Тетрадка учителя Грабишкина
Вечером друг мой Лева сидел рядом и лихорадочно листал тетрадку учителя Грабишкина. Особенно внимательно он вглядывался в зарисовки и так увлекся, что даже про пиво с чипсами напрочь забыл.
– Слушай, – сказал он вдруг, – понимаю, почему тебя все посылают.
– Почему же?
– Да… видишь ли, твоего клада не может быть.
– Как не может, если есть?
– Хм, – покачал он головой, – монеты больно уж странные.
Я-то на монеты вовсе внимания не обратил. Какие еще монеты, если тут олени да барсы? А он сразу ринулся в свою нумизматическую стихию.
– Смотри, – показал, – что твой Грабишкин рисует и пишет. Ни больше, ни меньше – скифскую античную монету. Ну, известно, что были у этих скифов монетные знаки. Но эта-то вообще из всего ряда выпадает. На ней что написано, если учителю твоему верить?
– Где написано? – сперва не сообразил я.
– Да вот же, – ткнул он пальцем в какие-то странные закорючки. – Это греческий. «Народ степей, – перевожу, если не знаешь этого прекрасного древнего языка, – победит богов морей». Черт знает что, а не монета! А подписана, между прочим, известным царем.
– Известным? – еще больше насторожился я. – Откуда известным?
– Из Геродота, – сказал Левка. – Скилом этого царя звали. А рядом другая монета, и на ней надпись, которая переводится так: «Быстроногие кони оседлают воды». А царь тот же – Скил.
– Ну и что странного? Мало ли что они на своих денежных знаках писали.
– Дурак, – вздохнул Левка. – Писать-то они много что писали, но обычно не такое. И заметь, на второй монете текст начертан на латыни. Понимаешь, на латыни! А на черта при Скиле этим скифам сдалась латынь, когда кругом были греческие полисы? И, внимание: Грабишкин пишет, что «данные монеты были помещены отдельно от остальных вместе с золотыми украшениями в виде оленя и орла, а также гребня с барсом и золотой пластины с изображением бородатого скифа».
– Ну и что?
– Да как что, наивный ты человек, – воскликнул Левка и даже всплеснул руками. – Ты посмотри на эти зарисовки! Это же вещи разных скифских эпох, а может, и разных регионов! Но они описаны все оптом, они лежали все вместе. Ты сам-то хоть понимаешь, что это может означать?
– Нет, – признался я.
– Вот и я не понимаю, – вздохнул он, – предполагаю… но нет, слишком дурацкая догадка!
– Дурацкая? Объясни хоть!
– Нет, потом, – уперся он, – если подтвердится.
Я Левку хорошо знаю. Если он отказывается что-то говорить, то так и будет молчать, как партизан на допросе. Так что я и спрашивать его больше не стал, завел разговор о другом.
– А тебе не кажется, – спросил, – что тут слишком много как раз скифских вещей?
– Пока не знаю, – вздохнул он так тяжело, точно у него на душе кошки скребли. – Тут есть, пожалуйста, персидские монеты, причем хорошо датированные – шестнадцатый век. Тут есть ордынские монеты, тоже датированные. Видишь, «Мамай» написано? Значит, четырнадцатый век. Есть монеты хана Тохтамыша – вон на них еще написано русскими буквами: «Царь Тохтамыш». Есть монеты государства Ильханов, тоже четырнадцатый век, потому что потом его попросту не было. Есть полновесные немецкие талеры. А крест… крест – он еще интереснее… Может быть, интереснее всего. Твой Грабишкин пишет, что это серебряный крест, принадлежавший магистру Ливонского ордена, и что-то там про Александра Невского. Надпись вроде обычная, латинская, «Бог Святая Любовь» написано. Откуда он взял, что это магистерский крест? Может, из-за рубина? Или из-за размера? Смотри, какой он размер указывает! Десять на пятнадцать сантиметров! Нет, не понимаю. А погляди еще: царская диадема из червонного золота, ба, нет, не могу!
