В памяти нашей гремит война. Книга 1. Часть первая. Детство, украденное войной. (воспоминания) (А. В. Засыпкин, 2017)

Война началась, мне было шесть лет. Старшему брату Артуру – семь, а самому младшему Петру – один год. Отец ушёл на войну в первые дни её начала. Мама осталась одна с пятью малыми детьми на руках. Маме было двадцать семь лет. Мы жили тогда в Омской области, село Пустынное. Старинное село возникло в 1741 году, а название получило от текущей рядом речки Пустынки.

Вольготно раскинулось на равнине крутого правого берега могучей реки Иртыш, недалеко от известного Сибирского тракта. «Красивое село Пустынное», – писал А. П. Чехов, в своих воспоминаниях о поездке на остров Сахалин по Сибирскому тракту в 1890 году. В центре села на возвышенном месте стояла церковь с тремя куполами и крестами на них. В церкви не проводились богослужения – была закрыта. Местная власть во время войны использовала её, как хозяйственное помещение. Иногда туда ссыпали зерно на хранение после жатвы.

Картина Церковь. Написана директором школы. Кудренко Константином Ванифатьевичем по памяти.

Звона церковного колокола не слышали – был снят. Но церковь всё так же оставалась величественной и почитаемой простым людом. Кресты куполов были видны со всех окраин села, выражали печаль и укор неразумности безбожников. Неподалёку в черте прицерковной площади стоял дом, некогда принадлежащий священнослужителю (батюшке). Дом добротный, деревянный, в два слоя тесовой крышей, в фасаде буквой «П». Окна дома большие, на три стороны, из которых хорошо просматривалась вся площадь и церковь.

Вокруг дома сад, огороженный достаточно высокой изгородью. Летом сад благоухал ароматами. Как невеста, раньше всех в белый наряд облачалась черёмуха, а за ней чуть приотстав, расцветала сирень и акция жёлтая. Где-то далеко гремела война, а в саду была обычная великая жизнь природы. Как всегда, весной трелью заливались скворцы, щебетали деловито синицы, чирикали суетливые воробьи.

Детей военной поры, сегодня называют – дети войны. Особая категория – дети блокадного Ленинграда. Почему нет детей блокадного Сталинграда, детей территорий, временно оккупированных немцами и т. д. и т. п. И хорошо, что нет. И не дай бог, кому-нибудь из «умников» сортировать нас.

1941 год Мама, на руках Пётр. Стоят: Люба, Анатолий, Аскольд, Артур.

Достаточно того, как раскрашивали в цвета – красные и белые дедов наших, отцов. Все дети войны, одинаково были лишены детства – детства в нормальном человеческом понимании.

Пытаюсь иногда воскресить в памяти самые ранние картинки своего детства. Наиболее чётко вырисовываются только две:

* Мне 3–4 года. Лето. Мы в гостях у бабушки Нюси, с. Большеречье. Во дворе на солнце лёжа, греется огромный, чёрный, лохматый, мной самый любимый пёс, по кличке Портрет. Только что прошёл скорый ливневый дождь. Я, незаметно для всех, выбрался из дома на улицу. Увидев Портрета, ринулся к нему с огромным желанием покататься верхом на его могучей спине. Такую процедуру много раз делал с помощью взрослых. Рядом никого, желание велико. Цепляюсь за шерсть, пытаюсь влезть на спину собаки. Попытка не удаётся, повторяю. Портрет вскакивает и устремляется за ограду на улицу, волоча за собой весящего надоедливого наездника. На улице грязь и огромная лужа. Я в ней.

* Мне 5 лет. Зима. Печь «голландка». В топке горят, потрескивая берёзовые дрова. Дверца топки приоткрыта, видно пламя и раскаленные угли. Мы дети сидим возле топки, греемся. Родители в соседней комнате увлечённо беседуют. Отец только что приехал из райцентра, с. Большеречье. Привёз для школы учебные пособия, приборы. Самым важным прибором были наушники для радио. Они мне очень понравились. Но, как не крутил, наушники молчали. Терпение лопнуло, наушники полетели в топку. Была первая большая порка. О правах ребёнка тогда ещё ничего не знали. Зато память на всю оставшуюся жизнь.

Июнь 1941 год

Нападение фашистской Германии на СССР не было неожиданным, как о том пишут некоторые отрепетированные историки. Тогда позвольте спросить, как понимать главную доктрину партии большевиков, целью которой было построение коммунизма на всём мировом пространстве при помощи завоевания. А призыв – «Весь мир насилья мы разрушим. До основанья, а затем…». Кто их просил всё разрушать, тем более до основанья. А, коли так, то и к войне готовились. Как и почему плохо подготовились – не успели? Вопрос тоже понятный.

К началу войны многие из командного состава Красной Армии, её костяк были за решёткой или расстреляны. Инакомыслие не допускалось. Всё и за всех решал один вождь-диктатор. Лучшие умы, интеллигенция были в лагерях, гулагах, тюрьмах или уничтожены. По иронии судьбы в соседнем государстве – Германии, к власти пришёл людоед-диктатор. Тоже с амбициями на мировое господство. Проповедовал расовое превосходство арийской нации. Руководители крупных мировых держав с любопытством и ни без тайных замыслов наблюдали, потирая ручонки. Ждали, что из того получится. Дождались. Получилась, ВТОРАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА.

(Из альбома «Бессмертный подвиг». Издательство «Прогресс» 1975 г.) Июнь 1941 г. Немецкие стервятники летят бомбить наши мирные города.

(Альбом «Бессмертный подвиг» Изд. «Прогресс» 1975 г.) Злодейство стервятников.

День начала войны запомнился мне неофициальным объявлением по радио, его у нас не было. Необычно взволнованные, озабоченные лица взрослых, напряжённый деловой разговор, какая-то суета. И что совсем необычно, они не обращали внимания на нас – детей, торопливо работали.

Отец был директором школы (семилетняя), мама – учитель начальных классов. В летние каникулы для учеников при школе проводились оздоровительные лагеря. Началась война. Лагерь в срочном порядке закрыли. Все продукты нужно было собрать и сдать. На расстеленные белые простыни, женщины ссыпали сухофрукты. Их количество поражало наше детское воображение. Вызывало обиду, гнев оттого, что взрослые не позволяли нам не только полакомиться, но даже приблизиться к изобилию. Этим и запомнился день начала войны.

Сентябрь. С ним начало школьных занятий. Адька, так мы дети называли брата Артура, пошёл в первый класс. Ему повезло. Первым его учителем стала мама. Гремит звонок, ученики с шумом устремились по своим классам. Входит учитель и с удивлением видит – за первой партой восседают её два неразлучных чада. Попытка выдворить самовольного «ученика», т. е. меня, не удалась. Да и коллеги убеждали: пусть ходит, будет под присмотром.

В школу ходил прилежно, даже выклянчил одежду как у старшего брата, и переодевался в повседневную после занятий. Но надлежащего контроля со стороны мамы за моей учёбой не было, считала такую нагрузку преждевременной. Домашние задания делал, а заучивать наизусть не любил. Внимательно слушал на уроке рассказы учителя, рассказы стихотворений учениками. Быстро запоминал и тут же беспардонно, громко делал подсказки, за что получал замечания или выдворялся из класса. Отчёт о полученных знаниях на уроке демонстрировал после всех, а если учитель забывал обо мне, надо полагать, намеренно, вопил на весь класс, поднимал руку.

Несмотря на некоторые детские шалости, учился не хуже других, но в следующий класс переведён не был. Это решение мамы, вероятно, ошибочное, на что указывали и её коллеги. Заставить меня повторно сесть за парту в первый класс, оказалось непросто, тем более учиться прилежно. Программа знакомая, я филонил. К этому привык настолько, что и в следующих классах особого усердия к учёбе не проявлял. Всё давалось легко, но был середняк – способный.

Артур, в отличие от меня, учился очень прилежно, всегда считался лучшим в школе.

Нашими учителями в школе были одни женщины, мужчины ушли на фронт. Мама, как все преподаватели, работала в две смены. Когда уходили на занятия, с малыми детьми (Анатолий – 4 года, Люба – 2 года, Пётр – 1 год) оставалась девочка-подросток, дочь маминой подруги. Она была и помощницей по дому. С первых дней войны мама приобщала старших братьев, т. е. меня и Артура к работе. Была, когда нужно, строга, требовательна, заботлива и очень нежна. Учила не раскисать перед трудностями, не хныкать при неудачах, быть честными. Готовила нас к предстоящей трудной жизни. Милая Мама, как же ты была мудра и упорна. Спасибо тебе за науку! Всё пригодилось. Мы дети войны не по времени быстро взрослели, физически крепли, становились основными помощниками родителям во всех делах.

Первый год войны был самым трудным. У нас ничего не было: ни огорода, никакой живности, никакой собственности, ни кола, ни двора. Словом, сельская интеллигенция. Родители не обременяли себя ведением личного подворья, нужды в том не было. Отец очень любил лошадей, был прекрасным верховым наездником. И это неудивительно. Потомственный казак, с детства в седле (об отце расскажу позже). При школьном хозяйстве находились две лошади. Ухаживал за ними конюх дед Матвей. Дед Матвей не только позволял мне и Артуру прокатиться верхом на конягах, но и учил некоторым несложным мудростям обращения и ухода за ними. Все сельские дети той поры с самого раннего возраста приобщались родителями к труду. Это помогло нам выжить и стать опорой нашим матерям в военные годы.

Мизерная зарплата, которую получала мама, позволяла нашей семье только медленно умереть с голоду. Но ни из тех была мама. Волевая умная женщина не растерялась. Представительница лучшей части российского крестьянства, она могла и умела всё. Мы стали её надеждой, помощниками, несмотря на детский возраст.

Чтобы как-то кормить детей, мама продавала, меняла одежду отца, свою, которую считала теперь ненужной, на продукты. Прокормиться, не умереть с голоду стало главной её заботой. Чтобы приготовить к столу даже самое немудреное блюдо, типа «щи из топора», нужно было постоянно мудрить, колдовать, изобретать. Лес в летнюю пору становился заметным дополнительным источником пропитания. Мы дети быстро научились хорошо ориентироваться в нём, никогда не заблуждались. Богатая лесная флора подкармливала нас и оздоровляла. Ранней весной добывали берёзовый сок, ели всякую «съедобную» траву, названий которой уже не помню. Очень много собирали разной ягоды и грибов. Клубника – ягода особого свойства. Её жарили на сковороде, запекали на большом противне в русской печи, сушили на зиму и просто ели свежую с молоком вместо хлеба. Живот раздувало, а чувство голода не исчезало. Оно присутствовало постоянно. Хлеб, если и появлялся на столе, мама выдавала каждому по кусочку. Поесть вдоволь оставалось мечтой ещё на долгие годы.

Отца призвали на войну в первые дни её начала. От него приходили письма-треугольники, в них просил иногда выслать свиное сало. Находился он под городом Барабинск, Новосибирская область. Там проходили подготовку, формировали сибирские полки и после этого отправлялись эшелонами на фронт. Отцу присвоили звание младшего лейтенанта. Определили во фронтовую разведку, где он провоевал всю войну.

(Альбом «Бессмертный подвиг», Изд. Прогресс 1975 г.) Этот плакат всю войну висел над кроватью нашей вместо ковра. Может быть, поэтому мы с братом пытались бежать на фронт.

Война шла, расползалась по территории нашей страны. Все её тяготы безмерной тяжестью легли на плечи женщины. Она и дома, в школе, в поле и на заводе у станка…

В село начали прибывать переселенцы: немцы, поляки, евреи, целыми семьями. Мы дети быстро находили общий язык, вместе играли и, как водится, иногда ссорились, но никогда не враждовали.

К нам в дом поселили одну немецкую семью из трёх человек: молодая женщина – учитель немецкого языка, её мать и пятилетняя дочь – Люся. Мать – пожилая женщина лет шестидесяти. Они приехали из Поволжья. В левом фасаде нашего дома была большая кухня с русской печью и отдельным выходом на улицу. В ней и поселилась семья. Дверь по коридору с выходом в правую часть, в которой жили мы, заколотили. Люся постоянно пропадала у нас. В большой семье детям одного возраста веселей. Запомнился один случай. Сидим за столом, Люся с нами, уплетаем картошку. У каждого своя кучка, иначе поссоримся по понятной причине. Брат Толька пристально наблюдает, как ест Люся. Как только девочка управилась со своей порцией, Толька, глядя сердито, спросил:

– Люська, ты куда ещь?

– В пузу, – ни чуть не смутясь, ответила Люся.

