4
Сердце замерло, не в силах поверить в случившееся.
– Черт, черт, черт, – закрыв руками лицо, я бессильно рухнула на кровать, не сдерживая слезы. Они полились, иссушая и без того измученные глаза, и я даже не стала предпринимать попытки их остановить.
Я виновата. Как, как это могло произойти? Почему я оказалась дома? Неужели все-таки какая-то мысль мелькнула на краю моего подсознания, и именно это и выбросило меня оттуда? Хотя какое это теперь имеет значение?
Благое дело совершила, да? В чудотворца решила поиграть? Сжав руками голову, словно это могло остановить обрушившуюся лавину отчаянных мыслей, я взвыла, осознавая содеянное. Люди доверились мне. Я им помогла, дав надежду, краткую надежду, а через несколько минут пропала. Каковы шансы, что стена не пропала вслед за мной? Я же ее создала, а теперь меня там нет. И сотни людей, не верящие своему счастью и отступившие со сложенным оружием, все же потеряют ущелье и не смогут сдержать троллей.
Легкая дымка нереалистичности развеялась, я поняла, что заигралась. Нельзя было принимать такое решение. Нельзя шутить в таких ситуациях. Нужно думать головой. Нужно было предусмотреть такую возможность, но я возгордилась от приобретенного дара и в результате накликала смерть на множество живых существ.
Может, еще можно все исправить? Я ведь не пробовала перемещаться в знакомое место, вдруг получится? Вдруг я успею хоть что-то исправить? Если надо, я сколько угодно времени буду сидеть рядом с этой стеной, чтобы никого внутрь не пропустить.
Отчаянная надежда искупить свою вину вернула мне решительность действий. Я быстро отправилась в ванную, умылась, прихватила из кухонного шкафа пару булочек и стеклянную бутылку с молоком из холодильника, так как времени налить обычную воду не было, и в расчете на долгое пребывание у ущелья шагнула в свою комнату, одновременно представляя уже привычное ощущение переноса и знакомое поле.
На меня дохнуло жаром, и, даже не успев еще открыть глаза, я поняла, что ошиблась. Остатки слез мгновенно высохли, резкий обжигающий ветер опалил щеки, бросив в едва открывшиеся глаза горсть песка, словно говоря, что так мне и надо.
Я оказалась посреди пустыни, и повсюду, куда хватало взгляда, простиралось белое сухое море под нависающим глубоким синим небом. Я подняла глаза, всматриваясь в бескрайнюю даль, от которой веяло спокойствием и незыблемостью.
«Простите меня», – вот единственное, что звучало в моей голове.
Я не смогла исправить содеянного и никогда об этом не забуду. Я недостойна этого чистого неба. Я недостойна этой красоты.
На миг мелькнула мысль остаться здесь. Наверняка я не выдержу этой изнуряющей жары, и долгожданное освобождение от горечи и отчаяния, с которыми я уже сроднилась, не заставит себя долго ждать. Это было бы лучшим выходом. Самым легким выходом. Не так давно я произнесла пафосную фразу об удаче и храбрых, но для трусов вроде меня удачи не предусмотрено. Так почему бы не сбежать от этих чувств?
Нет, я так не могу. У меня есть семья. Я должна быть с ними, мама не перенесет две потери сразу. Я должна ее поддерживать, я должна поддерживать Оксану и забыть о себе. Меня нет. Все, что я чувствую, не имеет значения перед тем, что я обязана делать.
Я повернулась на месте, окидывая пустыню последним взглядом, прощаясь с мыслью об освобождении. И замерла. Вдали я отчетливо видела что-то темное, выделявшееся на фоне бескрайних песков и чуждое этому месту.
Не медля ни секунды, я направилась туда, сама не зная зачем. Солнце нещадно палило непокрытую голову, и я прикрыла лоб рукой, создавая хоть какую-то тень. В этом переходе было что-то мазохистское, я практически наслаждалась обжигающими лучами, которые виделись мне неким наказанием. Мелькнула мысль бросить пакет с провизией, но я тут же себя одернула. Незачем засорять чужой мир, и так натворила дел.
