VIII
Комедия и трагедия
Прошел день, и можно уж было подумать, что сын графа Гедеона совсем забыл о происшедшем в гостинице Красной Лисицы. Он не говорил об этом ни с кем, даже с Коклико. Когда кто-нибудь из бывших при этом делал какой-нибудь намек, Гуго делал вид, что не слышит, или разговаривал о другом. Однако он рассказал обо всем и поверил свои планы Агриппе.
– Графиня права, – сказал старик, выслушав все внимательно: – толковать о мщении – значит давать ему выдохнуться и разлететься дымом, а молчать – значит обдумывать его и давать ему укорениться… С тому же, зачем и предупреждать своего врага?… особенно, пока сила на его стороне!
Теперь еще чаще бывали они в зале, где собрано было всякого рода оружие. Коклико ходил с ними и туда и все удивлялся, к чему это они фехтуют с таким усердием; но он так уже привык подражать во всем Гуго, что и сам часто снимал шпагу со стены и тоже набивал себе руку.
Иногда Гуго требовал, чтоб он становился рядом с Агриппой и чтоб они бились вдвоем против него одного. Удваивая внимательность, Гуго успевал иногда сладить с ними, благодаря своей ловкости и проворству.
– Браво! – кричал Агриппа в восторге.
– Ах! – отвечал Гуго с оттенком неудовольствия, – все еще это не то, что Бриктайль!
– Да нет же! совсем нет! – возражал Коклико, которому и в ум не могло прийти, чтоб Гуго уступал кому бы то ни было в свете, даже самому богу Марсу.
Прошло года полтора со времени происшествия в гостинице Красной Лисицы, когда Гуго, не пропускавший ни одного случая узнавать потихоньку о привычках и образе жизни маркиза де Сент-Эллиса, созвал к себе всех, кто был с ним тогда в Иль-ан-Ноэ, и сказал им:
– Друзья мои, вы не забыли, что случилось с нами в Красной Лисице, когда мы встретили маркиза де Сент-Эллиса?
– Разумеется, нет, – вскричали все разом.
– Хорошо! я вспоминаю об этом каждый день и каждый час, и теперь говорю с вами для того именно, чтоб узнать, хотите ли и вы вспомнить вместе со мною? Ты, Жаклен, что думаешь?
Жаклен отделился от прочих и, подойдя ближе, отвечал:
– А я не говорил никогда от этом с вами потому только, что вы сами, казалось, об этом не думали… Мне же эта история приходит на ум беспрестанно… Она лежит у меня камнем на сердце. Подумайте только! я хромал после этого целых шесть недель!
– Значит, если б вам предложили отплатить маркизу око за око, зуб за зуб, вы согласились бы?
Раздался один крик:
– Все! все!
– И предоставите вы мне всем распоряжаться, мне, больше всех потерпевшему от наглости и злобы проклятого маркиза?
– Да! да!
– И поклянетесь вы повиноваться мне во всем, как солдаты своему командиру?
– Клянемся!
– И идти за мной всюду, куда я поведу вас?
– Всюду!
– Хорошо! надейтесь же на меня, как я на вас надеюсь!
Как только он это произнес, перед ними появился на дорожке бродячий фигляр с медведем на цепи. Трудно было решить, кто больше жалок, человек – или медведь: первый был оборванный, плащ на нем был весь в лохмотьях, на голове какие-то остатки шапки; на втором облезла вся шерсть и ребра торчали наружу.
Бедняга, увидев толпу молодых людей, потянул медведя за, цепь и, подняв палку, заставил его прыгать. Медведь плясал неохотно; сам хозяин тоже был невесел. На спине у него болтался пустой мешок. По впалым щекам было видно, что он не каждое утро завтракает и не каждый вечер ужинает. У Коклико сердце сжалось при виде этого несчастного и, взяв в руки шляпу, он вздумал собрать милостыню между товарищами.
– Подайте этому бедняку и его товарищу, – говорил он.
Каждый достал из кармана, что мог, кто медный грош, а кто кусок хлеба. Когда шляпа была полна, Коклико высыпал собранное в мешок фигляра. После всех Коклико подошел к Гуго, который бросил в шляпу серебряный экю. Никогда бедняге и не грезилось такого праздника. Прежде всего, поблагодаривши всех, он разнуздал медведя и отдал ему половину отложенного в сторону большого куска хлеба, к которому он прибавил два или три яблока.