Левка захлопнул тетрадку и захохотал.
– Да не смотри ты на меня так, – сказал он, отдышавшись. – Твой Грабишкин там адрес клада указал.
– Да это ж здорово! – в восторге даже вскрикнул я, досадуя, что сам не заметил.
– Чего уж здорового, – помрачнел Лев. – Адрес этого, прости, клада таков: Грановитая палата, Москва.
– Что? – не поверил я своим ушам. – Почему Грановитая?
– Да откуда ж я знаю! – потер мой приятель лоб. – Написано так. – Он снова открыл тетрадку, отыскал в ней нужный абзац. – Вот, изволь, читаю: «Царская диадема червонного золота с головы персидской княжны из царской сокровищницы (Грановитая палата), отобранная товарищем Августом Родиным, – не слыхал о таком! – из рук национального героя Степана Разина». Как хочешь, так и понимай. А, гляди-ка, и про этот ливонский крест тоже кое-что дополнено. Тут… ох нет… конечно: «Отобран национальным героем Александром Невским 8 апреля 1242 года…» Не знаю, можно ли после этого Грабишкину вообще хоть на грош верить!
– А что нам остается, – помрачнел и я. – придется. Рисовал-то он с находок, а не с больного воображения.
– Вот тут согласен, – кивнул Левка. – Монеты со знанием дела прорисованы. Не мог он всего напридумывать.
– Да и фотографии… – начал я.
– Фотографии? А ну-ка покажи!
Я протянул бледно-желтые, точно осенние листья, фотоснимки. Они были почти слепыми, эти документальные свидетельства утраченных древностей. Но все же можно было разглядеть где очертания фигурки животного, где силуэт птицы; больше, правда, было кругляшек, как раз, наверное, монет. Вот монеты стали совсем тусклыми. Лева поглядел на снимки, подержал их у самых глаз и вдруг с какой-то странной, вздрагивающей полуулыбкой спросил:
– А помнишь, как мы искали клад? – Он глянул на меня своими быстрыми смеющимися глазами.
И я вспомнил. Было нам тогда всего ничего – лет по восемь. Левкина бабушка сдуру рассказала, что в доме, где они живут, были припрятаны немалые ценности во время гражданской войны. Само собой, как все мальчишки, мы тут же решили этот клад отыскать. Мы ходили по старому дому и простукивали его стены, чертили планы строения, пытаясь понять, где можно было хорошо припрятать сокровища. Почему-то нам рисовался огромный сундук с пиастрами – все, как полагается в приключенческих романах. В подвале мы даже пробовали копать в наиболее привлекательных местах, потому что пол там был земляным. Но так ничего и не нашли.
А между тем о кладе знала не только бабушка, которая во время той войны была юной девушкой. О кладе превосходно были осведомлены все соседи. Они даже убеждали нас, что это никакой не сундук, а просто чемодан, перетянутый ремнями. Но о содержимом клада все говорили в один голос: там царские червонцы. Мы мечтали обрести эти червонцы и сдать их в музей. Очевидно, наши поиски так надоели жильцам старого дома, что от нас стали защищаться при помощи тяжелых навесных замков. Мы умудрялись просочиться и через такие преграды. Но клада не было. Ни в виде сундука, ни в виде чемодана.
