папа, который еще в молодости был ударником в любительском джазовом оркестре, быстро их освоил, и они втроем: Иван и Игорь на гитарах, а Палыч на барабанах, вернее, на одном барабане (ведущем), а точнее «ритмаче», с тарелкой и «чарликом», чарльстоном играли домашние буги-вуги. Довольно быстро у них сложился свой репертуар от Фэтса Домино и Чака Берри, Нейла Седаки, до «Коробочки».
Школьный друг Травника Вано (Иван Валентинович Ламочкин)
Музыканты собственноручно делали программки и приглашали соседей по дому. Концерты состояли из двух отделений и проходили у Травника дома в большой комнате. Остались фотографии, где Иван и Игорь стоят с гитарами, а папа сидит рядом за барабаном на фоне пианино. Дело спорилось. По заказу они подбирали известные мелодии, Ваня солировал, а Игорь создавал аранжировку, сопровождая его соло игрою на ритмгитаре. У Травника по сей день сохранилась одна афишка того времени. Они их рисовали сами и раздавали всем желающим, билеты тоже выпускали сами.
Печать для них вырезал дедушка Игоря, Георгий Григорьевич. За билеты брали не деньгами, а сладостями – пастилой, конфетами, пирожками, пряниками. Несмотря на то, что уже были «большими», как-никак 7—8 класс, но к сладостям все же не были равнодушными. Вообще ребята были очень домашними, интеллигентными детьми, хорошо воспитанными в лучших традициях советско-аристократического времени, к тому же оба уроженцы центральной Москвы, один с улицы Веснина, другой с Ростовских переулков. Им было по четырнадцать лет, и они больше не шлёндали по улице, не болтались по помойкам и не торчали друг у друга допоздна, как в раннем детстве, а давали домашние концерты в духе почти забытого старосветского музицирования.
В репертуаре были шлягеры того времени: «Генералы песчаных карьеров», мелодии оркестра Поля Мориа, музыка из кинофильмов, вариации на темы русских народных песен и революционные песни. Без этого никуда! За окном стояло время коммунистического нигилизма и социалистических надежд. Играли только мелодии и совсем не пели. Все это было по-настоящему замечательно и от души. Такие выступления сослужили хорошую службу: вскоре Игоря пригласили в рок-группу его одноклассники. Из его воспоминаний: «…всё произошло мгновенно. Отточенное стаккато готовилось перейти в долгое и красивое легато будущего композитора. На горизонте всходило солнце рок-музыки, и наступала эра дерзких парней с гитарами и в пятидесятисантиметровых клешах».
Юность: рок-группа «Ноев Ковчег», проекты Esterra, Tetra
В группу «Ноев Ковчег» («НК»), имеющую ранее название «НЛО», Игорь пришёл уже с опытом игры на гитаре. Его пригласили одноклассники Дмитрий Воронов и Леонид Чертов, которые первыми и создали этот проект. Всё случилось в восьмом классе. Ребята, теперь уже втроем, реорганизовали прежний состав, но не для выступлений в школе, а скорее для собственных записей на магнитофон.
Сама группа далеко не сразу обрела название «Ноев Ковчег». Предложений было немало, и помимо ранее упомянутого «НЛО», рассматривались еще «ИДЛ» и «Рубль на дороге», точнее «Rubl on the Road». В те годы была очень популярной шотландская поп-группа «Middle of the Road», пришедшая в Союз с конца 60-х начала 70-х годов прошлого столетия, и ребята переиначили ее название на свой лад: «Рабл он зе роуд», даже значки делали с «Рубль на дороге» и носили на лацкане пиджака школьной формы.
Позже пошли и другие предложения. Леонид хотел что-то вроде «Почтамта», «Теле-Графа» или «Фонографа», Дмитрию было всё равно, а Игорь предлагал двойные названия – «Бежин луг», «Дети подземелья» и, наконец, «Ноев Ковчег». Это название приняли не сразу, утверждалось оно непросто, и только после окончания школы, уже в институте, название прижилось, в частично обновленном составе группы.
NOE. Слева: Дмитрий Воронов, Леонид Чертов и Игорь Алексеев. Москва. 25 мая 1981 г.
Разница между игрой с Вано и записями с «Ковчегом» была принципиальной и заключалась в совершенно разном подходе к творчеству. Когда Игорь пришел в «НЛО», ребята может, и не умели хорошо играть, но в отличие от дуэта «ИиИ», писали собственные тексты и, пусть простую, но свою музыку, а это, по мнению Терентия, «ставило всё дело в качественно иное музыкальное русло. Это было нечто!»
Барабанщиком был Леонид Чертов, а Дима Воронов бас гитару осваивал. Они были достаточно далеки от настоящей музыки, но то, что терпеливо изучали её премудрости и проникали во всё новые и новые тонкости этого непростого делания, было явным свидетельством их преданности занятию музыкой. Начинающие музыканты были полностью погружены в мир творческих идей, а это и есть тот самый, существенный аргумент, чтобы заниматься музыкой безо всяких допусков. Одно то, что ими был перепаян «детскомировский» одноголосый органчик «Малыш» в синтезатор, уже говорит о многом. Он хоть и не строил, но в песне «Город призрак» звучал очень прогрессивно.