Недалеко от нашего дома жила многодетная семья Соломениковых с мальчишками нашего возраста. Их отец тоже был на фронте. Подальше жили братья Стрельниковы, Тамара Кудренко, Саша Власов. Мы все учились вместе, дружили, играли в разные игры, иногда ссорились по пустякам и даже дрались. Драки детей было делом обычным, как у молодых петухов. Схватка возникала тогда, когда израсходованы все аргументы убеждения, а противная сторона их упорно отвергает. Уступить означало признать свою неправоту, слабость. Как мог такое себе позволить мальчишка того времени, когда каждый из нас тайно вынашивал план при удобном случае улизнуть на фронт и непременно в ту воинскую часть, где воюет отец? Драки носили исключительно кулачный характер по негласно существующим правилам, которые никогда не нарушались и не имели последствий. Заканчивались внезапно, как и начинались, без каких-либо последствий. Воюющие стороны расходились, приводили себя в порядок и через несколько минут, переведя дух, могли продолжить игру, будто ничего и не было, не тая обиды. Существовала и уличная солидарность. Когда, объединившись, парни-подростки одной улицы выступали единой группой против группы подростков другой улицы, защищая свои интересы. Но это было очень редко и в исключительных случаях. Например, когда ухаживали два парня, живущие на разных улицах, за одной девушкой. А вот гармониста в селе всегда уважали. Гармонист – фигура знатная, почитаемая. Девки «сохли» по гармонистам со всяких улиц, но парни их не трогали, так было заведено, уговор соблюдали.

Пришла зима – сибирская, холодная. Зима сорок первого была особенно холодной и снежной. Температуры опускались ниже минус сорока градусов. К зиме готовились загодя. Дом утеплили снаружи завалинкой. Двойные рамы окон оклеили полосками бумаги, нарезанными из старых газет. Между рам заложили древесный уголь, чтобы впитывал влагу, не отпотевали стёкла.

Квартира наша была из трёх просторных помещений: кухня с русской печью; большая гостиная комната; спальня, в ней печь «голландка» (мы называли «контрамарка»). Помещения смежные, с дверьми на две половины. Выход на улицу из кухни через коридор и сенцы на высокое деревянное крыльцо. Квартира обогревалась берёзовыми дровами, которые заготавливали с лета и укладывали в поленицы.

В зимнюю, холодную пору мы дети залезали на тёплую печь и по очереди рассказывали сказки, всякие байки, страшилки, которых в ту пору было множество. Да и как было без них. Взрослые, а это женщины и подростки уходили на работу, мы оставались дома одни, а потому вынуждены были находить себе всякого рода занятия. С наступлением сумерек керосиновые лампы с фитилями родители зажигать не разрешали в целях безопасности и экономии керосина. Темнота обостряла наши чувства. Детская фантазия, подогреваемая разного рода слухами, сочиняла страшилки, небылицы, которые будто случались со знакомыми или людьми близкими.

Так, Вовка Соломенников полушёпотом, словно ведал великую тайну, рассказывал, будто в соседней деревне волки съели женщину. На следующий день в поле нашли только её ноги в валенках. Вовка уверял нас, что это истинная правда и он ей-богу не врёт. Вовка мог и не божиться, мы верили.

Электричества вообще не было. Долгие, зимние вечера, проводили при свете коптилки. Это маленький пузырёк, в который заливался керосин и помещался фитиль. Пропитанный керосином, фитиль горел. Света было мало, копоти много. Женщины, вечерами при коптилках делали домашнюю работу. Пряли пряжу, вязали носки, варежки и многое другое. Собирали посылки и отправляли бойцам на фронт.

Если делали уроки в позднее время, зажигали керосиновую лампу со стеклом. Лампы были: семилинейные, десяти и более. Отличались они размерами фитиля. Света было больше, расход керосина тоже возрастал. Не экономно. Чаще пользовались семилинейкой и коптилкой. Несмотря на постоянную занятость, мама находила время, чтобы вечером позаниматься с нами. Рассказывала сказки, читала книжки. Многое из того помню по сей день.

Объёмный журнал в виде амбарной книги с мягкой обложкой. В нём в стихотворной форме рассказы, иллюстрированные цветными рисунками. Так – зелёная лужайка. На лужайке гуляют два жёлтеньких большеглазых цыплёнка. В траве ползёт большой зелёный червь.

Стих: Гуляли мы с братом на нашем дворе и вдруг червяка увидали в траве. Хватай его клювом, я брату велел. Схватили мы разом. И вдруг. Брат мой оглох, а я окривел (оказалась – это была змея).

При керосиновой лампе учились даже чистописанию. Был такой предмет. Тетрадь в косую линейку. Ручка с пером «рондо» для писания буквы с нажимом. Дело вовсе не простое. Требуется длительная, кропотливая работа. Итог – красивый почерк. Навык отрабатывали на тетрадках, изготовленных из листов старой газеты. Линии наносили сами с помощью квадратной линейки. Тогда такие были.

Нынешние ученики письму обучаются шариковыми ручками. Оттого почерк у всех одинаково – плохой.

В свободное время после занятий в школе бежали на улицу. Мороз не мог удержать нас дома. Снега было много, бегали на лыжах, катались с горок на санках, играли в войну. Одежонка не ахти какая. Часто простывали, чем добавляли хлопот матерям. Лечение простое: капли датского короля, барсучий и гусиный жир, ягода малина, прогревание на печи.

Сумерки наступали рано, мама беспокоилась. В село начали забегать волки. Волков не отстреливали – некому было, звери наглели. Собираясь в стаи, проникали в овчарни, душили колхозных овец, коров, уносили домашних собак и даже нападали на людей. Наносили большой урон хозяйству, сеяли страх.

В ноябре, скромно отметили 24-ю годовщину революции, с докладом о положении на фронтах и выступлением художественной самодеятельности учеников школы. 1941 год печально уходил в историю нашего народа и государства.

1942 год

С фронтов начали приходить похоронки. Печальная весть мгновенно накрывала село. Дети замирали в молчаливом оцепенении, матери, жёны безутешно рыдали. Проклятая война была беспощадной.

Появились первые раненные, искалеченные. Их встречали, с радостью, что живы и грустью. Что осталось оттого совсем недавно молодого, здорового, красивого мужчины. Матери, жёны молили бога, чтобы только сын, муж вернулся с войны живым. Ждали каждую минуту, очень ждали годами, порой всю жизнь. И если приходил солдат с фронта домой, родня, соседи, близкие собирались, стаскивали всё, у кого что есть, чтобы угостить самого дорогого гостя. В числе первых, пришёл наш сосед Соломенников – Вовкин отец, раненный в левую руку: кисть, пальцы неподвижны. Устроился на работу небольшим начальником. Мужчины-фронтовики были в цене. Соломениковы материально жить стали лучше. Мы тайно завидовали.

Ползли слухи о дезертирах с фронта и самострелах. В нашем селе их не было, слухам не верили. Это не укладывалось в детской голове. Отцы для нас были героями.

В школе началась профилактическая вакцинация. Вошь стала врагом номер два после Гитлера. Борьбу вели беспощадно. Мальчиков подстригали наголо. В классах назначались дежурные санитары, обязательно с повязкой на рукаве. В их обязанность входил внешний осмотр каждого ученика перед началом занятий. Проверяли чистоту рук, ушей, состояние ногтей, воротничков рубашек на наличие насекомых. Неряшливых отправляли домой для приведения себя в порядок. Многие ученики панически боялись уколов. При виде фельдшера в белом халате со шприцом приходили в полуобморочное состояние, бледнели. Был нужен пример. Мама подходила к Артуру и говорила: «Вы у меня уже мужчины – докажите». Мы раздевались до пояса и подставляли спины. Артур всегда был первым, я – за ним. Прививки очень болезненные с недомоганием до двух, трёх дней, у некоторых и более.

В конце декабря 41-го, с фронта стали поступать долгожданные, хорошие вести. Наша Армия после длительных, кровопролитных, оборонительных боёв перешла в контрнаступление, перехватив инициативу у противника. Освобождены были несколько городов, населённых пунктов. Мы ликовали. Радость переполняла нас. Однако понимали, враг очень силён и до победы ещё очень далеко.

Под Москвой, в составе сибирских полков воевали дядя Володя и дядя Шура – мамины братья. Пономарёв Владимир Петрович, воевал в дивизии генерала А. П. Белобородова. Много и всегда с восхищением рассказывал о комдиве, как о смелом и очень требовательном командире. В битве за Москву дядя Володя потерял правую ногу – ампутировали выше колена. Всю оставшуюся жизнь передвигался на деревянном костыле с ремнём через плечо. Култышка ноги, вставленная в деревянное дупло костыля, в руке палка – опора. Он, инвалид войны не просто передвигался в пространстве, но и работал в колхозе. На лошади объезжал поля, охраняя от воровства. Человек был бесстрашный, его боялись. Государство в то время не обременяло себя заботой об инвалидах войны. Чтобы как-то жить приходилось трудиться. На его иждивении было пять малых детей. Храбрым был солдат В. П. Пономарёв. Ногу потерял в бою за Москву, а наград не имел, не давали тогда. Жил очень бедно. По натуре гордый, не допускал малейшего снисхождения к себе.

Пономарёв Александр Петрович на войне был ранен осколком мины в колено левой ноги. Ногу сохранили, но она не сгибалась. Вернулся с войны в конце 41-го года. Отменный плотник, столяр-краснодеревщик строил речные лодки по заказу, лучшие на Иртыше. Работал много. Большая семья и малые дети требовали того. Характер мягкий, общительный, доступный, что позволяло нам – детям общаться с дядей свободно. Мы его очень уважали.

Фото Издательство. «Прогресс» 1975 г. Пономарёвы: Владимир Петрович, Александр Петрович – участники битвы под Москвой.

Приближался праздник – Новый год. Мы решили дома поставить ёлку. Игрушки делали сами. Проявляли фантазию и изобретательность. Сохранилась цветная бумага, из неё и мастерили. Ёлка смотрелась вполне нарядно, с подарками было куда хуже. Самым большим желанием было получить что-нибудь вкусненькое.

В сёлах, деревнях к праздникам всякого рода традиционно гнали самогон. Самогон незаменим в горе и радости, во время болезни как внутрь, так и наружно. Продукт универсальный, почитаемый, без него милого никак. Пользовался большим спросом, но был запрещён властями. Однако, несмотря на запреты, производили его с большим риском военного времени в банях ночью. К оборудованию бани нужно было добавить всего лишь змеевик, помещённый в деревянный короб со льдом, и процесс пошёл. Процесс по времени долгий, жди, когда накапает нужное количество. Потому к делу этому иногда привлекали детей. Так Вовка Соломеников, друг мой, сидел в бане и управлял процессом. Я помогал. Работа вовсе не простая и весьма ответственная. Полученную жидкость нужно было не только слить в ёмкости, не уснуть на трудовом посту, но и отсортировать по содержанию спирта. Метод определения крепости элементарный – языком. Если язык щиплет, значит, самогон крепкий. Так я нализался до рвоты. Это был первый урок, который оказался весьма полезным. Впоследствии даже запах самогона вызывал тошноту.

Отец присылал с фронта скупые письма, вероятно, порадовать было нечем. Шли ожесточённые бои с переменным успехом.

Наступившая весна 42-го года, примечательна была и тем, что у мамы и у меня 14 марта – день рождения. Как выяснится позже, мой день рождения – 13 марта. Чтобы «пышно» его отметить, мама дала мне один рубль. На рубль в деревне можно было купить небольшую лепёшку жвачки, сваренной из берёзовой коры. За ней и помчался по мокрому снегу в валенках, была оттепель. Лепёшку поделил на всех поровну. Жевали дружно с прищёлкиванием кто громче. Это был высший класс.

Ежегодно зимой в нашем селе готовили дрова для Большереченской средней школы. Весной, когда Иртыш освобождался ото льда, приплывал паром за дровами. На нём прибыла бабушка Нюся. Она забрала меня и Артура на лето к себе погостить. Мы чинно расположились высоко на погруженные дрова и плыли несколько часов до Большеречья. Путешествие наиприятнейшее. Отчалили рано утром. Солнце только всходило. Веяло прохладой. От воды поднимался лёгкий туман, было тихо. Синюю гладь воды нарушали, бегущие от парома волны. Весело шлёпали по воде лопасти двух лёс, устремляя вперёд небольшое судёнышко. Из трубы с хлопками вылетал сизый дымок, подтверждая то, что сердце нашего «корабля» работает. В кормовой части на возвышении стоял рулевой, он же лоцман, он же капитан. Мы следили за каждым его движением. Удивлялись, как это возможно – один управляет целым паромом.

Из моторного отсека иногда выходил довольно пожилой мужчина, вероятно, моторист. О чём-то негромко разговаривал с рулевым и снова возвращался к своему мотору.

Всё было впервые, всё было интересно плыть по великой реке.

Правый берег спускался к воде высоким обрывом. На фоне зелёных лощин и распадков в лучах утреннего солнца он казался раскалённым металлом, который снизу начал остывать, покрываясь сизой пеленой.

Село Пустынное. Берег Иртыша, острова тогда не было.

Над обрывом летала стайка стрижей, выполняя фигуры высшего пилотажа. Птицы группой взмывали вверх, расходились в разные стороны, резко падали в штопор. И как по команде, на малой высоте, выполнив разворот, неслись навстречу друг к другу. Казалось, они решили разом погибнуть в «лобовой атаке». Но пернатые «бойцы», благополучно преодолев встречный рубеж, в стремительном вираже снова устремлялись ввысь. «Воздушный бой» продолжался.

