Глава 4
– Матрёна Яковлевна! Признайтесь, наконец. Вижу, всё вокруг, да около. О какой-то нечисти, неприятностях говорите. Извините, но весь вечер, как вас встретила, только и слышно. Всё намёки, какие – то! – С досадой, не выдержав, воскликнула Филумена.
– Ладно, девонька, успокойся! Много говорить не стану. Поздно уж, но кое-что расскажу.
Филумена внимательно слушала. Когда-то давно, ещё после войны, поселился в этом доме профессор, академик. Получив Сталинскую премию, а заодно и ключи от этого самого дома, бывшей помещичьей усадьбы. Неплохой был человек. Все его уважали, но немного побаивались. Со странностями был. То здоровается, всем улыбается, а то замкнётся в себе, смотрит на всех зверем, ссутулится и молчит. Слухи ходили об этой странной усадьбе. Страшные. К тому же, дети и молодые женщины стали пропадать в районе. И войне конец, а тут. – А знаешь, Фима, – обратилась к Филумене, переводя разговор, как показалось, в другое русло, – что за лесом? Дальше? – Махнула рукой. – Глупость спросила, извини! Откуда же тебе знать, нечего и спрашивать! Речка течёт. Мирка называется. От слова «мир». Ребятня там летом купается, рыбаков много. Рыбные, говорят, места. Мосточки там. Чуть поодаль – болото! Не было его раньше! Всю жизнь здесь прожила! А вот старушка одна, царство ей небесное, в прошлом году скончалась. Девяносто восемь ей было, представляешь? Так вот, она рассказывала, после каких-то там учений, образовалось, вдруг, второе болото. А в доме этом, – Матрёна слегка постучала по столешнице, – говорили, какая-то лаборатория находилась. Никто из местных никогда не видел людей. Как заходили – выходили, но машины подъезжали, якобы, всегда поздней ночью, а с рассветом, рано утром, отъезжали. – Из рассказа Филумена узнала ещё и о том, что здешние жители предполагали: не зря поселился здесь этот профессор.
С удивлением узнала Филумена другое. Оказалось, Матрёна в прошлом была фельдшером, довольно толковым. Вовсю использовала народную медицину. И досматривала некоторое время профессора, когда того внезапно разбил инсульт.
– Был он не одинок! – продолжала она, – сын у него был. О жене ничего не знаю. А сына Николаем звали. Чуть старше меня. Очень любил его профессор, поздний, желанный ребёнок. Милый такой паренёк, а красавец! Весь в отца! Интеллигентный такой и вообще! – Будто спохватилась. – Да и я. Тогда молоденькая, прыткая. Нравилась я ему очень. Да и профессор, отец его, жаловал меня, как дочь. Уж очень жалко мне было их обоих. Всякое о них говорили прямо здесь, в доме, а я не верила! – Матрёна улыбнулась каким-то своим воспоминаниям. – А потом Коленька исчез, странно так. – Женщина прикрыла глаза, – мне тогда было… А Николаю этому было бы сейчас где-то…
– Да и бог с ним! А дальше? – Филумена нетерпеливо подпёрла кулачком подбородок.
– Дальше? Почти подняла я, профессора нашего, Акима Венедиктовича. Вначале стал ложку сам брать в руки, чашку. Поднимался уж, маленько ходить начал…
Затем Матрёна явно занервничала. Некстати поправила платок, одёрнула складки на юбке. – Ушла я из этого дома! Не смогла дальше находиться здесь. С тех пор и в церковь стала чаще ходить, вернее, ездить. В Бога – то я и раньше верила! Господи, – покачала головой, – в те-то времена! Узнали бы на работе… Ой, да что там!
Затем, будто самой себе: – Не смогла здесь, и всё тут!
– Надо же! – Филумена огляделась. – Работа в профессорском доме, да в те времена? И что за причина такая, – недоверчиво пожала плечами, – заставила уйти отсюда?
– Причина? – очень тихо переспросила Матрёна. Коротко взглянув в тёмное окно, отвела глаза. Уставившись куда-то вниз, уклончиво проговорила:
– Замену мне нашли! Слишком я, по их мнению, любопытной была! А давай-ка, спать, Фимочка, поздно уж!
Как-то странно огляделась вокруг, словно кого-то искала. Или ждала. Филумена, почувствовав неловкость, встала. На всякий случай, спросила:
– Вам постелить на софе, в гостиной? Там более-менее проветрено и сухо, или в комнате дочери?
Матрёна поднялась, вцепилась в икону и почти, заикаясь, проговорила:
– Только не в гостиной! Прошу, тебя! В одной комнате заночуем или я, прямо вот так – домой! К себе!
– Да что с вами такое? Успокойтесь! – не выдержала Филумена, глядя в лицо не на шутку испуганной женщине. Неожиданно стало жаль гостью с её разыгравшимся воображением. Вздохнула: – Как скажите! – Про себя подумала: «Ничего себе! На больную что-то не похожа, эта Матрёна Яковлевна! Здесь ей, видите ли, страшно, а ночью, через лес? Не страшно! Не боится! Глупость какая-то!».
Глубокой ночью Филумена услышала какой-то звук где-то за стеной. Знакомый, но не свойственный… Поняла. Скрип половиц. В их доме половицы отсутствуют. Пол в гостиной – паркет, в других – плиты под мрамор. Покосилась на соседнюю кровать. Матрёна мирно сопела, и, скорее всего, видела десятый сон.