Действительно, с самого начала, с восьмого класса школы, группа не играла, как большинство школьных команд того времени известные советские песни, а исполняла только свои. Их ранние тексты звучали, конечно же, наивно: «Бирюлево, Бирюлёво, не знаем места мы другого…» или «А на кладбище живет поп, он суеверных гонит в гроб», а потом были стихи и про «семьдесят девятый элемент» – золото, и про НЛО, как никак имя их команды, и про Чили – «страну у ласкового моря», попавшую под кувалду пиночетовского путча, про город-призрак, колесо удачи и многое другое.
Со временем появились более интересные тексты, которые продолжали писать Дима и Леонид. «Ноев Ковчег» стремительно развивался, и его взлет пришелся на десятый класс школы и первый курс их институтов. Увы, но учеба в вузе сбила с них яркий пыл успеха, ребята разбрелись по разным сторонам, ждавшей их науки.
Поэт и барабанщик «Ноева Ковчега» Леонид Чертов. На заднем плане картина Т. Травника «Пороки». 1984 г.
Дима, а в группе его звали «Дэн Фогель» поступил в МИРЭА, Леонид (в группе Лестер фон Линнельман) в МТИЛП, а Игорь (Ирвин Алексбергер) в МЭИС, Вано (Жан Камельшафт) поступил в МЭИ.
Подъем популярности уже травниковского «Ноева Ковчега» пришелся на начало 90-х годов ХХ столетия. В этот период Терентий начал писать свои, ставшие быстро популярными песни, которые любимы и по сей день. Состав его музыкантов постоянно обновлялся. Какое-то время в группе на клавишных играла и жена Травника, Оксана Серебрякова. После четырехлетней утряски, «Ноев Ковчег» полностью встал под лидерство Терентия Травника. Репертуар команды состоял из его песен, звучащих преимущественно с акустическим оттенком. На дальнейшее формирование «Ковчега» теперь оказывали влияние такие музыканты, как Борис Гребенщиков, Майк Науменко и солист хипповой группы «Выход», которого Травник считает идеологом нового звучания «Ковчега». Напомню первый состав «НК»: Дмитрий Воронов (бас, вокал), Леонид Чертов (ударные), Игорь Алексеев (гитара, ф-но) и сессионные музыканты Владимир Горчаков (вокал), Юрий Царев (бэк-вокал), Олег Савин (бас) и Сергей Баранчиков (соло-гитара) был, пожалуй, самым стойким, но с середины 80-х он начал стремительно меняться и менялся, надо сказать, многократно.
У «Ковчега» есть диск, где при записи было человек двадцать. У Игоря был особый подход к этому делу. Состав мог быть и в два человека.
Запись в дом студии. Слева Дмитрий Воронов, Сергей Баранчиков, Леонид Чертов и Игорь Алексеев. 1983 г.
Скажем, он мог записать песню вдвоем с кем-то, и это уже состав. В следующий раз писал уже с шестью гитаристами, каждый прозвучал по нотке – вот и еще состав. «Кто-то что-то сыграл, топнул, свистнул», он и брал его в состав. Так однажды и получился «составище» почти в двадцать человек. Как-то раз пришла к нему домой одноклассница, будущая поэтесса Катрин Замосковная (Катя Беатус-Коварская) с дочкой Ариной. Дочке было месяцев пять, она гулила и заливалась детским смехом, а он записал это на пленку и смикшировав, включил в альбом. Катя спела псалом на свои стихи и музыку. Вот и опять состав исполнителей пополнился и поменялся. На обложке было написано: «Гуление – Арина Замосковная». Терентий же не концерты играл такими составами. Речь шла просто о сессионных исполнителях – студийщиках – это такие музыканты, которые хоть и играли в «Ковчеге», но писались только на студии. Ноевцы все-таки больше работали на запись и скорее были студийной группой. Думаю, они и на слуху сохранились именно поэтому.
Записывались все больше дома. Для этих целей у Терентия собралась немалая коллекция музыкальных инструментов, которыми приглашенные сейшнмэны пользовались при записи. Позже, основную часть собрания он подарил своему другу, музыканту Олегу Додонову (Додо) и его студии «Dodo records». В распоряжении ковчеговцев были фортепиано, электроорган, губные гармошки, мандолина, балалайка, четырехструнное банджо, скрипка, гусли и гиджак, плюс ко всему три вида продольных флейт – альт, сопрано и тенор – производства ГДР; бонги, треугольники, бубны, трещотка, маракасы, кастаньеты, две полуакустических джаз-гитары, ленинградская акустическая двенадцатиструнка, две электрогитары – бас и соло. В общем, все, что необходимо для настоящей звукозаписывающей студии и полупрофессиональной записи. Все инструменты активно использовались командой, плюс ко всему микрофоны, стойки, комбики, микшер и усилитель. Терентий выдавал инструменты музыкантам, потому что те не всегда приходили на запись со своим, хотя у профессионалов конечно же был свой «крутой» инструмент.