– Вот и видно добрую душу! – сказал Коклико.
Медведь присел на задние лапы и, взяв в передние кусок хлеба и придерживая ими яблоки, принялся преисправно есть, тихо и без шума. Маленькие глаза его сияли удовольствием.
– О! подойдите смело, – сказал фигляр, заметив, что все общество держалось подальше с тех пор, как он расстегнул пряжку намордника; – он парень не злой и ничего вам не сделает.
Кое-кто подошел, а Коклико, желая доказать свою храбрость, погладил рукой по шерсти; медведь не зарычал, а посмотрел на него, как будто говоря: «Я узнаю тебя: ты собирал для нас подаяние!»
– Не бойтесь, – продолжал фигляр, садясь рядом с медведем, – Виктор и я – Виктором зовут моего товарища – мы народ честный и совершенно к вашим услугам; мы умеем быть благодарными, и если вам случится нужда в нас когда-нибудь, вы нас всегда найдете.
– А кто знает! – сказал Коклико.
Два дня спустя, Гуго, еще обдумав свой план, опять собрал своих товарищей.
– Маркиз приезжал к нам, – сказал он; мы должны отдать ему визит. Он съел наш обед в Красной Лисице – хотите-ли, съедим и мы его ужин в его замке Сен-Сави?
– Хотим! хотим! – крикнули все, в восторге от одной мысли съесть ужин маркиза.
– Итак, завтра утром будьте готовы на рассвете и идите за мной!
Назавтра все сошлись на сборное место; все были выбраны из числа самых решительных. Гуго сделал им смотр и предупредил их, что игра будет серьезная и может кончиться смертью.
– Итак, если кто-нибудь из вас не хочет идти до конца, еще время есть, пусть выйдет из рядов и уйдет домой… Я сердиться не буду…
Никто не тронулся.
Уверившись, что ни один из них не убежит, Гуго повел их прямо в заброшенный старый домишко, показал в углу, под соломой, целый ворох разных потешных костюмов и велел переодеться. Каждый надел, что попалось под руку. Нарядившись в платья, в чепчики, в кофты, в плащи всяких фасонов и цветов, молодеже походила на труппу фигляров или цыган-гадальщиков.
Молодые люди хохотали, глядя друг на друга. Между этими нарядами ярмарочных комедиантов было столько париков и фальшивых бород, что, напялив их, все они были неузнаваемы.
– А теперь, – сказал Гуго, – поищите в другом углу и спрячьте под платье оружие, что там приготовлено.
Здесь за разобранными бочками было спрятано столько кинжалов и пистолетов, что каждый мог выбрать себе всё, что ему нравилось.
Это еще было не все. Тут же нашлось множество разных музыкальных инструментов, которых достало бы на все кошачьи музыки в провинции.
– Разберите себе трубы и барабаны, – сказал Гуго, – тут особенного искусства не требуется…. Вы сами увидите, что эти вещи нам тоже пригодятся.
Инструменты разобраны были со смехом и прицеплены рядом с оружием.
Как только все это было покончено, Гуго приказал:
– А теперь, нам пора и в путь!
Замок, в котором жил в это время маркиз, находился в глухом месте, в окрестностях Сен-Сави, и потому назывался тем же именем. Толпа весело повалила в ту сторону. На дороге не без удивления они встретили фигляра с медведем, которые как будто поджидали их за углом забора.
– А, Виктор! – сказал кто-то…
Компания еще больше удивилась, увидев, что медведь с хозяином двинулись вслед за ними и тем же самым шагом, как и они.
– Ну, это мне пришло в голову, – сказал Коклико со скромным видом.
– Тебе? такому болвану!
– Мне, такому болвану! Это-то именно мне и удивительно.
И развеселившийся Коклико повесил бубен на шею Виктору.
– Он участвует в экспедиции, – сказал он; – надо, чтоб он участвовал и в оркестре.
Дойдя до ворот замка, по приказанию начальника, толпа остановилась и, выстроившись в ряд, принялась бить в барабан, трубить в трубы и в дудки, играть на мандолинах и лютнях, и притом с таким усердием и силой, что все слуги высыпали к окошкам.