«Вот так оно и бывает! – обиженно подумала Филумена. Прогнав остатки сна, поднялась. – Одни всяких небылиц наслушаются и не спят! Другие…, – ещё раз, выразительно взглянула на спящую Матрёну. Затем подошла к окну. Сплошная, глухая темнота окутала широкий двор. Филумена вернулась, снова легла. Повернувшись набок, поджала ноги. И тут услышала.
Тихий шум над головой. Шаги. Мягко, очень осторожно ступали в будущей комнате дочери. Ещё раз, отчётливо. Не показалось. Филумена нащупала фонарик, перед сном, на всякий случай, предусмотрительно поставив его рядом, у изголовья. Прислушалась. Шаги повторились. Вскочила, набросив кардиган, включила фонарь. Босиком прошла вглубь первого этажа, к лестнице, что вела на второй. Погасила свет фонаря. На ощупь, держась за перила, тихо поднялась. Дверь в будущую комнату дочери была распахнута. Окно плотно закрыто. Тихо. Никого. – Эй! – позвала. – Есть тут кто? Учтите, у меня ружьё! Буду стрелять! – Филумена, щурясь, всматривалась в темноту. Нахмурив лоб, испытывая страшно недовольство, повернула назад, в душе проклиная вчерашнюю болтовню с новой знакомой. Кстати, Матрена так конкретно ничего такого, особенного, не рассказала. Филумена обошла дом, посветив фонариком, проверила замки на других входных дверях. Замки как замки. Вроде всё в порядке, не взломаны.
Видели бы подруги и знакомые Филумену в эту минуту. Уверенная в себе женщина, точно знающая, чего хочет от жизни, планирующая всё наперёд, раздающая дельные советы направо и налево. Что с ней? Она стоит в середине просторной гостиной глубокой ночью босая, растерянная, напуганная. И это в собственном доме! Представила ухмылки, язвительные комментарии своих знакомых. Повеселились бы от души! А Машка с Иваном? Насильно отправили бы куда-нибудь отдыхать, хорошо, если не лечиться.
«Ты ещё о привидениях вспомни, мнительная ты, наша!», – направляясь в спальню, подтрунивала над собой. Тёмные окна гостиной, казалось, с укором смотрели ей вслед.
Все входные двери дома одновременно хлопали. Закрывались – открывались с бешеной скоростью, – страшно подойти, – захлестнут. Она изо всех сил пыталась проскочить в узкую щель между дверным блоком и дверьми. Напрасно. Дом не хотел впускать её. Только тени. Они вползали во все щели с удивительным проворством. Человеческие тени. Тени незнакомых людей. Даже замки на дверях, беспорядочно лязгая и щёлкая, отбивая странный, незнакомый ритм, не отпугивали их. Сердце бешено колотилось в груди. Она точно знала: в доме остались дочь и муж! Их немедленно надо спасать! Почему? От кого?!
Филумена резко вскочила. Почувствовала: волосы мокрые. Омерзительное ощущение. Одежда, в которой спала, прилипла, будто вторая кожа. Вспомнила. Накануне, по приезду, хотела прогреть все комнаты в доме и забыла отключить отопление. Бросила взгляд в сторону. Кровать, где спала Матрёна, пустовала.
Направилась в ванную. «И всё же, какое счастье, что всё в её доме исправно работает!». Достала полотенце. Опять же, чтобы всё нужное было под рукой, пришлось поспорить с Иваном. Тогда, в последний приезд. Не успела поднести руку к крану с водой, услышала глухой вскрик. Бросилась в гостиную.
Матрёна Яковлевна, держась за сердце, дрожа всем телом, произнесла:
– Началось!
– Что началось? – Филумена непонимающе, с недоверием смотрела на гостью. Затем, не на шутку рассердилась, прикрикнула: – Да успокойтесь вы, наконец! Объясните толком!
– Не видишь?! – в ответ кивнула куда-то в угол.
Филумена увидела на полу развёрнутые матрацы, на которых во время работы в доме, спали рабочие. Вчера поздно вечером матрацы лежали, завёрнутые в рулон у дальней стены подвала. А теперь. Матрацы были застелены грязными простынями, на которых местами проступали засохшие, бурые пятна. Кровь.
– Что… это? – Филумена непроизвольно схватилась рукой за шею. – Кто?… Принёс? Как они сюда… попали?
– Говорю! Началось! – словно в забытьи, не глядя на неё, обращаясь к кому-то, повторила женщина. Матрёна ещё несколько секунд постояла. Филумене показалось: женщина погрузилась в какие-то свои, только ей ведомые, то ли мысли, то ли ощущения. Затем, словно очнувшись от транса, совсем неожиданно, деловым тоном предложила:
– Идём – ка, Фимочка, завтракать! Поахали и будет! – Заглянув вопросительно хозяйке дома в глаза, спросила: – Испугалась?
– Да уж! – Филумена кивнула. – Слабонервной себя никогда не считала. Но, мягко скажем, как – то неожиданно!
– Да, ну и бог с ним, с этим, – кивнула на матрацы, – этим «чудом»! Переживём и это! Идём! – Позвала на кухню. – Барахло это после приберу! А лучше во дворе сожгу!
Филумена пожала плечами. Слегка, конечно, совсем немного, удивилась столь резкой перемене в своей новой знакомой.
– Всю жизнь трясусь! – заявила Матрёна, вскидывая голову и крепче подвязав платок. – Хватит! Помирать уж скоро! Яичницу на сале, будешь? – Не дожидаясь ответа, решительно вышла из гостиной.