Входившее в коллекцию покупалось в «гэдээровском» магазине «Лейпциг» в Москве, в «музыкалке» на Неглинке и в ГУМе в отделе музтоваров, стоящем в одном ряду с хозтоварами, канцтоварами, промтоварами и т. п. Вот такое было время. Шиховская (первая) гитара хранилась Терентием, но в записях больше не использовалась. Однажды во время репетиции произошел казус: гитара лежала на кровати и барабанщик Леонид по неосторожности, плюхнулся на нее и продавил. Вот таков конец легенды.
Терентий Травник. Концерт в Ясенево. Фото 15 января 1992 г.
Для Терентия это послужило уроком, и в дальнейшем он больше не оставлял инструмент так, а ставил его аккуратно в сторонку, прислонив грифом к стене и повернув к ней же верхней дэкой, как и положено. Позже появилась чешская «Cremona», списанная из красного уголка ЖЭКа, но она оказалась «некондишн». У нее не регулировался гриф, струны были высоко, и игра на таком инструменте была сплошным мучением. После «чешки» – болгарская «Орфей», потом джазовый «Орфей» с прорезями-эфами на дэке и расцветкой «сан бёрдз», далее джазовый «Орфей», который у него благополучно «умыкнула» одна из поклонниц «Ковчега». В общем, что тут скажешь, как любой подлинный музыкант, Травник искал «свою гитару», пока, наконец, не приобрёл ее через Евгения Савицкого, знакомого барабанщика из коллектива певицы Елены Демидовой, немецкую гитару Classic, которая в то время была абсолютным дефицитом. «В 1991 году ко мне-таки пришел тот самый долгожданный Classic за „девяносто рэ“, который со мной и остался на долгие года музыкальных странствий», – уточняет Терентий. Гитара и сегодня висит у него в комнате на стене, вся «расписанная» им и удивительным временем хиппизма, трубадурства и свобод. Терентий, нет-нет, да и возьмет ее в руки, пройдется по струнам аккордом «Цэ дур», а та отзовется и зазвучит своим трогающим сердце, мелодичным голосом вечной тоски по так несвоевременно ушедшей для всякого музыканта юности.
Первые выступления, разъезды и гастроли рок-группы «Ноев Ковчег» развернулись с начала 90-х. Парадоксально, что они начались в то время, когда шел к завершению период хиппи в жизни Терентия, т.к. в его судьбе появилась духовная составляющая – религиозная. Странно, но именно тогда «Ковчег» активно начал гастролировать – с 1992 по 1995 годы. На эти три-четыре года приходится основная часть поездок и выступлений группы:
«С Ковчегом я ездил везде. Нас знали и звали на „флэта“ во Владимир, Рязань, Тулу и Смоленск. Были „сэйшены на флэтах“ или, как сейчас сказали бы, „квартирники“, были и клубные выступления. Играли джемсейшны, выступали в селах и деревнях Подмосковья прямо в поле. В архиве сохранилось много фото и записей тех лет. Вот так мы и жили, – завершает Травник, – гастролировали со своим счастьем в обнимку, не забывая о призвании, принося „смех и радость людям“. Жить и творить с такою судьбою, шлёпая по ковру цветочных полян и между стен сосен-великанов, повелела нам наша мама-Музыка».
Слушаю Травника, и сама вспоминаю этих патлатых ребят. В моей школе много было таких, но не хиппи, а так, «прихиппованных» гитаристов. У нас, девчонок, всё было спокойнее. Всё-таки это удел пацанов: бороться, искать, найти и не сдаваться.
«В музее Востока, ГМИНВе, – сделав паузу продолжает Терентий, – где я какое-то время работал, выпал случай познакомиться с музыкантами-хиппи Володей Шурыкиным (Педиатором) и Сашей Рок-н-ролом. Сперва я устроился разнорабочим, но больше работал дворником, позже участвовал в реставрации мебели и оформлении выставок, художником. Музыка хоть и сочинялась, но качественно-новая только намечалась, выкристаллизовывалась тогда в самых дальних грёзах моей натуры. Что-то пока не складывалось в скрипичном «кубике Рубика», не тот драйвер был установлен в душевном «Кубэйзе», оставалось ждать и терпеть. Приближалось окончание двадцатого века, и наш «Ковчег» предчувствовал переход в новое состояние музыкальной души. Всеми нами ожидалась «великая октябрьская социалистическая… инкарнация».
Хиппи Терентий Травник (Горя Мел)
и Володя Шурыкин (Педиатр). 1988 г.