Увидевши музыкантов, все население кухни, передней и конюшни испустило крик восторга и не устояло против искушения посмотреть поближе на эти странные вещи. Все бросились бегом на лестницы и к дверям, и в одну минуту были на дворе.
Гуго ожидал их невозмутимо, с огромной меховой шапкой на голове и в пестром плаще, совершенным царём-волхвом. Подле него Коклико, тоже в пресмешном костюме, бил в барабан.
Как только высыпала толпа слуг из замка, Гуго подал сигнал деревянным золоченым скипетром. Оркестр прибавил жару, а медведь, ободренный этим адским шумом, принялся плясать. выделывая с ловкостью и быстротой самые лучшие свои штуки.
Как только все развеселились, Гуго, увидев дворецкого, которого нельзя было не узнать по золотой цепи на шее и по важному и величественному виду, пошел к нему и, поклонившись самым почтительным образом, предложил сыграть комедию. Он хочет, прибавил он, показать свое искусство ему первому, и если человек с таким образованным вкусом будет доволен их игрой, то заплатит за труды, сколько сам захочет, a теперь пусть велит подать несколько кружек вина актерам, которые так счастливы будут повеселить его милость.
Польщенный этой речью, дворецкий улыбнулся, самым величественным шагом пошел впереди труппы и ввел ее в замок; медведь шел опять вслед, с бубнами в лапе.
Веселая компания очутилась в длинной галерее, из которой винтовая лестница вела на внутренний дворик, обнесенный со всех сторон высокой голой стеной. На стоявших в этой галерее столах скоро появились жбаны и кружки и вокруг них столпилась вся прислуга маркиза. Рядом, через большие стеклянные двери виднелся в соседней комнате накрытый стол с дорогой посудой.
– Это столовая самого маркиза, – сказал дворецкий, снимая шляпу; – если мне понравится ваше представление, я доложу его милости: и он сам пожалует вас посмотреть и послушать.
– Какая честь! – вскричал Гуго, кланяясь почтительно.
У молодежи были в свежей памяти разные фарсы, виденные ими в Оше на ярмарке, и скоро устроился спектакль на славу, в котором они вставляли в готовую рамку всё, что только им на ум приходило. Для медведя и для его хозяина тоже нашлись роли. Развеселившись, один из конюхов налил себе стакан, охотник сделал то же, а за ними и прочие все принялись усердно попивать. Скоро повар с двумя поварятами принес огромные куски холодного мяса и попотчивал комедиантов ими.
– Кушайте сами прежде, – отвечал вежливо Гуго.
Прислуге такая вежливость очень понравилась; она принялась есть, а шутки шли своим порядком. Все кричали и хохотали до упаду. Коклико, набеливший свое красное лицо мукой, старался изо всех сил и вызывал самые громкие аплодисменты расходившейся публики, Медведю тоже доставалось их немало.
Ободренный таким успехом и видя, что публика порядочно нагрузилась, Коклико крикнул:
– Все это сущие пустяки! а вот, чтобы вы сказали, если бы увидели страшный скачок медведя при дворе китайского императора? Вот это так истинно чудо! славный вышел бы финал!
– Страшный скачок! – закричали со всех сторон. – Давайте страшный скачок!
Коклико раскланялся и провозгласил:
– Хозяин мой, знаменитый и великолепный дон-Гузман Патрицио и Гомез Фуэрас Овиедо, от души желает потешить честную компанию; но в этой зале слишком низко!
– Как слишком низко? – крикнул дворецкий, обидевшись.
– Да, ваша милость, так точно, и вот сам китайский император – Коклико указал своим скипетром на медвежьего хозяина, который поклонился – сам китайский император вам скажет, что медведь здесь разобьет себе голову об потолок…. У него такая удивительная легкость, что он легко достает, когда скачет, до облаков, а раз как-то чуть не зацепился за рог месяца!.. Страшный скачок надо делать в чистом поле или на дворе… вот тут бы, например, отлично было!
– Во двор! во двор! – крикнули все в один голос.
И все бросились на лестницу и побежали вниз с шумом и смехом, толкая друг друга.
– Не зевай… смотри за Виктором, – шепнул Коклико фигляру, а тот кивнул только в ответ.