В стене обрыва в норах были гнёзда стрижей. Самочки выпаривали потомство, самцы веселились, охраняя их покой.

Уровень воды был высок, плыли не по фарватеру, а возле левого берега. Чайки стайками, сменяя друг друга, сопровождали нас, громко попискивая. Из густого тальника, затопленного водой, иногда вылетала испуганная крякуха. Громко, хлопая крыльями, медленно поднимала своё тело с тёплого гнезда, оглашая окрестности возмущённым криком.

Миновали деревню Тангуслы. Несколько десятков дворов с неказистыми домишками. Вдали на зелёном лугу пасётся стадо коров. Беднота видна всюду. Чем понравился, живущим здесь, этот земной уголок? Необъятная равнина, с зелёными лугами и пашнями? Полноводная река рядом с домом? Рыбалка во все времена года? Зимние морозы с обжигающим ветром? И как нужно любить свою малую Родину, место своих предков, чтобы жить здесь!

Мы захотели есть. Бабушка извлекла из корзинки несколько варёных яиц, немного испечённых картофелин, солёных огурчиков, по кусочку хлеба. Ели не спеша, с аппетитом, подбирая каждую обронённую крошку. Съеденное запили из бутылки кипячёной водой. Монотонный шум, подрагивающий стук корпуса судёнышка сморил. Проснулись от пронзительного свистка. Это наш «крейсер» приветствовал мимо проплывающую лодку, в которой за вёслами сидел, широко улыбаясь, знакомый нашему капитану бакенщик. Мы тоже дружно начали махать ему руками.

Теперь справа между деревьев показались дома. Капитан объявил: «Деревня Качесово». По склону к воде – дорожка. На берегу видны лодки. Этот район Иртыша богат рыбой: осётр, стерлядь, нельма и другие (об этом расскажу позже).

Смотреть по сторонам надоело. Бегать, ходить по парому не разрешали. Слабое ограждение по бортам и огромные поленицы дров не гарантировали безопасность. Появилась усталость от безделья. Плыли хоть и по течению, но медленно.

Крутой, правый берег перешёл на равнинный, на нём расположилось большое село – Карташёво. После поворота, вошли в левое русло – несудоходное. Оно было отделено от основного красивым островом с пышной флорой и песчаным пляжем по всему периметру. Пройдя протоку, впереди открылся огромный водный простор реки.

Солнце повернуло к закату, небо окрасила вечерняя зарница в золотисто-красный цвет. Мы с восхищением смотрели на неписаную картину природы. На душе становилось светло и радостно. Бабушка, глянув в сторону зарницы, быстро, как опытная крестьянка, заключила: «Завтра будет вёдро». «Какое ведро?», – с возмущением спросил Артур. Он закончил первый класс и мнил себя всезнающим. Бабушка улыбнулась и спокойно пояснила, что завтра будет ясная тёплая погода.

Такой прогноз нас полностью устраивал. Предстояла встреча с двоюродными братьями, сёстрами, новыми знакомствами и много чего неожиданного.

Наш паром вдруг начал лихо делать разворот против течения. Издал протяжный писклявый гудок и три коротких, оповещая округу о своём благополучном прибытии. По-хозяйски, не сбавляя скорости, вошёл в русло неширокой речки, но достойным названием – Большая речка, и причалил к её левому берегу. Переход село Пустынное – село Большеречье закончился. На берегу суетились люди.

Пришвартовали паром, установили сходни. Мы сошли на сушу. Нас никто не встречал. Бабушка поблагодарила капитана. Взяли свои котомки, побрели по тропинке вдоль берега. Потом по проулку. Вскоре оказались возле добротного бревенчатого дома с большими окнами с белыми резными ставнями. Это дом дедушки и бабушки Пономарёвых – родителей мамы. Дом и сегодня стоит на том же месте. Старенький, по окна ушёл в землю – осиротел. В нём никто не живёт.

Огромные, на две половины ворота были плотно закрыты. Бабушка открыла калитку, мы вошли в просторный двор. На высоком крыльце стоял дедушка, поджидал нас. С крыльца, как с корабельного мостика, хорошо просматривался простор реки и движение всех судов до села Картошово. Наше появление не было неожиданным.

Приготовленный ужин на столе, тёплая вода в рукомойнике. Темнело. Очень хотелось спать. Помню только, как бабушка провела своих внуков в комнату, до постели.

Проснулись от шума детских голосов с улицы, было светло. Солнце уже не только светило, но и припекало. Время приближалось к полудню. В одних трусах мы, как ошалелые, выскочили на крыльцо. Раздался дружный детский хохот. Так приветствовали родственники, давно поджидавшие гостей. Дедушка ушёл на работу, баба Нюся хлопотала дома по хозяйству.

Быстро позавтракав, примкнули к разноликой, многочисленной весёлой ватаге. Нас и впрямь было много с малой разницей в возрасте. В семье дяди Шуры Пономарёва: Владимир, Михаил, Люба. Позднее семейство пополнится рождением сыновей: Анатолий, Василий, Александр, дочь Валентина.

В семье дяди Володи Пономарёва: Галя, Капа, Лида, Валерий, Пётр.

У дедушки, бабушки Пономарёвых было двадцать два внука. Жили мы всегда дружно, весело, пока судьба не разбросала нас по стране. Время, житейские заботы и расстояния затруднили возможность встреч, приглушили некогда очень теплые родственные чувства. Мы незаметно начали терять потребность в общении. Появилось некоторое равнодушие к своим истокам, корням своим – Малой Родине. Мы не стали задумываться над тем, кто мы и откуда – словно роботы. Постепенно превращались в человечков непомнящих родства.

Было время, когда ты из богатого сословия, нужно отказаться от корней своих, стать серым незаметным, забыть предков. Подмена ценностей, духовного начала породило невежество. Богохульство приветствовалось. Жить в достатке считалось недостойным. Личная собственность ограничивалась до неприличия. Всё было наше, всё было ничьё. Общество людей превращалось в стадо. Возникла новая общность людей под названием – советский народ. Такой народ кому-то был нужен. Им легко управлять, им легко манипулировать.

Война, отец на фронте. Нашим первым наставником фундаментальных основ жизни, нравственных основ стал дедушка – Пономарёв Пётр Васильевич.

Потомственный крестьянин православной веры, труженик, мастеровой, как говорили тогда, мастер на все руки. Мог и умел всё: срубить дом, подоить корову, построить быстроходную лодку, принять отёл у коровы, сварить самую вкусную уху на рыбалке, сложить русскую печь и «голландку» – всего не перечесть. Всегда отзывчивый на чужое горе, считал большим грехом не оказать помощь нуждающемуся. Его уважали все, постоянно обращались за советом и просьбой. Многое, что умел дедушка, передавал своим внукам.

Родился он на Поволжье в июле 1883 года, в Сибирь приехал с родителями по переселению. Пономарёвы были одни из первых поселенцев села Большеречье. Посёлок расположился на левом высоком берегу в месте, где река Иртыш делает крутой правый поворот. Речка – Большая, впадающая в Иртыш под прямым углом, отделила возвышенную часть берега от равнинной – луговой. В слиянии рек находится пристань. Улица, на которой поселились предки Пономаревых и ныне живущие, называется Кооперативная. У дедушки было два брата: Степан Васильевич, Никифор Васильевич, и сестра Февронья Васильевна. Жили дружно на одной улице. От домов к Большой речке сбегали их огороды, там же стояли бани, рубленные по белому и причаленные лодки. Все Пономарёвы заядлые рыбаки.

Бабушка – Пономарёва (Гольская) Анна Александровна (02.1883–04.1976 гг.), в сибирские места приехала с родителями, тоже по переселению. К большому сожалению, о корнях бабушки Нюси (так мы внуки её называли) ничего не знаю. Она была полячка, о своих родителях, родственниках не рассказывала нам. Очень хорошо запомнил, висевшую на стене, портретную фотографию с которой, слегка иронически улыбаясь, смотрела красивая, молодая женщина. Овальное лицо, прямой, тонкий нос, открытые серо-зеленоватые глаза. Над высоким лбом, тёмно-русые волосы, заплетённые в тугую косу и уложены на затылок. Это была моя любимая бабушка Нюся. По прошествии многих лет закрываю глаза и ясно вижу бабушку.

Дедушка, бабушка их внуки: Владимир, Михаил, Люба.

Уже далеко в годах она всё так же: высокая, стройная, с приветливым взглядом. Всегда опрятная, на ней длинная в складках юбка синего цвета с белым узором. Ситцевая светлая блузка под пуговицы в талию, пышные рукава. Маленький, стоячий воротничок и лёгкая косынка на голове, завязанная снизу. Эта типичная одежда русской женщины выражала её достоинство, независимо от возраста, придавала индивидуальную загадочность. Большинство современниц, особенно пожилых дам, мало волнует какая-то индивидуальность, тем более загадочность. Эмансипация и деловитость омужичили женщину. Натянув на пышные бёдра джинсы из грубой ткани или, оголив всё до неприличия, она не сделалась привлекательней. Уход за косой стал обузой. Длинному волосу предпочли короткий, так меньше проблем. И всё как у всех.

1905 год. Война России с Японией. Молодой Пётр Васильевич Пономарёв призван в Армию с отправкой на Дальний Восток. Его провожает до железнодорожной станции в город Омск молодая жена – Анна Александровна. Она уже тайно приняла отчаянное решение ехать с мужем к месту его службы. При формировании эшелона обращается к офицеру, сопровождающему новобранцев с просьбой на переезд вместе с ними. Получает решительный отказ. Неробкого десятка была наша бабуля. Солдаты помогли ей проникнуть в вагон через окно и спрятали в куче вещей. Зайца легализовали только спустя некоторое время к немалому удивлению и страху мужа. Старший офицер, узнав о благом желании молодой женщины, не возмутился дерзкому её поступку. Напротив, выразил восхищение и разрешил супругам следовать вместе к месту назначения в город Харбин.

Дедушка рассказывал, что службу нёс по охране КВЖД и при необходимости работал в «ШВАЛЬНЕ». Так называли военные мастерские по ремонту и пошиву одежды для армии. Анна Васильевна удачно устроилась на работу горничной в дом начальника железной дороги (КВЖД). Бабушка всегда с большой теплотой вспоминала о хозяевах дома, особенно, о хозяйке и её дочерях. Работящая, толковая, честная вскоре была замечена и назначена домоправительницей. Хлопот и забот прибавилось, когда родился первенец, назвали Владимир. Хозяйка, её дочери полюбили мальчишку и, при необходимости, забирали к себе, давая этим возможность работнице выполнять свои обязанности. Получая неплохое жалование, бабушка копила денежку, экономя на всём.

Каждое утро нужно было ехать на рынок, чтобы закупить свежие продукты. Дорожные деньги выдавались отдельно. Встав пораньше, бегом бежала к рынку, сэкономив дорожные деньги. С покупками возвращалась на рикше.

Когда дедушкина служба закончилась и пришло время возвращаться домой, бабушка была беременна на последнем месяце. Хозяйка советовала ехать после родов. Откладывать не стали. Желание поскорее вернуться домой, увидеть родных, взяло верх. Второй сын – Александр родился в дороге прямо в вагоне на высоком берегу над озером Байкал.

Чета Пономарёвых прибыла со службы с двумя сыновьями. Накопленные деньги позволили построить большой пятистенный дом, купить немного земли, обзавестись хозяйством. Казалось бы, жизнь наладилась. В 1914 году семья вновь пополнилась, родилась девочка – Евдокия Петровна – наша мама.

Двадцатый век для народов России был трагичен. Не остыли пушки от войны 1905 года с Японией, началась война с Германией. Беспокоили Европу богатства России. Плохо развитые окраины огромного государства с феодальной системой управления, нищим народом, подавали уверенность врагам в лёгкой победе, если взорвать страну изнутри. Это сделать им удалось.

Дедушку вновь призвали на войну. Первые успехи Русской Армии не были закреплены. Разногласия в Ставке заставили императора покинуть столицу и выехать на фронт. В тылу бурлила разношёрстная партийная свара. Хорошо организованная по всей стране, финансируемая извне, орудовала партия РСДРП, призывая к поражению в войне и свержению царя. Измотанный войнами, вконец обнищавший народ взбунтовался. В войсках, под влиянием подстрекателей появились случаи неповиновения солдат офицерам. Армия разлагалась. Поддерживаемая многими европейскими странами, обессиленная Германия начала применять отравляющий газ.

В одной из газовых атак оказался дедушка. Получив отравление, попал в плен. Молодого, красивого русского солдата, выбрала из многих, богатая немецкая фрау для работы по хозяйству. Домой из плена дедушка вернулся только через много месяцев после заключения позорного мира новой России с Германией.