Так оно и случилось. Популярные сегодня альбомы «Город серебряных крыш» и «Дождь в твоем городе», спродюсированные Николаем Ефремовым и Сергеем Бенциановым, стали не только брендовыми, но и финальными работами ноевцев. Октябрь 1999 года вошел в историю музыки развалом травниковской империи. Вот и всё! Для кого-то это была «просто лётная погода», а для наших героев самые настоящие «проводы молодости». Терентию в ту пору шел тридцать шестой год, и в его окружении стали цениться достижения. Надо было что-то делать дальше.
В 2006 году в журнале «Люди и песни» была опубликована статья о музыкальном творчестве Терентия (ТэТэ) и группы «Ноев Ковчег». В ней говорилось о том, что коллектив «хорошо известен в кругах неформалов», команда была «системная», выражала идеи хиппи тех лет. В ее состав входили художники и музыканты, а после ее закрытия последовали новые проекты Тэтэ, такие как «Мягкий знак», «Travnik&Esterra» и последний инструментальный проект саундрелакса «Tetra».
Наступало очередное «цоевское» «время перемен». Эра персональных компьютеров и портостудий избавляла музыкантов от необходимости иметь много инструментов дома. Терентий раздал и распродал почти всё. С ним осталась его Classic и испанская классическая гитара, которую он приобрел для индивидуальной записи своих песен на студии Roland.
«В музыке необходимо иметь родственников, ими и становятся любимые инструменты, – размышляет Травник. – Для меня гитара – родственница, в крайнем случае, сестра-подруга. Синтезатор же родным не бывает, одно название чего стоит „син-те-затор“, почти ди-но-завр. Как-то странно звучит: на этом синтезаторе в начале века играл такой-то музыкант. Что-то в этом неправильно. А вот рояль – звучит сердечно. Видимо, всё дело в наличие души у инструмента. Всё электронное – это „поточные“ вещи, вот их и меняют без сожаления. Конечно, мои гитара и пианино не стопроцентный хэндмэйд, и все же они для меня очень родные – теплые они какие-то, поэтому я и берегу гитару – это личная вещь, можно сказать, что экспонат музея звуков, который нет-нет, да и посетит душа. Синтезаторов сменил прилично, и все они, не более, чем приятели для меня. И Yamaha была, и Korg, и Casio был, и не один, и пара Roland. Сейчас у меня снова гостит Yamaha. В общем, всё как положено, полный „тип-топ“ черно-белого удовольствия. Одно время я всеми этими сэмплами очень увлекался. Звуки вещь очень соблазнительная. Даже не знаю с чем сравнить, разве что, с одежкой для ультрамодниц. Хочется сразу много и разного».
В октябре 1999 года Травник официально объявил о распаде группы «Ноев Ковчег» и перешел в персональную музыкальную жизнь – в бардовскую. Последующие песни, записанные им на домашней студии, и по манере, и по саунду были совсем не ноевскими, а бардовскими.
«Вот и стал я бард дельный / и играю на струнах времени, / а ещё ношу нательный / Оловянный крестик меленький», – пел он тогда.
«Ковчег» же, с его концертными записями, с молодым и всегда немного грустноватым голосом Терентия-менестреля, навсегда остался в истории музыкальной Вселенной.
Золотой – первый состав «Ноева Ковчега». Слева Дмитрий, Леонид и Терентий. Встреча в 2004 г.
В начале 90-х Терентий начал осваивать инструментальную музыку, первые записи появились уже летом 1991 года. Созданный им на синтезаторе и фортепьяно альбом «Medusa Pudica», в переводе – «Изнеженная устрица», вышел в AMQ Studio в начале 92-го. В этом же году, войдя во вкус нового звучания, Терентий создал группу «Esterra», где он исполнял с басистом Левой Панамкиным и Михеем Колосовским написанную им инструментальную музыку, и эта форма звучания сохранялась вплоть до написания симфонических Двунадесятых концертов. В альбоме «Terrazerra» принимал участие соло-гитарист «Дизель-мамы» Сергей Зайцев.
В 2004 году «Esterra» переросла в группу «Тетrа». Терентий объясняет это так:
«К тому моменту принципиально поменялись технические наполнители саунда студии, пришли другие „клавиши“, другие звуковые обработки идей, появились иные способы их осуществления, новые подзвучки и тембры, все другим стало в мире музыки, и Esterra ушла в ретроспекцию. На смену ей выросла молодая и крепко сложенная команда Tetra. Esterra переводится, как „эстетическая земля“. Вот она и освоилась моими первопроходцами. Тerra – земля, es – две буквы от прилагательного эстетическая, а Tetra – еще проще: Те – Терентий, Тра – Травник. Правда, есть и такие, которые думают, что название произошло от слова тетраэдр – треугольной пирамиды или террариума. Но всё гораздо проще, как в музыкальном аллегретто».