Наш клад обнаружили строители во время сноса дома. Это оказался совсем даже не сундук и не чемодан, как нас уверяли, а промасленный пакет, завернутый в толстый холст. В нем действительно были червонцы, а кроме червонцев – серебряные изделия от девятнадцатого до семнадцатого столетия, а также золотые украшения с самоцветами. Специалисты, которые изучали находку, пришли к выводу, что это украшения шестнадцатого столетия. Иными словами, клад включал предметы совершенно разных эпох. Совсем как сейчас с этим золотом, подумал я. Помнится, тот клад искали не только мы с Левкой, но и вполне солидные мужчины, а нашли его случайно. Не стали бы ломать дома – никогда не нашли бы. Спрятавший клад человек был расстрелян большевиками. Точного указания, где искать, он не оставил. И хотя в доме были проверены все стены, чердак и подвал, никто и не предполагал, что ценности могут лежать буквально у всех на виду – внутри дымохода. Когда строители сносили стены, дымоход сломали. Там-то и обнаружили этот драгоценный сверток. И, между прочим, если бы рабочие не нарушили целостность упаковки, клад снова мог бы оказаться погребенным – только теперь уже в строительном мусоре и навсегда. Старый холст, присыпанный кусками штукатурки и обломками дерева, вряд ли мог бы кого-то заинтересовать. Нашему кладу повезло: из разорванного пакета выпали серебряные вещи. А если бы не выпали? Тогда лежал бы он в недрах городской свалки, куда свозят строительный мусор. Вполне вероятно, что многие утраченные современные клады нужно искать именно по этому адресу. Конечно, это все мелкие клады, практически безвестные, припрятанные совсем не именитыми согражданами. Конечно, в таких городских кладах вряд ли найдешь золотых оленей или барсов. Интересно, кому принадлежал стародубенский клад? Сегодня этого человека, конечно, нет в живых. Как жаль, как жаль! Он бы мог сказать, откуда происходят все эти находки. Само собой, не из Грановитой палаты, но откуда-то ведь происходят! Как бы хотелось увидеть эти вещи, подержать их в руках. Наверное, Левка думал о том же.
– И все-таки золото это существует. Нужно разыскивать, – сказал он твердо.
Мы сговорились, что с утра он позвонит своим друзьям, которые занимаются медиевистикой, поскольку в кладе было много средневековых монет, и античникам, специалистам по скифам. Немного подумав, он разбил все находки на две части: вещи со звериным орнаментом и вещи с арабской вязью, а между ними обозначил под знаком вопроса большой серебряный крест.
– Вот что, – сказал от твердо, – завтра я срочно свяжусь с Крымом. Дадут тебе на службе командировку в Крым?
Я ужаснулся. Командировки у нас выписывать ненавидели. Но по какой-то непонятной причине вдруг оказалось, что меня готовы сплавить хоть в Крым, только бы подальше от дома. Я совершенно ничего не понял бы, если бы не наша смазливая рыжая секретарша Любашка.
– Эльмих, – поделилась она новостями, зажав меня в углу между мусорной банкой для курящих и пожарным шлангом для устранения последствий неаккуратного курения, – ты что, сдурел – в два часа ночи звонить профессору Гулькану и требовать от него личной встречи? Причем немедленно? Он что тебе, мальчик – тащиться на остановку и стоять на пустой улице?
– Ох!.. – За всеми этими золотыми разысканиями я совершенно позабыл, в каком времени живу. Я ведь действительно назначал встречу! – А он что… пришел?
– Представляешь, пришел, – полыхнула ядовитым глазом Любашка. – И прождал почти час.
– Бедный старый осел, – покачал я головой, – неужто сам сообразить не мог…
– Он человек военный, – пожала плечами секретарша. – Услышал, что нужен для консультации по золотым находкам, и пошел. А ты?
– А я как раз всю ночь этими находками занимался, совсем о нашем профессоре забыл. Тема, знаешь, поперла.
Любашка покрутила пальцем у моего виска и ушла, довольно хихикая. А когда я появился в кабинете у главреда, глаза у меня были, верно, столь выразительные, что даже поджидавший меня для хорошей трепки Гулькан проникся сочувствием. Он подсказал дельную мысль: надо попробовать поездить по тем местам, откуда могут происходить эти находки. И так поглядел на моего начальника, что тот тут же головой закивал. Хотелось мне сказать про Грановитую палату, но тут уж я сдержался и назвал неожиданно тот самый Крым.
– А это идея – скифское золото, – согласился Гулькан и тут же попросил главреда: – Отправьте вы этого шустрого в Крым, пусть хоть рядом с курганами поболтается.