Страна была уже другой, непонятной большинству крестьян. Наступивший период НЭПа, позволил толковому мужику быстро наладить свою жизнь и помочь государству. Но так продолжалось недолго. Зажиточный крестьянин не нужен был новому государству. Его объявили кулаком, мироедом и кровопийцей. Началось жестокое раскулачивание с высылкой в необжитые места России. В деревне начали создавать разного рода коммуны, комбеды. Большая часть крестьянства всегда работала на помещика, не имела опыта ведения коллективного хозяйства, распределения заработанных средств по труду. Наспех сколоченные коммуны, комбеды быстро разваливались. Порыв угасал.

Коллективное хозяйствование имело право на жизнь. Реформацию необходимо было проводить последовательно, сохраняя всё лучшее, а не топорно по-большевицки. В результате была уничтожена лучшая часть сельского труженика – опоры государства. Непродуманная, хозяйственная политика, головотяпство аукнулось на многие годы. Природная мудрость подсказала чете Пономарёвых принять тяжелейшее, но единственно правильное в то время, решение. С болью в сердце они отдали своих коров и лошадей в коммуну. Туда ушёл работать и старший сын Владимир. Это спасло семью от раскулачивания. Мастеровой, привыкший работать самостоятельно без понуканий, дедушка всю жизнь трудился единолично или по найму в государственных учреждениях. Баба Нюся вела домашние дела, занималась огородом, торговала продуктами собственного производства и весьма успешно. У них была одна корова да куры. Жили скромно, всячески помогали детям растить внуков. Дедушка часто говаривал: – «Моя бабушка сто сот стоит».

Лето 42-го года было сухим и жарким. Мы детвора рвались к речке купаться. Плавать никто не умел. За нами нужен был постоянный надзор, что доставляло взрослым немало хлопот. Чтобы как-то отвлечь от воды, бабушка давала нам поручение – наблюдать за появлением пассажирских пароходов, прибывающих из города Омска. Увидеть пароход можно было, сидя на крыльце дома, за несколько километров от пристани. Этого времени бабушке вполне было достаточно, чтобы взять приготовленный для продажи товар и дойти до причала. Хуже, когда пароход шёл снизу от города Салехард. Тогда на пристани дежурили старшие братья и следили за его прибытием. Бабуля всегда находилась в полной «боевой» готовности. Торговать любила и умела. Чисто одетая, опрятная могла безошибочно выбрать привлекательное место. Пассажиры-покупатели всегда толпились возле неё.

Товар немудрёный, но с отменным видом: топлёное молоко с румяными пенками, густой с позолотой варенец, словно янтарь рассыпной творожок. Всё охлаждённое в глубоком погребе на льду, что заготовлен дедушкой ещё зимой и уложен под сухую солому. А горячая, молодая картошка с зелёным укропчиком, малосольные на подбор с пупырышками огурчики, лучок только что с грядки и многое другое. Какой пассажир мог спокойно пройти мимо, не подумав ещё и о бутылочке.

Многие соседки завидовали удачливой торговке, не предполагая, что это результат кропотливого труда и таланта. Дедушка с работы приходил поздно. Перекусив, спешил проверить улов рыбы в сетях, выставленных накануне в широко разлившейся по лугу речке. Часто брал с собой старших внуков Владимира и Артура. Я не отставал, шёл проводить их до лодки. Как только лодка отплывала от берега, начинал орать, требуя взять с собой. Дед, со свойственным ему спокойствием, возвращался за мной. Когда проверяли сеть, лодку раскачивало. Пугался, ухватившись за борта, начинал истерично вопить. Прервав работу, дедушка отвозил меня на берег. Так повторялось несколько раз.

Мы, в одних трусах, днями играли на улице во всякие игры, как: прятки, догонялки, скакалки, лапта, жмурки и многие другие. Этим играм учили нас взрослые. Загоревшие, как африканцы, уставшие, проголодавшиеся усаживались рядами на крыльце, поджидали вкусные бабушкины пирожки, если она стряпала. Бабушка с пирожками в фартуке выходила на крыльцо и вручала каждому, как награду.

Или рано утром, ещё до восхода солнца, бежали с удочками к речке на рыбалку. Нашим постоянным местом была глубокая заводь. В тени от огромной ивы над водой в корневищах дерева прятались подкормленные нами крупные окуни, ерши. Заглядывал сюда карась, чебак и даже щука. Уха, сваренная из разнорыбицы собственного улова, казалась самой вкусной.

Однажды, играя в прятки, решил спрятаться так, чтобы никто не нашёл. Незаметно пробрался в дом и украдкой через окно наблюдал, как вся ватага ищет одного. Они, заподозрив моё плутовство, решили поискать дома. Я подбежал к входной двери, чтобы закрыть её на крючок. Правой рукой опёрся в косяк, левой резко потянул дверь на себя. Почувствовал острую боль. С безымянного пальца правой руки сорвало ноготь, хлынула кровь. От испуга и боли онемев, упал на пол. Перепуганные дети начали кричать с визгом. Встревоженная бабушка схватила меня на руки, понесла в больницу. Там сделали укол, обработали, нанесли какую-то мазь, забинтовали руку и отправили домой. Кость фаланги чудом осталась целой. Рука долго болела. На пальце остался глубокий рубец, напоминание весёлого, беззаботного детства.

Лето заканчивалось. Девочка Ира тоже гостила у своей бабушки, жила на противоположной стороне улицы и всегда играла с нами. За ней приехала мама, они уезжали в город Омск. Проводить подругу до пристани, двинула вся наша весёлая команда, кроме меня – болела рука. Я сидел на крыльце, ждал, когда покажется отплывающий от пристани пароход, на котором уплывала Ира. Изредка поглядывал в сторону села Пустынное. В ясную погоду можно было увидеть большой купол церкви и крест на нём. Очень соскучился по маме. Мне было грустно.

Наступил день и нашего отъезда. Выехали из Большеречья рано утром на попутной подводе. Возница тетя Настя, знакомая мамы, восседала в передней части телеги на свежескошенной, душистой траве, вытянув вперёд босые ноги. Она изредка вращала над головой, зажатую в правой руке часть возжины и негромко покрикивала на лошадёнку: «Ну, холера!».

Лошадка делала вид, что подчиняется строгой хозяйке, пробежав немного, переходила на шаг. Нам хотелось быстрей.

Солнце уже начало припекать, въехали в деревню Кирсановка. Остановились возле колодца с высоким журавлём. Распрягли, напоили лошадку прохладной, прозрачной водицей. Немного отдохнули, перекусили и двинулись дальше. Только во второй половине дня были у переправы что на правом берегу Иртыша у села Пустынное. Возле деревянных мостков из брёвен стоял паром, поджидая подводы. Плавающее судёнышко только называли паромом, а передвигался он по воде конной тягой. В кормовой его части находилось примитивное устройство. Вертикальная, деревянная ось с двумя рычагами, к которым специальной упряжью впрягали двух лошадей. Лошади ходили по кругу, приводя во вращение колёса с лопастями.

Как только причалили к противоположному причалу, не дожидаясь выгрузки подводы, простились с тётей Настей, побежали короткой тропинкой к своему дому. Мама ждала нас, тоже соскучилась, нежно обняла свои чада. Младшие: братишка Толя и сестрёнка Люба пытались наперебой рассказать свои главные новости. Угомонившись, сели за большой семейный стол. Мама принялась угощать всех, специально приготовленным по этому случаю, вкусным ужином. Встав в сторонку у печи, с радостью и слезой в глазах смотрела, как дружно мы уплетаем.

От отца с фронта, пришло письмо-треугольник. О себе, о положении на фронте писал очень скупо, односложно. Да и что утешительного мог написать солдат, при строжайшей цензуре и делах больше печальных. Просил мать об одном – беречь детей.

Небо теряло синеву – блёкло. Иногда низко тащились серые облака с дождём. Приближалась осень. Начали готовиться к школе и длинной холодной зиме. Мы старшие подросли за лето и физически подокрепли. Посильная работа доставляла удовольствие. Пилили дрова. Некрупные полешки кололи, укладывали в поленницы.

К большой нашей радости, из Большеречья пришёл пешком дедушка и привёл корову, купленную на рынке. Восторгу не было предела. Некрупная, спокойная, чёрно-рыжей масти, с большим выменем. Корову назвали Чернушкой. У нас появилось собственное молоко и дополнительные заботы. Сенокосная пора закончилась, но дедушка решил всё же косить траву для коровы на зиму. Косарь отменный, учил нас. Принёс с собой небольшую, добротной стали косу для Артура. Через неделю, сено было накошено и уложено в два стога. А чуть позже вывезли его домой на школьной лошадке. Для коровки соорудили зимнюю стайку. Сделав основные работы, нас кое-чему научив, дедушка ушёл.

Непривычные к подобным делам, без навыков по уходу за животиной, мы выматывались. Для игр времени оставалось мало. Наградой за труд было молоко. Все любили парное молоко кроме меня. Когда мама доила корову, становились в очередь с кружками.

Незаметно минул год. Сегодня первое сентября, меня повторно с трудом усадили за парту в первый класс, теперь на законных основаниях. Соседкой по парте оказалась молодая девушка-казашка, одетая в национальное платье с яркими цветами. Она относилась ко мне как к младшему брату, изредка пытаясь обнять. Я стеснялся, сердился, а иногда выбегал из класса. Нас рассадили. Теперь соседом был Шурка Власов. Мы стали друзьями. Наша парта стояла напротив стола учительницы. Её звали Нина Павловна. Она приехала из блокадного Ленинграда.

Нина Павловна внешне очень отличалась от остальных учителей. Высокая, стройная с уложенными на затылок волосами цвета соломы, прихваченными большой заколкой. Всегда спокойная, с мягким уверенным голосом, не очень строга, но мы её немножко побаивались. Нас скоро приняли в октябрята. Это детская формальная организация советских времён. Мы, учились ходить строем, петь песни, читать революционные стихи:

Нина Павловна решила и начала создавать из состава учеников музыкальный «шумовой» оркестр. Так и называла его. Инструментальную основу составляли: гармошки, балалайки, гитары, мандолины, деревянные детские цимбалы. Шумовую часть его представляли: стеклянные бутылки, наполненные водой разного уровня, пищалки, свистульки, скрипучки. Всё что издавало звук. Дирижировал шумовым оркестром его создатель и вдохновитель Нина Павловна.

Репетиции проводили вечерами в школе. Не афишировали, так как над нами многие посмеивались, не верили в успех. Музыкальная часть, по замыслу руководства школы, должна была стать основой большой программы художественной самодеятельности, к празднованию 25-й годовщины Октябрьской революции. Мне и Шурке Стрельникову доверили цимбалы.

Наступил день праздника. В просторном коридоре, сделали сцену с занавесью, как в театре. Музыканты заняли свои места, согласно расписанию, волновались. Цимбалисты восседали на самом высоком месте, так как были малого роста.

В зале, выражаясь театральным языком, аншлаг. Вдруг всё замерло. Занавесь распахнулась. Из зала послышалось лёгкое шуршание. Казалось, что только одна Нина Павловна абсолютно не волнуется. Вышла вперёд, как всегда, спокойным голосом объявила о начале концерта и стала представлять каждый музыкальный инструмент. Исполнитель должен был воспроизвести звук инструмента. Когда дошла очередь до шумовых, зал взорвался хохотом, будто на помосте паясничал знаменитый клоун. Дирижёр поднял руку, зал снова, как по команде, замер. Полилась нарастающим звуком, поплыла до боли знакомая мелодия русских народных песен.

Концерт закончился. Ошеломлённая публика, на время оцепенела, потом раздались аплодисменты. Многие женщины в зале, не стесняясь, вытирали повлажневшие глаза. Музыкантам было приятно. Усердие оказалось ненапрасным. Школьный хор исполнил революционные песни, как:

1943 год

Каждый новый год ждали с большой надеждой. Очень хотелось и верилось, что он непременно принесёт весть об успехах на фронтах и дождались.

Забрезжил свет надежды. После ожесточённых оборонительных боёв под Сталинградом, 19 ноября 1942 года наши армии: 62-я, под командованием генерал-лейтенанта В. И. Чуйкова и 64-я, под командованием генерал-майора. М. С. Шумилова перешли в наступление.

Сломав хребет фашистам, 2-го февраля 1943 года, 6-я немецкая армия, во главе с генерал-фельдмаршалом Фон Паулюсом капитулировала. Фон Паулюс был пленён.

«За Волгой для нас земли нет!», – заявили защитники Сталинграда. И отстояли город.

Альбом «Бессмертный подвиг» Изд. «Прогресс» 1975 г.

Невозможно переоценить значение Сталинградской битвы в Великой Отечественной войне. Победа Красной Армии под Сталинградом определила исход войны, судьбу Европы, да и человечества на планете.

Настроение радости, уверенность, вера в нашу победу было всеобщим. Молодёжь стала чаще вечерами собираться в сельском клубе. Пели песни, частушки, танцевали под гармошку. Мы мальчишки тоже заглядывали в клуб, но чаще непрошеными гостями, чтобы посмотреть бесплатно кино. Денег, естественно, у нас не было, а посмотреть очень хотелось.

