Алло, это музей?
Вот, думал я, договорюсь о встрече в музеях и быстро найду, где можно увидеть наш клад. Про себя я уже назвал эту находку стародубенской – так именовалась полностью снесенная теперь деревня, около которой расположилась строительная площадка. Здорово, напишу статью, как красноармеец Васильев сдавал клад государству, как попал этот клад в музей, как его изучали и где можно теперь его увидеть. Чудесная получится историческая картинка.
Но стоило мне только заняться розысками нашего клада, началась полнейшая глупость. Везде, куда бы я ни звонил, трезвые голоса музейных работников имели сообщить, что никаких подобных находок у них в учреждении не зафиксировано.
– Молодой человек, – с пренебрежением сказала мне какая-то старая дама из культурного очага, в который мог попасть наш клад, – если бы у нас был такой клад, о нем бы всем было известно. Неужели вы сами не понимаете, что говорите?
Я не понимал.
– Ладно, – смилостивилась она, – тогда слушайте внимательно. Перечисленные вами предметы, как бы это сказать помягче, относятся не только к разному времени, но и к разным культурам.
– Ну и что? – удивился я. – Это же клад! В клад могли все что угодно положить. Революция же была, война, разруха, собрали все, что в доме имеется, и спрятали.
– Молодой человек, – сердито уже сказала дама, – в доме не хранят скифское золото.
– Что?
– Скифское золото, – точно выплюнула она. – Ваши олени, гребни, заколки – самое обычное золото из скифских курганов. Такие находки у нас особо фиксировались, да и сегодня фиксируются. Во-первых, золото. Во-вторых, курганы. А если где-то выплывает такое золото, значит, ограбили курган.
– Это же во время военного коммунизма было, – ошалел я. – Думаете, о курганах заботились?
– Музеи всегда заботятся о своих курганах, – ответила мне эта женщина, – думаете, если война – так культуре конец?
– Ничего я не думаю, – рассердился тут уж и я, – думаю только, как бы найти, куда вся эта коллекция попала.
– Коллекция? – вдруг живо заинтересовалась дама. – Это несложно.
И назначила мне встречу через два часа. Только в этом чудесном музее, где были свои скифские кони и свои золотые олени, не отыскалось стародубенской коллекции. Дама, оказавшаяся мужеобразным созданием далеко за сорок, только качала головой.
– Не знаю, что и сказать, – наконец заявила она. – В таком наборе нам золотых вещей не поступало. Конечно, записи могли затеряться. Но, знаете ли, слишком разнородный состав у вашей находки. Такую бы запомнили. Нет, увы, и еще раз нет.
Увидев, что я огорчился, она взяла меня за руку и вдруг с глубокой искренностью попросила:
– Да не переживайте вы так! Эта ваша находка настолько уникальна, что никуда затеряться не могла. Найдется. В Эрмитаж обратитесь в Петербурге, в музеи этнографии, в местные краеведческие. Звоните и звоните. А еще лучше – просто пишите. И копию посылайте с вашей тетрадки. И вот что еще – попробуйте археологов порасспрашивать. Они уж точно должны быть в курсе дела, ведь это их родная стихия.
Нет, качали головами археологи. В таком составе коллекцию никогда не видели. Клады? Да, бывают, но такие богатые – очень редко. А тут столько золота, просто дух захватывает. Нет, отвечали мне в музеях, которые я обшаривал с угрюмой методичностью, ничего такого не поступало ни до войны, ни после. Нет, записи никуда не терялись, просто не приносили подобных находок. Один из музейных директоров поглядел на меня как на придурка и сказал:
– Слушайте, неужели вы думаете, что если бы таковая золотая находка имелась, о ней бы никто не знал? Да такая находка сразу становится знаменитой! Вас просто надули.
– Простите, не понял…
– Надули, – повторил директор, брезгливо поджимая губы, – придумали все об этом золоте и голову морочат.
Я даже не знал, что ему возразить. Эта мысль мне и самому в голову приходила. Надули и голову морочат. Но как же…
– Нет, – сказал я твердо, – не морочат. Ошибаются – это может. Но не морочат. Хотите, возьмите тетрадку на экспертизу и установите точное время напи…
– Буду я еще себе голову чепухой забивать, – отказал мне этот человек. – И вам тоже не советую, а то свихнетесь.
Наконец настал день, когда я просто обхватил эту голову руками и едва не взвыл от досады. Матка боска ченстоховска! Да как же найти хотя бы тонкую ниточку, которая приведет меня к правде? Может быть, эту коллекцию разрознили, и она просто не дошла до музеев в полном виде? Клад ведь, а не курган. Скифское золото приобщили к скифскому, сибирское – к сибирскому, монгольское – к монгольскому, азиатское – к азиатскому, а серебряный крест с рубином и латиницей – к германскому серебру. Могли? А почему бы нет? Но если не найти всю коллекцию, то как искать разрозненные вещи?
– Левка, – позвонил я своему старинному приятелю, с которым дружу с самого детства, – ты ведь историк, вот и выручай.
И я рассказал ему вкратце о странном ящичке с тетрадкой, о музейных отказах и о своих подозрениях.
– Хм, – сказал он весело, – ну ты попал! Твои разрозненные изделия из желтого металла можно искать вечность. Впрочем, я к тебе вечером подгребу, покажешь мне тетрадку этого Грабишкина, хоть с полным описанием познакомлюсь.
– Левка, – закричал я, – ты первый человек, который на тетрадку согласился посмотреть. Я ж ее даже на экспертизу предлагал.
– Ну, – фыркнул он, – сам ведь понимаешь: для музейщиков все кладоискатели – психи. У тебя есть тетрадка с полным описанием? Все находки у тебя из чистого золота? Хоть и журналюга, а где гарантия, что не псих? Вот появлюсь, возьмем пивка, покумекаем, вдруг что полезное в голову-то и придет.