Молодость: концерт в Останкино рок-группы «Осенний погост»
«По тем временам это было действительно мощное выступление, хотя бы потому, что проходило оно в Концертном зале Останкино, – начинает Терентий рассказ о своем участии в составе рок-группы «Осенний погост». – Шел 1986 год. Вадим Овсянников после окончания МЭИС устроился по распределению на работу в КБ Останкино, где естественно была молодежно-комсомольская организация. Вадим на базе КБ основал группу хард-н-хэви рока «Осенний погост» («ОП»). Это была тяжелая и мрачная музыка, с гитарными рифами, льющимися сквозь все виды «примочек» – от фуза до дисторшн. В Останкино, как в солидной организации, имелась хорошая аппаратура и большой зрительный зал, известный по проходящим там передачам «Вокруг смеха».
Рок-группа «Осенний погост». Слева Янсен, Вадим Овсянников и Гена Парамонов. Ноябрь 1985 г.
Рокеры нацелились на аншлаг, а соло-гитариста у «Погоста» не было. Вадим и позвал Травника. Вместе с Овсянниковым, ритм-гитаристом группы, в «ОП» играли Гена Парамонов (Гендель) на басу и на барабанах Янсен. По тем времена Терентий был вполне неплохим соло-гитаристом. Вадим это знал, поэтому и пригласил:
– Знаешь, где мы будем играть? – спросил он, получив его согласие.
– Нет.
– В Останкино! – победно сообщил он.
«Во мне тогда дернулись струнки моей природной стеснительности, – продолжает Терентий, – но Вадим был настолько уверен в успехе, что я решился. Действительно, нам тогда целый зал отдали, рекламу сделали, и естественно все бесплатно. В этот вечер в местном телевизионном баре-клубе проводилась очередная дискотека, и повеселиться пришла уйма народу. Было время начала перестройки, и от музыки можно было визжать, орать, свистеть и «сходить с ума». Милиция не трогала.
Помню, я так переволновался от происходящего, что когда вышел на сцену и ударил по аккордам, то от мощи звука чуть ли не вылетел с неё. Так я впервые столкнулся с правильными для рока киловаттами аппаратуры. Я пригласил своего сокурсника из института связи, фотографа Майкла Кожевникова. Он был, из тех, о ком говорили, как о сочувствующем хиппи. Майкл с большим энтузиазмом и увлечением бегал с фотоаппаратом по сцене и залу, снимал и публику и нас, но особенно публику, уж больно колоритной была она в тот вечер… С первыми аккордами посетители дискотеки стали перетекать в зал, где мы играли. Через каких-то пять-десять минут «Погост» собрал полный зал.
Концерт «Осеннего погоста» с участием Т. Травника. Май 1986 г.
Остались фотографии, правда, черно-белые, всего мероприятия. В общем, это был первый и последний наш концерт в Останкино: мы так завели зрителей, что процесс вышел из-под контроля и перешел в вандализм.
Помимо хиппи, приглашенных нами, там оказались еще и «металлисты» с дискотеки. Они-то и сломали часть рядов с сидениями, а нам после такого концерта в администрации просто и ясно сказали, чтоб «ни шагу больше сюда», и чтобы ваших волосатых здесь тоже не было. У Майкла остались фотосвидетельства этого мероприятия. Тогда все музыканты были волосатыми, кроме меня, я к тому времени еще не оброс. Да, жа́ру мы дали по полной. Мы играли инструментальную музыку, да так, что зал ревел, грохот стоял, аж пол трясся, софиты горели и слепили глаза, да еще и дымы пустили специалисты из группы техобеспечения.
Зрители на концерте «Осеннего погоста» в Останкино. Май 1986 г.
И все это было естественно, без наркотиков! Тогда и слова «наркотик» не было в употреблении. Более того, всё проходило без алкоголя, даже без пива, молодежь зажглась просто от музыки. Нас после окончания концерта почти на руках вынесли из зала фэны под шквал аплодисментов».
Терентий настолько самозабвенно играл в тот вечер, что у него вся рука была в крови. От усердия он содрал себе заусенец о струны и в запале не заметил. Кровь капала на пол и, как оказалась потом, ещё и гитара вся была залита ею. Лишь после концерта ему перебинтовали руку. Вот такое было время.
Жалко, что не сохранилось аудио- и видеозаписи, тогда как-то не думали об этом, но фото сохранились, и много. После этого Терентий остался приглашенным музыкантом в Погосте. С Вадимом у него были совместные негласные музпроекты, Овсянников подыгрывал ему, а он Вадиму. Много позже появился диск «Погоста».
Позже, приняв священнический сан, теперь уже отец Вадим создал свою группу и в студии города Чехова записал диск. Копия альбома есть и в архиве Травника с дарственной надписью. Концерт звучит очень «по-вадимовски», а это значит интересно. Сегодня у Овсянникова есть своя, персональная, хорошо оснащенная аппаратурой, студия в «княжестве», как он называет свое место жительства под Рязанью. Туда приезжают именитые люди со всего мира. Вадим дружит с известными рок-музыкантами, один из них гитарист группы «Pink Floyd» Дэвид Гилмор. Общается Овсянников и с отечественными рок-звездами, многие из которых его друзья: Алик Грановский, Алексей Страйк, Алексей Кравченко. Все они музыканты хорошо известные не только в нашей стране, но и за рубежом.