Показ кино, производился при помощи привозной кинопередвижки. Из-за отсутствия электричества, кинопроектор приводили в действие при помощи динамо. Динамо крепили к длинной лавке, на которую усаживались два подростка, лицом к лицу и вращали рукояткой ротор. Киномеханик, до начала сеанса, искал желающих на это дело. Счастливчиками становились те, кто первым увидел прибывшую кинопередвижку. Если желающих было больше, чем требовалось, выбирались две пары из тех, кто старше и покрепче. Нам такой подбор не сулил удачи. Оставалось только одно – попасть в клуб нелегально.

Здание клуба деревянное под высокой тесовой крышей, фасадом на улицу. С тыльной стороны его был большой пустырь. Левая часть до стены в летнее время зарастала высокой травой.

В том самом месте сделали подкоп под стену, оторвали доску пола в углу под сценой так, чтобы доску можно было обратно возвращать, когда нужно. И дело, как говорится, в шляпе. Кино началось, сдвинул доску, шмыгнул мышкой в щель, и ты в кинозале только с обратной стороны полотна. Ну и что, смотришь же! Если такой способ просмотра надоедал, ложились на спину, просовывали голову до пояса под полотно на другую сторону и порядок. Смотришь как все, только лёжа. Когда от чрезмерных эмоций создавали шум, нас выдворяли из клуба, а доску крепко приколачивали. В отместку мы делали небольшую пакость.

Когда в клубе намечались танцы, девчата заранее готовили зал, делали уборку. Мы тоже вносили свою посильную лепту. Растерев до состояния муки сухие стручки красного, горького перца, тайком рассыпали его, на подготовленный сухой пол. Разгорячённые от танцев и плясок девчата и парни вдруг начинали дружно чихать. Разгневанная толпа выбегала на улицу. Покосники ликовали, фокус удался. Негодников безуспешно искали. Полы стали мыть, незадолго до начала увеселительных мероприятий оставляли дежурного. Мы осознавали, что ожидает нас в случае разоблачения. Затаивались, пока забудется. И вновь лазали в клуб.

Двое суток бушевала снежная пурга. Вход в стайку для коровы заметало сугробом. После занятий в школе спешили на расчистку завала. В первую очередь освободили Чернушку. Вывели на улицу, напоили тёплой водой, очистили пол от навоза, застелили остатками в яслях сеном. На корм заложили свежее. Отходы на санках частично вывезли в огород на удобрение, другую часть в овраг. И так ежедневно.

Немного передохнув, приступаем к домашним, школьным занятиям. Световой день стал короткий, а хочется ещё покататься с горок на санках, лыжах. Часто возвращаемся домой потемну. Лыжные крепления примёрзли к валенкам. Освободиться от них не хватает сил. Пальцы рук коченели так, что на помощь зовём маму. Она приходит, освобождает нас от лыжного плена.

Понятия как эпидемия гриппа в то время не было, не помню. Вероятно, и эпидемий не было. Простывали часто. Причины тому: ослабленный организм от плохого питания, ветхая одежонка, старые валенки с полуотвалившимися подошвами. Привычное пренебрежительное отношение к здоровью приводили порой к печальным результатам. Сбегать к Вовке Соломеникову через улицу босиком по снегу – дело обычное. Временами наша просторная спальня превращалась в лазарет. Мама как медсестра ходила между кроватей с термометром, мерила температуру, поила нас горячим молоком, чаем с малиной, натирала грудь барсучьим жиром. Температура и кашель быстро проходили. Вновь возвращались к активной жизни.

Село Пустынное. Засыпкина Евдокия Петровна и её четвёртый класс.

В школе начали готовить к постановке пьесу доморощенного автора. Сюжет – война партизан в тылу немцев. Артур и я получили роли партизанских бойцов. В ролях немецких солдат играть наотрез отказались. Каждый участник представления делал для себя деревянную винтовку, ружьё под свой рост и вкус. Из одежды, предпочли телогрейку. В телогрейки облачили и «немецких солдат». Другой одежды не было. На шапки партизан пришили красные ленты. Слова заучили наизусть. Для страховки имели суфлёра, которого поместили в невидном зрителю месте.

Единственный в школе мужчина-учитель, Константин Захарович, (фамилию не помню) преподавал в школе военное дело, физкультуру. Офицер, участник войны с белофиннами в 1939 году был демобилизован по болезни. Константин Захарович настоял на том, чтобы я до начала спектакля выступил с простенькой программой строевой подготовки прямо на сцене. Меня нарядили в какую-то форму, начистили до блеска стоптанные сапоги. По его команде выполнял повороты направо, налево, кругом, шаг на месте, потом в движении. Мальчишки смотрели на мою «строевую выучку» с искренней завистью. Мне, вероятно, было лестно.

В разгар постановки эпизода «рукопашный бой партизан с немцами» случился небольшой конфуз. Артисты так увлеклись сражением, что несколько «партизан» свалились со сцены. Это произошло настолько неожиданно и естественно, что зрители восприняли падение за реальную картину. А ребята, сидящие в зале, бросились оказывать помощь «партизанам».

В хозяйстве нашем появились признаки скорого пополнения. Чернушка перестала давать молоко. А к концу февраля отелилась. Телёночка обнаружили ночью при осмотре. Его очень ждали. Когда пришли в стайку новорождённый был уже обихожен «мамкой», оставалось только перенести его в тепло. Место приготовили в углу кухни, сделали подстилку из свежего сена. Весьма важным моментом ухода за младенцем было – не прозевать, подставить горшок, когда бычок начинал писать. Следили все даже малые – Толя и Люба.

Дети подрастали. Потребность в продуктах питания увеличивалась. Мама принимает решение. До наступления лета купить пару маленьких поросят на вырост и увеличить площадь под огород. Сказано – сделано. Забавные, беленькие с розовыми носиками-пяточками чушата устроились рядом с бычком. В нише под русской печью в холодное время жили и кудахтали куры. Рано утром, когда ещё было совсем темно, голосистый петух вещал о скором наступлении рассвета, о том, что пора проснуться и заняться хозяйством. Когда мама пекла хлеб в русской печи, стряпала, я обязательно присутствовал. Сидел возле чувала терпеливо ждал. Первый блин или пирог на пробу доставался мне как поощрение за участие и долготерпение. И маме было не так одиноко. Муку делали сами. Покупали пшеницу – зерно.

1943 год. В первом ряду: Засыпкины: Артур, Аскольд, Анатолий, Власов Саша. Во втором ряду: Кудренко Тамара, её сестра Зинаида, Соломенников Владимир.

Хорошо просушивали, перебирали каждое зёрнышко от механических примесей. Мололи зерно на ручных самодельных жерновах. Помол получался грубый. Были рады и этому. Хлеб ели не каждый день, не вдоволь, а только по кусочку.

Сельские жители, имеющие домашний скот, облагались натуральным налогом, без каких-либо поблажек. Нам тоже определили налог на Чернушку. Нужно было сдать назначенное количество молока, с учётом жирности, или масло. Процедура сдачи молока длительная и утомительная проходила в несколько этапов. Два раза в год – зимой и летом лабораторно определяли жирность молока. Количество сдаваемого молока и жирность записывали в учётную книжку. Приёмный пункт – «молоканка», так мы его называли, один на всё село начинал работать с двадцати часов. Принимали только свежее молоко после дойки. Принятое молоко подогревали в большом котле, затем пропускали через сепаратор. Ротор сепаратора подростки вращали рукояткой вручную. Полученную от перегонки пахту (обрат) отдавали в половину сданного молока. Пахтой подкармливали поросят, телят, пили сами. Вот этот самый обрат мы поджидали часами. Домой приходили порой далеко за полночь. В летнее время молоканка становилась местом, где собиралась молодёжь повеселиться, поделиться новостями, посплетничать. Под балалайку ребята, девчата лихо отплясывали на лужайке несмотря на пыль столбом, пели задиристые частушки:

Туда ходили ежедневно и с большой охотой. Время до получения обрата было свободным от всех работ и забот, потому любимым. Проводили его интересно – по-разному. Расскажу об одном из эпизодов той счастливой военной поры нашего детства и времени, проводимом на молоканке.

В селе Пустынное жил удивительный человек. Поговаривали, он ученик великого садовода Мичурина. Мало кто тогда верил в то, что и в Сибири можно яблоки выращивать. Звали этого человека Андрей Гаврилович Тимофеев. В 1939 году на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке в Москве, был награждён серебряной медалью «За достижения по выращиванию сада в северных условиях».

Огромным трудом и талантом этого Человека почти в одиночку расцвёл большой колхозный яблоневый сад. Сладкие яблоки манили нас. Сад находился в трёх – пяти километрах от села в лесу. К нему вела наезженная грунтовая дорога через овраг. По дну оврага протекал ручей с мостком из брёвен.

В сад лазали когда поспеют яблоки и светлую ночь. Шли группой три – пять человек цепочкой, молча. Разговаривали шёпотом. Серебряный от лунного света лес излучал прохладу и тишину. Напряжение обостряло чувства. Слышались странные шорохи будто рядом, наблюдая за нами, идёт леший. По телу бежали мурашки. Вздрагивали от крика совы или хлопков крыльев, взлетающей от испуга крупной птицы. Желание преодолевало страх.

Вот и знакомое ограждение сада. Ветхое из берёзовых жердей обозначало лишь границу, но не препятствие юным лазутчикам. Дорога упёралась в высокие ворота, которые не гармонировали со старым ограждением. Вглубь, чуть слева – просторная сторожка, за ней огромный навес под соломенной крышей. Справа от ворот – большая поляна, на ней рядами стоят ульи для пчёл. Идти по дороге нельзя. Идём чуть в стороне, по высокой траве к знакомому месту, там растут вкусные яблоки. Прежде чем нырнуть в сад, нужно определить местонахождение сторожа. Чтобы не наткнуться на него и не получить заряд соли в попу.

Дед Евсей дежурил ночью. В дневное время сад не охранялся, там работали. Сторож продвигается обычно по полосе между деревьев и стучит колотушкой.

Колотушка – деревянный цилиндр и шарик, привязанный к нему шнурком. Когда «грозный» охранник приближается, мы замираем. Когда сторож удалялся, заскакиваем в сад, осторожно трясём ветви и с земли собираем плоды. На деревья лазали редко, ветки никогда не ломали. Сад берегли. Сорванные яблоки засовывали под рубашку. Тихо исчезали. Хуже было, когда деда сопровождала собачонка или на плече висела берданка. Тогда ждали, когда он уйдёт подальше. Поход в сад был тайным. Отлично понимали, какие могли быть последствия не только для нас, но и для родителей. В военное время судили даже за горсть украденного зерна. Прейдя домой, яблоки прятал. Вырыл ямку возле стены, укрыл зелёной листвой, сверху присыпал землёй и с чувством полного удовлетворения крепко засыпал в своей кроватке, представляя, как завтра буду всех угощать и хвастать героическим походом. Утром услышал крики младших граждан: «Аська, твои яблоки Борька лопает!»

(Фото из семейного альбома, автор неизвестен) Село Пустынное. К знатному садоводу Тимофееву Андрею Гавриловичу, (справа) приехал познакомиться с опытом садовод из села Камышино-Курское.

Меня бросило одновременно в жар и холод. Там уже стояла мама с ремнём в руке и, как мне показалось, с завистью смотрит на то, как поросёнок Боря аппетитно уплетает яблоки. Борьку угораздило лечь отдыхать в холодок и непременно носом к ямке с фруктами.

Мгновенно, оценив обстановку, понял, что наказания не избежать. Из зол выбрал наименьшее. Только время может погасить вспыхнувшую остроту маминого гнева. А сейчас спасение на крыше. С недосягаемой высоты из-за печной трубы с грустью, проклиная себя, наблюдал картину. Борька, как нарочно, чтобы досадить мне, не спеша, громко чавкая, выбрасывал носом из земли зелёные с румянцем крупные яблочки. Дети, мгновенно хватали их быстрее поросёнка. Вскоре, галдя, все разошлись. Один, с досадой и полон грусти почувствовал, что хочу есть. Не завтракал. На дворе никого. И вдруг услышал громкое кудахтанье курицы. Так кричит она после того, как снесёт яйцо. Обычно куры неслись, уединившись в тёмном месте под полом сенец. Теперь всех опередить, забрать яйцо первым. Кошкой с крыши под пол. Пить сырое яйцо – дело привычное. Осталось немного подождать и топать с повинной к маме, прося прощение. Проступок обычно искупался смирением, стоя в углу по времени, соответствующим его тяжести. Стоять в углу без дела было невыносимо. И более, когда младшие подразнивали, строили рожицы, а ты не мог защитить себя и своё достоинство. Если удавалось кому-нибудь влепить затрещину, время смиренного исправления увеличивалось кратно. Приходилось терпеть, ожидая исход наказания.

В углу стоял долго. Снисхождения не просил. Не позволяла мужская гордость. Пришла мама, спокойно позвала обедать. Сразу всё отлегло, даже стало легко и весело от всего произошедшего.