Актеры вышли из галереи вслед за прислугой, которая уже рассыпалась по двору; вдруг показался и медведь без намордника; раздались крики и публика кинулась толпой к противоположной стене.
– Теперь смотрите, господа и дамы, начинается! – крикнул фигляр.
Воцарилось мертвое молчание, все головы вытянулись вперед, чтоб лучше видеть, а фигляр взял медведя осторожно за ухо и привязал на веревке к кольцу, вделанному в стене, у самой двери.
Кончив это, он слегка кольнул его в плечо. Виктор встал на задние лапы, зарычал и показал свои острые зубы. Прислуга у стены подалась еще навал.
– Посмотри-ка хорошенько на этих добрых людей, там вот перед тобой, – сказал фигляр; – как только кто-нибудь из них вздумает двинуться с места, – ты, верно, друг Виктор, не прочь покушать: можешь хватать и кушать себе на здоровье.
Виктор зарычал еще злей, а публика задрожала от ужаса.
Тогда фигляр выпрямился во весь рост и, оставляя медведя, важно усевшегося на задних лапах прямо перед дверью, сказал своим товарищам, смотревшим из окон:
– Теперь, господа, можете пировать, сколько хотите; никто не пройдет в эту дверь без позволения Виктора, а он, ручаюсь вам, никому этого позволения не даст.
– За стол! – крикнул Гуго.
Товарищи его тоже не дремали: они успели все очистить в буфете и на кухне. Стол, накрытый для маркиза де Сент-Эллиса, буквально гнулся под множеством наложенных верхом блюд. За них принялись со всех сторон и шум поднялся страшный.
То, чего желал и ожидал Гуго, случилось: маркиз, разбуженный шумом и целый час уже напрасно звавший кого-нибудь, решился наконец сам посмотреть, что это за шум потрясает своды его замка. Догадываясь, что происходит что-то необыкновенное, он наскоро оделся, прицепил шпагу и пошел из своей комнаты в залу, откуда раздавался этот адский гвалт.
Отворив дверь, он остановился на пороге, онемев от удивления и от гнева.
За спиной у него кто-то подкрался, как кошка, и улыбнулся, увидев Гуго. Это был араб, бывший с маркизом в Красной Лисице, тот самый, который один из всех тогда взглянул на Гуго и заговорил с ним дружелюбно. На нем был тот же белый шерстяной бурнус, а в складках пояса блестел широкий кинжал.
Гуго встал и, кланяясь маркизу, сказал:
– Вы обедали в Иль-ан-Ноэ, а мы вот ужинаем в Сен-Сави! – И, сорвав с себя парик и длинную бороду. он прибавил, с полным стаканом в руке:
– За ваше здоровье, маркиз!
Маркиз узнал его и испустил крик бешенства. Он обвел глазами всю комнату, удивляясь, что никого не видно.
– Кадур! – крикнул он, – раствори все двери и звони во все колокола!.. зови Ландри, зови Доминика, зови Бертрана и Жюстина, Гузмана и Ларидена! зови всех этих каналий… и если через пять минут они здесь не соберутся все, я им всем распорю брюхо!
Кадур, продолжавший смотреть на Гуго, не двинулся с места.
– Вы ищете ваших людей, маркиз, – сказал Коклико, кланяясь низко; – не угодно ли вашей милости взглянуть в окошко: вы сами изволите убедиться, что никто не идет к вам на помощь потому только, что не может двинуться с места. И Доминик, и Ландри хотели бы кинуться к вам, так же точно, как и Бертран с Жюстином, да…. извольте сами взглянуть, что там такое.
Маркиз бросился к галерее и увидел на дворе с одной стороны медведя, а с другой – всю свою прислугу. Как только кто-нибудь делал шаг вперед, медведь вставал на задние лапы и показывал зубы и когти. Никто не смел двинуться с места.
– Это мне пришла такая славная мысль, – пояснил Коклико. – Глупый зверь один держит на почтительном расстоянии целый гарнизон, – не слишком-то лестно для рода человеческого!
В эту минуту поднялась портьера в конце галереи и показалась дама в великолепном бархатном платье, вышитом золотом; она подошла с надменным видом; все глаза обратились к ней. За ней шла служанка с улыбкой на устах и во взгляде.
