Обворожительная зима
Ей чуть за тридцать. Но об этом знает она, да летящие навстречу снежинки. Трогательный силуэт, свежесть лица, изящность и лёгкость походки.
Взглянув, не определишь ни возраста, ни семейного статуса. Тонуть в глазах – ничего не сказать. Бездонность.
Из тех, что заставляет обернуться при утренней спешке, отыскивая её взглядом в толпе.
История, словно начатая акварель, со слабыми красками и размытая временем, известна лишь близким подругам, немногим сотрудникам по работе.
«Слава Богу, ни сочувствия, ни дружеской снисходительности».
Нейтральность диалогов; городские новости, косметика, модные сапоги для наступившей стужи. «Как они могут так много курить»?
«На третий день цветения сакуры, в воздухе цвета персика, над ледяной вершиной горы» – присутствие какой-то лёгкой тревоги, с ощущением холода и бесприютности.
Мысли путаются.
– Тебя к телефону!
Беспокойный был сон, стремительный, почти не запомнившийся. Чёрные ветви за стылым стеклом.
Хочется горячего чаю.
В высоком светлом здании, по ночам, из-за освещения, напоминающего средневековый замок, одна такая. Остальных забирают мужья, подкатывая к парадному на автомобилях к концу рабочего дня. Бип – бип! Закрывающиеся двери, взмах руки, хруст снега под колёсами.
Отрицая торопливость, плавно ступая по лестнице, поворачивает к универсаму. Кефир, галеты, фрукты. Медленно идя по людной улице, задерживается возле строящегося храма, откуда видна излучина реки, дальний берег, низкое солнце. Сверкающий лёд, заснеженность, белая пелена.
«Что? Вы ошиблись, я не Светлана».
Мягко улыбнувшись, уходит, уходит в сумерки, в свет фонарей, растворяется в сверкающей замяти.
Чуть зябко. От холодных огромных окон, от уличного сквозняка. От одиночества.
Знакомые, близкие уголки. Тёмные, с искрами отсвета рекламы. Пульсация времени, разбавленная непонятной грустью.
Впрочем. «Боже, завтра и послезавтра – выходные».
Просыпаться, разметавшись на смятой за ночь постели, варить кофе. Стоя у окна, в короткой рубашке и босиком, смотреть вдаль, над крышами, в неведомый простор, до горизонта, словно ища невидимую звезду за недоступной чертой. За белоснежным дивным пологом, упавшим так рано в этом году.
«Странно. Он опять снился мне. Зачем? Уже пять лет, или шесть? Как летит время. Так пять или шесть? Кажется телефон».
– Мариша, приезжай к 14 часам, будут все наши, шашлыки готовим!
– Оленька, здравствуй. Не смогу, извини, надо закончить перевод, к понедельнику пообещала.
«Уехать в бор, бродить среди сугробов и провисших под тяжестью заснеженных сосновых лап, по узкой тропке. Посидеть за столом на открытой веранде просторного дома, дыша лесным холодом, дымком мангала, слабым мясным ароматом. Наблюдать за мужской частью компании, вспоминая свой двадцатиминутный болезненный роман».
– Не обижайся. Правда, не могу.
Зима, зима. «Все-таки шесть».
Над стадионом витала музыка. В лучах прожекторов, в самом углу ледовой площадки – она упала. Не успев сообразить о причине падения, почувствовала крепкие руки. Через мгновенье эти руки усадили её на скамью.
– Не ушиблись?
– Колено!
Он быстро пробежал сильными пальцами по ноге, ощупал голень.
Внезапно зашлось сердце от волнения. Но сопротивляться не хотелось. Замерла.
– Порядок! Заживёт. Но на коньках недели две – не кататься!
– Вы доктор?
– Что вы! Пока еще студент. Давайте провожу.
– У меня обувь в раздевалке. Вот номерок. Если вам не трудно.
Заглянул прямо в глаза. Улыбнулся.
– Вы очень красивая сейчас.
И стряхнул снежинки с её шапочки.
Она только набрала воздуха, чтобы ответить, а его уже не было. Вернулся с сапожками, прижатыми к груди. Помог переобуться. После коньков ноги обрели привычную устойчивость.
– Спасибо вам.
Он, не отпуская её локоть, шёл рядом. До самого подъезда.
«Ничего не помню. Только его мягкий, очень яркий шарф, баритон, внимательные глаза, незнакомый пряный аромат».
Сколько не пыталась, обходя отделы мужского парфюма не нашла аналогов.
Но это позже.
А сейчас.
– Можно, я позвоню завтра?
Она продиктовала свой номер телефона. Расстались.
Звонок раздался на заре. Разбудив, спросил о самочувствии. Спросонья замешкалась, голос дрожал, перед глазами за заиндевевшим окном кружился буран, сердце взлетало и падало вслед за вихрями снега – и вдруг ясно увидела его, бегущего навстречу с сапожками, прижатыми к груди.
Внезапное мгновение счастья, от которого даже трудно дышать.
Вставать не хотелось, согреваясь неожиданным вниманием, свернулась калачиком, подбив по себя подушку, уснула. И тут же полёт к нему.
Аллея, еле видимые дымные дали, заметённые беседки. Скамьи под пушистым нетронутым саваном. И ладони схватывает морозом.
Сорвав с себя шарф, кутая её руки, дышит на пальцы. Совсем рядом стрекочут сороки.
Громче. Яростней. И она проснулась.
Совершенно забыв, что сказала в ответ.
Больше не звонил. Трижды, в течение дня, набирала его номер. Гудки. Напоминавшие долгие вскрики пароходов на реке – из детства. «Где – же ты»?
Откуда ей было знать, что в тот же день, он летел в Москву, которую не знал, никогда не понимал, не любил. Сошёл с самолета в Домодедово. Добрался до метро. Думая о ней, вспоминая утренний продрогший голос.
Привычно спустившись по эскалатору, домчался до Парка культуры, где исчез навсегда от взрыва невменяемой смертницы – террористки.
«Как там в переводе? На третий день цветения сакуры, в розовом свечении прозрачного воздуха…
Что-то не так. Не завершённая картина. Надо подумать. И накинуть шаль на плечи. Зимний день короток