Мама однажды принесла интересную книгу – «Сын полка». Сделав уроки и работы по хозяйству, с нетерпением ждали, когда продолжим чтение. Все садились за стол, зажигали лампу и, затаив дыхание, слушали о жизни Вани Сонцева в полку, о его подвигах на войне с фашистами. После чтения спать совсем не хотелось. Возникали разные фантазии, картины опасных боевых операций, в которых непременно принимаешь самое активное участие.

Я и Артур спали на одной кровати – валетом. Над кроватью висел большой красочный плакат, на котором в рост стояла женщина с поднятой вверх рукой в призыве «РОДИНА-МАТЬ ЗОВЁТ!». Ковров в квартире не было, но прохладно было всегда. Дрова экономили. Ложились спать постоянно с замерзшими ногами. Отогревали, засунув в подмышку друг к другу, и заботливо укрывали одеялом. До того как уснуть рассказывали разные сельские байки, слухи, мечтали о подвигах, строили планы побега на фронт. Устав за день, засыпали крепким сном и сновидением о подвигах с непосредственным участием. И снится мне однажды.

В составе боевой группы, которой командует Ваня Сонцев, идём на ответственное задание в тыл противника. Ещё темно. Местность с перелеском командиру знакома. Он уверен в успехе операции, а мы в нём. Вокруг мёртвая тишина. Не слышно даже малейших привычных шорохов ночных обитателей. И вдруг! Совершенно неожиданно. Нос в нос натыкаемся на немецкую разведку. Завязался бой. Огромный детина с жирной сытой мордой напал на меня. Броском вниз сбил его на землю и начал закручивать ноги. Немец кричит от боли. Вдруг почувствовал сильный удар в бороду, потом чем-то металлическим по затылку. Неужели подоспела подмога фрицу? – мелькнуло в голове. Однако фашист продолжал орать. Открываю глаза, в моих руках закрученные ноги Артура. Он сидит и ревёт от боли. Понял, что это всего лишь сон. Стало обидно и стыдно. Завтра будут все надо мной смеяться. Попрошу Артура никому не рассказывать о ночном «сражении». С тем и заснул. Однако идея бежать на фронт глубоко запала в наших головах. Артур разрабатывал план подготовки к побегу и побег. Я поддерживал дерзкую идею, а иногда нет. Было жалко маму. Осознавал, как будет ей плохо без нас.

Как не сопротивлялась зима, пошла на спад. Солнце светило ярче, день становился дольше. Мы ждали прилёт скворцов – сибирских соловьев. Строили новые, ремонтировали старые скворечники. Устанавливали их в местах, хорошо видимых из окон дома. Крепили к высоким жердинам недоступным кошкам. Скворцы возвращались из тёплых стран раньше всех. Их ждали с нетерпением, как добрых вестников скорого лета. Они появлялись всегда ранним, тихим, слегка морозным утром. Быстро занимали домики и счастливые возвращению заводили свои залихватские трели. Солнце только что поднялось над горизонтом, воздух свеж и прозрачен. Скворец, словно скрипач в чёрном фраке уже на «сцене». Стал в удобную позу на площадке своего домика или на крыше его. Приподнялся на цыпочках, вытянул шею, длинный нос; и полилась чарующая мелодия до самой высокой октавы. Чародея можно слушать бесконечно, стоя в укромном месте, не смущая «артиста». Он, взяв высокую ноту, тряхнул головой, рассыпал дробью весь звуковой ряд. Песенная эйфория сменялась заботой о будущем потомстве. Воробьи-аборигены не сердились на перелётных гостей, только подшучивали над ними весёлым чириканьем, да быстрей начинали шмыгать после долгого, зимнего безделья.

Снег растаял, дороги подсохли. Мама разрешила нам учиться езде на отцовском велосипеде. Под её чутким руководством с техникой быстро разобрались. Ноги недоставали педалей даже с рамы. Крутить их научились, стоя в раме, держась за руль, словно быка за рога. Один крутит, второй верхом сидит на багажнике. Удовольствия – море. Вначале болели ноги, скоро всё прошло. Увлеклись так, что маме пришлось для такого развлечения определить только свободное от дел время.

Однажды, мама с Артуром куда-то ушли. Я решил воспользоваться случаем, покататься на велосипеде в одиночку. Сначала катался возле дома, потом захотелось быстрой езды. Погнал по проулку с небольшим уклоном в сторону поляны, где паслись коровы соседних дворов. Разогнался так, что стало страшновато. Начал тормозить. Стоя в раме, погасить скорость не удавалось. Начал поворачивать в сторону поляны, через неглубокую канаву. Велосипед подбросило. Я вылетел из рамы и на правом боку заскользил по траве. Когда остановился, почувствовал щекой что-то теплое. Оказалось, въехал в ещё свежую коровью лепёшку. Первое, что пришло в голову – не видел ли кто из мальчишек. Деревенские пацаны вмиг прилепят ядовитое прозвище на всю оставшуюся жизнь. Быстро смахнул с лица рукавом рубашки ароматное коровье добро, схватил велосипед и домой, пока никто не видел. Моя одежда приняла вид современной камуфляжки. Во дворе, как назло, играли Толька, Любка и соседка Люська. Узрев меня в цветной одежде, Люська закричала: «Аська в го…не»! Не отвечая на вызов, молча побежал к кадушке с водой, смывать позор.

Весенняя пора всегда ассоциируется у человека с пробуждением природы, звонким журчанием ручья, пением птиц, хорошим настроением. Сельский житель сладко мечтает о весне только зимой. Хлопотами и заботой о дне завтрашнем – мысли его весной. Жизнь селянина в весеннюю пору – повседневный тяжёлый труд. Это вовсе не означает, что чувства тонкой материи неведомы ему. Скорей наоборот. Непосредственный контакт с природой позволяет глубже понять её. А взаимозависимость побуждает к бережному отношению.

В России испокон понятие весна, огород – единое, неразрывное. Огород для селянина, означает жить. Пусть небогато, но с уверенностью от нищеты. В военное время не иметь огород на селе означало умереть от голода.

И нам пора вскопать лопатой огород и посадить картошку. На ладошках рук появились сухие мозоли. К вечеру от усталости болят все мышцы. И так несколько изнурительных дней. Пока не сделаем основную работу в школу не ходим. Весенний день, говорили старожилы, год кормит.

Мама учила Артура и меня, как правильно держать лопату, копать и при этом меньше уставать. Картофель к посадке готовили загодя. Использовали неполный клубень – меньшую его часть. Ту что имела больше отростков (глазков). Так экономичней. Посадочный материал сортировали по сортам, проращивали. В каждую лунку при посадке закладывали древесную золу. Чем раскисляли почву и вели борьбу с вредителями.

Огурцы выращивали на высоких, специально сделанных из навоза грядах. Сверху делали борозды, в них засыпали землю, туда и высаживали огуречное семя. Накрывали посадки застеклёнными оконными рамами. Работы много. Однако такая технология позволяла в условиях холодной Сибири раньше и дольше получать хороший урожай. Но требовала обильного полива. Воду приходилось носить на коромысле вёдрами. В больших деревянных кадушках вода нагревалась перед поливом.

Я не любил заниматься прополкой огорода. Ползать на коленях, выщипывая каждую травинку, как того требовала мама. Из-за чего часто приходилось повторно «обнюхивать» каждый куст. Попросил площадь прополки сократить, взамен на заполнение бочек водой. Меня стали называть «главным водовозом». Хотя правильнее было бы – водоносильщиком. До ближайшего колодца метров триста. Спозаранку по холодцу со свежими силами с коромыслом на плече и дополнительным ведёрком в руке спешу к высокому «журавлю». Пока не набежали другие. Нужно наполнить две сорокаведёрные бочки, опорожнённые прошедшим вечером. Откуда брались силёнки у маленького худенького мальчишки? Удивлялись тётеньки.

От отца с фронта письма приходили очень редко и по-прежнему ничего интересного героического не содержали. А нам хотелось узнать о чём-то сногсшибательном, захватывающим, чтобы рассказать друзьям.

Те немногие солдаты, прибывшие с войны, искалеченные телом и душой, были немногословны. А если рассказывали ужасную правду о войне, когда выпьют горькой, да и то с осторожностью. Боялись. Людская молва проникающая. Шепот быстро расползался. А рассказывали и о том, как ходили в атаки на немецкие танки, вооружённые только глоткой и гранатой в лучшем случае да винтовкой Мосина, иногда без патронов, без поддержки артиллерией и танками. Военная тряпочная авиация была почти вся уничтожена уже в первые дни войны. Новые цельнометаллические самолёты, пушки и танки предстояло ещё сделать. И о том, как геройски погибали в неравном бою. И о том, как тысячами попадали в плен. Там зверски замученные фашистами, становились без вести пропавшими. И о том, как бездарные маршалы времён Гражданской войны, теряли свои штабы.

В цивилизованном мире принято считать «Война закончена лишь тогда, когда похоронен последний солдат». И сегодня никто не скажет точное число погибших и пропавших без вести солдат на войне. Кто их считал?

На селе нет лёгкой работы, но фронтовикам старались помочь с учётом их физических возможностей. Большинство жило в нищете, многие спивались от безысходности. Только физически и духовно крепкие, однорукие, одноногие, одноглазые, но не сломленные приспосабливались к жизни.

На долгие годы фронтовики были забыты государством. Непростительно и то, что, отдав всё, они чувствовали себя обузой.

Ослабевшие за долгую зиму, плохого питания и нехватки витаминов с наступлением весны сельчане оживали. Были и опухшие от голода. Без посторонней помощи не могли даже выйти из дома на улицу. Помогали соседи или родственники. Общее горе объединяло людей. Лес стал нашим гостеприимным другом, кормильцем. По ранней весне травы: медунки, саранки, берёзовый сок – всего не перечесть вошли в рацион питания. Летом ягоды, грибы ели как в сыром, так и пареном, вареном, жареном видах. Когда поспевала земляника (клубника) в лес выходило всё село и стар, и млад. Солили, сушили впрок. Упустить этот момент, что навлечь на себя беду.

Ягода-клубника – продукт чрезвычайно важный. Появление её приходило на то время, когда всё заготовленное на прошедшую зиму съедено, а новое ещё не наросло, не поспело. О хлебе не говорили, его просто не хватало. Ранней весной до пахоты мы дети ходили на хлебные поля искать колоски зерновых, что остались после осенней жатвы. И случайно не были найдены учениками школы после уборки. Если удавалось найти колоски – счастливая удача. В смолотое на жерновах зерно добавляли ягоду. Получались, так казалось, вкуснейшие лепёшки, выпеченные в русской печи на противне. Мама, Адька и я по ягоды шли каждый с ведёрком. Домой спешили только с наполненной посудой. Отстающему, это всегда мне помогали наполнить посудину. Успеть за ними набрать полное ведёрко у меня не получалось. Рука с крупной и спелой ягодой не могла миновать рот. В этом секрет отставания. Собранную мной ягоду, ссыпали отдельно, так как в ней была и неспелая. Хорошо, что есть не заставляли только свою. Вот было бы обидно. Перекусив вкусной лепёшкой, снова шли в лес. Успевай, пока есть ягода. Сушили её под солнцем на крыше дома. В ненастную погоду – на печи.

Сделав две ходки, мама разрешала нам сбегать порыбачить удочками на озеро к вечернему клёву. Озеро недалеко от нашего дома было образовано искусственной запрудой. Глубокое, непромерзающее. С одной стороны крутой склон, поросший лесом. Плакучие берёзы опустили свои кудрявые косы с золотыми серёжками над водой. Водная гладь, словно юная красавица, торопливо меняет цвет «лица», спешит удивить окружающий мир своей красотой до заката солнца. Противоположная сторона озера пологая, сбегающая огородами почти до самого берега. Что напротив запруды – равнина с густым камышом. За ним – зелёные поляны, на которых пасутся домашние гуси и коровы.

Рыбачим с берега возле запруды. Здесь глубже и камыш небольшой. Рыбёшка в озере не ахти какая: гольян да карась средней величины. Но для ухи самое то. Клёв сразу не задался. Молча смотрим на неподвижные поплавки, чего-то ждём. Оранжевое солнце в бордовой оправе подкатило к самому горизонту. Вдруг поплавок Адькиной удочки слегка дрогнул. Потом поплыл, набирая скорость, скрылся под воду. Адька приподнялся на ноги, замер словно охотничья собака в стойке, почуяв добычу.

Схватил удочку, энергично потянул. Удилище изогнулось от нагрузки. Из воды с шумом вынырнул огромный карась. Тёмные плавники и хвост раскрылись, он всячески сопротивлялся. Поднявшись над водой, внезапно освободился от крючка и камнем пошёл вниз. Раздался громкий шлепок. Первое мгновение – тишина. Второе – Адька в камыше. Видна только часть спины. Вокруг бурлит, тростник качается. Появились руки, поднятые вверх и карась, слегка помахивающий хвостом, потом голова рыбака. Смирился карась, удрать не удалось. И как по команде пошел гольян. Кукан полон. Солнце закатилось, оставив на горизонте ярко-оранжевый цвет. Пора домой. Нас ждали. Несмотря на поздний час, мама принялась варить уху по всем правилам – с зелёным лучком и укропчиком. Все ели дружно с аппетитом. Казалось, ничего вкуснее не бывает.