У дамы были чудные глаза, чёрные, полные огня; шла она, как настоящая королева. Она обвела всё вокруг спокойным и гордым взором, как будто уверенная, что не может встретить ничего иного, кроме почтения и поклонения. И действительно, этот решительный вид и ослепительная красота её мигом остановили шум и крики; наступило мёртвое молчание.
Дойдя до середины залы, она развернула белой ручкой веер из перьев, привешенный на золотой цепочке, и спросила:
– Что это значит? что это за шум?
– Это – мерзавец, которого я уже раз проучил и теперь еще не так проучу за его неслыханную дерзость! – вскричал маркиз в бешенстве.
Гуго встал, отодвинул стул, на котором сидел за столом, снял шляпу и, подойдя, сказал:
– Маркиз преувеличивает: в первый раз он схватил меня предательски…. А теперь, вы сами тотчас увидите, на этот раз он будет наказан.
Дама безмолвно оглядела Гуго и спросила с улыбкой:
– А как вас зовут?
– Вы сейчас узнаете – а вы кто, позвольте спросить?
– Я – принцесса Леонора Мамиани.
– А! вы итальянка; значит, вы еще лучше поймете все, что здесь сейчас произойдет, – и, обращаясь к маркизу, он продолжал так же хладнокровно. – Маркиз, из ваших слов я ясно вижу, что вы не забыли, как варварски вы поступили со мной в гостинице Красной Лисицы – всякому своя очередь!
Маркиз схватился было за рукоятку своей шпаги; по прежде, чем он успел ее вынуть, двадцать рук схватили его и отняли всякую возможность защищаться.
– Кадур! ко мне! – крикнул он в отчаянии.
Но Кадур еще раз покачал молчаливо головой.
В одно мгновенье с маркиза сняли верхнее платье и, как он ни бился, привязали его на деревянной скамье, оголив ему спину. Он позеленел от бешенства.
– Год тому назад, я, так же точно как теперь маркиз де Сент-Эллис, был растянут на скамье и связан, – объяснил Гуго принцессе; – как и он, я был бледен; как и он, я звал на помощь! Я просил, я умолял – ничто его не тронуло: ни моя молодость, ни то, что я был совершенно прав! Я тогда еще сказал ему: «Лучше убейте меня! а не то я отмщу вам!» Он мне ответил: «попробуй!» Вот я и попробовал, и мщу теперь за себя!
– Понимаю, – сказала принцесса.
Между тем маркиз отчаянно бился, пытаясь освободиться от веревок; но никакие усилия ему не помогали. Он испустил хриплый крик.
– Вы тогда подали сигнал против меня, маркиз; теперь я подам против вас.
Принцесса подошла к Гуго и сказала:
– Я провела ночь под его крышей; неужели вы не дадите женщине права просить за своего хозяина?
– Все права за вами, без сомненья; но я – обязан выполнить долг…. защитить честь опозоренного имени!
– Вот еще эта деревенщина толкует о своем имени! – прохрипел маркиз.
Гуго вынул из-под платья спрятанную шпагу и, подняв руку, сказал:
– Бери свой хлыст, Жаклен!
Жаклен засучил рукава и схватил хлыст.
– Хочешь сто пистолей? – крикнул маркиз.
– Нет!
– Хочешь пятьсот, тысячу, десять тысяч?…
– Ничего! удар за удар. Отсчитай ему ровно двенадцать, Жаклен.
Холодный пот лил с лица маркиза.
– Поднимай руку! – крикнул сын графа Гедеона. – Смотри, Жаклен, я начинаю…. готов ты?
– Готов!
– Ну, так бей, да посильней!.. Раз!
Но в ту самую минуту, как хлыст свистнул в воздухе и уж опускался на голые плечи маркиза, Гуго взмахнул шпагой и разрубил хлыст пополам над самыми плечами.
Ропот негодования раздался между молодыми людьми.
– Стой! – крикнул Гуго сильным голосом.
Все замолчали.
– Теперь, развяжите его.
Товарищи Гуго замялись.
– Клялись вы мне, да или нет, слушаться меня во всем? и разве дело до сих пор шло дурно? Повинуйтесь же!
Веревки упали одна за другой. Маркиз вскочил на ноги.
– Шпагу мне! – крикнул он.