На мой вопрос о деструктивном влиянии тяжелого рока на психическое здоровье человека, Терентий отвечает: «В юности я с удовольствием играл подобную музыку. В ней очень много подлинной, необузданной силы настоящего искусства. В свое время я дал обширное интервью на эту тему газете Ново-Переделкино3, где обратил внимание на то, что каждому возрасту свои ноты. Это конечно аллегория, но есть действительно не музыка, а скорее звучание, которое не выносят пожилые люди, есть и такое, что не привлекательно для юности. Конечно, сейчас бы я не ушел в тяжелый рок, физически мне он, в прямом смысле тяжеловат.
Вадим Овсянников с друзьями: слева Алик Грановский, Алексей Страйк, Вадим Овсянников и Алексей Кравченко (Lexx). Фото Т. Травник. Москва. 2005 г.
Громкую музыку я не слушаю, а рок подразумевает, в том числе и форсированный звук. Когда тебе 15—16 лет, и ты слышишь, что музыка громко играет, но не всякая, а рок, то своеобразная энергия идет от нее, действительно мощная, настоящий драйв. Рок-ритмы действуют возбуждающе и в целом придают силы. Но все трансформируется со временем. Душа меняется, и музыка для нее меняется. Я никогда не обвиняю музыку, а если быть точным, то ее направления – народное, симфоническое, любое, будь оно хоть блатным, шансон, как неверно его называют сегодня. Да хоть головой об стену или зубами по батарее извлекай звуки, трынькай, как любишь, главное, чтобы из всего этого у тебя получалось красиво. А музыка всегда прекрасна, если создана без фальши и честно.
Я уверен, что мелодии плохой не бывает, потому что она включена в рамки законов о прекрасном. Если она плохая, то просто нарушена гармония, а это уже фальшь. Дело в том, что отношение людей к музыке, в большинстве своем, разнится, и нельзя, чтобы она была однотипной. Музыка обязана быть разной, как и сами люди, их души, их тела – должна быть красивой и очень эффектной, и пусть тогда делают из нее любую вкусовую политику. Кому-то ближе социально-идеологическое направление, кому-то танцы, кто-то в эротике слышит себя, кто-то в маршах, а для кого-то нужна «ресторанщина» с её залихватскими конфетно-бараночными оттягами.
Музыка – это оживленная и выраженная особым способом звучания эмоция, и влияет она только тогда, когда ты отдаешься ей. Это как заряженное ружье, которое стреляет, если нажать на курок. При этом музыка существует сама по себе – ею, можно сказать, разлиновано пространство и время. Она априори прекрасна, но мы разные и кому-то в ней одно нравится, а кому-то другое.
Ещё раз повторюсь, никогда она не будет влиять на тебя, если ты сам не встанешь под ее прямое воздействие. Просто не слушай её и не ходи на концерт ни симфонической, скажем, ни тяжелой музыки, не проникайся ими, не смотри их исполнение по телевизору, не «нажимай на курок музыкального ружья», оно и не выстрелит. Помнишь мое стихотворение «И пуля, и ружье, и раненый в постели – все это человек?», так оно об этом. Музыку, в том числе и песню, нельзя осуждать, даже если это будет скроено из «двух кусочеков колбаски» или «милого моего бухгалтера». У нее тоже есть своя публика, которая веселится и танцует под подобные расклады гармонии. Кстати, они на тех же аккордах и нотах существуют, что и хоралы, и реквиемы. Просто заточены под определенный уровень осознанности, вот и всё. Невозможно представить, как на полупьяном корпоративе, вдруг включат музыку Вагнера. Да все сникнут от тоски! Откровенно сказать, что более нелепых споров, чем музыкальные, не найти. Это все равно, что спорить о том, какой возраст лучше – пять – пятнадцать – сорок или семьдесят лет. В каждом есть свои недостижимые для другого плюсы».
Зрелость: студия Le`mur Records
После того, как через Олега Додонова AMQ приобрела домашнюю звукозаписывающую студию «Roland», для нее, в прямом смысле, наступила эпоха и возрождения, и восхождения в акустический и инструментальный мир музыки Терентия Травника. А началось все с того, что как-то раз Олег позвонил Травнику и сообщил, что продает домашнюю цифровую студию:
– Возьмешь у меня? – поинтересовался он.
– Сколько? – спросил Терентий.
– Примерно за 400—500$.
Новая студия подобного класса была крайне дорогой. Какое-то время Олег работал техником в ансамбле Надежды Бабкиной и приобрел ее у гитариста Саши Василенко за 1500$. Олег же уступил Терентию по дружбе за 400$.