Дружба дружбой, а работать, как и кушать, должны все. Исходя из этого постулата, мама домашние дела распределила нам с учётом личных способностей и возраста. Мне, особо «одарённому», достался весьма ответственный участок – насест для кур. Место где куры отдыхают в ночное время. Там между стенками закреплён деревянный шест на высоте полтора метра от пола. Вечером, когда солнце уйдёт на покой, куры тоже спешат на отдых. Дружно, по одному топают в сенцы и порхают на шест. По природе твари весьма прожорливые. За день набьют свою утробу так, что едва успевают к рассвету опорожнить её, не задумываясь куда и сколько. А задумываться приходилось мне каждым ранним утром.

В одно прекрасное утро, взяв ведро воды, мокрой тряпкой размазывал куриное добро по полу в сенцах, заливаясь горючими слезами. Правду говорят – нет худа без добра.

Нежданно-негаданно, передо мной появилась бабушка Нюся. Приехала проведать нас, а заодно взять к себе погостить любимого внука Ясиньку (так называла меня). Увиденная картина маслом, повергла её в шок. Однако бабушка хорошо знала, что возложенные обязанности нужно выполнять добросовестно, а не хныкать. Не раздумывая, сбросила с себя лишнюю одежду, взяла тряпку, принялась за уборку мне порученного участка. Вымыла, выскоблила загаженное место, повела меня за ограду рвать траву, ту, что с высоким стеблем. Умудрённая житейским опытом, застелила ею пол и добавила немного полыни для подавления неприятного запаха и дезинфекции. На следующее утро, когда куры покинули место отдыха, сгребла траву в кучку с куриным добром и вынесла в укромное место. Работа заняла несколько минут. Вот тогда понял мудрость народной поговорке – «век живи, век учись».

Бабушка уговорила маму отпустить меня в гости, с условием – ненадолго, домашней работы много. Но так не получилось. Вскоре по приезду в село Большеречье я заболел малярией. К вечеру, когда дети, освободившись от дел по огороду, весело играли, меня трясла лихорадка. Приступы ежедневно начинались в одно время. Лечили таблетками хины. Домой вернулся желтый как одуванчик, худой и очень слабый. Однако дела домашние быстро излечили.

Адька усердно трудился над выполнением школьного задания. То есть, каждый ученик за летние каникулы должен вырастить какой-нибудь овощной плод до рекордного размера. Его выбор пал на тыкву. Она вырастает куда больших размеров в отличие от репки. История выращивания репки нам была уже известна из любимой сказки. «Как один старик, вырастил репку большую-пребольшую». А потому уже не интересовала. Адька дело начал в сельской библиотеке по изучению современной технологии по выращиванию тыквы. Каждое утро возле тыквы: пропалывает, рыхлит землю, проводит подкормку согласно графику какими-то зловонными органическими удобрениями, что-то нашёптывает – колдует, одним словом. Тыква пыхтит, растёт не по дням, а по часам. Видно, уход по нраву. Да и как не уважить старания юного «агронома».

«Когда репка выросла, сорвать её позвал дед всю семейку, даже мышку». Когда тыква выросла у Адьки огромная-преогромная красавица. Круглая да гладкая, пригожая, зелёно-оранжевая, ухоженная, жёлто-золотистая. Позвал Адька меня совет держать. Куда тыкву подевать и как туда доставить? Ничего не придумали. Созвали семейный совет. Все смотрели, затылки чесали. Придумали сторонних, всяких мышек, жучков, паучков на помощь не звать, сами справимся. Решили тыкву на части порезать, да в чулан снести. Коровку, теляток да поросяток кормить и для себя кашу варить. Полезная очень для здоровья тыквенная каша и всем надолго хватит.

О Книге рекордов Гиннеса ничегошеньки в ту пору не знали. И хорошо, что не знали. Вот было бы обидно. Рекорд установили, а про то никто не узнал. Зачем задание давали? А за урожай в своём огороде боролись всё-таки не напрасно. Этим жили.

И в далёкое село Пустынное весть благая всегда жданная вновь долетела. Советская Армия, после ожесточённых оборонительных боёв перешла в контрнаступление под городом Орёл.

Немцы на Курском выступе сосредоточили свои основные силы. До 70 % танковых дивизий, вооружённых новыми образцами техники: тяжёлые танки «тигр», «пантера», самоходные орудия «Фердинанд». 65 % самолётов. Новые истребители: «Фоке-Вульф-190А», штурмовики «Хеншель-120». Деморализованные фашистские войска, после разгрома под Сталинградом хотели взять реванш. Наступление немцев планировалось на 3–5 июля. Советская Армия начала наступление 5 июля и нанесла огромный урон немецкой армии.

12-го июля в районе села Прохоровка произошло самое крупное встречное танковое сражение Второй мировой войны. В нём участвовало 1200 танков и самоходных орудий. Сражение было выиграно Советскими войсками. За день гитлеровцы потеряли в районе Прохоровки до 400 танков и более 10 тысяч солдат и офицеров убитыми.

15 июля в результате ожесточённых боёв был освобождён город Орёл. И в тот же день – город Белгород. А 5 августа 1943 года в городе Москве впервые, был произведён артиллерийский салют в честь войск, освободивших эти города.

Радостная весть переполняла наши сердца, вселила уверенность в то, что наступил переломный момент в смертельной схватке с фашизмом.

Наши союзники в войне с фашистской Германией: США и Англия на Тегеранской конференции 1943 г. наконец-то принимают решение об открытии второго фронта в мае 1944 г.

(Советская Военная Энциклопедия, Том 2).

Адька начал волноваться. Война скоро закончится, мы на фронте не побываем, не повоюем с фашистами. Нам казалось, что если немцы быстро дошли до Москвы, значит, до границы недалеко и наша армия ещё быстрее выкинет побитых фрицев. Надо спешить. Незаметно сделать запас продуктов в дорогу оказалось непросто. У мамы всё было под контролем да и откуда быть излишкам. Решили экономить на том, что берём с собой, когда идём порыбачить на озеро. Несколько дней и запас продовольствия составлял: четыре кусочка серого хлеба, подсушенного на горячих углях, несколько луковиц да пяток картофелин, испечённых в золе костра. Мама вышла к соседке – можно бежать.

Стоял теплый, солнечный день. Мы надели фуфайки, на головы кепки, обулись в сапоги. В общем, на первые дни войны достаточно. А там, если, конечно, воевать будем успешно, выдадут обмундирование как Ване Сонцеву. Только в дверь, а тут мама на пороге. Её удивил наш внешний вид в такой-то день. Хотя она знала, что её старшие сыновья иногда могут что-нибудь отчудачить. И всё же спросила куда собрались. Адька, ничего не отвечая, выскочил на улицу. Маму это насторожило. Она задержала меня и начала расспрашивать. Долго отмалчивался, пытался врать, не выдержал, рассказал правду. Адька в это время, недалеко от дома поджидал меня. Когда мама вышла из дома, чтобы вернуть его, он убежал в сторону леса.

Уже стало темнеть, Адьки не было. Всю ночь мама не спала, переживала. Недалеко от нашего дома, находилось заброшенное кирпичное здание. Вероятно, когда-то принадлежало церкви. Здание было разграблено, полуразрушено и пустовало. Там местные курицы, когда приспичит, несли яйца под уцелевшим полом в одном из помещений. Поэтому здание мы называли «курятник». В «курятнике» под полом Адька коротал две ночи. Маме стало плохо, случился сердечный приступ. У неё был хронический порок сердца. Я побежал к тёте Тае – сельскому фельдшеру. Она сделала укол, мама очнулась. Тётя Тая долго находилась у нас, пока маме не стало лучше. Какое-то чутьё мне подсказывало, что Адька прячется в «курятнике». Пошёл искать его. Долго звал, он не откликался. Тогда начал рассказывать, что мама заболела, сердечный приступ, ей плохо. Под полом зашуршало, показался чумазый, в курином пуху Адька. По натуре упрямый – молчал. Не говоря ни слова, побрели домой. Продовольственный запас он съел в первую же ночь, был голоден. Мама успокоилась. Простила нам дурацкий поступок. Так бесславно закончился наш поход на войну, чуть не став роковым для мамы.

Третий год идёт война. Кажется, ей конца не будет. Очередное лето пробежало, пролетело, словно грозовая тучка. То громом пошумит да попугает. То дождичком помочит да охладит. То ветерком поласкает. То солнышком погреет. Круговерть природы. Круговерть сельчанина устроена однообразней. Она как зазубрина на колесе телеги. Катится и катится колесо по пыльной дороге. Зазубрина то вверх, то вниз. Туда-сюда, одно и то же. Так и у крестьянина. От темна до темна. Изо дня в день. Колхозное поле да огород. Работа да забота. Без выходных, без продуха жили наши матери в годы войны. Без почестей и наград. Смиренно, терпеливо. Желали одного – детей сохранить, да мужа с войны встретить. Паспортов даже не имели. Вроде гражданин государства, а вроде нет. Где числишься? Где значишься? Толи в колхозной амбарной книге как мешок с зерном? Или в сельском совете, в налоговой книге как вечный должник? Вероятно, там, где нужней мозолистые руки. Там, где не выдержит самый прочный металл. Там, где только русская, российская женщина всё выдержит, всё стерпит. Женщинам войны памятники ставить нужно в каждом селе, в каждой деревне. Заслужили. До земли поклонитесь им!

Мама Шурки Власова работала в колхозе дояркой. В четыре утра уже на дойке коров. Подоить, сдать молоко. Наполненные фляги поднести к телеге, погрузить на неё, выгрузить. Напоить, накормить животину, убрать навоз. Эту тяжелейшую работу выполняли женщины и совсем ещё юные девчонки. Потом бежит домой, чтобы Шурку собрать и в школу отправить. В светлое время сено с луга привезти надо. Выгрузить и разнести по коровнику. Вечером на дойку. Опоздать нельзя – засудят. В соседнее село к куме сходить, давно не была, времени нет. Сердце щемит что-то. От Степана с фронта долго письма нет. Надо вечерком к бабке Маланье сбегать, пусть поворожит да погадает. Может быть, легче станет.

Мама Шурки Стрельникова в полеводческой бригаде. Там всегда горячая пора. То прополка полей, то поливка. А осень наступит, вовсе раскалённая пора. Урожай без потерь убрать надо. Государству всё вовремя сдать. Себе самую малость на прожитье оставить. О дне завтрашнем не забыть. Комбайн один и тот на ладан дышит. Второй отходил. На стан оттащили. Над ним Матвеич колдует. Может быть, заставит его снопы обмолачивать на стане. Вот бы.

Работа на полевом стане не прекращается пока не убран с полей весь хлеб и не обмолочен. На уборке все, кто может. Пыхтит, ползёт комбайн по хлебному полю словно жук майский. Быстрей не может – старенький, не разгонишь. На другом поле техника не пойдёт. Там серпом и косой только. Конь да бык – ударная сила в колхозе. Коровёнкой тоже не пренебрегали. Запрягали и её, когда нужно, когда безвыходно. А безвыходно почти всегда было.

Я часто бегал на полевой стан с Шуркой. Нравилось. Особенно в ночное время. Огромный навес под соломенной крышей. Кое-где электрические лампочки горят от передвижной электростанции. На земляном полу, укрытом брезентовым полотном, огромные кучи зерна пшеницы. Их несколько. Кругом всё шумит, гремит. Работают, почти одни женщины в дождь и жару, грязь и холод, разных возрастов и подростки с ними старенький всё видавший комбайн. Неспособный самостоятельно передвигаться, «заякорил». Они с Матвеичем теперь «дружбаны». Хоть и списаны подчистую, сдаваться не хотят. Время такое, помочь надо.

Матвеич хромает, раскачиваясь в обе стороны. Одна нога короче другой. В финскую крепко зацепило. Чуть не замёрз в глубоком снегу. Нашли случайно. Выжил. Отменный механик, мастеровой. Для колхоза цены нет. Мы с Шуркой тоже не бездельничаем. Не затем сюда пришли. Снопы к комбайну волоком подтаскиваем. Он старый, а заглатывает их, только успевай подавай. Два крепких парня-призывника, распускают снопы на барабан. Они исчезают, словно в топке. На выходе течёт золотое зерно пшеницы. Девчата деревянными лопатами отбрасывают, собирая в кучи. На другой стороне навеса, снопы обмолачивают ручной молотилкой. Ротор барабана вращают по два человека – подростки и женщины. Мы с Шуркой попытались – не получилось, силёнок мало. Деревянные лопаты нам по силам. Однако быстро устаём.

Если хлебное поле скошено и убрано, на него запускают учеников школы, собирать колоски. Ни одного колоска не должно остаться на стерне. За этим строго следили «товарищи».