– Вам шпагу? а зачем это?
– Чтоб убить тебя!
Гуго холодно поклонился.
– А! так вы согласны драться с такой деревенщиной, как я? И вы правы, маркиз, потому что моя кровь стоит вашей.
И между тем как Коклико, по знаку Гуго, взял шпагу маркиза и подал ему, Гуго продолжал:
– Вы сейчас спрашивали, как меня зовут, принцесса. Не угодно ли вам прочесть эту бумагу, и прочесть громко? Не мешает, чтоб маркиз знал, кто я такой, прежде чем мы скрестим наши шпаги.
Взглянув с любопытством на того, кто так почтительно опять склонялся перед ней, принцесса Леонора посмотрела на бумагу, вынутую молодым человеком из кармана. Лицо её осветилось радостью.
– Ах! я знаю, что судьба создала вас дворянином! – сказала она. Она женщина и не могла ошибиться!
И звонким голосом она прочитала следующее:
«Вы видите перед собой моего сына, Гуго-Поля де-Монтестрюка, графа де-Шаржполь, в чем подписью моей свидетельствую.
– А теперь становитесь, становитесь, же скорей!.. маркиз, у вас ваше имение, а у меня имя…
– Чорт возьми! я хочу еще и твоей крови!
Маркиз стал в позицию, но Гуго остановил его знаком и, обратясь к своим товарищам, сказал им повелительным голосом.
– Бой как следует! и никто не смей тронуться с места хотя бы я упал – ни ты, Коклико, ни ты, Жаклен!
– Хорошо! – сказала принцесса.
Кадур подошел поближе и, скрестив руки под бурнусом, огненным взором смотрел на Гуго.
– А тебя, подлый раб, я сейчас велю запороть до смерти! – крикнул маркиз.
Но Гуго выпрямился:
– Теперь – раздайтесь!
В ту же минуту послышался звон оружия. Обе шпаги встретились и столкнулись. У Гуго была в руке та самая, которой отец его, граф Гедеон, убил барона де-Саккаро. На клинке были еще видны пятна крови.
Оба клинка, казалось, дышали страшной жизнью: они искали друг друга, избегали и встречались с отрывистым и звонким ударом.
Маркиз надеялся сначала легко сладить с молодым графом, но скоро понял, что перед ним противник нешуточный, и стал сам гораздо внимательней. Но как ни быстро он действовал шпагой, конец во всякий раз встречал другую, уже отведавшую человеческой крови. Гуго хладнокровно, совершенно владея собой, как было когда-то перед Бриктайлем, щупал своего противника. С быстротой молнии, в одну секунду он обвил клинок маркиза и обезоружил его.
Коклико поднял шпагу и подал ее маркизу.
– Продолжайте, маркиз; это ничего! – сказал Гуго.
Маркиз явственно расслышал шепот и подавленный смех зрителей и кинулся с яростью на противника.
– Вы открываетесь, маркиз, берегитесь! – продолжал Гуго.
И в другой раз, обвив его шпагу с неодолимой силой, он отбросил ее в самый угол залы.
Маркиз бросился за ней, как волк, но Коклико уже опередил его и опять подал ему шпагу, держа, ее рукояткой вперед.
Бой возобновился жестокий, упорный, молчаливый. Глаза маркиза горели, как уголья; зубы были стиснуты за бледными губами. Вдруг, и в третий уже раз, шпага его полетела прочь из рук.
– Браво! – крикнула принцесса, поддаваясь невольно удивлению при виде изящной ловкости и невозмутимого хладнокровия молодого графа.
В отчаянии, совсем обезумев, маркиз схватил себя обеими руками за голову.
– Ах, убейте меня! – вскричал он. – Да убейте ж меня наконец!
– Хорошо! Теперь будет уже и кровь! – Отвечал Гуго; между тем как Коклико подавал опять с улыбкой шпагу маркизу.
Кадур все смотрел невозмутимо.
Гуго собрался с силами и, не ожидая уже нападения противника, как только скрестились клинки, кинулся как пуля и первым же ударом проколол насквозь руку маркиза.
Маркиз хотел поднять на последний бой повисшую бессильно руку; она упала безжизненно и пальцы выпустили шпагу.