Песок противно шуршал в балетках, надетых на босу ногу, от этого трения появлялись мозоли, приносящие боль. Но я не останавливалась. Моя боль вообще не имеет никакого значения.
Когда я достигла цели, мне показалось, что передо мной груда мусора, какой-то ком одежды, непонятно как здесь оказавшийся. Но неожиданно он пошевелился, повернулся, и на меня взглянули два серых глаза на покрасневшей шелушащейся коже. Лицо этого человека было ничем не скрыто, но изначально я видела только эти сверкающие зеркала в обрамлении дрожащих ресниц. Я загородила ему солнце, и стоило мне отойти в сторону, как он прищурил глаза от яркого света, при этом не сводя их с меня.
Я ахнула. Теперь, не будучи в тени моего тела, его сгорбленная фигура предстала во всей красе, и я поняла, что это ребенок. Маленький мальчик лет семи-восьми, непонятно как оказавшийся в этом гиблом месте. Если я до этого думала, что жизнь просто ужасна, то теперь чувство отчаяния углубилось в тысячу раз. Передо мной умирающий ребенок, оставленный здесь непонятно кем, и я не в силах его спасти.
– Пить… – еле слышно прошелестели его губы, и я, не мешкая, достала молоко и поднесла к его губам. Сначала он никак не реагировал, потом облизнул обожженные губы и вцепился стальной хваткой в мою руку, не давая ее отвести. Мальчик судорожно глотал живительную влагу, кашлял, давился, но, судя по цепким пальцам, его состояние было уже не таким плачевным.
Сделав еще пару глотков, он нехотя отодвинул мою руку, оставив на запястье красный след от своих пальцев. Сел на землю, не сводя с меня немигающего настороженного взгляда. Черный ежик волос делал его похожим на нахохлившегося воробья, и все внутри сжалось от жалости к этому ребенку. Как его могли здесь бросить, он ведь еще такой маленький?
Но вместо слов, проклинающих неизвестно кого, я спросила:
– Ты хочешь есть?
Он кивнул, и я под его пристальным взглядом вытащила две булочки. Как хорошо, что я додумалась их взять!
Мальчишка вгрызся в булку, словно не ел в жизни ничего вкуснее. Я с сомнением и беспокойством смотрела на него, так как помнила советы из школьного курса по основам безопасности жизнедеятельности, что нельзя голодающим давать тяжелую пищу. Но ничего другого у меня с собой не было.
Резкий порыв обжигающего ветра снова кинул в меня горсть песка, заставляя отвернуться. Я ему была благодарна за то, что отвлек. Песок снова попал в глаза, и теперь слезы как будто появились только из-за него. Если бы не тяжелый комок в горле, даже я могла бы в это поверить.
Мальчик закончил есть первую булочку, но ко второй приступать не стал, запасливо пряча в сумку на плече. Помимо сумки, из-за нее выглядывали еще две рукоятки, и у меня в очередной раз сжалось сердце. Оружие?
Поднимаясь на ноги, он слегка пошатнулся, и я незамедлительно придержала его за плечо. Он хмуро зыркнул на меня из-под темных бровей, но не отстранился. Оказалось, что он совсем не намного ниже меня. Наверное, вырастет высоким. Если вырастет.
И тут я это вновь почувствовала. На этот раз ощущение, что меня тянет назад, не было неожиданностью, наверное, в глубине души я его ожидала, поэтому успела уловить мгновение, когда мое сознание помимо воли начало отдаляться.
– Береги себя, – сказала я и порывисто обняла незнакомого мальчишку, попытавшись вложить в это объятие все свои добрые пожелания ему и все душевное тепло, которое я только могла дать. Потому что больше дать мне было нечего.
Оказавшись на пороге родной комнаты с вытянутыми руками, я поняла еще одну вещь об этой своей странной особенности. Людей я с собой захватить не могу.