Вчера прошёл небольшой дождь. А сегодня во второй половине дня все ученики вышли на сбор колосков. При себе: кошёлки, котомки, сумки. Куда собранное можно складывать. Бродим по грязному полю. Прочёсываем. Почти ничего нет. Только хитрые суслики выглядывают из нор, ехидно улыбаются. Они ещё вчера подобрали всё, что колхозники потеряли. Неожиданно натыкаюсь на нескошенную, узкую полоску стеблей с колосьями, вдавленную колесом в грязь. Вот повезло, думаю. Колея полна воды. Тянусь рукой, чтобы достать крупный колос. Ноги покатились, сижу в луже. Обидно до слёз. Вставать не хочется. Под ложечкой появилось неприятное ощущение голода, подташнивает. Сорвал колосок, растёр в ладонях. Тугие зёрна пшеницы жую долго с усилием. Рядом никого. Медленно выползаю из грязи. Во всём теле слабость. Полурваные сапоги, ноги промокли, штаны грязные. Ну и пусть. Мелькнула чёрная мысль: «Надо запомнить место». Ранней весной колоски можно собрать, если не опередят суслики. Моя сумка почти пуста. У других не гуще. Адька насобирал больше всех, повезло. Усталые, голодные тащимся домой, едва переставляем ноги.

Дни осени Александру Сергеевичу Пушкину были милы. Конечно! Он осенью гулял по аллеям собственного парка, а мне – «товарищ дорогой», пришла пора картошку выкопать до холодов. Дровишки на долгую зиму заготовить. Сенцо для коровёнки с луга вывезти. И ещё чего много, много сделать. Иначе не выжить. Кто пытался – не получилось.

Бабье лето коротко – не зевай. С утра прохладно, лёгкий иней на земле. К полудню теплынь. Солнышко щедро светит, у него каникулы скоро наступят. Паутина деревья покидает, летит куда-то, торопится. Журавли точно знают куда, нам крылом машут, прощаются до весны печальным кликом. Вот бы с ними. В далёких теплых странах побывать. Мир посмотреть. Сравнить где лучше. А если где лучше, почему такая несправедливость на земле водится. Одним тепло и сыто, другим холодно и голодно. Несправедливо!

Размечтался, глядя в голубое небо. Сладкие грёзы прервал голос Адьки: «Чё зеваешь? Смотри, отстал на сколько рядков!»

Он действительно вырвался вперёд. Догнать его непросто. И слишком торопиться нельзя. Картошку оставлять в земле станешь. А это совсем недопустимо. Если обнаружат всю площадку – норму на день перекапывать придётся. Мы до обеда одни работаем. Мама в школе. После обеда присоединится. Дела пойдут быстрее. Выкопанную картошку рассыпаем на землю, чтобы подсохла и получила солнечную дезинфекцию. Перерывов на отдых не делаем. Ну если только на самую малость, когда куст чёрного паслёна рядом окажется. Ягоды паслёна крупные. Вызрели под надёжной защитой картофельной ботвы. Уцелели при прополке. Спелостью налились – сладкие. Сорвёшь ветку и в рот не спеша по одной ягодке, чтобы удовольствие продлить да передохнуть. Вечером картошку что выкопали сортируем: крупную картошку на питание, среднюю – на посадку, мелкую – на корм поросятам. Что на питание переносим в подполье дома. Другую часть – семенную храним в погребе вместе с кадушками с солёными огурцами и грибами. Погреб рядом с домом. Вскрываем его в марте месяце когда в подполье всё закончилось.

Прошлой зимой ночью в погреб влезли воры. Картошку почти всю унесли. Мы слышали, как они воровали, но ничего поделать не могли. Боялись. Помочь никто не мог. Один Серко, наш любимый и верный пёс, смело бросился с громким лаем на бандитов. Они убили его. Красавец Серко. Крупный. Серо-белой масти с небольшими висячими ушами. Умняга. Всегда спокойный и очень сердитый к незваным гостям. Нам его подарил дедушка уже взрослого. Серко проявил себя сразу так, будто всегда жил здесь. Верный друг всюду сопровождал нас и если нужно защищал. Жил свободно, не на привязи. Гибель Серко настолько потрясла наши детские чувства, что несколько дней я и Адька не ходили в школу. Каждое упоминание о нём вызывало слёзы. Я и сейчас тяжело вспоминаю ту трагическую зимнюю ночь. Убийство произошло на наших глазах. Ночь была лунная из окна всё просматривалось. Потом рассказывали. В село заглянули какие-то залётные бандиты.

Санька Лимонов появился на нашей лужайке, где мы всегда играли в бабки, случайно. Ему, как и положено, прилепили прозвище – Лимонад. Старше нас, находился на допризывном учёте. Жил по соседству. Работал вместе с матерью в колхозе. По натуре очень юморной, в свободное время всегда не прочь поиграть с нами в разные игры. Санька выше среднего роста, крепкого телосложения, носил длинные, тёмно-русые волосы, спадающие на пробор. Теперь наш авторитет. Некоторые его поступки стали примером для подражания. Лимонад не курил, только изредка баловался, за что тётка Дарья – его мать, устраивала ему выволочку. Но это Саньку не останавливало. Он и нас учил крутить «козьи ножки» из старых газет. Вместо табака «ножки» набивали сухим мхом, что кладут между брёвен в стенах домов, или сухими листьями картофельной ботвы. Однако Санькина наука лихо покурить не прижилась.

Однажды долго бродя по лесу, проголодались, решили закурить. «Козьи ножки» набили сухими листьями картофеля как учил Санька. Продукта этого было предостаточно. Покурили так, что меня, позеленевшего от рвоты, под руки приволокли домой. После этого не курю. Кто желает навсегда избавиться от пагубной привычки – попробуйте. Мне помогло. И вам поможет – ручаюсь.

Долгое время Санька исполнял обязанности помощника тракториста – был прицепщиком. В одну из ночных смен не работал. Его тракторист, молодой парень, скоро должен был отправиться на фронт, а пока распахивал поле под озимые. Во время работы заснул. Трактор свалился в овраг. Парнишка погиб. Саня долго переживал, уединился, избегал нас. Его временно определили на работу боронить засеянное поле. Теперь Санька управлял быком, запряжённым в борону. Мы его величали «быковод». Саня никогда не обижался. Однажды, управляя бычьей силой, животина взбунтовалась. Как не пытался «водитель» сдвинуть с места упрямого быка, ничего не получалось. Обозлённый Санька, что с ним никогда не бывало, побежал просить помощи у девчат, которые работали неподалёку. Прибывшие помощницы к месту происшествия быка не обнаружили. Остался только след от копыт и бороны. Быка нашли недалеко в лесочке. Он мирно щипал травку. Острые на язычок девчонки пощадили Саньку. Его вскоре освободили от занимаемой должности быковода и назначили в помощники механику для ремонта поломанного трактора.

Игра в бабки стала нашим очередным увлечением. Кто обучил и показал – неизвестно. Игра эта, как и игра в городки – увлекательна, поэтому вполне можно считать полезной. Играли в бабки только в свободное время. Однажды к нам присоединился Лимонад. В самый разгар бабочной баталии, когда напряжение игроков достигло пика, Санька резко наклонился, чтобы подобрать выигранную им бабку. В этот неподходящий для победителя момент, с громким треском у него лопнули штаны и тоже в неподходящем месте. Ватага взорвалась смехом. Впервые секунды от неожиданности бедолага начал крутиться, тем вызвал ещё больший хохот. Мгновение. Санька успокоился и, будто ничего не произошло, спокойно зашагал к дому с гордо поднятой головой. Все бросились за ним с криком, – «Саня покажи ж. у!». Пройдя несколько шагов, Санька вдруг остановился, не поворачивая головы в нашу сторону, низко нагнулся. Разорванная штанина раздвинулась, обнажая пролетарское происхождение. От неожиданности мы остолбенели, онемели разом. Стало неловко и стыдно за себя, за глупое злорадство. Поняли, что подобное могло случиться с каждым из нас в любую минуту, в любом месте.

И чтобы совсем было понятно. Пару слов о штанах. Работящие, неугомонные мальчишки военной поры, доставляли много хлопот матерям. Одна из них – как одеть мальчишку, чтобы дёшево и прочно. Рабочие штаны для нас шили из самотканой грубой ткани, произведённой из толстой льняной нити. Носили штаны на голое тело, застёгивались они на одну пуговицу. Тело привыкало к ткани только после нескольких стирок. Все мальчишки штаны непременно дорабатывали под конкретное назначение. Так, для игры в бабки внутрь штанин пришивали глубокие карманы. От пояса почти до пят. Если удавалось выиграть много бабок, складывали туда. Ходить было очень неудобно. Однако чувство победителя было полней карманов.

Мама уехала в райцентр – Большеречье на очередной педсовет. Советы проводились перед началом учебного года. На эти два дня мы остались одни. Артур за старшего с полнотой власти. Я, как его заместитель, с функциями беспрекословного исполнения воли старшего. Общий контроль над нами осуществляла соседка бабушка Люськи. Всю работу по дому и уход за животными делали сами. Причём успешно.

В первый же вечер, сделав все дела, поужинали. Решили, что пора и отдохнуть. Что более приятного может быть, как посидеть у огня. В комнате темно. В открытой топке печки «контрамарки» видны, как весело горят берёзовые дрова, слегка потрескивая.

Оранжевые языки пламя колышутся словно знамёна, испуская приятное тепло и тени. Отражённые на стене тени, неустанно перемешаются, меняя формы. Ещё совсем маленький Петруша пытается ручонкой поймать ускользающую тень, но ему никак не удаётся. Нас это забавляет. Чувство полной свободы и самостоятельности возвышает меня и Адьку над младшими. Чтобы придать солидность, нужно закурить. Сделали длинные «козьи ножки» как учил Санька-Лимонад, набили сухим мхом, заломили буквой «Г». Подожгли и за компанию сунули в рот Тольке, Любке и Петьке. В этот самый момент, когда честная компания предалась «приятному развлечению» в комнату вошла соседка. Увиденное её настолько потрясло, что она онемела. Изо рта вылетали какие-то мычания. Мгновенно сообразив что к чему Адька, я, следом Толька побросали окурки в топку и дёрнули под кровати. Петруша, ничего не соображая, просто держал в руке незажженную «козью ногу». Только Люба спокойно сидела на полу у печки, вытянув ноги с «сигарой» во рту, не реагируя ни на что. Была она одета в старенькое ситцевое платьишко с отложным воротничком. Две тоненькие косички торчали в разные стороны. В то время Люба была единственная наша сестрёнка. Ей было три года.

Сегодня 23 августа 2010 года. Пишу эти слова с болью в сердце. Шесть дней назад, 18 августа Любы не стало. Она умерла в возрасте 71 год.

Сестра Люба с подругой.

Люба прожила трудную во всех отношениях жизнь. Военное детство. Послевоенная голодная, холодная юность. По окончании средней школы учёба в Железнодорожном техникуме, г. Актюбинск, Казахстан. Учиться в ВУЗе не было средств.

После успешного окончания техникума получила назначение в город Омск.

Место оказалось занятым. Пришлось работать не по специальности. Желание больше зарабатывать побудило пойти на работу крановщиком в «горячий» цех завода Омск-шина. На пенсию ушла инвалидом с почти полной потерей слуха. Мизерная пенсия как у большинства российских пенсионеров-тружеников вынуждала подрабатывать на «заслуженном отдыхе» до последнего дня.

Скоро отгуляло бабье лето, октябрь подоспел заморозком крепким. А с ним зима в Сибирь пришла как бы нежданно будто в Африку. Крыши коровников ещё не починили – не успели, сани не готовы – до них ли было, в борозде остался трактор зимовать – сломался. Словом, а поутру они проснулись. Кругом бело. Серые, косматые тучи лениво по небу плывут. Воздух сырой и холодный.

Всё колхозное хозяйство женским плечом, женскими руками держится, мужчин нет – война забрала.

В школу идти не хочется. Снова сидеть смиренно за партой. Зубрить стихи. Делать домашние задания, когда лучше побегать на лыжах. И много чего не хочется, а надо. Всё равно мама заставит. Печки в школе топят плохо – дрова берегут, впереди холода.

После уроков начали проводить репетиции. Готовили программу к очередной Двадцать пятой годовщине Октября. Это ответственное мероприятие было обязательным и строго контролировалось сверху. Нас построили рядами. В первом – кто меньше ростом, кто повыше – во втором. Хором начали заучивать слова благодарности вождю:

Сначала получалось громко, но вразнобой. Потом в лад, но тихо. Пионервожатая начала сердиться. Решила, что нужно немного отдохнуть. Отдохнули. Ещё больше замёрзли. Шмыгали носами. Снова начали кричать. Теперь получалось совсем тихо и вразнобой. Вожатая с грустью смотрела на нас. Плохонькая одежонка – продрогли. Не до «счастья», когда замёрз и есть хочется. Отпустила домой.

Конец ознакомительного фрагмента.