Всё самое важное случилось в 2004 году. В ноябре на новой студии был записан первый гитарный альбом группы Tetra под названием «Flora», за которым вскоре последовал целый ряд дисков с этническим звучанием, таким любимым для Травника. Появились «Этнос», «Азия» и другие.
С этого времени начинается, можно сказать, победное шествие Терентия, не только как музыканта, но прежде всего, как композитора. Если посмотреть по дискографии (см. приложение в конце книги), то с реорганизацией студии появились и профессиональные диски-записи бардовской песни и ещё много-много того, что было записано благодаря перекоммутации AMQ в Lemur. «Все, что было сделано до этого, – признается Терентий – было сведено недостаточно качественно, из-за отсутствия хорошей сводящей, да и записывающей аппаратуры». Так, благодаря Олегу, появилось техническое оснащение студии Le`mur Records, а в его приобретении помог друг Терентия – Николай Ефремов (Николаша, как все к нему обращались). Николай всегда был меценатом Терентия: в свое время он покупал его картины, и за несколько лет ему удалось собрать немалую и очень достойную коллекцию живописи раннего Травника. Случалось, что Терентий обращался к нему за финансовой помощью в деле осуществления своих творческих проектов, и Николай, чем мог, всегда помогал.
«С Николашей мы познакомились в 1985 году, в сентябре. Тогда мы лежали в новом корпусе 67 ГКБ, оба на обследовании по направлению военкомата. С тех пор он ко мне, как сам говорит, приклеился, прикипел, прилип.
Подружились, что называется, мы с ним накрепко, а позже он еще и крестным сыном моим стал», – вспоминает Терентий.
Когда у Николая произошла большая трагедия – умерла жена Наташа, то он обратился к Терентию с просьбой разрешить возглавить его музыкальный проект, его новую студию, стать ее директором и финансистом. На это у него были личные основания. «Я хочу стать директором вашей с Оксаной АМQ. Напиши, пожалуйста, ей о моем предложении», — попросил он. Оксана жила в США и, получив письмо, не возражала.
Решено было полностью реорганизовать старую студию. Терентий взялся с энтузиазмом воплощать в жизнь задуманное. Всё было сделано быстро и качественно, но потребовались новая эмблема и название.
Слева Терентий Травник, Николай Ефремов и Александр Папазоглу в Ирландском клубе в Москве после подписания Договора о создании студии Le`mur records. Фото 2004 г.
В один из осенних теплых дней, когда Терентий с Николаем встретились на Мухиной горе, а они любили прогуляться по местам, где прошло детство Травника —пройтись по старой Плющихе, по Ростовской набережной, Николаша обратился к Терентию: «А ты знаешь, у меня и название проекта уже готово, – начал он издалека и взглянув на друга, грустно улыбнувшись, продолжил: – Ты же знаешь его, Терёша». Терентий назвал и угадал. Дело в том, что жена Николая была художницей и как-то раз слепила небольшого керамического лемурчика, Николай очень любил эту работу супруги. Маленький зверек выглядел беззащитным и всегда стоял на ее рабочем столе. «Я хотел бы, как директор студии, еще и финансировать проекты в память моей Наташи. Предлагаю сделать этого зверька символом обновленной студии, поместив его на логотип», – закончил он свою просьбу.
Николаша (Ефремов) и Терентий. 1991 г.
Терентий был не против. Он сфотографировал статуэтку и обработал изображение на компьютере для дальнейшего использования. Вот так этот керамический лемур работы Наташи Ефремовой появился на всей продукции студии. Сразу же родилось и название – «Le`mur records», и вся последующая музыкальная деятельность Терентия проходила под этим знаком. Фонетическое звучание Lemur, помимо зверька лемура, находилось между французским словом «l’amour» (любовь) и названием легендарной цивилизации Лемурии, что друзей явно устраивало.
Наталья Ефремова «Лемур». Керамика, глазурь, обжиг. 20х25х20. Частная коллекция.
Известно, что до этого у Терентия была АМQ-студия, которую он вместе с Оксаной основал еще в 1987 году. Название расшифровывалась так: А – Аркадич, М – музыка, Q – Ксения. Оксана всегда звала Терентия «Аркадичем».
После той встречи на набережной всё, собственно, и началось. Николаша стал серьезно помогать. В Питере у студии появился сопродюсер, старый знакомый Сергей Долматов, который открыл небольшой фэнклуб «Ноева Ковчега». Он распространял диски, популяризировал группу, это было организовано хорошо и честно. Со студией все вышло так же, как когда-то и с галереей Delon`ь. Все готовилось Терентием с нуля, зрело в его сердце и поначалу было домашним экспериментом. Пока однажды не выстрелило и общественно, и профессионально.
В 2008 году Николай отошел от дел, у него вновь начала складываться личная жизнь, появились другие заботы – подрастал сын, и Ефремов с головой ушел в новую семью, сделав всё возможное для проекта Травника.