Гуго схватил ее и, вложив сам в ножны, висевшие на поясе маркиза, который смотрел на него, ничего не понимая, сказал ему:
– Маркиз, носите эту шпагу на службе его величеству королю.
Коклико бросился к окну и крикнул фигляру:
– Эй, приятель! прибери-ка медведя, и освободи гарнизон!
Принцесса подошла к Гуго, бледная, взволнованная, и сказала:
– Граф, я считаю себя счастливой, что встретилась с вами и надеюсь еще встретиться. Ваше место – вовсе не здесь в глуши, а при дворе… вы пойдёте там хорошо… Принцесса Мамиани вам в этом ручается.
Между тем, страшная борьба происходила в душе маркиза. Гнев еще бушевал в ней, мщение еще кипело. Побежден он; и у себя дома, ребенком, у которого едва пробиваются усы! Он то бледнел, то краснел и бросал во все стороны яростные взгляды. Но, с другой стороны, не простой, не обыкновенный же человек и стоял перед ним! Он сам не знал – будь он на его месте, поступил ли бы он так же? А Гуго, казалось, совсем забыл об нем. Вложив шпагу в ножны, он собирал своих товарищей и строил их, чтоб уходить из замка. Наконец, в этой: борьбе добра и зла в душе маркиза добро победило и он сказал, подходя к Гуго:
– Граф де Монтестрюк, у вас сердце дворянина, как и имя дворянина… Обнимемся.
– Вот это благородно!.. – вскричала принцесса, наблюдавшая: все время за маркизом. – Поклянитесь мне оба, что искренняя дружба будет отныне оказываться друг с другом на веки.
– Ах! за себя клянусь вам! – вскричал маркиз с удивлением. – Эта дружба будет такая же глубокая и такая же вечная, как и мое удивление перед вами, прекрасная принцесса!
Она улыбнулась, краснея, а Гуго и маркиз братски обнялись. Дворецкий, прибежавший наконец с людьми маркиза, и не понимая еще, что случилось тут без него, поднял руки к небу при виде этих неожиданных объятий. Маркиз рассмеялся и вскричал:
– Чёрт возьми! старик Самуил, еще и чего увидишь теперь! Узнай прежде всего, что этот молодой человек, протянувший мне руку, – друг мой, лучший из друзей, и я требую, чтобы он был полным хозяином в Сен-Сави, как он хозяин у себя в Тестере: лошади, экипажи, люди – все здесь принадлежит ему!.. И, клянуся чортом, мне бы очень теперь хотелось, чтоб он пожелал чего-нибудь такого, чем я особенно дорожу, чтоб я мог тотчас же отдать ему и доказать этим, как высоко я ценю его дружбу!
В эту минуту взор его упал на араба, который все еще стоял в стороне, неподвижный и молчаливый. Вдруг лицо маркиза изменилось и он вскричал:
– А! а ты, неверный, изменяешь своему господину! ну, пришла теперь и твоя очередь!.. Плетей, Самуил, плетей!.. пусть четверо схватят этого чернокожего разбойника и забьют его до смерти!..
Самуил с четырьмя слугами уже протянул было руку к арабу, когда Гуго вмешался:
– Вы сейчас сказали, маркиз, что охотно пожертвуете всем, чтоб доказать мне вашу дружбу?
– Сказал и еще раз повторяю… говори… чего ты хочешь?…
Гуго показал пальцем на араба:
– Кто этот человек, которого зовут Кадуром?
– Дикий, проклятый невольник, взятый у африканских корсаров … Мне подарил его двоюродный брат, кавалер Мальтийского ордена.
– Отдай его мне!
– Бери. Когда Сент-Эллис что-нибудь обещал, он всегда держит слово.
Гуго подошел к Кадуру и, положив ему руку на плечо, сказал:
– Ты свободен.
– Сегодня меньше, чем вчера, – отвечал араб.
И, взяв в свою очередь руку графа де Монтестрюка и положив ее себе на голову, он продолжал цветистым языком Востока:
– Ты обвил мое сердце цепью крепче железной… я не в силах разорвать ее… От Самого Бога она получила имя – благодарности… Куда ты ни пойдешь, и я пойду, и так буду всегда ходить в тени твоей.
– Когда так, то пойдем же со мной! – отвечал Гуго.