К тому времени, когда Терентий понял, что вызрел до литератора, студия стала для него менее актуальной, чем полиграфические эксперименты. Он более не хотел заниматься собственной музыкой, т.к. у него не было на это ни времени, ни сил, ни должного интереса. Такое нередко случается у состоявшихся мастеров жанра.
Травник всё больше начинает продюсировать молодые таланты: записывает их, помогает оформить концепцию их творчества. В студии им открывается отдел по записи авторского чтения, театральных постановок, записываются все желающие и прежде всего дети.
Все происходит со свойственной ему благотворительностью, т.е. бесплатно.
В скором времени он приглашает на переговоры Артема Уварова, своего ученика и продолжателя из галереи Delon`ь. Артем увлекался музыкой, и Терентий делает ему дарственную на все наработки студии Le`mur records с ее историей, рекламой, журналами и многолетними связями. Всё передается в дар, документально засвидетельствовав факт передачи официальной регистрацией. К тому же Артем и сам планировал организовывать свою звукозаписывающую студию в Чертаново, так что предложение Травника оказалось для него, как нельзя кстати. Он снял помещение, пригласил своего звукорежиссера, и когда Терентий, предложил ему соединить его идеи с именем Лемура, то тот удивленно и радостно воскликнул:
– Неужели такое возможно? И вы хотите сказать, что всё это мне просто так отдаете, все ваши двадцатилетние раскрутки и наработки?
– Да, Артем, теперь хозяин ты, действуй. С Богом.
Артем пошел ещё дальше, и теперь студией руководит не только он, но и его друг. Сегодня студия зарегистрирована и имеет официальный статус. Артем, стал её учредителем, а Травник, можно сказать, сверхучредитель. Теперь он мог просто записываться у них, если будет желание.
«Я снова в пути, и я не один в нем, – подытоживает он. – Мой проект „Le`mur records“, который в 2004 году вырос из АМQ-студии, перешел на новый уровень развития. Моя многолетняя музыка завершилась естественным здоровым продолжением, перейдя в опытные руки Артема Борисовича Уварова. Что еще скажешь: студия была высажена в хорошую почву, студия выращена, студия дала семена и плоды. Дисков записано много, и мою музыку слушают, а это главное».
Сегодня музыка Травника используется и в кино, и при чтении литературных произведений, диски растиражированы. «Он состоялся и звучит, – считает певица Алена Демидова. – Мы многое с Терентием планировали, но он нашел свое звучание, а я свое. На этапе становления мне помог Травник, дав верное направление в реализации музыкального „я“. Его советы и по сей день живут и работают во мне».
Подводя итог, Терентий продолжает: «Я взошел на вершину возможностей собственной музыки: написал всю, которую хотел, и спел, все, что задумывал. Выступать более не хочу – все удалось! Тема музыки в моей жизни прозвучала в полной гармонии. Зерно упало в землю и дало молодые всходы – Артем, Олег, Андрей, Дмитрий, Константин, Наталья, Елена и другие продолжают когда-то мною начатое.
Собственно, всё, что было заложено с детства, с того самого момента в детском саду, когда я впервые спел на прослушивании, и до сегодняшних симфонических концертов – всё-всё получилось. «Пусть бегут неуклюже…» сделала свое дело. «Волшебник на голубом вертолете прилетел» и подарил мне музыку, а заодно и все ее богатства. За эти годы записаны сотни и сотни мелодий и песен. Я ни о чем не жалею. Но я не обрываю такт, а уверенно ставлю знак ферматы в конце, знак бесконечного продолжения, давая шанс всему своему творчеству.
Я прошел этот путь – путь музыки со всей душой и взял всё лучшее из него в поэзию и литературу. Сорок лет я шел этим путем и сделал более, чем можно выразить словами: «очень много». Этого достаточно, чтобы сегодня спокойно себе сказать такое долгожданное: «Игоряша, хватит…».
Девять, ставших популярными, мелодий, написанных Травником в путешествиях: «Трава» в Карелии (альбом «Flora»). «Мое и Твое небо» в Аркаиме (альбом «Etnos»). «Дерево и Глина» в Крыму (альбом «Selfportrait»). «Хранители» на Псковщине (альбом «Quintа Essentia»). «Кочевники» в Башкирии (альбом «Etnos»). «Одинокая лодка» под Воронежем (альбом «Flora»). «Горький сахар» на Тянь-Шане (альбом «Etnos»). «Essentia Quo» на Урале (альбом «Quintа Essentia»). «Там, где ветер унесет» на Алтае (альбом «Etnos»).
Терентий вновь вернулся к себе, к своему вечному страннику – собирателю трав, к тому состоянию имени, так верно данному ему юной и тонко чувствующей коммуной хиппи тех лет, вневременной средой гениальных неформалов.
Кстати, одним из самых известных альбомов группы «Tetra», побившим все тиражные рекорды изданных в студии дисков, стал именно «Собиратель трав».